z7E`N r#`N tlE3 55% 5~B5 tj$3F

Beneath the crescent’s dim embrace,

The shadows writhe, a cursed place.

A hymn of horns ascends the air,

Divine yet cruel, beyond despair.

The rabbit quakes, a fragile wraith,

Bound to the weight of shattered faith.

Its sins, a shroud, both deep and wide,

No burrow left, no place to hide.

The horns, a choir of piercing dread,

Call forth the lost, the nearly dead.

A judgment wrought in endless night,

Where heaven’s grace and fear unite.

Yet through the dark, a figure looms,

A crimson arc that cuts the gloom.

A màn wȉt̾h ȃ̚n umbrèĺ͂lǎ̚ reď̔,

Who walks where even gods have fled.

He shields the weak, defies the sound,

And breaks the chains that held it bound.

The rabbit stirs, its breath returns,

As shadows flee, and silence burns.

In his hand, the storm abates,

A fragile life he liberates.

For in the dark, where horrors dwell,

He wields his R̆ëd̒ to break the spell.

***

      Мозг Скарлетеллы работал с перегрузкой, словно гигантский механизм, который в одну секунду разогнали до предела. Каждый импульс, каждая мысль в его больном сознании отдавались болезненной волной ярости и ревности. Сердце, если бы оно у него было, разрывалось бы от безумного стремления — забрать её, спрятать от всех. Эта неукротимая жажда выжигала его изнутри, подобно пожару, пожирающему всё на своём пути.       Но он знал: одного грубого движения будет недостаточно. Его маленькая Луан — с её наивным взглядом, с этим глупым сжатием лома в худеньких ручках — не примет его силы за безопасность. Её придётся завоевать. Обманом. Лаской. Или чем-то ещё, если потребуется.       И тут его разум разродился идеей. Сладкой, как мёд, и в то же время мучительной, как шипы. Она пришла внезапно, будто была там всегда, скрываясь за плотной завесой ярости. Он едва сдержался, чтобы не рассмеяться — смех был бы сейчас излишним, он бы выдал его присутствие. Но как хотелось!       Мгновение — и Скарлетелла растворился в тенях. Его фигура, казалось, слилась с самим пространством, но глаза, бездонные, пустые, по-прежнему внимательно следили за происходящим.       Этот ползун. Что он себе позволяет? Как смеет приближаться к его Луан? Скарлетелла ощущал, как гнев, холодный и жгучий одновременно, пробегает по его телу, заставляя пальцы дрожать на ручке зонта. Ужасное, мерзкое создание, липкое и гадкое, как болотная слизь, ползало за его девочкой, словно верный пес. Но это зрелище было невыносимым.       Как она могла? Как могла допустить этого уродца к себе? Её платье, его ткань, столь нежная и светлая, теперь касались эти грязные, костлявые пальцы. А она — она смотрела на него. Мягко. Улыбаясь. Тонкие губы Луан, слегка приоткрытые, излучали ту самую улыбку, которую Скарлетелла всегда представлял адресованной лишь ему.       Эта сцена — как острое лезвие, вонзившееся прямо в его израненный разум. Скарлетелла мог бы взорваться, кинуться на них и разорвать этого жалкого червя на куски. Но вместо этого он стоял, замерший, будто статуя, и его глаза, холодные, как глубокая бездна, впивались в происходящее.       Он видел, как Луан наклоняет голову, словно с интересом, пытаясь понять язык этого отвратительного существа. Её взгляд — светлый, яркий, сияющий — пробирал Скарлетеллу до самого нутра. Этот взгляд, который, казалось, сжигал его, теперь принадлежал другому.              Его зонт задрожал в руках. Пальцы стиснули его так, что ткань на рукояти едва не порвалась. Но он держал себя в руках, хотя жилка на лбу уже пульсировала, словно готовая лопнуть. Какой-то призрак! Жалкая, никчёмная тварь, и она позволяла ему быть рядом, касаться её, сопровождать.       Но тогда мысль, столь же прекрасная, как и извращённая, вновь заскользила по его сознанию. А если и он сможет быть таким?Если он станет добрее? Нежнее? Если уберёт из своей улыбки хищную угрозу и заговорит с ней так, как ей нравится — осторожно, мягко? Если посмотрит так, чтобы она сама потянулась к нему?       Эта идея завораживала. Обволакивала его разум, как шелк, хотя её внутренний смысл был шершавым, как грубый камень. Мистер Скарлетелла прикрыл глаза на миг, позволив этой мысли разрастись. Он мог стать её другом. Её спасением. Её всем.       Но он всё равно уничтожит этого ползуна. Не сразу. Нет. Сначала он будет играть в эту игру, шаг за шагом стирая конкурента из её мира. И тогда её светлая, яркая улыбка будет принадлежать только ему. Мгновенье. Дыхание. Его губы чуть дрогнули, пытаясь растянуться в жуткой, болезненной улыбке, но он подавил это. Ещё не время. Ещё несколько шагов. Всё должно быть идеально.       Что вообще могло означать это слово — "мило"? Для него, существа с извращённым пониманием эмоций, чувства, да и самого мира, оно было как неразгаданная головоломка. "Мило" в её глазах, наверное, выглядело иначе — это та тёплая улыбка, которую она сейчас дарила своему жалкому спутнику. Её голос, мягкий, как шёпот летнего ветра, и её взгляд, тёплый и глубокий, словно солнечные лучи, согревающие мир.       Но в его сознании мило выглядело совершенно иначе. Это когда Луан не могла сделать ни шагу без него, когда её жизнь, её дыхание, её каждая мысль были под его полным контролем. Преследовать её? Да. Это было мило. Мило — значит постоянно находиться рядом, не оставляя ни капли свободы. Луан не нуждается в свободе. Она нуждается в нём. Только в нём.       Он улыбнулся своим мыслям, улыбнулся так широко, что в уголках губ почти почувствовался привкус крови. Да, мило — это заставить её забыть, каково это — видеть кого-то ещё. Заставить забыть даже саму мысль о том, чтобы улыбнуться кому-то другому. Улыбаться только ему, смотреть только на него, дышать только в унисон с ним.       Но это ещё не всё. Мило — это её дрожащие плечи, её испуганные глаза, когда она видит его, слышит его шаги за спиной, чувствует его присутствие, как удушающую тень. Страх был таким... соблазнительным на её лице. Мило — это слёзы, скользящие по её щекам, это голос, полный страха и смятения, но всё равно шепчущий его имя.       Мило — это когда её хрупкое тело замирает от его прикосновений, когда по её коже пробегает дрожь. Это её беспомощные попытки бороться, когда он обнимает её крепче, чем ей хочется. Когда её собственное тело предаёт её, выдавая трепет, который он сам же и вызвал.       Но самое милое — это её молитва. Те три слова, что однажды слетят с её губ, словно ангельская симфония: "Я люблю тебя". О, как сладко это будет звучать! Он видел это в своих мыслях снова и снова, представлял, как она смотрит на него, её губы дрожат, а голос ломается на этих словах.       Но до этого момента нужно избавиться от тех, кто мешает. Мило — это очищать её мир от всего, что было неправильным. Как, например, этот ползун.       Он уже чувствовал, как в нём закипает ярость, но держал её внутри, потому что нет смысла спешить. Мило — это убирать конкурентов. Мило — это делать это так, чтобы она никогда не узнала, что он был причиной их исчезновения. Её мир станет чище. Её мир станет светлее. Потому что в её мире останется только он.       Скарлетелла склонился к своему плану, его извращённое сознание искрило восторгом. Манипулировать страхами Луан — что может быть изысканнее? Местность, лабиринт тёмных коридоров, блестящих от сырости, была его союзником. Он с лёгкостью и ловкостью предавал ей новые формы, выстраивая в голове пугающую симфонию, где каждая нота — это её страх, растущий в crescendo.       Он дождался момента, когда Луан и её тягучий спутник свернули в очередной коридор. Медленно, почти неуловимо, пространство вокруг начало меняться. Сначала это были еле заметные мелочи: странно похожие повороты, чуть более приглушённый свет, тусклое мерцание. Луан с её острым, но ещё невинным умом, пока ничего не заподозрила. Но ползун, ведомый животным инстинктом, замедлился, словно почувствовал что-то неладное.       Коридор начал играть свою мелодию. С каждым их шагом стены, казалось, становились всё ближе, а их шероховатая поверхность начинала покрываться тёмной, влажной плёнкой. Воздух уплотнился, стал тяжёлым, словно его можно было резать ножом. На стенах начала проявляться едва заметная слизь, что каплями стекала к полу. Луан, задумчиво смотревшая вперёд, только смутно осознавала, как её туфли начали липнуть к полу, где теперь образовались мелкие, блестящие пятна чего-то вязкого.       Они поворачивали, и вновь... оказывались там, откуда начали. Вначале Луан лишь подняла брови, недоумевая: — Это... странно. Кажется, мы были здесь минуту назад, не так ли? — её голос дрогнул, но она постаралась сохранить спокойствие.       Ползун, будто понимая слова, издал скрипучий звук, больше похожий на неуверенное хихиканье, и продолжил ползти. Луан решила, что это всего лишь ошибка восприятия, и с привычной уверенностью шагнула вперёд.       Но всё повторилось снова. И снова.              Теперь стены стали более агрессивными. С каждым поворотом они всё явственнее покрывались склизкой плёнкой, из которой исходил мерзкий, сладковатый запах разложения. Потолок становился ниже, словно пытаясь придавить их своей мрачной тяжестью. В какой-то момент Луан услышала слабый плеск. Оглянувшись, она увидела, как за ними тянется дорожка мелких луж крови. — Что это?! — её голос сорвался, и на её лице появилось выражение испуга, которое так жаждал увидеть Скарлетелла.       Ползун заполз ближе к ней, словно стараясь защитить, но его хихиканье стало чуть громче, прерывистее, будто и он был напуган. А может просто недоумевал. Скарлетелла, наблюдая за их реакциями из своей тёмной обители, зловеще улыбнулся.

Игра только начиналась.

      Он увеличил темп изменений. Когда Луан и её спутник в очередной раз повернули, на стенах проступили неровные, будто когтистые следы, свежие царапины, оставлявшие после себя кровавые подтеки. Пол стал липким и вязким, каждый шаг отдавался слабым чмокающим звуком.       Теперь темнота коридоров стала абсолютной. Тусклые огоньки, что прежде светили на потолке, один за другим погасли. Тьма разлилась по коридору, как чернильная лужа, затопив всё вокруг. Она была абсолютной, не терпящей даже слабого проблеска света. В этом мраке исчезло всё: очертания стен, звук шагов, даже ощущение собственного тела. Луан замерла, её сердце бешено стучало в груди, как если бы оно пыталось вырваться наружу, чтобы избежать того, что могло произойти. Казалось, даже её мысли приглушились, оставив только ощущение ужаса и гнетущую пустоту.       А потом, как будто ничего не случилось, свет вернулся. Он был слабым, мерцающим, но достаточно ярким, чтобы осветить её испуганное лицо. Луан резко вдохнула, будто вынырнула из глубины, где не было воздуха.

      Но она была одна.

      Кравлинга не было. Его фигура исчезла бесследно, как будто его никогда не существовало. Луан обернулась, её руки крепко сжимали металлический лом, который она держала, словно это был единственный предмет, способный защитить её от того, что скрывается в этой проклятой темноте. — Кравлинг? — её голос дрогнул, раздался слабым, едва слышным шёпотом, будто она боялась разбудить нечто, что могло прятаться за углом.       Тишина. Коридор пуст. Никаких следов, ничего, что указывало бы на то, что он был здесь всего минуту назад. Ни единого пятна, ни звука, ни малейшего признака, куда он мог деться. Луан обвела глазами пространство, но стены были гладкими, без единой щели или разлома, куда он мог бы исчезнуть. Пол был таким же целым, как и прежде, без провалов или ловушек.       Его просто не стало.       Она сделала шаг назад, её пятка поскользнулась на влажной поверхности пола, оставив позади себя слабый след. Она моргнула, и в этот миг всё вокруг изменилось. Свет снова пропал, а затем вернулся, но на этот раз его цвет был иным. Красный. Кроваво-красный.       Стены, что ранее казались безжизненно-серыми, теперь покрылись тёмными прожилками, словно вены, наполненные густой жидкостью. Они будто пульсировали, дышали, живя своей мрачной, зловещей жизнью. Слизь, что раньше стекала по ним тонкими ручейками, теперь падала густыми каплями, превращаясь в зловонные лужи у её ног. Воздух стал тяжёлым, удушающим, насыщенным запахом меди и разложения.       Луан в панике сделала ещё шаг, её руки дрожали, сжимая лом. Она не могла понять, что происходит. Всё выглядело как кошмар, который невозможно закончить, пока кто-то, скрывающийся в тени, не решит, что она достаточно страдала.       Луан сделала ещё один шаг, её туфли утонули в вязкой луже, заставив её отшатнуться. Пол выглядел так, будто был пропитан кровью, его багровая поверхность отражала тусклый свет. Она знала, что должна двигаться, но не знала, куда идти. Вокруг неё всё пульсировало, жило своей собственной жизнью, подавляя и вытесняя её желание сопротивляться.       И всё-таки, девушка сорвалась с места. Ноги двигались сами, не подчиняясь разуму, как марионетки на тонких нитях. Страх сковал грудь ледяным обручем, но двигаться было проще, чем стоять и ждать. Красные коридоры становились длиннее, как бесконечные петли, всё больше напоминая о том, от чего она пыталась бежать.       Свет мерцал, то вспыхивая ярко, то угасая до почти полной темноты. Каждый раз, когда багровое сияние угасало, мир вокруг исчезал, и в эти мгновения её сердце пропускало удары. Воздух стал вязким, будто болотная вода, пропитанной сладковатой гнилью. Каждый вдох казался пыткой.       Кожа на ладонях вспотела, а лом в руках стал тяжёлым, как будто его вес умножился вдвое. Она крепче сжала его, словно это была её единственная защита. И вдруг:

«Я люблю тебя».

      Голос был таким нежным, почти ласковым. Он ворвался в её голову, как шёпот, от которого стынет кровь. Луан резко остановилась. Пальцы судорожно вцепились в металлическую поверхность лома, оставляя глубокие вмятины на коже. Она не оборачивалась, боясь увидеть то, чего не должно быть.       Коридор начал сужаться. Стены приближались медленно, будто издеваясь. Их поверхность стала влажной, покрытой чем-то скользким и неприятно тёплым. Луан случайно коснулась стены пальцами, и тут же отдёрнула руку, чувствуя, как её охватывает волна отвращения. На пальцах осталась какая-то густая, липкая жидкость, напоминающая кровь.

«Скажи 5$3F».

      Слова резанули её сознание. Луан попыталась сосредоточиться, сосчитать шаги или вдохи, но ничего не получалось. Мысли путались. Она ощущала, как реальность вокруг рушится, а мир становится чужим.       Коридор теперь казался живым. Из стен исходило еле слышное биение, как пульс. Оно становилось громче с каждым её шагом. Пол дрожал под ногами, покрываясь неровностями, будто кто-то рылся под его поверхностью.

«Т̎ы̽ люͅбиш͗ьͅ мен͌я̐?̀»̐

      Эти слова звучали не снаружи. Они шептались у неё в голове, всё громче и настойчивее, заглушая собственные мысли. Её шаги стали неуверенными, ноги будто тонули в липкой, влажной массе под ногами. Откуда-то появился сильный запах железа и сладкой гнили.

Мир вокруг кру

тил

ся.

      Стены дрожали, словно дышали. Тени на них извивались, образуя странные, искажённые фигуры. Луан попыталась не смотреть, но глаза сами находили их. В её голове всё громче звучал шум, как хохот, крики, стоны.

҉«҉Н҉е҉к҉у҉д҉а҉ ҉б҉е҉ж҉а҉т҉ь҉.҉»҉

      Эти слова звучали как приговор. Она остановилась, чувствуя, как земля под ногами исчезает. Голова кружилась, внутри всё сжималось в ледяной комок. Что-то внутри неё треснуло. Она больше не могла отличить реальность от иллюзии. П⃝    о⃝    л⃝  п⃝    о⃝    к⃝    р⃝    ы⃝    в⃝    а⃝    л⃝    с⃝    я⃝   г⃝    у⃝    с⃝    т⃝    о⃝    й⃝  ж⃝    и⃝    д⃝    к⃝    о⃝    с⃝    т⃝    ь⃝    ю⃝ ,   к⃝    о⃝    т⃝    о⃝    р⃝    а⃝    я⃝   к⃝    а⃝    з⃝    а⃝    л⃝    а⃝    с⃝    ь⃝  ж⃝    и⃝    в⃝    о⃝    й⃝. Она растекалась по её ботинкам, поднималась выше, обволакивая ноги. Луан пыталась двигаться, но ноги не слушались.       Багровый свет снова вспыхнул, заполняя пространство, и она закричала. Это был не обычный крик — это был звук сломанной души, пытающейся вырваться из чужой клетки. ƬΉΣ ЩӨЯᄂD IП FЯӨПƬ ӨF ΉΣЯ ΣYΣƧ ЩΛƧ ƬΣΛЯIПG ΛPΛЯƬ, ΛПD ΉΛПDƧ, ƧΉΛDӨЩƧ, ΛПD ƧIᄂΉӨ ЦΣƬƬΣƧ ЯΣΛᄃΉΣD ӨЦƬ FЯӨM ƬΉΣ DΛЯK ᄃӨЯПΣЯƧ ӨF ƬΉΣ ᄃӨЯЯIDӨЯƧ.       `B 17qE - 2b#6R - 2b#6R - 2b#6R - 2b#6R - 2b#6R - 2b#6R - 2b#6R - 2b#6R - 2b#6R - 2b#6R - 2b#6R - 2b#6R - 2b#6R - 2b#6R - 2b#6R - 2b#6R - 2b#6R - 2b#6R - 2b#6R - 2b#6R - 2b#6R - 2j$ 2j$ 2j$ 2j$ 2j$       Луан чувствовала, как реальность рассыпается на осколки, острыми краями раня её сознание. Мысли плавились, словно восковые свечи, истекая липкой, бесполезной массой. Разум отказывался строить цепочки логики, оставляя её одну наедине с безумной какофонией страхов.       Дыхание стало тяжёлым, рваным, почти болезненным. Она хватала воздух, но лёгкие, казалось, наполнялись густым дымом. Сердце билось в груди так громко, что казалось, весь мир слышит его глухие удары. Всё вокруг исчезало: стены, пол, даже звуки. Она больше не знала, где находилась — будто оказалась в ловушке внутри самого себя.

А затем всё остановилось.

Блаженная пустота...

      Она обрушилась внезапно, плотной завесой, поглощая каждый звук и даже ощущение времени. Но вместе с этой мрачной пустотой пришло нечто иное — тепло. Оно касалось её, обволакивало, проникало под кожу. Словно нежное прикосновение солнечного света, но с каждым мгновением это тепло становилось всё сильнее, почти обжигающим.       Луан замерла. В первый момент это ощущение казалось спасением. Оно защищало её от безумия, от шёпотов, от ужаса, который, казалось, навсегда поселился в её душе. Но в этом тепле было что-то неправильное, что-то пугающее.       Сильные руки коснулись её плеч, мягко, но настойчиво, опускаясь ниже, пока не сомкнулись вокруг её талии. Эти прикосновения были странными: властными и одновременно ласковыми, как у охотника, который держит свою добычу. Сердце Луан замерло, а затем ударило с такой силой, что эхо отдалось в ушах.       Она не могла двинуться, не могла даже выдохнуть. Казалось, сама земля удерживает её на месте, лишая воли. Что-то высокое и могущественное стояло за её спиной. Оно не давило, но и не позволяло освободиться.       Медленно она опустила взгляд на свои руки. Белые, дрожащие пальцы казались слишком маленькими, слишком слабыми. Контраст с чужими руками, крепкими, длинными, был пугающим. Эти руки сжимали её талию так, будто уже решили, что она принадлежит им.       Ткань рукавов... Красная.       Не просто красная. Глубокий, насыщенный алый цвет, от которого сердце Луан дрогнуло. Капли тёплого пота стекали по её шее, но она не могла пошевелиться, не могла даже обернуться.       Только тишина. Абсолютная, безжалостная.       Её мысли, растерзанные до этого, собрались в одно слово. Имя. Она знала, кто это. Знала, что именно держит её сейчас. И всё внутри неё сжалось в предчувствии.

Скарлетелла.

      Дыхание стало поверхностным, неровным, будто каждый вздох даётся ценой невыносимых усилий. Её сердце перестало биться в привычном ритме, словно пытаясь найти выход из этого кошмара. Она почувствовала, как тепло, которое сначала казалось спасением, начало жечь. Оно проникало в неё, завладевало каждой клеткой её тела.       Она не видела его лица, но знала: он здесь. Он с ней. Его руки, окольцовывающие её талию, поднялись выше, к груди. Одна большая ладонь коснулась её левой груди, слегка сжимая, щупая, надавливая. — Сердце так бьётся...это из-за меня, правда? — прошептал он ей на ухо, выдавливая из себя нежность, хоть это получалось с огромной натяжкой. Скарлетелла замер, его грудь тяжело поднималась и опускалась, словно он пытался совладать с самой природой своего безумия. Он чувствовал её так близко — её тепло, её хрупкость, этот едва уловимый аромат, что, казалось, врезался в его сознание, как яд. Каждая секунда, что она была в его руках, была пыткой, сладкой и невыносимой.       Его пальцы дрожали. Тонкая ткань была почти незаметной преградой между ним и её сердцем. Сердцем, которое он хотел украсть. Завладеть. Разорвать, если потребуется, чтобы оно билось только для него.       Скарлетелла тихо рассмеялся, но этот смех был далёк от радости. Он звучал, как ломкий хруст стёкол, как треск сухих веток под сапогом. Его плечи опустились ниже, обрамляя её, будто он хотел закрыть её от всего мира, от самой судьбы. От других людей. От самой себя.       "Она моя," — это единственная мысль, что пульсировала в его воспалённом сознании. Он не мог отпустить её. Не мог позволить ей даже подумать о том, чтобы выскользнуть из его объятий. Его руки, сильные, властные, сжались крепче, с такой силой, что кожа под пальцами почти казалась хрупким фарфором.       Он чувствовал, как в нём поднимается чудовищное желание. Безумная, больная мысль сжать её до хруста в костях, до пустого взгляда в глазах. До первого, пронзительного хрипа. Его дыхание стало громче, прерывистее, будто он боролся с собой, с этим зверем, рвавшимся наружу.       Но он сдерживал себя. Его пальцы вместо боли дарили ласку, навязчивую, обволакивающую. Он гладил её, будто утешал, будто пытался доказать ей свою заботу. Но даже в этих движениях сквозила мания. Навязчивая мысль, что он должен быть её всем. Её богом, её дьяволом. Её единственным.       Скарлетелла склонил голову ближе к её волосам, вдыхая запах, который теперь будет преследовать его до конца дней. Его губы чуть дрогнули, коснувшись её макушки, и он снова безумно рассмеялся. Этот смех был почти шёпотом, но в нём звучала угроза.       Он помнил свой план. Быть милым. Слишком милым, чтобы её сердце не выдержало. Чтобы она улыбалась только ему. Чтобы его имя заполнило её разум, вытеснив всё остальное. Он хотел, чтобы она принадлежала ему настолько, чтобы её душа была исписана его именем. Чтобы её тело помнило каждое его прикосновение. Чтобы её мысли были окрашены в тот же алый цвет, что и его рукава.

A rabbit trembling, in shadows confined,

Caught in a love both cruel and unkind.

Their crimson gaze, a prison, a snare,

Obsession's touch, a scarred affair.

Consumed, devoured, with no escape near,

Hopelessness whispers, despair that draws oh so near.