Пэйринг и персонажи
Метки
Описание
Всегда считала, что проблемы Сони Ростовой из романа Толстого «Война и мир» были от того, что она не смогла вовремя оторваться от семьи Ростовых и застыла в вечном служении им. Конечно, в те времена уйти из семьи женщине было очень трудно. Но что, если у Сони нашлись особые способности и талант, которые позволили бы ей уйти от своих «благодетелей» и найти свою дорогу в жизни? А встреча с Долоховым через много лет изменила бы её отношение к отвергнутому когда-то поклоннику?
Примечания
Обложки к работе:
https://dl.dropboxusercontent.com/scl/fi/9uutnypzhza3ctho6lal7/240911194726-oblozhka-kartina-umensh.jpg?rlkey=w5rto4yb8p2awzcy9nvuyzr22
https://dl.dropboxusercontent.com/scl/fi/107h902uupdveiii0eytu/240726155218-oblozhka-dlja-dujeli.jpg?rlkey=pfgbvq5vmjhsa4meip1z0hnjf
Посвящение
Посвящается известной виртуозной пианистке и женщине-композитору начала 19 века Марии Шимановской, которая первой из женщин рискнула выйти на профессиональную сцену и стала своим талантом зарабатывать себе на жизнь. Некоторые обстоятельства её жизни и артистической карьеры были использованы в повествовании.
Шимановская Мария «Прелюдия № 4»:
1) https://rutube.ru/video/f31995c6ee8084246ef53c3074e70c5b/
2) https://www.youtube.com/watch?v=4K4eOyPxwnQ
P.S. (1906 год)
09 апреля 2024, 08:43
Из мемуаров известной пианистки Анастасии Долоховой (1906 год):
«В этом году мне исполнится девяносто лет. Несколько раз мои дети и внуки подступали ко мне с просьбой написать свои воспоминания. И вот, наконец, я решилась. Мои воспоминания я хочу посвятить моей матери Софье Александровне Ростовой – известной пианистке и первой женщине, которая осмелилась играть на сцене и заниматься музыкой профессионально.
Моя мама не умела варить варенье. Почему я начинаю свои воспоминания о ней с такого, казалось бы, пустяка? Просто я вспоминаю один забавный случай из времен моей юности, когда я училась в пансионе. Этот пансион для благородных девиц, как он назывался, мама выбрала для моего обучения, потому что в этом заведении была самая лучшая учебная программа для девочек и девушек. Серьезно преподавалась математика, история, география, российская и иностранная словесность (или литература, как сейчас это называется). Был также неплохой общий курс естественных наук, что в те времена было крайне редким в женских пансионах. Обязательным было обучение не менее чем трём иностранным языкам. Воспитанницам пансиона учителя и учительницы позволяли читать и обсуждать серьёзную литературу, а не только богословские трактаты или романы. Разумеется, были неизбежные уроки домоводства, от этого не были избавлены учебные заведения для девочек и девушек по всей стране, впрочем, как и сейчас. В этом пансионе училась девушка, почти моя ровесница, княжна Аннет Друбецкая. Как-то раз, в общем разговоре я высказала сожаление, что бесполезно трачу время на уроках домоводства и рукоделия, тогда как мне больше хотелось заниматься музыкой. Тогда Аннет заявила, что умение готовить и рукодельничать она почитает важнейшим для женщины. И добавила, что её мать, княгиня Марья Друбецкая, всегда вместе с экономкой варила варенье, умела отлично вышивать и вязать. К этим же занятиям она приобщала и свою старшую дочь Аннет. Когда я ответила, что моя мама в жизни не варила варенья, а вышивала только в ранней юности, да и то забросила это занятие, когда начала карьеру профессиональной пианистки, то Аннет задрала нос, презрительно фыркнула и заявила, что зарабатывать деньги на сцене – это совершенно не женское дело. А вот домашние хлопоты вроде варки варенья, вышивок и вязания – это действительно важно и нужно настоящей женщине. Продолжая презрительно глядеть на меня, она добавила, что женщина, которая сама зарабатывает деньги, тем более выставляя себя на сцене – это неестественная и странная женщина, которая позорит свою семью.
Я поняла, что это был выпад в сторону мамы и у меня просто зачесалась ладонь – так мне захотелось влепить пощечину этой задаваке. Но я сдержалась и только сказала ей самым спокойным тоном:
– По сравнению с моей мамой вы самое бесполезное и глупое существо на свете, Друбецкая. Рядом с ней вы выглядите просто как куча соломы, пропущенной через лошадь.
Эта девица почти целую минуту глупо хлопала глазами и соображала, и только по истечении изрядного времени догадалась, что я обозвала её «кучей навоза». Её некрасивое лицо пошло красными пятнами, и она уже открыла рот, чтобы ответить мне так же обтекаемо и так же обидно, но не смогла ничего придумать. Кроме того, по моему лицу она поняла, что в случае очередного выпада в адрес моей мамы ей не избежать оплеухи от меня, и поэтому сочла за благо промолчать. А я продолжила:
– То время, которое вы с вашей матушкой тратите на варенье, вышивки и вязание, вполне можно было бы употребить на что-то более полезное и важное. Например, потратить это время на то, чтобы хоть немного облегчить жизнь крестьян в ваших имениях: устроить хотя бы небольшие больнички для них, чтобы они могли там лечиться в случае болезни. Или создать что-то вроде школы для крестьянских ребятишек, чтобы они могли обучиться грамоте и счёту. Многие сейчас так делают, и обычно благотворительностью такого рода в своих имениях занимаются женщины. Например, в имении моего отца именно мама позаботилась о том, чтобы обучать детей крестьян, договорившись со священником и дьячком местной церкви, чтобы они учили ребятишек за специальную доплату, которая идёт из общих средств моих родителей. А также мама вместе с отцом на общие средства построили там небольшую лекарню, пригласили туда лекаря и повивальную бабку, которым тоже сами платят жалованье. Я знаю, что нечто подобное организовано и в имениях наших родственников и знакомых. И везде именно женщины наибольшие усилия прикладывают для того, чтобы организовать обучение и лечение крестьян, а потом и следить за тем, как нанятые и назначенные ими люди справляются с этой работой. В имениях князей Болконских этим занимается моя тётушка Натали, в имениях князей Несвицких – моя тётушка Лиза, а в имениях графа Пьера Безухова – его жена. Но я не слышала вообще ничего о том, чтобы хоть что-то подобное было организовано в имениях Друбецких. Конечно, сварить варенье, которое вполне может сварить прислуга, или связать очередной носок, или вышить очередной платок – это гораздо более важно, чем потратить это время на то, чтобы позаботиться хоть немного о тех людях, которые работают на вас в поте лица своего, – закончила я свою тираду уже определённо саркастическим тоном.
Аннет чуть не задохнулась при моих последних словах и смерила меня совершенно разъярённым взглядом. Я видела по её лицу, что ей хотелось ответить мне как можно более резко и опровергнуть все мои слова, да вот только возразить ей было нечего. К тому же стоящие вокруг нас пансионерки хотя не вмешивались в нашу ссору, но всем своим видом показывали, что они на моей стороне. После печальных событий 14 декабря 1825 года очень многие в светском обществе призадумались о праведности владения живыми людьми и вообще о крепостном праве. Нет, до полного отрицания крепостного права дело ещё тогда не дошло, но что-то такое уже начинало витать в умах людей. И многие помещики начали в своих имениях хоть как-то заботиться о своих крепостных крестьянах – открывать школы для крестьянских детей, или небольшие больницы, где крестьяне могли бы получать лечение в случае болезни. Кроме того, все пансионерки знали, что среди учениц есть несколько девочек и девушек, которым моя мама помогла устроиться в этот пансион. Они были из семей малого достатка, но с хорошими способностями. Их родители просто не имели средств, чтобы оплачивать пребывание своих дочерей в нашем весьма дорогом пансионе. И мама из своих средств либо частично, либо даже полностью оплачивала обучение этих учениц. Разумеется, многие пансионерки были очень благодарны маме и стояли за неё горой, когда девицы, подобные Аннет, пытались словесно задеть её. А такое случалось, и довольно часто. Что поделать, во времена моего детства и юности профессиональные занятия музыкой и выступления женщины на сцене за деньги считались ещё чем-то странным, необычным и даже постыдным для женщины и её семьи.
Помню, как я рассказала об этом разговоре моей маме. Она рассмеялась и сказала мне, что когда-то княгиня Марья и её пыталась научить варить варенье. Но мама тогда с недоумением спросила княгиню, зачем тратить время на такие мелкие дела, с которыми справится любая служанка? Ведь за тот час, который потрачен на варку варенья, или на вышивку, или на вязание мама могла заработать своим искусством и талантом такие деньги, на которые можно купить целый пуд этого варенья, сотни вышивок или сотни шерстяных носков. И потом с улыбкой на лице мама заметила, что так называемая «настоящая женщина», погружённая исключительно в домашние дела и хлопоты – это совершенно искусственный образ, который навязывается нам обществом.
– На самом деле, – сказала тогда мама, – женщина может заниматься многими другими делами и при этом не уметь вязать, вышивать, готовить. Но при этом она всё равно остается настоящей женщиной. Всё дело в праве выбора, которого женщины нашего общества сейчас практически лишены. У нас за женщиной признается только одно право и только один вид «карьеры»: выйти замуж, родить детей и вести хозяйство в доме мужа. И на этом – всё. Те права, которыми активно пользуются мужчины, для женщины считаются запретными. Отрицается наше право на высшее образование, на общественную деятельность, на какой-то умственный труд. Только замуж, родить детей, рукодельничать и следить за хозяйством. А любой другой выбор порицается и считается странным, неестественным и даже позорным для «настоящей женщины». Но я верю, что когда-нибудь женщины получат право выбора. В будущем, если женщина выберет себе путь в жизни заниматься только домом и семьей, то вполне сможет это делать, как и сейчас. Найдет себе мужчину, желающего и имеющего возможность содержать её и их общих детей, и будет жить с ним в полном согласии до конца дней их. Это один путь. Но будет и другой. Если женщина захочет совмещать семью и какую-то работу или общественную деятельность, как сейчас это делают мужчины, то она получит и это право. И никакого позора никто в этом видеть не будет. Никто не будет называть такую женщину странной и неестественной. Никто не будет считать её позором для семьи. На самом деле для женщины есть только один настоящий позор – стать подобием бесполезной и бессильной левретки на тонких трясущихся ножках. Которую мужчина держит в доме за милоту, слабость и глупость, чтобы она своим бессилием и подчинённостью отражала величие мужа. Любого мужа, даже если он сам – полное ничтожество. Ведь такая полностью зависимая и подчинённая женщина слабее даже самого слабого мужа, и в любую минуту он может выкинуть её на улицу пинком, а уж там это подобие бессильной левретки быстро скончается в канаве от голода и холода.
– А на каком из этих двух путей женщину будет подстерегать опасность превратиться в бессильную левретку на тонких трясущихся ножках? – подозрительно спросила я, справедливо предполагая, что мама сейчас даёт мне очередной урок с целью заставить меня подумать и поразмышлять самой. Она часто так делала. Не менее часто, чем давала мне уроки игры на фортепиано.
Мама улыбнулась и легонько шутливо щёлкнула меня по носу.
– А эту задачку каждая женщина в будущем будет разрешать сама, – ответила она. – И никто на всем белом свете не будет вправе давить на женщину и навязывать ей другой путь. Тот, который ей не по душе, а не тот, который она выбрала сама. Просто пока что запомни, девочка моя, женщина остается настоящей женщиной даже в том случае, если не умеет готовить и рукодельничать, а вместо этого зарабатывает деньги какой-то своей профессией. Мы вполне способны совмещать семью и какую-то работу. Так же, как это делают мужчины.
И мама подтверждала это всей своей жизнью. Я помню с раннего детства, как мама приводила меня с братом на свои концерты. Помню восторженно аплодирующую ей публику… помню, как мама, которая в молодости всегда одевала на публичные концерты только белые платья, шла к роялю, кланялась, медленно стягивала перчатки со своих рук, оставляла их на краю фортепиано, а сама садилась, сосредотачивалась, сложив руки перед собой, словно в молитве и – начинала играть… Она была такой красивой, серьёзной и строгой в эти минуты, а её игра всегда была прекрасным волшебством! Я и брат, словно заворожённые, следили за ней, а потом слушали. Весь этот мир музыки казался нам заколдованным сказочным царством, а мама – волшебницей и повелительницей этого царства. В моих глазах в это время мама была королевой и богиней в одном лице. И для меня её вид в эти минуты был чем-то гораздо бо́льшим, чем видеть, например, как она что-то варит, вяжет или вышивает.
Я до сих пор уверена, что постепенно взрослеющим детям не надо, чтобы мама на их глазах занималась только чисто домашними делами вроде готовки или рукоделия. Зато детям очень важно гордиться своей мамой, брать её в пример и запоминать часы общения с нею как нечто особенное. Как возможность заглянуть детскими глазами во взрослый мир через занятия мамы в этом мире и через наблюдения за нею в эти часы. У нас в детстве были и свои слуги, и экономка, и няни, и гувернантки. Кое-кто из них и варенье варил, и вязал, и шил. Но я не очень хорошо их помню, разве что помню их имена и внешность. И я никогда ими не восхищалась. Они были для меня просто обслугой. Люди, которые занимаются твоим обслуживанием – это для меня не то, что должно помниться всю жизнь. Потому что такими людьми не восхищаются. Я тоже не особо восхищалась мамой, когда она по необходимости занималась домашними делами, например, обсуждала с экономкой домашнее хозяйство, или проверяла счета с расходами на дом. Я восхищалась ею, когда видела, как она занимается любимым делом – игрой на фортепиано для зрителей. И поэтому мне совсем не важно, что она в моём детстве не варила нам с братом варенья, ничего не шила и не вязала. Мама дала мне гораздо больше, чем умение что-то варить или своими руками создавать вышивки с шерстяными носками, которые я сейчас с лёгкостью покупаю за деньги и приношу домой. Она дала мне понимание и пример сильной женщины, которая достигла многого в своей жизни, которой искренне интересно заниматься своим делом, своей работой, которая зарабатывает немалые деньги своим талантом, и которая благодаря этому прочно стоит на ногах и не зависит ни от кого. Вот за это понимание и за этот пример я бесконечно благодарна своей маме. Это понимание и этот пример, в отличие от варений, вышивок и носков как раз не купишь ни за какие деньги. Это понимание может быть дано только личным примером. А варенье, вышивки и носки я запросто покупаю в любом магазине. Это как раз не так-то много стоит.
Так что я не жалею, что мама не научила меня таким «женским премудростям» как рукодельничать или готовить. Она показывала мне не это, а пример того, что женщина может многого достигать. Она показывала мне другие страны, потому что могла это себе позволить. Знакомила меня с интересными людьми, которые приходили в наш дом и с охотой разговаривали с ней и восхищались её талантом. И это тоже стоит любых домашних умений типа вязания, или вышивания, или умения что-то сварить, которые единственные до сих пор считаются приличными для женщины.
Вспоминаю, как мама вела дома открытый музыкальный салон. Раз в неделю к нам домой приходили гости: поэты и писатели Пушкин, Вяземский, Жуковский, Крылов, Мицкевич, Гнедич, Дмитриев; музыканты и композиторы Глинка, Даргомыжский, Алябьев, Филд; художник Брюллов; историк и писатель Карамзин… Они читали отрывки из своих произведений, разговаривали, общались, слушали игру мамы на фортепиано и восхищались ею и ее талантом. С этими выдающимися людьми мне даже в детстве было безумно интересно.
А ещё помню, как мама уже в преклонном возрасте сидела в кресле и с мягкой улыбкой перелистывала свой альбом. У неё, как и у всех женщин её круга был свой альбом – лишь в этом она сделала уступку обычным занятиям женщин её круга. Я тоже любила вместе с нею смотреть этот альбом. Кто только не оставил там своих автографов! Мама всегда возила альбом с собой на гастроли и, когда знакомилась с каким-то интересным и выдающимся человеком, то просила его оставить что-то в её альбоме, какую-то надпись, стихи или ноты. И в конце концов в её альбоме отметились почти все выдающиеся люди её эпохи, не считая тех, кто был посетителем её салона. Там были автографы великого Гёте со стихами, которые он посвятил маме, не менее великого Бетховена, композиторов Керубини, Обера, Мейербера, Вебера, Россини, великого скрипача Никколо Паганини, с которым однажды мама играла знаменитую Крейцерову сонату Бетховена, были автографы певиц Каталани и Джудитты Паста, знаменитого пианиста и композитора Ференца Листа… да всех и не перечислишь. Помню, как я ещё девочкой, словно заворожённая читала в её альбоме строки: «Из наслаждений жизни одной любви музы́ка уступает, но и любовь – мелодия». И вслед за этим – летящая подпись «Ал.Пушкин»...
Как-то во время одного из просмотров своего альбома мама с лёгкой улыбкой сказала мне: «Мой альбом, где автографы таких великих людей, хоть сейчас бы полмира купило за многие тысячи золотых... Но это моё, и музыка – моё. И это – не продается...» Она была права. Сколько потом богачей предлагали ей громадные деньги за продажу этого альбома для своих коллекций, и всегда она отвечала отказом. Говорила, что альбом передаст мне, как самое драгоценное наследство. Да что там, несколько лет назад какой-то американский миллионер прислал ко мне своего посредника, чтобы купить этот альбом за огромную сумму. Я тоже ему отказала. После моей смерти он перейдет к моей внучке Сонечке, которая унаследовала талант виртуозной пианистки от меня и от моей мамы.
Но больше всех автографов великих людей моя мама ценила в своём альбоме одну особенную надпись. Эта надпись была сделана рукой моего отца, заслуженного генерала Фёдора Ивановича Долохова. Он написал эти строчки в альбом моей мамы ещё в дни их молодости вскоре после их свадьбы: «Aimé comme aucun autre aimé ne sera»… «Любимая так, как никакая другая любима не будет»… Мои родители действительно очень любили друг друга. Отец любил маму настолько, что позволил ей выступать на сцене и никогда не препятствовал её карьере. Сейчас это кажется естественным, но в те давние годы ни один мужчина не решился бы на такое. Тогда незыблемым правилом для замужней женщины было сидеть дома, заботиться о муже и детях и никогда не пытаться самой зарабатывать своим талантом себе на жизнь. И я глубоко благодарна не только маме за пример, который она показала мне своей жизнью, но и отцу за то, что он не стал препятствовать маме в её занятиях. Они пронесли свою любовь через всю жизнь и эта любовь тоже стала для меня примером.
Ещё одно детское трогательное воспоминание… Мои родители дружили домами с семейством Болконских. Моя мама и княгиня Наталья Ильинична Болконская были подругами детства и кузинами. И однажды в детстве я оказалась свидетелем разговора между князем Андреем Болконским и моим отцом. Князь Андрей удивлялся, как это мой отец позволяет моей маме выступать на сцене. «Я бы так не смог», говорил он, имея в виду свою жену. Княгиня Болконская великолепно пела, у неё был прекрасный голос, но она, хоть и часто выступала, но всегда только перед гостями или знакомыми, и никогда – на профессиональной сцене. «Я просто поражаюсь, как легко ты относишься к тому, что твоя жена играет перед публикой за деньги», добавил князь Болконский. На эти слова мой отец усмехнулся и ответил:
– Ты очень ошибаешься, друг мой, если думаешь, что я легко к этому отношусь. На самом деле я хочу, чтобы Софи была моей и только моей. Чтоб оставила свои выступления и всегда была рядом со мной. Я ревную её, как сто чертей, и к сцене, и к публике, и проклинаю каждую минуту, когда она уезжает на гастроли или просто уезжает из дома, чтобы дать концерт где-нибудь. В том, что касается Софи, я всегда был и буду настоящим собственником.
– Почему же ты не пытаешься сделать так, чтобы она была с тобой? – удивлённо спросил его князь Андрей. – Я знаю, что ты дал ей слово, что никогда не будешь препятствовать её выступлениям. Но почему ты хотя бы не попытаешься поговорить с ней, чтобы она сама отказалась от них и всегда была рядом с тобой?
– Потому что Софи не выдержит такой жизни, – просто ответил отец. – Жизнь домашней жены не для неё. Я когда-то пытался лишить её этих выступлений, пытался сделать так, чтобы она навсегда забыла, что это такое – быть профессиональной пианисткой и выступать на сцене. Но я увидел, что с ней стало твориться. Она заболела и чуть не сошла с ума. Поэтому, при здравом размышлении я решил, что пусть уж в моей жизни будут какие-то неудобства от её временного отсутствия, лишь бы она всегда была счастлива и спокойна. Я ведь тоже порою покидаю дом, когда надо отправляться по делам службы или на войну, и Софи верно ждёт меня. Почему бы и мне не ждать её с концерта или гастролей?
Ничто больше, чем этот разговор, мне не доказывало, что отец действительно любил мою маму великой любовью. И она отвечала ему любовью не меньшей. Всякий раз, когда ему приходилось уходить на войну или уезжать по поручениям командования, она ждала его и никогда не пыталась убедить его оставить военную службу. К счастью для неё и для всей нашей семьи отец перестал уходить на войну, когда возраст его начал приближаться к пятидесяти годам. Последняя война, в которой он участвовал непосредственно на поле боя, была русско-персидская война 1826-1828 годов на Кавказе. Вернувшись с неё в 1828 году, отец заявил, что устал постоянно воевать и это его последняя война. И теперь на поле битвы он окажется только в том случае, если враг нападет на страну, как это случилось в 1812 году при нападении Наполеона. Однако такой угрозы в ближайшем будущем не возникло, поэтому дальше мой отец вёл мирную жизнь. Военную службу он не бросил, но теперь это была служба в Петербурге, где он занимал ряд важных должностей при военной комендатуре столицы и при Главном Штабе. Отец часто в годы моего детства и юности шутил, что они с мамой представляют как бы две противоположности: он – человек войны, она – человек мира, который несёт людям красоту и гармонию своей музыкой. Мама тогда смеялась и отвечала, что, хотя это правда, но одна черта у них точно общая – упрямство! Они действительно оба были упорны и упрямы в достижении своих целей, но при этом как-то ухитрялись понимать и принимать друг друга. Были противоположностями в своих профессиях и в своей общественной жизни, но согласными во всём в жизни личной.
Мама всегда мечтала о временах, когда женщины получили бы равные права с мужчинами. Она хотела, чтобы женщины получили право иметь такое же образование, как мужчины, получать профессию и работу, как мужчины, самим зарабатывать себе на жизнь, а не пользоваться милостями мужа в обмен на полное рабское подчинение и послушание. Мама за свой счёт открыла и поддерживала две школы для девочек из бедных семей в Петербурге: на Охте и в Коломне. Долгие годы содержала их практически в одиночку, лишь иногда прибегая к помощи благотворителей. Помню одну статью в газете много лет назад, где журналист писал, что современные музыканты зарабатывают слишком уж большие деньги. В пример приводил мою маму и пианиста Ференца Листа, который за один-единственный концерт в Москве заработал пятьдесят тысяч. А это было ни много ни мало как годовое жалованье канцлера, то есть самого высокопоставленного чиновника государства. Отец тогда ужасно разозлился на эту статью и сказал: «Журналисты пишут о твоих огромных гонорарах, но при этом ни слова о том, сколько ты тратишь на благотворительность! Чёртовы писаки!» Мама тогда только рассмеялась и сказала, что скандальными публикациями эти господа просто набивают себе цену. Она никогда не обращала внимание ни на какие пересуды – ни газетные, ни словесные. Просто молча и упорно делала своё дело.
И ещё один яркий случай вспоминаю. Однажды, уже в зрелом возрасте я зашла в один книжный магазин неподалёку от Гостиного двора. Там хозяйкой была немолодая женщина, которая узнала меня, так как была на моём концерте. Она рассказала мне, что в детстве училась в одной из школ, организованных моей мамой. Там она научилась грамоте, письму, счёту и, когда подросла, сумела благодаря полученному образованию открыть свой магазин и вести в нём дела. Эта женщина сказала мне, что многие её подружки детства из бедных семей благодаря маминой школе сумели найти свой путь в жизни и найти себе занятие, обеспечивающее им средства к существованию и независимость.
Будучи уже в очень преклонном возрасте, моя мама немало способствовала тому, чтобы в России появились первые учебные заведения, где женщинам давали высшее образование. Если студенческие аудитории университетов были для женщин закрыты, то она хотя бы хотела, чтобы женщины имели возможность получать высшее образование в особых женских учебных заведениях. Она вместе со Стасовой и Философовой много раз ездила к министру народного просвещения по поводу открытия такого учебного заведения в Петербурге, и много своих денег пожертвовала на открытие и поддержание его. Мама даже встречалась с императором Александром II, которому она в детстве давала уроки игры на фортепиано. Помню, как она радовалась, когда их хлопоты увенчались успехом и в 1878 году в Петербурге открылись Бестужевские женские курсы.
Мама была реалисткой до мозга костей и не раз говорила мне, что она не доживёт до тех времен, когда женщины получат равные права с мужчинами. Но это не заставляло её опускать руки. Её любимой пословицей была китайская мудрость «Дорога в тысячу ли начинается с первого шага». И она сама была одной из тех женщин, которые делали этот первый шаг по дороге к равенству. Скорее всего, я тоже не доживу до тех времен, когда женщины добьются равноправия, но я уверена, что мои дети и внуки доживут. Уже сейчас делаются первые успехи в обретении женщинами права голосовать на выборах наряду с мужчинами. В 1893 году избирательного права добились женщины в Новой Зеландии, в 1902 году – женщины Австралии, в текущем 1906 году – женщины Финляндии. Ходят упорные слухи о том, что скоро такие же права получат женщины Норвегии, Дании и Исландии. Надеюсь, когда-нибудь таких же прав добьются и женщины России. Во многих странах сейчас на подъеме движение суфражисток. Я сама не раз перечисляла деньги в фонды разных организаций, борющихся за права женщин, и намереваюсь делать это и впредь, пока есть у меня силы и возможности это делать.
И я безумно благодарна моей маме за то, что она дала мне этот смысл и направление в жизни. А также благодарна моему отцу за то, что он не воспрепятствовал маме идти по тому жизненному пути, который она выбрала для себя.
У меня много воспоминаний о моих любимых родителях, тем более о маме. Но одно из самых любимых – это воспоминание, когда она уже в зрелом возрасте играла третий этюд «Кампанелла» Ференца Листа из его «Больших этюдов по Паганини»* – один из сложнейших и труднейших в мире. Она играла так легко и непринуждённо, как будто все сложнейшие переходы и головоломности этой трудной музыки ей ничего не стоили! Зрители встречали и провожали это выступление громовыми аплодисментами и криками восторга! И первым, кто вставал с места и начинал громко аплодировать, был мой отец. Они с мамой обменивались любящими взглядами: она – со сцены, он – из зрительного зала. Мама с улыбкой посылала отцу воздушный поцелуй, он с ответной улыбкой делал рукой какое-то залихватски-молодцеватое движение, как будто ловил его и прижимал к сердцу. В этот миг я понимала: любовь связала их навеки. Таких разных, но умеющих принимать, понимать и дополнять друг друга. Умеющих наслаждаться своей непохожестью, а не враждовать из-за неё. И умеющих даже улыбаться своей непохожести».