Сладкие персики

      Несколько лет назад Нёвиллет отправился в свой первый тур по Европе, подписывая сотни своих книг размашистым почерком, оставляя инициалы. Его агент очень часто говорил о том, что его манера письма схожа на судебную, но явно не писательскую. И Нёвиллет лишь отмахивался как можно мягче, сосредотачиваясь на том, что доставляло ему положительные эмоции. Вопреки всему, карьеры судьи он так и не достиг, выбирая то, к чему сердце лежало больше.       Месяц за месяцем, он встречал на своём пути совершенно разных людей, но в то же время — одинаково открытых и счастливых.       Каждый его поклонник был неотразим, отпечатываясь на сердце своей безмятежной улыбкой и приятными, как мёд, словами. Все пожелания, послания, подарки, просьбы, робкие прикосновения и смущённые взгляды растекались тёплыми волнами между рёбер. Но только один из фанатов слишком сильно въелся в память.       Необычный взгляд: поразительная мудрость, таящаяся в глубине, резко подчеркивалась на фоне остальных. Белые полосы шрамов исчезали под рукавами фланелевой клетчатой рубашки. Высокий рост и взъерошенные тёмные волосы напоминали Нёвиллету о волчонке.       Незнакомец тогда небрежно подал раскрытую книгу, попросив написать всего лишь: «для Ризли». Нисколько не мешкая, Нёвиллет наскоро выполнил просьбу, передавая книгу в чужие расслабленные руки. Кончики их пальцев соприкоснулись буквально на секунду, посылая будто разряды тока, и их взгляды встретились.       После того дня Нёвиллет не мог сосредоточиться на новой книге. Строчки расплывались и соединялись в один большой ком. В памяти всплывали черты Ризли — его имя он запомнил в ту же секунду, как только услышал, — и, наверное поэтому, так внимательно вглядывался в лицо каждого встречного.       День за днём Нёвиллет чувствовал как сходил с ума, проматывая в голове один и тот же момент, пока не встретил его во второй раз.       Ризли, облокотившись на фонарный столб, стоял перед оживленной дорогой. Вольный город Гамбург: спешащие люди, шум проезжающих машин, щебет птиц, обилие достопримечательностей и туристов. Маленькие лужи воды, скопились между большими неровными каменными плитами, которыми была вымощена улица. Он игнорировал дождь, который молотил по жестяным крышам, молча покусывал зубочистку, иногда щурясь, вглядываясь вдаль.       «Просто подойти, — сказал Нёвиллет сам себе, набираясь храбрости. — Спросить имя, номер, или... Бред собачий»       Он развернулся, намереваясь вернуться в отель, засесть за написание книги, когда услышал знакомый ровный голос за спиной.       — Известный автор фэнтези книжек, — окликнули его глубоким бархатистым голосом. Нёвиллет остановился, не в силах повернуться и посмотреть в чужие глаза. Стыд, страх и неловкость накрывали его как волна цунами. С конца зонта стекали капли. — Вас можно запросто узнать по ярким голубым прядям.       И с того дня началось их знакомство. Вдвоём, они посещали известные рестораны и кафе, тщательно выбирая немецкую еду и напитки. Забегали в музеи, рассматривая картины известных художников. Ризли рассказывал, как в своё время вдохновился картинами Ван Гога, мечтая стать великим художником. Нёвиллет скромно вслушивался в его плавную и непринуждённую речь. Чужой голос проникал внутрь, отдаваясь в уголках неспокойной души. Уводил за собой, переворачивал внутренности, будто пытался зарыться глубже.       Нёвиллет держал одну руку за спиной, вторую — напротив рта, прикрывая вырывающиеся наружу смешки.       Ризли был по-своему забавным. Он мог показаться глупым, наивным ребенком, но в какой-то момент, словно по щелчку пальцев, становился до неузнаваемости серьёзным. Эта его черта восхитила Нёвиллета.       Они расставались на долгое время, переписываясь по почте. Делились фотографиями из путешествий, переходя на личные темы и проникаясь всё больше доверием к друг другу. А затем встречались в других странах, как будто и не было этого расстояния в тысячи километров и сообщений.       Их первый и неожиданный поцелуй произошёл в Финляндии. Нёвиллет на месяц приехал, чтобы полюбоваться видами и вдохновиться на новую книгу. Ризли проезжал мимо и остановливался на несколько дней. Стояла холодная зима с долгими трескучими морозами и сильными ветрами. Метель завывала и дребезжали стёкла. Люди плотнее кутались в шарфы, натягивая вязаные варежки. Нёвиллет стоял без перчаток, согревая замерзшие пальцы горячим дыханием до тех пор, пока не подоспел запыхавшийся Ризли.       — Я столько раз писал тебе, чтобы ты носил с собой варежки или перчатки. — он укоризненно покачал головой, беря чужие руки в свои. — Поэтому я взял тебе варежки. И только посмей их потерять.       Нёвиллет пропал в тот миг, когда впервые за долгое время понял, что Ризли — первый человек, кто запомнил о нём незначительный факт. Он и правда всегда терял перчатки и ходил в зимние дни без них, пряча руки в карманах куртки.       Тёплое дыхание ложилось на заледеневшие пальцы. Близко. Слишком близко. Мягкие губы почти касались его кожи. Голова шла кругом, пока он представлял, как сладкое дыхание Ризли касалось бы остальных частей его тела. Изучали бы самые чувствительные места, заставляя прогибаться под шершавыми и крепкими ладонями. И Нёвиллет поддался, беря на себя смелость и ответственность, разрушая чужие личные границы.       Сначала это было медленно, словно танец перед конкурсом. Репетиция. Неловкие «шаги», примешанные со страхом, что их дружба в один миг рухнет. Но почувствовав ответ от Ризли, более уверенный, Нёвиллет положил одну ладонь на его прохладную щеку. Они притягивались друг к другу ближе. Дыхание обоих стало учащённее, сливаясь и растворяясь в долгом поцелуе.

***

      Свежий ветер доносил шум моря и крики чаек. От нестерпимого жара жгло руки и ноги, от чего те загорали ярко-красным цветом.       Из сочных и сладких персиков, только дозревших, сочился сок, струясь по губам и шее. Ризли сидел на берегу, пробуя впервые настолько насыщенный вкус этого фрукта. Он вглядывался вдаль, как Нёвиллет по пояс стоял в воде, обращенный лицом к солнцу. Его веки были прикрыты, а грудь медленно поднималась и опускалась под мирным, спокойным дыханием. Ризли казалось, что Нёвиллет вполне мог бы слиться с водой, будто это что-то его.       От распустившихся цветов ветром разносился их терпкий аромат. Переливалась на солнце сияющая бликами вода. Длинные белоснежные волосы ровной гладью лежали на воде. Они казались ещё более светлыми, отчего у Ризли перехватывало дыхание. Он так полюбил запускать в них свои пальцы. Касаться корней и кожи головы; крепко держать, пока податливое тело под ним стонало и двигалось в такт толчкам. Полюбил накручивать пряди по утру в солнечных лучах, и по ночам, пока лунный свет пробивался сквозь окна. Он полюбил это худое бледное тело, без единого изъяна, называя его идеальным. Любил целовать множество раз в самые разные места, слушая, как до собственных ушей доносилось тихое, сбивчивое дыхание.       «Ты прекрасен, — произносил Ризли как можно нежней. — Я ни разу не пожалел, что влюбился в тебя»       Они были в Италии. Страна наполненная оживленными туристами, но более приятная. Мягкая, чем-то мелодичная, веселая. Итальянцы принимали их как своих, угощая местной едой.       По вечерам они сжимали сигареты между указательным и средним пальцами, сидя на широком балконе. Листва шелестела в тишине ночи. Нёвиллет любил сидеть на Ризли, пока его пальцы сжимали бёдра, оставляя собственнические отпечатки; привлекали к себе ближе, чтобы целовать и оставлять едва заметные укусы на шее.       «Да, вот так, — шептал тогда Нёвиллет, утыкаясь кончиком носом в пульсирующую часть шеи. — Сожми их сильнее. Поднимись выше»       Ризли всегда сдавался и делал так, как его просили. Его слабость — это просьбы Нёвиллета; такие тягучие, возбуждённые, наполненные желанием отдаться здесь и сейчас.       Они оба решили выбраться подальше от суеты, на самый край страны, выбрав каменный двухэтажный дом с выходом на море и несколькими спальнями, чтобы не так часто стирать простыни. Из окон открывался вид на спокойную воду и пустой пляж. То, что нужно было Нёвиллету. Ведь с того самого дня их знакомства, Ризли впервые видел подавленного Нёвиллета, поскольку тот не знал, что писать.       Его источник вдохновения иссяк.       Нёвиллет знал, что рано или поздно это случится; что мыслей не будет. Он знал, что пальцы однажды будут замирать над клавиатурой перед открытым пустым листом документа. И всё равно, он прикрывал глаза и поражено вздыхал. Затем закрывал ноутбук и выходил из кабинета, ощущая накатывающий экзистенциальный кризис. Пустота в собственной голове пугала. Картинки будущего испарились.       Стоя по пояс в воде, Нёвиллет согревался под лучами солнца. Пальцы ног впивались в приятный, как шелк, песок. Уединение с природой — одно из величайших благ доступное человечеству.       Но как бы ему не хотелось вылезать, по Ризли он успел заскучать. По его телу со всеми шрамами прошлого; по мускулатуре и широкой улыбке; серьёзным глазам с выразительным блеском.       — Вода немного тёплая, — тихо проговорил над ухом Нёвиллет, усаживаясь напротив. Ризли вздрогнул, но в ту же секунду расплылся в улыбке. — Не хочешь искупаться? — Он склонил голову в бок, чтобы выжать влагу с волос.       — Нет, — ответил Ризли, откусывая ещё один кусочек от сладкого персика.       Снова нежный, медовый сок бежал по шее, отчего Нёвиллет тяжело сглотнул. Кадык дёрнулся вверх-вниз. Взгляд опустился на мягкие губы. Единственное желание — поцеловать. Собрать языком капли сока с губ, шеи и подбородка. Заставить Ризли изнывать от желания, требуя большего. Коснуться щетинистой щеки, царапая свою кожу. Но вместо этого, Нёвиллет почувствовал прилив вдохновения.       Ризли сидел под цветущим деревом, и, как наивный ребенок, ел фрукты совершенно не заботясь о завтрашнем дне. Его купальные тёмно-фиолетовые плавки с цветами сакуры делали картину ослепительной. В голове медленно, шаг за шагом, выстраивались слова и превращались в строчки.       — У меня впервые за долгое время появилось вдохновение.       — О. И что же ты придумал? — поинтересовался Ризли, откусывая ещё кусочек. Сок стекал по пальцам, делая их липкими. Нёвиллет невольно облизнулся.       — Расскажу своим читателям о том, как мой Ризли искусно ест фрукты.       С минуту Ризли молчал, пытаясь переварить услышанное, а затем громко и весело засмеялся, совершенно ничего не стесняясь. Он всегда был таким с ним. Собой. Открытым, эффектным, запоминающимся. Каждый звук, слово, фраза и любое действие, даже не особо примечательное, неизгладимо врезались в память Нёвиллета. Будто фотографии сделанные на полароид.       Моменты.       Их моменты, наполненные путешествиями, первым поцелуем, сексом, смехом, неудачами.       — Эй, — Ризли усмехнулся, протягивая половину фрукта Нёвиллету, — не хочешь сладкий персик?       — Нет. Я хочу тебя.       В тот день, в тот самый день, когда Нёвиллет всё же стащил половину обкусанного персика, в его голове вспыхнули строчки. Удивительным было то, что он не готов был писать историю длиною больше трёхсот страниц, а готов написать целый сборник романтических стихов.       Он сидел перед открытым окном, рамы которого потрескались от времени. Распущенные волосы слегка колыхались с каждым порывом ветра. Очки плотно сидели на переносице. И он писал. Поглощённый воспоминаниями о Ризли и их собственном времени, из-под перьевой ручки сыпались слова, превращаясь в слаженный стих.

Как лучи солнца, нежен сладкий персика сок.

Как моря волны, изгибы твои.

И взгляд серых глаз окутал меня.

Посмотри, кем мы стали годы спустя.

Посмотри, полюбуйся и улыбнись.

Под ясным и лунным небом, я всегда буду рядом с тобой.

Особенно в дни, когда сладкий персика сок,

Стекает по пальцам твоим.