Мы все

— Кадия, осстановись!.. — прошипел сквозь зубы Дахху. — Что ты творишь вообще, слезь, слезь с меня немедленно, кому говорю! Гурх!.. Фу, фу! В темноте маленькой комнаты отчетливо полыхнули красным прекрасные голубые глаза. На лохматом со сна худощавом юноше поверх одеяла буквально сидела высокая мускулистая блондинка. Ученый резко и неприятно осознал, что силой этот бой ему не выиграть, и прекратил брыкаться. — Что вообще происходит, Кадия, я еще раз спрашиваю, что ты творишь?! — попытался надавить он авторитетом посильнее, хватаясь за него, как утопающий хватается за спасательный круг. Раньше это всегда срабатывало. Это, а еще прикинуться ветошью. И упереться в книжку. На этой мысли Вовсе-не-Смеющийся инстинктивно зашарил рукой по прикроватной тумбочке в поисках хоть какого букваря, но в простом номере гостевого дома таких роскошеств предусмотрено не было. — Я знаю, что у тебя там нет никакого оружия, Дахху. Предлагаю сдаться и расслабиться, — металлически прозвучал такой знакомый голос. Парень был готов завыть от абсурда происходящего. Он совершенно не понимал, как дело дошло до такого, и мучительно пытался собраться с мыслями да сообразить, где он ошибся в своей строго выверенном рецепте дружбы с Кади. До мысли, что он нигде не ошибся, и что всё дело исключительно в сдавших нервах подруги, он пока дойти не успел. В конце концов, ты не можешь годами затыкать дамбу пальцем, и думать, что она не рванет. — Кади, что ты хочешь от меня? Ты вообще понимаешь, как это глупо выглядит? — он был готов заплакать от досады. Кадия устроилась на нем поудобнее — прямо на его бедрах! Какое счастье, что между ними есть целое одеяло! Какое несчастье, что это тонкое пустынное одеяло из верблюжьей шерсти, а не хотя бы три пуховых! — О, я прекрасно понимаю, как это глупо выглядит. Я прекрасно понимаю, как ты ко мне равнодушен. Я более чем прекрасно понимаю, что ты плевать на меня хотел, и как это все постыдно и унизительно с моей стороны даже смотреть в твою сторону. Но видишь ли, у нас по плану огромная прах ее песчаная буря с шувгеями, а затем драка с целой новой богиней, по совместительству Архимастером Ходящих, у которой руки по гланды в крови. И знаешь что, мне наконец-то все равно. Дахху, ты полный засранец, ты мне нравишься, я тебя хочу, давай снимай одеяло. Ученый вскрикнул тоненько, как лесной подранок. Его глаза заметались по стенам то ли в поисках спасения, то ли в страхе, что кто-то сейчас придет на помощь и обнаружит их в таком постыдном виде. Обитая плетеным тростником дверь была закрыта плотно. Как звуко- и пылеизоляция по краям она была надежно обита ватными валиками. Окно было на задвижку закрыто ставнями. — Дахху, ты мне правда нравишься, я тебя временами прямо люблю, давно хочу, и у меня нет сил на препирательства и мораль. Давай просто сделаем это, и назавтра я сделаю вид, что ничего не было, и не буду к тебе больше приставать! — продолжала давить, как она думала, на совесть, Кадия. Шумный выдох парня, казалось, сейчас вынесет вместе с собой его искру и вгонит ее в незажженную масляную лампу над изголовьем. И тогда он на тысячелетия останется в этом оазисе пустынным гением и будет мучать случайных путников, насылая на них проклятье, заставляющее каждого делать невообразимые глупости себе на потеху! — Кадия. Тебе будет стыдно. — Не будет. М-да, против лома нет приема. Кадия бурила его взглядом из-под насупленных бровей. — Ну подумаешь, ну что тебе стоит. Для вас парней это же как стакан воды выпить, еще и удовольствие получить, - теперь она заканючила капризным голосом. — Я не знаю, к каким парням ты там в Страже привыкла, Кадия, но я к ним точно никак не отношусь! — срывающимся от пережатого стрессом горла возмутился юноша. — Не пытайся пожалуйста внушить мне то, что я не думаю! И вообще, а как же Анте? Блондинка задумчиво качнула бедрами, и Дахху застыл. Он признавал, не мог не признать, что каким бы ни было его мнение, какой бы он ни был развитой личностью с какими вкусами, чисто биологически, стимуляция определенных частей его тела может в противовес всему разумному в нем выдать не менее определенный результат. Особенно у молодого человека, ведущего аскетичный образ жизни. Кадия поерзала еще немного и посмотрела на него сверху вниз. — Глупенький, разве ты не знаешь, что одно совсем не отменяет другого? А временами даже усиливает! Как в кошмарном сне парень почувствовал внизу живота предательский зародыш оживления. Мчащаяся, похоже, начала что-то подозревать, и ее движения бедрами — очень мощными бедрами! — стали более ритмичными. А еще более кругообразными… — Ты уже шумишь, а что, если сюда зайдет Тинави? Ей вечно не спится! — Ой да брось ты, — только отмахнулась от него Кади, — как зайдет, так и выйдет. И вообще, судя по тому, что я видела сегодня на тренировке, она должна сейчас обжиматься где-нибудь у костра со своим бывшим начальником. Парень смущенно сжался и отвел глаза при этой мысли. Вовсе не от того, что порицал подобное, а потому что считал некрасивым такое обсуждать. Тем более с такой прямотой. Тем более сидя на нем. Сердцеобразное личико Мчащейся приобрело серьезное выражение. — Ты, наверное, не понимаешь просто. Нас ждет не поход в библиотеку и не археологическая экскурсия. Мы понятия не имеем, что нас ждет в Мудре. Само собой, я не могла не пойти со всеми, но ты, Дахху, ты тут … проблемное звено. Нет, прекрасное, умное, нежно любимое, но… Да прах! — она уперлась руками в постель по бокам от него и посмотрела на него грустными озерами глаз. — Ты об этом вообще не думаешь, а ведь ты беззащитен. И ты можешь умереть так легко, как тростиночку сломить. Вот только я скорее умру раньше, чтобы этого не допустить, и все равно могу не преуспеть, — Кадия сглотнула, и Дахху сглотнул тоже, — и мне это совсем, ни капельки, не нравится! Мне очень страшно, ты понимаешь? За тебя, за себя, за… Она резко прервалась и замерла. Руки парня непроизвольно легли на ее колени в порыве сочувствия, близости и тонкого чувства вины. А еще в порыве приглушенно царапнувшего неудовольствия от того, что она остановилась. Он чувствовал, что его подруга говорит правду — бóльшую правду, чем когда она заявляет о любви, и проникся окутывающим ощущением их совместности. Того, что уже сколько лет куда он ни пойди, и что ни делай — рядом будет Кадия. Будет пить, буянить, смеяться, мешаться — но всегда неподалеку. Всегда вместе с ним. И что он вообще-то этому рад, просто не всегда замечает. Но он, похоже, много что не замечает. Например, пропустил такое. Смеющийся всё еще испытывал раздражение, что ему навязывают то, что он в принципе совсем не хотел. Но и как выйти из ситуации без потерь с такими глубокими разговорами он тоже не представлял. И еще почему-то очень захотелось жить, именно сейчас. Неторопливо подбирая слова, он провел ладонями вверх по крепким женским бедрам. Наверное, такими можно задушить коня. Слова никак не подбирались. На языке собирался вкус поражения. — Я тебе сам сварю зелье беспамятства. Своими руками. Потому что тебе будет стыдно! И… М-мм! Поздно! Кади уже смяла его гневную отповедь тараном поцелуя. Она сложилась, как акробатка, обхватила его голову руками и самозабвенно целовала Дахху с таким напором, что парня почти прошиб пот. В темном номере однозначно потеплело. Уже захотелось скинуть с себя мешающееся одеяло прямо на узорчатый ковер. Ладно, раз уж дело дошло до такого, то следующий рубеж, который Смеющийся точно не собирался сдавать — это не стать трофейным мужем для дочки Балатона. Уважает он себя или нет, в конце-то концов.