Я пытался жить, но без тебя это невозможно.

      Пустыня встретила мужчин знойной жарой, стрекотанием цикад, звуком колёс, касающихся песка; где-то вдалеке завыл одинокий койот. Воздух практически плавился, накалившись до предела. Вдыхать его было крайне неприятно. На улице не было ни души.       После очередного ограбления Майклу и Тревору необходимо было залечь на дно. Ненадолго, но всё же необходимо.       Трейлер поприветствовал их затхлым воздухом, пропитанным потом, кровью, пивом, бензином и мусором.       Американец сделал глубокий вдох перед тем, как зайти внутрь дома, и разгоряченный воздух обжëг ему лёгкие. Это заставило его поторопиться и войти.       — Будь как дома, Пончик, — пропел хозяин дома и, на ходу раздеваясь, направился в ванную.       — Просто заебись, — тихо буркнул себе под нос гость.       В этом богом забытом месте никто их не нашëл бы. Именно по этой причине мужчины поехали в трейлер канадца, находящийся вдали от всего живого.       — Ти? Ты что, идёшь в душ? — с недоумением поинтересовался Майкл.       — Да-а-а, — протянул Филипс. — Не мылся целую вечность. Я весь в ошмëтках мозгов этого уёбка. Как же я ему разнëс башку — на-а-а-ху-у-й!       Таунли всегда поражала до глубины души такая любовь лучшего друга к насилию. Однако это не делало последнего хуже. Майкл всё так же обожал психопата.       — Не верю своим ушам… — вновь под нос сам себе сказал Майкл и уткнулся в телефон. — Можешь не торопиться. Помойся как следует, а то ты воняешь похуже трупов в морге.       — Иди ты на хуй, Пирожочек, — сказал по-доброму Филипс и послал воздушный поцелуй.       Де-Санта постарался максимально проигнорировать этот жест.       В ванной комнате, если её так можно было назвать, послышался звук воды, а остальное пространство накрыла тишина. В это время Майкл включил телек, попав на рандомный канал, где рассказывали рецепт пирога с яблоками.       Он вспомнил, как мать в детстве по праздникам готовила такой же пирог. Ему не удалось уговорить Аманду готовить его, поскольку та совершенно не смыслила в кулинарии, а просить домработницу не хотелось, ведь это уже было бы не то и не так… Не по-домашнему, что ли.       Майкл взял из холодильника пиво, сел на диван, открыл банку и залпом выпил половину.       — Фу-у-ух… Ну и денёк, — выдохнул он. Допив оставшееся пиво, Майкл выбросил банку куда-то, не глядя, как делал хозяин трейлера, и встал за новой.       Вдруг его взгляд привлекла небольшая настенная полка, на которой стояли, покрытые пылью, несколько фотографий в рамках. Вот мать Тревора с нелепым макияжем обнимает хозяина трейлера. Затем Тревор в своём пикапе. Далее Тревор с маленькой Трейси, которая сидит у него на руках и тянет во все стороны его длинные волосы. Ну и, конечно же, их с Майклом совместное фото. Тревор тут улыбается, они ещё молодые. Фотографии лет тринадцать точно.       Майкл с особой нежностью проводит пальцами по фотографии, задерживаясь на изображении друга. Ему было даже себе тяжело признаться в том, что он питает нежные чувства к своему подельнику. Даже несмотря на утверждения Аманды о наплевательском отношении мужа к ней и их семье, потому что у него стоит на ебанутого друга. Его психотерапевт тоже отметил смену настроения и интонации, когда Майкл что-то рассказывал про их совместное с Тревором времяпровождение или только про Филипса.       Однажды Майкл решил поехать в какой-то клуб на окраине города, где ошивались представители секс меньшинств.       Выпив в баре, мужчина попытался расслабиться. С регулярной периодичностью к Де-Санте подходили вульгарно одетые с хрен знает каким макияжем мальчики, предлагая уединиться в приватной комнате. Однако Майкл тогда осознал, что не хочет никого из них, не хочет кого попало и какого попало секса в грязном туалете клуба, да и в приватной комнате. Там было не чище.       Он хотел Тревора Филипса. Человека, который невероятно сексуально выглядел с винтовкой, который по непонятной причине жил в говне, имея при этом кучу денег, который мог позволить себе быть слабым рядом с Майклом, который был самим собой именно с Майклом. Тот, в свою очередь, тоже не притворялся кем-то иным.       Мужчина помнил как однажды они ночевали в Мотеле на трассе. Тревор тогда не мог уснуть и признался, что ему снятся кошмары и он не может спать в одиночестве. Майкл тогда предложил спать в одной кровати, Филипс скрутился, как брошенный пёс, у его ног и, поскуливая, уснул.       Де-Санта помнил тот день слишком отчётливо. Он тогда сам долго не мог уснуть и смотрел, не отводя взгляда, на друга, который, подёргиваясь, спал рядом. Майкл тогда рассмотрел каждый миллиметр лица психа, каждый шрам и каждую морщинку.       Звук падающего предмета с ошеломляющим грохотом в так называемой ванной комнате выдернул Майкла из воспоминаний.       Он резко поставил фотографию обратно и метнулся к источнику шума.       — Ти?! Всё норм?       — Блядь. Да, Майки, всё просто заебись. Блядская банка с шампунем выскользнула из рук. Блядь!       — Хорошо, ладно, — спокойно и некоторым облегчением сказал мужчина.       Майкл уже хотел вернуться на диван к пиву, как вдруг его взгляд упал на приоткрытую дверцу шкафа в спальне Филипса, из которого торчал кусок яркой ткани.       Таунли не удержался и на цыпочках подкрался к шкафу, а затем бесцеремонно открыл дверцу. Перед ним предстали несколько платьев на вешалках.       — Ах ты, старый пёс… Завел себе девушку и ничего не сказал лучшему другу?! — тихо сказал Майкл с некоторым уколом ревности.       Он осмотрел все платья, но ни от одного не исходил аромат духов или хотя бы тела женщины. Они пахли потом, бензином, кровью и пивом. Такой знакомый набор запахов вынудил мужчину зарыться лицом в ткань, сделать несколько глубоких вдохов и, постояв с минуту в таком положении, оставить их покое.       Следом Майкл заприметил на грязном полу разбросанные коробки от пиццы, какой-то мелкий мусор, банки от пива, бычки и…       — Что это? — вырвалось у мужчины.       Майкл потянулся к непонятному предмету ярко-розово цвета, торчащему из-под кровати.       Это был самый обыкновенный резиновый член.       — Не понял… — Таунли уставился на него с таким изумлением, будто до этого момента никогда не видел членов из резины, хотя точно такие же были в спальне его дочери и в ящике у Аманды. Предмет не был в новинку для Майкла, однако он абсолютно не понимал, зачем он нужен Филипсу.       Но нет… Он всë понимал. У него даже промелькнула мысль, что можно провернуть с другом как с помощью этой штуки, так и без неё, поскольку Тревор сам знает, куда что совать.       Предмет был возвращен на своё место. Мужчина решил из любопытства заглянуть в тумбу. Там находились лак для ногтей и помада абсолютно одинакового блядско-красного цвета, иначе не сказать. В дополнение в ящичке лежал журнал с фотками голых мужиков. Все их лица были перечëркнуты и замазаны, а рядом с ними было корявым почерком выведено: «Не Майкл».       Сказать, что мужчина знатно ахуел — это ничего не сказать. Его внутренний мир в одночасье перевернулся.       Он двинулся на автопилоте к дивану с журналом в руках, по пути взяв пиво. Сев на своё прежнее место, Таунли продолжил с интересом листать журнал. Между страницами лежал диск, который, судя по яркой обложке, содержал уроки танцев. Криво приклеенная наклейка с изображением девушки на шесте заставила брови Майкла вскочить, а надпись «Уроки пластики и стриптиза» замаячила перед его глазами, полными удивления.       Именно в это время из душа вышел Тревор с полотенцем на бедрах, но Майкл и не шелохнулся.       — Что случилось, сахарные титьки? — саркастически поинтересовался Филипс.       Майкл промолчал, никак не отреагировав на его голос. Тревор внезапно обратил внимание на то, что было в руках у друга — его журнал и диск с уроками танцев.       — Майки?.. — выдохнул Тревор, округлив глаза. Затем, опомнившись, рявкнул:       — Неприлично, блядь, шариться по чужим вещам. Отдай мне моё на хрен!       — Это твоё? — Майкл и так знал ответ, но хотелось услышать подтверждение от друга.       — Ты видишь чтобы тут кто-то ещë жил? — съëрничал хозяин трейлера.       — Нет. Поэтому и спрашиваю.       — Это неприлично.       — Неприлично? — выкрикнул Таунли, не понимая причины всколыхнувшегося гнева. — Неприлично?! Не тебе, блядь, говорить о приличии!       Одним движением руки Майкл отбросил от себя журнал, и тот с шелестом приземлился на грязный пол. Мужчине не хотелось устраивать сцену, как в обыкновении ему устраивала Аманда, но сейчас американец уже себя не контролировал.       — Не тебе меня судить, друг, — мрачно сверкнув глазами, с привычной угрюмостью ответил Филипс. — То, чем я занимаюсь по ночам или в любое другое свободное время, тебя абсолютно не касается, — более спокойно добавил он и, выждав некоторое время, продолжил с прежней язвительностью:       — Лучше думай о том, что твоя ненаглядная жена — шлюха, которая трахается со всеми подряд. Кто ещё, кроме меня, не сунул ей в дырку член?       — Эй, — гаркнул Майкл, кипя от злости. — Будь, блядь, поаккуратнее с выражениями. Ты не ахуел ли? Пиздец!       — Пиздец, Майки, это то, что ты без спроса копался в моих вещах, да ещё и не сделал вид, что ничего не трогал, а продолжил демонстративно на них пялиться! Дождался меня из душа, чтобы устроить сцену? Твоя стриптизерша тебя покусала, и ты удумал, что можешь вести себя так в моëм доме? Нихуя ты не можешь, Майкл Таунли Де-Санта, блядь.       Майклу нечего было сказать. Он упëрся локтями в колени, опустил голову и тяжело задышал.       Тревор решил не продолжать. Видимо, душ его в каком-то смысле утихомирил. Он взял бутылку пива из холодильника и направился к дивану.       — Выпей и успокойся.       Майкл молча сделал глоток. Тревор плюхнулся рядом. Желания продолжать сцену не было. Он знал, что Филипс продолжит поливать помоями его жену и его заодно. Настроения это выслушивать тоже не было.       — Что ещё ты успел найти, пока я мылся?       — Платья, лак и помаду… — покорно принялся перечислять Майкл.       — Ясно, — на редкость спокойно ответил Тревор и сделал большой глоток пива.       Майкл знал не понаслышке, что такое спокойствие чуть ли не хуже бешеного состояния друга. Чего ожидать от напарника — он действительно не знал.       — И кое-что ещё, — выдохнув, с опаской добавил Таунли.       — Ясно, — безэмоционально отозвался Филипс.       Повисла гробовая тишина. Напряжение буквально звенело в воздухе. Мужчины пили пиво, не смотря друг на друга. Никто из них не решался нарушить тишину. Каждый думал о своём.       Майкл не знал, как начать разговор, с какой стороны подступить. О чём думал Тревор, Таунли не представлял. Может, об убийстве байкеров, или о сражении с дикой пумой, или ещё о чём-то… Филипс всегда был загадкой для Де-Санты.       Напряжение росло с каждой минутой, и Майклу стало невыносимо жарко в костюме. Скинув пиджак, он расстегнул несколько верхних пуговиц рубашки и закатал рукава. Тревор же даже не взглянул на подельника.       Майкл покосился на него и наконец-то увидел полностью тату друга. Крест с его именем и годами жизни. Его будто ледяной водой окатило. Неприятный металлический привкус во рту, усиленное сердцебиение, на лбу появилась испарина… Майкл почувствовал себя конченым уродом.       — Какая же я мразь, — сокрушённо произнёс американец, прикрывая глаза и качая головой. — Боже, Ти. Если бы я только знал…       От Тревора исходили волны спокойствия, но он по-прежнему никак не реагировал на слова и жесты товарища.       — Если бы я знал, что всё приведёт именно к этому…       Сидя рядом, Майкл услышал, как Тревор даже перестал дышать. Он сильно напрягся всем телом, всё так же смотря вперёд. Было видно, что мышцы на руках натянулись. Сонная артерия на шее активно забилась, выдавая истинное состояние мужчины с потрохами.       — Если бы я мог тогда, девять лет назад или ещё раньше, признаться себе в этом, может, сейчас всё было бы иначе! — собравшись с духом, высказался Де-Санта.       Тревор медленно повернул голову. В его глазах возник живой интерес.       — Я убеждал себя, что Аманда исправится, что у нас будет семья, как у всех, понимаешь? Я поддался на еë провокацию и пошел на сделку с ФБР, но стало только хуже. Я не мог спать, Бреда убили, думал, и тебя… Тоже… Не мог есть из-за отвращения к себе. Про секс я уже молчу. Потом прибавились эти антидепрессанты, психотерапия, вечно изменяющая жена, ебанутые и неблагодарные дети. А мне нужен был ты. Именно ты!       Последнее слово Майкл выкрикнул Тревору в лицу, повернувшись к нему всем корпусом. Филипс не моргал и не дышал. В его глазах чётко можно было различить растерянность и удивление.       — Я каждый день думал только о тебе. Я рыдал все эти грëбанные девять лет. Я скучал по тебе. Аманда всегда знала, что что-то не так. Недавно она сказала, что мне на хуй не нужна наша семья. Она не понимает, зачем мне наш брак, дети, дом и вся эта хуйня, если я хочу тебя всю свою жизнь… Если без тебя я чувствовал себя по настоящему мёртвым, — с каждым словом голос становился всë громче и громче, Таунли уже не пытался сдерживать себя и скрывать эмоции и всколыхнувшиеся чувства. — Я тогда послал еë на хуй. Поехал в бордель, долго ебал там самых сочных девок. Потом меня рвало в туалете от собственного лицемерия… — Майкл сделал паузу, почувствовав головокружение. Сглотнув ком в горле, он продолжил с большей нежностью и тише:       — Когда ты вернулся, меня заполнило ощущение чего-то тёплого и родного. Я сразу понял, что Аманда была права. Не знаю, что делать, не знаю как дальше быть, как поступить… Убраться нахуй из жизни жены и детей, из твоей жизни. Стать затворником или отшельником, больше никогда не разговаривать, вечная Випассана или как там еë… — Тревор мгновенно понял, что друг в очередной раз ударился в самобичевание, искренне или из желания манипулировать — неясно. — Я не знаю. Я все делаю не так в своей блядской жизни. Мне почти пятьдесят лет, а я нихуя не добился. Моя семья меня ненавидит, мой лучший друг меня ненавидит, я сам себя ненавижу. Мне блевать хочется от себя.       Мужчину бросило в жар, из глаз внезапно потекли слëзы. Майкл выронил бутылку с пивом, и оно, соприкоснувшись с пыльным полом, с тихим шипением растеклось. Закрыв лицо руками, Де-Санта не выдержал и заплакал так сильно, как никогда не плакал на людях. Даже Аманда никогда не видела его срывы. Тихо подвывая, мужчина стал похож на раненого волка. Его скулëж сопровождала дрожь по всему телу.       — Майки… — со странной печалью в голосе тихо сказал Тревор, аккуратно кладя руку на спину другу. Пальцы с трепетом поглаживали его рубашку, но столь нестандартные для психопата жесты не помогли Майклу прийти в себя. Таунли почувствовал себя униженным в такой обстановке, а ведь именно жалости он не мог стерпеть. Резко встав, он, слегка подрагивая от пережитого, направился к двери.       Тревор, вскочив с дивана, схватил его за руку, тем самым перехватив инициативу движения, и с силой прижал к ближайшей стенке. Полотенце, предательски сползшее с бёдер, осталось лежать на диване, но канадца сейчас мало это волновало.       — Пусти меня, урод. Не трогай меня! — заорал Майкл, буквально выплюнув в лицо Филипсу, даже не понимая, откуда взялась эта неконтролируемая агрессия.       — Заткнись, Майкл, — прорычал мужчина. — Захлопни свой рот нахуй, пока я не сказал тебе его открыть.       Таунли попытался вырваться, но он знал, что эти попытки будут тщетны — метамфетаминщик был намного сильнее своего подельника. Тревор поднял руки Майкла над его головой и сосредоточенно смотрел в его испуганные глаза. Капли пота стекали по вискам. Вечно идеальная укладка растрепалась, дыхание сбилось. Грудь вздымалась, будто в ней бурлила лава, готовая вот-вот вырваться из-под земли.       — Хули ты истеришь? Ты совсем разучился нормально разговаривать? — раздражённо поинтересовался Филипс. — Ты не знаешь слов «Я тебя люблю», «Прости меня», «Как я могу искупить свои грехи?», а, Майки? Или твой поганый, лживый рот не способен произносить ничего, кроме вранья? Я знаю тебя уже столько лет, а ты так и не понял, что я один не просто так… Или ты и правда считаешь, что у меня не было шанса жениться? Или жить с каким-то придурком-педиком наподобие Уэйда? Ты совсем меня за кусок говна, блядь, принимаешь? Я миллион раз показывал своë отношение к тебе, а ты все твердил: «Аманда то, Аманда сë», фу, блядь. Я тебе говорил, что такие шлюхи, как она, не исправляются. Что она будет насасывать чужие члены, пока язык не отвалится. А ты, мудак, не верил. Теперь ты мне тут устраиваешь сцену — ты совсем ахуел?       Майкл отвëл взгляд. Ему нечего было сказать, что уж говорить про стыд, обуявший его. Он знал, что ведëт себя как конченый мудак.       — Ну ты и мудак, — сказал финальную фразу Филипс и, отпустив мужчину, резко отдалился от него.       — Пиздуй на хуй от сюда и что бы я тебя больше не видел на пороге моего дома! — заорал Тревор, и сонная артерия на его шее забилась сильнее. Лицо покраснело от напряжения, глаза заблестели. — Ясно тебе?!       Тревор сорвался. Несмотря на его спокойствие, Майкл понимал, что тот рано или поздно психанëт, как это обычно бывало. Правда, Таунли предполагал, что его друг проявит лютую агрессию намного раньше — вот тогда-то и начнётся Армагеддон.       Тревор отвернулся от смотрящего на него мужчину и сжал пальцами переносицу.       Майкл же стоял как вкопанный, не веря услышанному. Он не ожидал, что друг станет его прогонять. Видимо, достал своими идиотскими выходками, терпение кончилось… Только вот Де-Санта абсолютно не знал, что сейчас делать и говорить. Впрочем, как и всегда.       Тревор ему ясно приказал убираться из его дома, но почему-то Де Санта не мог себе позволить уйти, хотя ещё мгновение назад он и сам порывался покинуть трейлер. Уход одного сейчас спровоцирует переход через рубеж, и это будет означать конец — на этот раз без права на возвращение. И оба мужчины это отчëтливо понимали.       Филипс стоял спиной к Таунли и по-прежнему абсолютно голый. Майкл прошёлся взглядом по телу напарника. Мускулистая спина, по всему телу шрамы, порезы, ожоги, синяки, на руках следы от уколов. Тату на шее пунктир «CUT HERE» появилось в отсутствие Майкла, как и та татуировка на плече. Её края были видны и со спины. Де Санта впился в неë глазами.       — Ты чë-то не понял, жиртрест? — глухо осведомился Тревор. — Проваливай на хуй. Или ты настолько жирный, что тебе нужна помощь?       Майкл проигнорировал вышесказанное другом, тихо подошëл к нему и накрыл нежным поцелуем тату на левом плече. Мужчина положил руки на бёдра психопата, продолжая касаться губами татуировки, посвящëнной ему самому. Он нежно, практически невесомо покрывал плечо напарника поцелуями. Рваный вздох со стороны Тревора заставил Таунли оторваться от его плеча, повернуть мужчину к себе лицом и вглядеться в его глаза.       — Майкл?       Тревор очень редко называл его «Майкл». Сахарные сиськи, пирожок, пончик, жиртрест — да что угодно, но не Майкл. Всегда эти уменьшительно-ласкательные или придуманные прозвища. Милые, по мнению самого Тревора.       — Ти…. Я… — выдохнул Де-Санта, прикрывая глаза.
       Майкл не знал, что сказать. По столь безобидному жесту, как поцелуй в плечо, но с той нежностью, с которой он был подарен Филипсу, сразу стало понятно, что в него вложили более личное, интимное.       Филипс зарылся одной рукой с отросшие волосы друга, а второй накрыл шею, продолжая неотрывно смотреть тому в глаза. Эти голубые зеницы, как небо детскими глазами, как будто кто-то прошëлся мокрой кистью с акварелью по бумаге — теперь она оставила невероятной красоты разводы серо-голубого цвета. В этих глазах можно было утонуть, как в океане. Они служили омутом, способным погубить каждого, кто в него попадёт. И Тревор готов был погибнуть в этом водовороте. Должно быть, люди молились именно этим глазам, лишь бы пошёл дождь и урожай не погиб. Считается, что чем холоднее цвет глаз, тем холоднее сердце владельца таких очей. Но Тревор так не думал. Он был уверен, что Майкл нуждается в любви, тепле и заботе. Именно в этом и кроется причина его вечных скитаний по внутреннему миру в поисках себя, дабы понять, чего же он сам от себя хочет и что сделает его по-настоящему счастливым.       — Майки… — с горечью прошептал Тревор и невесело ухмыльнулся, понимая, что обратной дороги нет. — Я дал тебе шанс уйти, уйти и навсегда забыть обо мне, навсегда разорвать нашу связь, навсегда сжечь этот хрупкий мост, который мы строили столько лет, который даже твоё предательство не разрушило. Я всё так же любил тебя эти девять лет, пусть считал мертвецом, но, твою мать, любил до потери пульса! Я не мог перенести твою гибель. Наркотики мне помогали, перекрывая на время мою боль. Да ты и сам это видишь… Результат на лицо. Я пытался покончить с собой, чтобы хоть на том свете увидеть тебя, но сил не хватило, как бы странно это ни звучало.       — Ти… — вновь прошептал Майкл ему в губы. — Трев, я… Я всегда полагал, что об этом даже думать нельзя. Убивал в себе эти мысли на корню. Я боялся подумать, что могу быть счастлив, что могу вот так стоять тут с тобой, посреди блядской пустыни в захолустье, которое ты называешь домом, с тобой голым, в паре сантиметрах от себя, что мы будем говорить о долбаной любви, которая была всегда, но… — Таунли запнулся и шумно выдохнул, сокрушëнно покачав головой. — Но из-за моей первобытной тупости мы проебали столько лет. Когда я сбежал, я думал, что всё кончено. Надеялся, что не вспомню больше о тебе и о том запретном желании. Но каждый день был для меня адом. Я вливал в себя алкоголь, набухиваясь от горя, в какой-то момент начал добавлять антидепрессанты… Но это всё хуйня, да. Ты нашел меня, Ти. Я понятия не имею, как именно, но нашёл.       Тревор стоял как вкопанный, широко распахнув глаза. Он не шелохнулся, пока Де-Санта изливал душу, словно не мог поверить в правдивость услышанного.       Мягкий, целомудренный поцелуй накрыл губы Майкла. Если бы мужчину попросили описать это, то он бы ответил: «Поцелуй со вкусом отчаяния», ибо в этом жесте собрали воедино всю боль, скорбь и желание, копившееся на протяжении двадцати лет. Именно таким оба запомнили это тягучее мгновение, которое длилось нескончаемо долго.       Метамфетаминщик аккуратно взял на себя инициативу, и друзья двинулись в сторону спальни. Мужчина бережно толкнул Майкла на кровать, и тот плавно опустился на покрывало, но сам пока не торопился присоединяться к любовнику.       Картина маслом: раскрасневшийся и тяжело дышащий Майкл Таунли-Де-Санта лежал прямо перед Филипсом весь растрëпанный, вспотевший, с испариной на лбу, взлохмаченный, в помятой одежде, и, судя по всему ждущий, когда его оттрахают, как следует. Иначе интерпретировать его пытливый взгляд и похотливые облизывания губ не получалось.       — Раздевайся.       Приказной тон вывел Майкла из транса, и он начал незамедлительно раздеваться. Когда на нём остались только семенники, Тревор аккуратно навис над мужчиной, параллельно разглядывая его.       — А ты нормально набрал, Пончик.       — Если ты думаешь, что флиртовать со мной в таком ключе — хорошая стратегия, то я тебя огорчу, — огрызнулся Таунли. — У меня не стоит на оскорбления.       — Ты же знаешь, что я так проявляю свою любовь? — задал риторический вопрос Филипс и прикусил мочку чужого уха.       — Знаю, — с полуулыбкой
ответил Майкл.       Поскольку за Тревора дело сделал случай, ему раздеваться оказалось без надобности. Руки Филипса хаотично блуждали по телу лучшего друга, касаясь всех частей тела, каждого сантиметра кожи партнёра.       Де-Санта млел от этих лак. Он без стеснения плавился от каждого прикосновения Тревора, как кусок масла под палящим солнцем.       Внезапно мужчина убрал руки, прекратив трепетные касания, потянулся к прикроватной тумбе и стал впопыхах рыться там.       — Что ты потерял там именно сейчас? — в нетерпении поинтересовался Майкл.       — Ой, заткнись, — отрезал хозяин трейлера. — Потом мне ещё «спасибо» скажешь.       Полминуты спустя Тревор вытащил из тумбочки шайбовидную банку тёмно-синего цвета без этикеток.       Майкл моментально догадался о содержимом банки, не нуждаясь в объяснениях.       Тревор почти невесомо прошёлся языком по губам любовника и двинулся вниз, нежно прикасаясь обветренными губами к груди, животу и паху, оставляя мокрую дорожку поцелуев.       Мужчина поудобнее устроился между ног напарника, аккуратно положил его ноги себе на плечи, не переставая покрывать более жëсткими поцелуями, чем были до этого, внутреннюю часть бедра. От каждого соприкосновения на коже расцветали алые бутоны кровоподтёков, оставленных в порыве страсти — Тревор метил любовника.       Мужчина открыл банку, стоявшую рядом, зачерпнул содержимое двумя пальцами, аккуратно прислонил их в кольцу мышц и предупредил:       — Будет больно, но я буду аккуратен. Постарайся расслабиться. 
       Вобрав в рот член Майкла, он начал незамедлительно двигаться, постепенно наращивая темп, но вместе с тем растягивая внутренне любовника. Таунли даже не хотел думать о том, когда и как канадец научился так умело работать языком.       — Это лучший минет в моей жизни… — тихо признался мужчина, на что психопат только хмыкнул и начал максимально развратно стонать и причмокивать, работая уже тремя пальцами.       — Блять… Господи, Ти… — через силу дыша, прохрипел мужчина. — Я сейчас…       Он не смог договорить из-за почти накатившей волны оргазма. Однако сделать ему это не дали. Тревор наклонился к любовнику, нежно поцеловал его в губы и доверительно прошептал:       — Расслабься. Просто расслабься и получай удовольствие.       Он аккуратно вошёл в напарника. Майкл почувствовал резкую боль. Прошло совсем немного времени, пока Таунли приходил в себя. Филипс дал ему привыкнуть к новым ощущениям и продолжил. Он двигался плавно и аккуратно, дабы не повредить любовника, ведь знал по себе, что первый раз бывает очень болезненный, особенно, если плохо разработать. Поэтому он максимально старался сделать всё правильно, аккуратно, с любовью, используя все свои умения, накопленные за годы активной половой жизни. Все эмоциональные и социальные барьеры восприятия, не совсем осознанно выстраиваемые Майклом Таунли, были разбиты в пух и прах.       Волна оргазма незамедлительно накрыла обоих мужчин и подарила разливающееся тепло внизу живота.       Едва всё закончилось, оба распластались на кровати, боясь издать хоть какой-то звук. Не хотелось разрушить то, для чего они сейчас заготовили фундамент.       Тревор переместился на бок и посмотрел на любовника.       Майкл, лëжа уже на спине, закурил сигарету, начав играться с клубами дыма, выпускаемыми им изо рта и носа. Он сделал глубокую затяжку и пустил колечко дыма в потолок.       Филипс добродушно усмехнулся, в глубине души умиляясь этому ребячеству. Он помнил, как Таунли научился их делать.       — Ти…. — едва слышно позвал мужчина, выдыхая очередные клубы дыма и переводя решительный взгляд на любовника.       — М? — отозвался Тревор, не меняя положения.       — Перед налëтом я подал на развод, переезжай ко мне?