Я отведу тебя домой

В монастыре все всё время чем-то заняты. Се Лянь зарабатывает деньги, Цюань Ичжэнь ловит рыбу и время от времени приносит домой всякую дичь (преимущественно, фазанов и кроликов), Ци Жун на хозяйстве, Лан Ин смотрит за Гуцзы, а Линвэнь, которой всё-таки скучно сидеть без дела, взялась учить малыша читать, считать и писать. Даже Жое и Эмин при деле, хотя больше балуются, чем приносят реальную пользу. Ничего не делает только Хуа Чэн. Сложно сказать, кого это злит больше, его самого, или Ци Жуна, которому ужасно обидно, что царственный брат снова жалеет эту одноглазую тварь. Подумаешь, временно уменьшился. Чё-то, Се Лянь их с Лан Ином так не жалел, когда они в обморок из-за Тунлу грохались, но "Сань Лан сейчас чувствует себя бесполезным, ему плохо, пусть отдохнёт", а без указаний своего "гэгэ" Хуа Чмошник даже не почешется что-то сделать. Противно. Тьфу! И всё бы ничего, но пользуясь тем, что Се Лянь большую часть времени проводит вне дома, Хуа Чэн взялся за старое. Да, ему велели оставить Ци Жуна в покое, и перестать его бить, но никто не запрещал им общаться, и, пользуясь этим, красный демон начал изводить ненавистного сородича морально, чем доводил нервного демона до слёз, а когда тот начинал кричать и огрызаться, включал режим несправедливо оскорблённого. Обычно это случалось под вечер, так что выходило, что Се Лянь возвращался домой как раз к кульминации и с порога принимался стыдить кузена, прося его дежать себя в руках, и не слушая объяснений Гуцзы, пытавшегося защитить братика Жуна от несправедливых упрёков. В конце концов, это надоело даже Линвэнь, которая держалась в стороне от разборок Бедствий, и богиня потребовала, чтобы Его Высочество Сяньле приструнил обнаглевшего Собирателя цветов: устав от того, что царственный брат, как и восемьсот лет назад, ведётся на щенячий взгляд и бровки домиком, Ци Жун решил уйти, разумеется, вместе с Гуцзы. Он конечно предполагал, что паршивый пёс от них не отцепится, но всё равно было жутко обидно. Не надо было вестись на показушную заботу, не надо было вообще заходить в этот чёртов монастырь! Охота Се Ляню прыгать вокруг этого ублюдка, пускай, он, Ци Жун, больше в этом цирке участвовать не намерен, хватит. При жизни по горло наелся. Впрочем, эта скандальная история разрешилась относительно благополучно. В очередной раз потеряв терпение и наорав на Хуа Чэна, в ответ на подъёбки справедливо обвинив его в наглости и эгоизме, а заодно припомнив, как тот ломал перед Се Лянем комедию в детстве и нагло отобрал у того последние крохи доверия к младшему брату, Ци Жун схватил на руки расхныкавшегся Гуцзы, и, оттолкнув вошедшего в дом Се Ляня, выскочил за дверь прямо в чём был, рванув прочь с горы, с намерением свалить как можно дальше, чтобы больше никогда не видеть ни царственного брата, ни ублюдочного красного пса. Слёзы жгли глаза, а сердце стучало так, будто хотело выпрыгнуть из горла. Оскорблённый до глубины души, лазурный демон плохо представлял, куда им теперь деваться, и просто бежал не разбирая дороги, пока не выдохся в нескольких сотнях ли от деревни Водных каштанов, и не рухнул в траву, вздрагивая от рыданий. Се Лянь застал не только эмоциональный монолог кузена, но и слова, сказанные Хуа Чэном, а конкретно, что он не остановится, пока не добьётся внимания Его Высочества, потому что никто кроме него этого не достоин, и что зелёному гоблину лучше потеряться, вместе с его приёмышем, и не мешать. Это не на шутку разозлило принца. Он надеялся, что Сань Лан всё-таки угомонился, и считал, что Ци Жуна просто раздражает его присутствие в монастыре, из-за чего он срывается на ненавистного сородича, но, как оказалось, снова принял желаемое за действительное. Ему ужасно не нравилось, что алое Бедствие считает его не то трепетной барышней, которая шагу ступить не сможет без его несомненно крепкого и надёжного плеча, не то призом в соревнованиях, которые он сам себе придумал. И ему ужасно не понравилось, что, едва завидев, что "гэгэ" вошёл в дом, князь демонов мигом стал похож на нашкодившего кота, которого застали на месте преступления. Его Высочество отмахнулся от ехидного "А я вам говорила", сказанного Линвэнь, и шагнул к потупившемуся Хуа. Тогда он узнал не только всю правду о Сань Лане, но и то, что все эти восемьсот лет Ци Жун исправно зажигал для него фонари негасимого света, чем сильно озадачивал небожителей, которые никак не могли понять, кому придёт в голову зажигать фонарик для низвергнутого посмешища трёх миров, и еле сдержался от того, чтобы не указать Собирателю цветов под кровавым дождём на дверь. Ребёнка и демона он разыскал только к утру и в крайне подавленном состоянии. Понимая, что простым разговором здесь не обойдёшься, он решил пойти на крайние меры, поэтому просто связал вспыхнувшего в ярости младшего Жое, и, взяв упирающегося Гуцзы под мышку, потащил их обратно домой. Хуа Чэн скоро восстановится и уйдёт, а бросать единственного оставшегося родственника из-за одержимого его персоной князя демонов Се Лянь не собирался. Он стойко сносил все крики и ругательства в свою сторону, а когда лазурный демон наконец выдохся, отволок его под дерево, усадил, и, заткнув рот булочкой, принялся объясняться, и закончил свою речь словами "мне очень жаль, что всё так получилось", после чего искренне попросил прощения за своё недоверие. Правда, он не был уверен в том, что Ци Жун его простил, но хотя бы браниться перестал, а когда они все, уже на своих двоих, дошли до деревни, и Се Лянь купил ему новое ханьфу взамен испорченного (которое за время их путешествия из ебеней в монастырь слегка протёрлось на заднице), даже немного повеселел, вплоть до того момента, когда Гуцзы спросил, что значит "вырву твой лицемерный язык и запихну туда, где ему быть самое место" и где это самое место находится. Глядя на растерянную физиономию младшего брата, наследный принц наконец сообразил, почему тот старался не ругаться при ребёнке, и чудом сдержал смех.