Не свидетель

      После того относительно примечательного постолимпийского нацчемпа Аня поначалу полагает, что Петя и Женя вцепятся друг другу в глотки и начнут при любом удобном случае выдирать друг другу гланды или до чего ещё они дотянутся. Примерно так же, как они с Сашей сами вели себя после Олимпиады: тогда они были на ножах и подойти друг к другу не могли без того, чтобы воздух не заискрил, всё обменивались косыми, напряжёнными взглядами, да и сейчас толком нормально не общаются — так, разве что дежурными поздравлениями в чате обмениваются да иногда новостями перекидываются. У парней медаль не такая драматически важная, но разделили её между ними как будто даже более обидным способом, поэтому у них есть все поводы скатиться во вражду. Первое время очень на это похоже. Петя из-за своего обидного серебра смотрит волком, так, словно готов за любое неосторожное слово вгрызться Жене в горло. Женя же, со своей стороны, косит на него с подозрением, как будто в любой момент ожидает подвоха или какой-нибудь провокационной выходки, и во всех интервью, даже самых маленьких, подбирает слова с осторожностью, каждое, по ощущениям, взвешивает. Не позволяет себе ничего необдуманного, стремится не дать Пете ни малейшего повода для выпадов, а Петя словно ждёт, как в засаде, и всё это ощущается очень-очень напряжённым.       Потом напряжение само собой постепенно рассасывается. Вернее, даже не постепенно, а как-то очень быстро, Аня даже не успевает понять когда и как. И назревающая было вражда сменяется чем-то совсем другим, и Женя с Петей умудряются на фоне всего этого, кажется, даже сдружиться ещё крепче. Когда Аня встречает их на турнире шоу-программ, они уже не проявляют друг к другу ни малейшей злости или подозрительности. Парни часто держатся рядом, обмениваются мнением по поводу своих и чужих номеров и подкалывают друг друга насчёт пристрастия к реквизиту. У Жени он сложный, у него за бортиком возня с прикреплением марионетки, которую надо уложить в считанные секунды и в которой даже Петя участвует, вызвавшись добровольно, помогает перестёгивать крепления. Сам же Петя вообще выволакивает на лёд рояль, на котором играет по ходу номера, и это, кажется, самое громоздкое, что придумано к турниру. Аня по-доброму им немного завидует. Ей кажется, у них очень интересные, яркие номера. Не то что у неё самой — душная попытка выжать из судей слезу.       Конечно, с точки зрения того, как сделать спорт популярнее — не очень хорошо, что ребята так сдружились, журналистам было бы куда проще и выгоднее раскручивать противостояние. Они, в принципе, и пытаются запустить второй виток, раскручивают что-то на тему реванша. Аня с утра натыкается на эту статью, с удивлением её читает, — ну хоть до финала гран-при бы придержали! сейчас-то куда? — а потом идёт показывать эти сомнительные вирши Пете и Жене.       — Вас пытаются стравить обратно, — сообщает она и в доказательство демонстрирует заголовок статьи. — Видели? Надеюсь, вы на это вестись не собираетесь? Мне гораздо больше нравится, когда вы не ругачие. — Может, звучит не слишком вежливо и уместно, но Ане правда так больше нравится. Когда по лицам парней не пробегают тёмные тени, вызванные раздражением, злостью, нехорошими подозрениями или ещё чем-нибудь в том же духе, ими проще восхищаться. Можно без помех рассматривать, какие они сильные и красивые, они ведь и правда такие, оба, каждый на свой лад. Женя мягче, но эта мягкость из тех, что не имеют ничего общего со слабостью, и исходящее от него тепло завораживает, его хочется пить, как живительный родник. Петя кажется решительнее, в нём как будто живёт неукротимый жар, толкающий его на вечную борьбу. Нет-нет, они разные, не похожие друг на друга — и этот контраст только ярче подчёркивает, как прекрасен каждый из них. Ну как тут устоять? Аня и не может, и её глупое сердечко разрывается, не в силах понять, кто же ей нравится больше.       — Мы так и думали, что что-то подобное начнётся, — кивает Женя и глядит на статью, которую показывает Аня, больше из вежливости, без особого интереса. — Даже хотели поспорить, подоспеет ли хоть одна такая статья к турниру.       — И почему же не поспорили? — любопытствует Аня.       Женя улыбается:       — Оба хотели ставить на то, что статьи будут. Поэтому спора не вышло.       — Мы даже думали это как-нибудь использовать, — добавляет Петя. — Ну там, сочинить номер, которому это будет идти на пользу, чтобы весь этот разогретый интерес на нас работал. А потом в нас воткнули правила, как нож в спину. И велели в команды не объединяться. А жаль. Такой дуэт нам обломали! Ну и пусть теперь кусают локти. Сами виноваты.       — А у вас была настолько шикарная идея? Вы бы с ней выиграли, думаешь? — продолжает интересоваться Аня.       — Не было у нас идеи. Только заход на идею, — говорит Петя. И уверенно сулит: — Но мы бы наверняка что-нибудь придумали. Женька отвечал бы за буйную фантазию и креатив, я — за рациональность и подчёркивание наших сильных сторон… короче, если бы нам дали возможность, мы бы осилили придумать что-нибудь пушечное, не сомневайся. Проблема только в том, что возможности нам не дали. — Женька согласно, чуть грустно кивает у него за плечом. И в целом Ане даже жаль этой несбывшейся идеи: она проникается уверенностью парней, и ей искренне хочется увидеть, что бы они придумали, если бы правилами их не загнали в столь жёсткие рамки.       — Я думаю, ваши нынешние номера ничуть не хуже, — говорит она ободряюще, стараясь свернуть грустную тему. — Удачи вам на турнире! И оценок хороших.       — Спасибо. Но с оценками — это сильно вилами по воде, — замечает Петя и хмурится. — Судьи мало того, что новые, так ещё и специфичные, и с фигурным катанием незнакомые. Вообще непонятно, чего от них ждать. Театральщиной придётся брать, что ли.       — Хорошим впечатлением надо брать. Очаровывать жюри, — предлагает Женя. И подталкивает Петю локтём: — Если будешь катить на них с вот такими насупленными бровями и с лицом озверевшего берсерка, никого очаровать не получится. Ищи другой подход.       Петя обжигает его взглядом.       — Разберусь как-нибудь, — говорит он. На мгновение его голос звякает металлом, но это всё быстро сходит на нет. Тем более, что Женя не лезет спорить дальше, а только смотрит с мягкой, дружелюбной улыбкой да покладисто кивает, и конфликт гаснет, даже не начавшись.       Ане надо свой номер репетировать, но она с удовольствием побыла бы с парнями ещё. И Петя, и Женя смотрят на неё без раздражения, едва ли не ласково, и с ними… уютно. Как будто тепло разливается в воздухе, проникает под кожу и понемногу сокрушает, приручает, и совершенно не хочется уходить куда-то, где будет гораздо холоднее. Но, с другой стороны, какое у неё есть право продолжать здесь торчать и мешать Пете и Жене? Да, у них нормальные отношения, нет ни единого повода ругаться, им легко что-то обсудить, но… не более. Она им даже не подруга. Что очень жаль: Аня хотела бы быть к ним ближе. Ей кажется, это вышло бы замечательно.       Но её окликают, и она напоследок ещё раз желает парням удачи, а сама отправляется репетировать.       От этого турнира Аня не ждёт вообще ничего.       Её преследует неотступное ощущение, что для неё после олимпийского сезона всё на льду закончилось. И по-настоящему уже ничего не будет, только малозначимые шоу да турниры, на которых она скорее приглашённый гость, чем реальный претендент на призыв. Всё настоящее завершилось вместе со спортивной карьерой. Дальше — одна только сплошная симуляция, радоваться которой уже не получается. Вот и этот турнир ощущается ровно так же, ничего нового.       Тем более, Аня отчётливо видит, что основное внимание тренеры уделяют не ей.       Пока она была одной из фавориток, это внимание было совершенно особенным. За бортиком Даниил Маркович ласково нашёптывал ей ты умница, так и продолжай, так и нужно, у тебя отлично получается, и тёплая ладонь кралась вверх по руке почти нежно, оглаживала от локтя до плеча. Аня совсем таяла от этих прикосновений и слов и на что угодно готова была, лишь бы снова их почувствовать и услышать. Это всерьёз окрыляло, придавало силы, а потом — потом всё это резко закончилось. Аню просто вычеркнули из зоны этого тёплого внимания, отдали его соревнующимся девочкам. С одной стороны, это было по-своему логично: поддержку отдавали тем, кто в ней острее нуждался. Холодный расчёт, только и всего. Умом Аня это понимала, но, с другой стороны, ей было по-человечески обидно и больно. И обида никак не утихала, режуще поднималась в груди каждый раз, когда Аня видела за бортиком такую же тёплую руку, но уже на чужом плече, слышала такие же подбадривающие слова, но уже обращённые не к ней. Вот и сейчас: Даниил Маркович обещает Камиле, что всё ей на турнире удастся, а у Ани словно ледяной нож между рёбрами.       Это даже не ревность, это глупость какая-то.       Ладно. С другой стороны, так легче играть, что у неё болит что-то глубоко в груди — у неё ведь и правда болит.       Всё время, пока Аня репетирует, она чувствует на себе внимательные взгляды, и её то и дело тянет обернуться и посмотреть в ответ, потому что в самом начале репетиции она успевает заметить, кто смотрит. Петя. И Женя. Внимательно наблюдают за её тренировочным прокатом, обжигают пристальными взглядами, хмурятся, о чём-то переговариваются. Кажется, даже спорят — изредка Аня всё же кидает на них быстрые взгляды в ущерб репетиции, не в силах удержаться, и… она не уверена в том, что ей нравится то, что она видела. Как будто обсуждение вертится вокруг неё, и какое-то оно нерадостное, не совсем хорошее. Но ведь она не успела как-то их обидеть? Наговорить им чего-то неприятного? Наоборот, они вроде неплохо пообщались, и всё было хорошо, и она даже размечталась о том, как у неё получится стать к ним немножко поближе. То, как сейчас всё словно выворачивается наоборот, тревожит её до глубины души. Она кое-как скомканно заканчивает репетицию, огребает от Этери Георгиевны целый воз замечаний, а потом спешит к парням, чтобы выяснить, в чём дело.       Может быть, она просто ошиблась? Ей всего-навсего почудилось, что они обсуждали её вот в этой неприятной, хмурой тональности?       Ох, хоть бы ей просто почудилось.       — Что случилось? — почти требует она, выбираясь за бортик к Пете и Жене. — Вашими лицами любую судейскую панель сейчас можно распугать. В чём дело? Вы… меня обсуждали, да? — всё-таки предполагает она вслух и с замиранием сердца ждёт ответа. Если окажется, что нет, что она зря напридумывала, ну, она выдохнет с облегчением, извинится и уйдёт, и не в своё дело больше лезть не будет. Лучше уж так, чем выяснить, что они действительно о ней.       Петя решительно мрачнеет хуже прежнего.       — И да, и нет, — непонятно отвечает он. И вдруг заявляет: — Мы говорили о том, что у нас к тебе, похоже, разговор. Есть минутка?       — А лучше пять минут, — подхватывает Женя. Он выглядит и звучит гораздо мягче, но и в нём Аня улавливает такую же тревожную напряжённость, как и в Пете. — Потому что разговор, прямо скажем, очень личный. Пройдёмся немного?       — Вы пугаете меня, — бормочет Аня. Она нервно сглатывает, но всё-таки соглашается: — Конечно, я же уже закончила прогон, мне пока больше ничего не надо. Да, давайте пройдёмся. Поговорим. — Ох, да что же это! И главное, вот так внезапно, как будто ни с чего! Аня и правда ничегошеньки не понимает, но это как раз очень веская причина понять. Я их не обидела, твердит она сама себе, поднимаясь следом за Женей и Петей к верхним рядам трибун, туда, где никого нет и где их не подслушают. Я не обижала их, я не могла, у меня просто не было возможности! Здесь что-то другое. Должно быть что-то другое. Сейчас они мне всё расскажут и я узнаю, что это совсем не страшно.       Парни предлагают ей сесть на одно из кресел, а сами устраиваются на спинках кресел следующего ряда, спиной ко льду, так, чтобы смотреть на Аню. И как будто загораживают её собой от всех остальных, немножко прячут и её, и их разговор от этого приобретает неожиданный интимный оттенок, такой, что у Ани потягивает под ложечкой. Она пытается себя одёрнуть — Женя же сразу сказал ей, что это личный разговор! откуда вдруг неожиданность? — и всё равно от волнения не справляется с голосом, когда тоненько спрашивает: — Так о чём вы хотели поговорить?       — Скорее, мы хотели признаться, — уточняет Петя. И глаза у него очень серьёзные и чуть дрожащие, Ане почему-то кажется, что с такими глазами делают предложение руки и сердца, не меньше. — Мы действительно обсуждали тебя, пока ты репетировала. И выяснили, что ты нам очень нравишься. Обоим.       — Чуть драться не начали, — подхватывает Женя. Он прячет своё волнение за лёгкой улыбкой, но Аня видит, что его улыбка едва заметно дрожит, точно так же, как и Петин взгляд, мерцает тенью неуверенности и даже как будто тревоги. — Но, по счастью, вовремя вспомнили, что у тебя наверняка есть своё мнение, которое нам неплохо бы взять в расчёт. В общем, в этом и есть главный вопрос. Как ты к нам относишься?       — Может, тебе тоже нравится кто-то из нас? — более прямолинейно уточняет Петя. — Или мы для тебя не более чем друзья и вообще зря на что-то рассчитываем?       У Ани горло перехватывает, и она даже ответить ничего не может, только беспомощно качает головой. Ей не верится, что это всё происходит с ней наяву, ущипнуть себя хочется, чтобы проснуться сейчас, сразу, пока этот сон не продлился, не стал слишком сладким, потому что иначе просыпаться будет невыносимо больно. Только сегодня она тихонько мечтала о чём-то подобном, только, конечно, не настолько смело, её мечта была гораздо скромнее. А теперь вдруг — вот они, предметы её тихой мечты, оба перед ней. Высокие, статные, красивые. И смотрят на неё внимательно, с отчётливо уловимым волнением, ждут её слова, её решения; это кажется таким нереальным, что голова кружится. Нет-нет, такого не бывает, это только в дамских романах к ногам отодвинутой на второй план девушки вдруг начинают осыпаться лучшие кавалеры, это не из реальной жизни сюжет.       — Не надо так шутить. Это жестоко. Я ведь и поверить могу, — дрогнувшим голосом говорит Аня и встаёт. Её жжёт изнутри от того, как вдруг мечта становится обманчиво близкой. Она пытается выскользнуть в проход и уйти, но Женя останавливает её, мягко придерживая за плечо.       — Ну что ты, — говорит он ласково и очень серьёзно. — Какие здесь могут быть шутки. Мы дьявольски серьёзны.       — Если тебе никто из нас в этом плане не интересен, просто так и скажи, — добавляет Петя, и Аня чувствует, как его ладонь ложится на её другое плечо. — Обещаю не обижаться.       Женя рядом согласно кивает, подтверждая, что он тоже не обидится, а Аня… она стоит, задыхаясь, глотая вязкий воздух, и молчит. Бережные руки, касающиеся плеч, жгут её. И в голову вдруг приходит дерзкая фантазия, от которой вдоль позвоночника сбегают мурашки. Ане мерещится, как Петя и Женя целуют её, оба разом, заласкивают губами её лицо и шею, а их руки оказываются сразу везде, надёжно обнимают и согревают. Она зачем-то не отбрасывает эту фантазию сразу, позволяет ей развиться, стать подробной и жаркой, и низ живота вдруг схватывает голодным спазмом, таким, что колени начинают подгибаться. Ох, нет. Нет-нет-нет, нельзя о таком думать, как бы сладко ни было, — это же, как минимум, просто неприлично! И слишком жадно. Нечего разевать рот на то, что она не сможет укусить: челюсть свернёт, да и только. Глупо мечтать о том, что эти замечательные, сильные парни согласятся следовать её несдержанному капризу.       Аня смотрит поочерёдно в их терпеливые лица, ловит их взгляды, в которых, уже не таясь, всё отчётливее проступает нежность, и делает отчаянные попытки открыть рот и выдавить из себя хоть что-то. Она не хочет быть предметом их ссоры — их и так как будто все и вся пытаются поссорить в этом сезоне. Значит, она не может выбрать одного и дать другому повод для зависти, ревности, для всей этой черноты, которая им обоим так не идёт. Но и пожелать для себя обоих она тоже не может — это не решит проблемы, и это нескромно и эгоистично, и никто ей этого не позволит.       Получается, всё, что ей остаётся…       — Мне нечего вам сказать, — выдыхает Аня и отворачивается, немного жмурится, чтобы не видеть, какими глазами и Петя, и Женя будут смотреть на неё после этих слов. Она… наверное, разбивает им сердца? Ох, пожалуйста, пусть всё будет не настолько серьёзно. Пусть это окажется лишь небольшим увлечением, и отказ только расстроит их ненадолго, но не более того. — Я не могу выбрать одного из вас, не могу и не хочу. Простите. И… мне надо дальше готовиться к турниру, я пойду. — Она снова пытается выскочить в проход, и рука Жени послушно, уступчиво соскальзывает с её плеча. А вот Петя, наоборот, неожиданно держит только крепче.       — Постой ещё чуть-чуть, ещё всего секунду, — просит он. Аня по-прежнему не смотрит на его лицо, но прекрасно слышит, как меняется его голос. Из вкрадчиво-мягкого он становится более напористым, более твёрдым, и Аню это пугает. Всё-таки она его обидела? Слишком сильно обидела? Или дело в чём-то другом? У неё сердце так бьётся, что едва не выпрыгивает из груди. Она сдержанно кивает, всё так же не оборачиваясь, и слышит: — Ты просто так странно сказала… Может ли быть такое, что мы нравимся тебе оба?       Аню пригвождает к полу этим вопросом. И бессильные слёзы наворачиваются на глаза: да что же это такое! Почему Петя читает её с такой возмутительной лёгкостью! Она вдруг ощущает себя выставленной напоказ, словно обнажённой вместе со всеми своими сумбурными, мечущимися, недопустимыми чувствами. Это обидно и горько, и сейчас парни сами откажутся от неё с её жадностью. Да, она всё равно хотела им отказать, потому что это казалось более честным и правильным, но какая же огромная разница между тем, когда отказывает она, и тем, когда отказывают ей. Целая пропасть. И как раз в эту пропасть Аня, похоже, сейчас и падает.       — Да, — вынужденно признаёт она, упорно избегая встречаться взглядом и с Петей, и с Женей. — Ты прав. Мне действительно нравитесь вы оба, но не могу же я просто взять и захапать вас обоих себе, верно? Это не понравится вам же самим, это некрасиво и нечестно. И выбирать одного из вас, чтобы обидеть другого, я не буду. Лучше уж тогда я обижу вас обоих. Это, конечно, тоже ужасно, но… получится хотя бы как-то поровну, верно?       — И себя, получается, тоже обидишь? — чутко уточняет вдруг Женя. Он снова касается Аниного плеча, чуть тянет на себя, словно пытается заставить её — нет, не заставить, прикосновение очень деликатное, — уговорить её всё-таки обернуться. Аня упорно не поднимает глаз. Ощущение тёплых ладоней на плечах продолжает понемногу точить её, прожигать до самого нутра. Ей кажется, если она сейчас встретится взглядом с Женей или с Петей и увидит хоть десятую часть, хотя бы тень той нежности, с которой они смотрели на неё, пока надеялись на её «да», её попросту сломает. И даже, возможно, она всё-таки заплачет и будет выглядеть глупо и жалко.       — Ну да. Получается, обижу, — говорит она и на несколько мгновений крепко прикусывает губу, потому что губы дрожат. — Наравне с вами. Значит, совсем справедливо выйдет. Это всё? Мы всё обсудили? Тогда отпустите меня, пожалуйста. Мне правда надо идти.       Рука Жени покорно соскальзывает с её плеча первой. Петя держит дольше, словно всё считает разговор не оконченным, всё ищет способы его продолжить, но наконец и его пальцы разжимаются тоже. Освободившись, Аня торопливо мчится вниз, обратно на лёд, перепрыгивая через ступеньки. Призрак тяжёлого разговора никак не оставляет её в покое, продолжает мучить. Она так и не осмелилась взглянуть парням в лицо, и теперь воображение само тревожит её тем, как это могло бы быть, рисует ей гаснущую улыбку Жени, в которой уже совсем нет света, только одинокая растерянность, и разбитые, темнеющие глаза Пети, из насыщенно-зелёного выцветающие в вязкий, безжизненный болотный.       Как она могла их так обидеть?       Как она могла их не обидеть? Ане кажется, что в такой ситуации, когда вилы выбора беспощадно острые и неизбежно в кого-нибудь да вонзятся, а единственный вариант, который мог бы более-менее всё сгладить, недостижим, всё было сделано правильно. Лучше уж разделить обиду на всех — это явно честнее, чем оставить кого-то с болью один на один. Да и потом, разве это такая уж боль. Поболит и пройдёт.       Должно пройти.