Травница

      День, когда очнулась Маомао, был, как она и предсказывала, на редкость суматошным.       Хоть её отец и смог сдержать эмоции и не зарыдать при первом их разговоре, ближе к обеду он совсем расклеился, и всё, на что его хватало — это тихонько лить слёзы ручьями, сидя у изголовья её постели и не отпуская её руки.       Меймей же оказалась не менее эмоциональной, но гораздо более шумной. Травницу буквально окатили волной радостных поцелуев и с десяток раз попытались придушить пышными прелестями.       Кадзуйгецу тоже был рядом. В основном он пытался управлять всем этим парадом радости: успокаивал её старика, когда тон от нахлынувших тёплых чувств начинал подвывать, оттягивал от неё Меймей, позволяя вздохнуть, ловил скачущего по головам сына.       Фейцяо был, как обычно, невыносим. Стоило этому сорванцу почувствовать, что всё наладилось, как он вмиг стал самым несносным ребёнком когда-либо рождённым в стране Ли. Он безостановочно лез ко всем взрослым с расспросами, выпытывал подробности вскользь упомянутых историй и стирался обнять всех и каждого. Мальчишка был очень тактильным. Саму Маомао это всё время немного нервировало, ведь он мог буквально днями сидеть у неё на коленях и прижиматься к её груди, не желая ничего большего. Ей же в такие мгновения было очень тяжело. Она невольно вспоминала, как она сама когда-то любила прикосновения, пока не лишилась возможности обнимать возлюбленного. Вспоминала те дни, когда вынашивала мальчишку под сердцем и тихо выла от боли и невозможности прижаться к плечу любимого. Маомао не любила тактильность сына, но понимала, как для него это важно, и позволяла ему касаться себя столько, сколько ему хотелось. Правда, сейчас он повзрослел и начал понимать, что маме не всегда приятны его объятия, и стал понемногу сторониться её.       Также Маомао представили Химавари. Чудного мальчишку, как две капли воды похожего на своего отца, за одним маленьким исключением. Красота. Красота ему досталась от матери. Ракан не был уж совсем некрасив, особенно когда сидел в одной комнате с Кадзуйгецу, наверное, самым прекрасным человеком страны Ли. Черты лица Химавари были чуть более уточенные, чуть боле правильные, чуть более ладные. И вот все эти крошечные другие «чуть-чуть» превращали его в небесной красоты ребёнка. Его манеры тоже удивляли её. Как только их друг другу представили и сообщили, что она будущая жена господина, он не смел поднять на неё глаза без разрешения. Меймей усадила его к себе на колени, и мальчишка, который был даже чуть младше её сына, мирно сидел от самого утра до обеда, не проронив ни звука. Да, от взгляда Маомао не утаилось, что ему тоже хотелось, как Фейцяо, невоспитанно не затыкаться, дёргать отца за платья, требуя на пару минут взять его на руки и, как только ему надоест, отпустить. Химавари чуть ёрзал на коленях матери, но манеры и этикет, кажется, были впитаны им ещё в утробе, и он не мог и помыслить, чтобы нарушить их.       Малышка Ирис же покинула их, как только в поле зрения появилась Меймей, просто ушмыгнула куда-то, и когда Маомао спросила, куда направилась девочка, Кадзуйгецу ответил ей.       — Она убежала в сад.       — Одна? Без присмотра? Насколько я поняла, она же из вельможных особ. Разве её не положен круглосуточный надзор нянек?       Кадзуйгецу только тягостно вздохнул на её замечание, а ответила ей Меймей.       — Понимаешь, ей как два годика исполнилась, она перестала переносить людей рядом. Просто выла, пока её не оставляли одну. А как начала ходить, так сразу стала убегать в сад. Мы поначалу пытались за ней следить, но тут были такие скандалы, — женщина озабоченно коснулась ладонью щеки, — ты бы слышала эти крики. Мы решили, что будет лучше оставить её в покое, если уж она такая нелюдимая растёт.       — Да что вы! — вставил свои пять серебряников Фейцяо. — У неё там такая красота в саду! Есть где полежать, речка шумит, цветы полевые вовсю цветут. А ещё вы видели, как она лазает по деревьям! Как белка!       Маомао захотелось закричать на сына, чтобы он не смел за ней повторять, но Кадзуйгецу заговорил первым.       — И тебе не стоит за ней повторять, если у неё есть дар к этому, это не значит, что и ты сможешь не сорваться с ветки.       Пострелёнок только глаза закатил, потом надул губки, заставляя всех взрослых невольно расплыться в умилении, и пробухтел.       — Да я уж понял, мы когда под крышу лазили, я думал сверзнусь, а она как мышка, раз, по балке скользнула и всё, а я как черепаха, еле-еле, — тут он начал изображать свой неловкий путь, высоко подняв руки и хватаясь за невидимую балку, — эть, эть. Пускай она с нами только на мечах бороться учиться. Хочу посмотреть какая грозная из неё вырастет мечница.       Меймей аж искривилась от его слов, а Ракан устало наморщил лоб.       — Но она же… — попытался вразумить внука старик, но он тут же взорвался радостной тирадой.       — НЕТ! ЕСЛИ НУЖНО, Я БУДУ ЗА НЕЁ ПЛАТКИ ВЫШИВАТЬ! Она такая смелая и ловкая, а вы её как хрупкий цветок за стенами хотите спрятать. Вы вообще видели, как корни ириса разрастаются?       Взрослые отрицательно закачали головами.       — Они сильные и клубнистые, рвутся от земли, стремясь завладеть местом и над землёй и под. Они, они, они… — у мальчишки не хватало слов, чтобы выразить свой восторг. — Они как она.       Разговор взрослых и дальше полился вперёд, они вспоминали всякие детские курьёзы, а вот Маомао крепко задумалась. Внешность малютки Ирис говорила сама за себя. Отцом её был Джинши. Невероятной красоты глаза обрамлены в рамочку длинных ресниц. Часть волос была фиолетовой. Невероятные физические способности. И, конечно же, редкая утончённая красота.       Маомао уже поняла, что Пшеница добровольно простилась с жизнью и, зная норов своей дорогой подруги, к ней в голову лезли только плохие теории. Самой вероятной для неё была мысль, что Джинши в момент своей моральной слабости просто захотел расслабиться, как делал и его отец, в постели с девушкой, а Пшеница либо не смогла отказать, либо вообще не поняла, к чему он клонит. Прошли долгие месяцы, прежде чем вскрылась правда, и плод ошибки явился на свет. Маомао страстно желала, чтобы её возлюбленный считал это ошибкой. Она не хотела верить, что не прошло и трёх месяцев после того, как его столь горячо любимая девушка пропала, как он нырнул, ни о чём не жалея, в объятия другой. Её подруги. Её чертовски красивой, лёгкой и пышущей жизнью подруги.              Крошка Ирис росла с этим бременем. Да, взрослые ей не говорили, что стряслось с её матерью, но дворец в Долине маков очень мал, и у слуг всё на виду. А дитя было очень смышлёным. Так, она и осознала, плодом чего она была, и от этого бремени попыталась скрыться в траве. Может, наследство её матери бурлило у неё в венах, и оттого она стремилась в тишину, что дарили травы, а может, взрослым было удобно так считать и оттого она так себя и вела.       После обеда Кадзуйгецу выгнал всех страждущих родственников и по настоянию лекарей стал нудить, что её нужно поспать. Постель была мягкой и чистой. Неугомонный Фейцяо был заманен отцом на тренировочную площадку и, быстро обняв маму, умчался учиться махать мечом. Тело, что ещё не восстановилось от яда, ломило и требовало покоя. Всё располагало к лёгкой дремоте, но Маомао не могла сомкнуть глаз. Она всё думала о малютке Ирис. Почему же всё-таки малышка столь нелюдима. Из разговоров она также узнала, что буквально пару недель назад из неё нельзя было вытянуть и пару слов, и только с появлением вечно не замолкающего Фейцяо, девочка начала хоть сколько-то говорить. Маомао гадала, может, девочка больна? Может, у неё какая-то форма болезни её отца. Случайно возникшая. Может, она видит мир не так, как они? Может, люди пугают её столь сильно, что дитя не может найти в себе силы заговорить с ними?       Девушка так и бродила в своих мыслях, когда половица рядом с ней скрипнула. Хотя «скрип» — это слишком громкое для этого звука слово. Половица скорее горестно ахнула, не ожидая, что на неё наступят. Маомао прикрыла глаза и прислушалась. Кто-то и вправду, подобно мыши, крался по её покоям, и всё, что выдавало кроху, это не шум её шагов, а предательски громкий шорох платья. Ещё пара неуверенных шажков к её кровати, и Маомао ощутила, как на подушку, прямо к её носу, положили что-то одурительно пахнущее землёй и ромашкой. Тут уж она открыла глаза, отчего Ирис безмолвно взвилась, и бросилась наутёк.       — Зачем мне ромашки? — вдогонку спросила её Маомао, и девочка замерла как вкопанная.       — Она от яда помогает, — Травница внимательно посмотрела на подношение и очень удивилась осведомлённости ребёнка. Она с большой тщательностью выкопала растение с корнем, ведь из корня делают лекарство в том числе.       — А откуда ты знаешь, что нужна ромашка именно с корнем?       Она как-то уж очень вольно пробубнила, отмерев и уже шныряя в узкую щель потайного лаза.       — Братик как-то обронил, — на этих словах ярко украшенная головка скрылась в темноте лаза.       — Братик? А братик не говорил, что прежде чем ромашка поможет, её надо настоять.       — Настоять? — из темноты сверкнули необыкновенные глазки.       — Ага, — Маомао села на кровать и бережно взяла растение в руки, — и ты выкопала перезревшую. Ромашка должна быть в самом цвету, когда ты срываешь её.       — Она в цвету! — неожиданно возмутилась девочка, окончательно покидая лаз и смело идя к Маомао. — Посмотри же, вот, цветочки уже распустились.       — Они должны только распуститься, а эти уже почти отцвели, — Маомао коснулась белого лепестка, и тот без её усилий оторвался и упал на кровать. — Видишь, они уже сами опадают.       — Я найду другую, вот только, — девочка задумалась, — я не знаю, когда смогу спросить, как готовить отвар.       — Я могу тебе рассказать, — глаза Ирис вмиг загорелись. — Вот только сдаётся мне, что ты врёшь мне, цветочек.       — Я НЕ ЦВЕТОЧЕК! — взревела девочка, и Маомао тут же пошла на попятную.       — Малышка?       — Меня так может звать только отец, мама Меймей и господин. Для вас я наследная принцесса клана Ла.       — Принцесса? Тебе же известно, что у меня ровно такой же статус.       — Тогда зовите меня младшая наследная принцесса клана Ла.       Маомао хихикнула от того, насколько речь девчушки была насыщена гордостью и благородством.       — ЭТО НЕ СМЕШНО! Я…       — Тебя хоть кто-то во дворце так зовёт?       — Нет, я не желаю, чтобы всякая мелюзга, — и слово «мелюзга» из её уст явно означало не рост, а статус, — хоть как-то обращалась ко мне.       — А служанки? Как же служанки твоей матушки Меймей?       — У моей матушки нет служанок. Все они бесконечно глупы, и как она говорит: «недостойны даже прыгнуть в койку с рабочими, не то что мести полы», — Маомао чуть слюной не подавилась от столь «профессионального» высказывания Меймей.       — Хорошо, но ты всё ещё врёшь мне, принцесса. Как же твой брат мог узнать о целебных свойствах ромашки? Я провела с ним…       — Это не тот брат, Химавари мой младшенький, я про господина, — и тут девочка, поняв, что сказала лишнего, быстро закрыло рот ладошками.       — Господин Кадзуйгецу тебе рассказал?       — Нет, — капризно притянула она, — он часто говорил с папой по вечерам, о всякой дребедени, но когда совсем скучал, начинал говорить про всякие интересности. Про травки, про хороших коней, про мечи, — девочка мечтательно подняла глаза к потолку, — я всего пару раз их подслушивала, тогда и Химавари там был, но он запомнил только лишь про что-то, — она коснулась подбородка, силясь вспомнить, — про его будущий брак с какой-то девицей. Что-то такое.       Сватовские дела Химавари, впрочем, волновали Маомао не больше, чем четырёхлетнюю Ирис.       — Так выходит, господин Кадзуйгецу твой брат. Родной?              — А от чего… — не успела девочка вновь распалиться, как Маомао ответила.       — Научу делать отвары, как только выберусь из кровати. А не будешь капризничать, научу делать и на спирту, и на воде.       Глаза малышки тут же вспыхнули интересом. Видно, материнская любовь к травам невольно передалась девочке.       — Ну да. Я случайно испачкала его платье, он был очень этим опечален, и я пошла к нему в покои, вот в эти покои через лаз, — девочка указала на едва видневшуюся щель за шкафом, — вот, и он грустный был, мне что то тоже загрустилось, он меня на руки взял и рассказал страшный секрет. Ну, уже не секрет.       — Так, выходит, малышка, ты не наследная принцесса клана Ла, а самая что ни на есть тайная принцесса страны Ли, — девочка ничуть не приободрилась от такой прибавки к её статусу.       — Не нужна мне эта страна. Вот Химавари прямо грезит, как станет управлять землями клана, а я. А я, — она замялась.       — Думаю, из тебя тоже выйдет прекрасная правительница.       — Ум… — устало протянула девочка, — от разговоров, — она болезненно коснулась виска. — Я пойду.       — У тебя головка болит?       — Нет, — она явно врала.       — Подойди.       — Нет, не за чем, — она снова хотела сбежать, когда Маомао тихонько шепнула.       — У твоей мамы тоже иногда болела голова, — это было чистой воды враньё, — и она научила меня как лечить больную голову.       — Ум… это же вам к лекарю надо идти, а там мама Меймей опять разволнуется, — девочка поникла ещё больше.       — Подойди, я покажу.       — У меня ручки грязные, — это явно было не оправдание, а констатация факта.       — У меня тоже, смотри, — Маомао раскрыла девочке ладони и показала свои мозоли, окрасившиеся в бурый от постоянного контакта с травяным соком.       — Я испачкаю простыни.       — Я возьму вину на себя, это же я… — Ирис, точь-в-точь как её сын, бесцеремонно перебила девушку.       — Я испачкала, и вина моя. Не надо брать вину на себя. Глупо это.       — Так подойдёшь?       Ирис кивнула и подошла вплотную к кровати. Маомао поманила её к себе, и девочка с явной неохотой забралась к ней.       Девушка протянула к ней руки, и взяв за талию, уже хотела посадить к себе на колени, как девочка завершала во всё горло.       — НЕ ТРОГАЙТЕ МЕНЯ! — Маомао тут же убрала руки.       — Что такое?       — Не надо меня трогать! — малышка уже почти рванулась прочь, как Маомао демонстративно спрятала руки за спину.       — Спокойно, видишь, у меня руки за спиной. Я не знала, что тебя нельзя трогать без спросу. Больше не буду.       Девочка чуть упокоилась, но всё так же была готова убежать от любого настораживающего действия девушки.       — Вот знаете, знаете… — недовольно протараторила она, прижимая руки к груди.       — Что знаю?       — Вы вот хотите меня в лоб поцеловать, чтобы я не расплакалась. Братик всё время норовит меня в лоб поцеловать.       — И тебе это не нравится?       — Нет, отчего же. Когда тебя целуют в лоб это довольно приятно.       — Тогда мне можно?       — Только поцеловать, — и Маомао послушно наклонилась вперёд, не вынимая рук из-за спины, и аккуратно, но громко, чмокнула девочку в лоб.       — Вот так?       — Ага, — Ирис чуть приблизилась, почти забралась на коленки, и Маомао снова её поцеловала, на этот раз в макушку. Тут уж девочка тяжело опустила лоб ей на грудь, и с невероятно взрослым для её лет сарказмом сказала: — А вы жёсткая.       — Так бывает, — Маомао ещё несколько раз поцеловала её в макушку, прежде чем спросить.       — Можно теперь тебя потрогать руками.       — Ага, — девушка аккуратно опустила руки на плечи девочки.       — Мне, чтобы вылечить тебя, нужно будет зарыться пальцами в волосы. Ты не против?       — А это не больно?       — Напротив, многим это очень нравится.       — У меня в волосах могут быт листики.       — Ничего, они не помешают, — Маомао мягко расплела едва собранные в хвост волосы девочки и принялась мягко массировать виски большими пальцами, потом затылок, шею, плечи.       Ирис с каждым прикосновением смягчалась, из комка нервов обращалась в ребёнка, что задрёмывает на руках у взрослого. Не прошло и четверти часа, как малышка сладко засопела на груди Маомао. Травница успокаивающе прикоснулась щекой к макушке малютки, и невольно в её голове пронеслись две мысли.       «Как же я хочу, чтобы ты говорила правду про то, что Джинши твой старший брат».       «Как же я хочу, чтобы он врал тебе, что он твой брат».       Перед глазами вмиг предстала жуткая картина. Верещащая Пшеница, что пытается отбиться от грубых рук императора. Грязные прикосновения. Разодранные одежды. Бесконечная тоска от толчков порочного дитя во чреве жрицы.       Маомао почувствовала, как на глаза начинают накатываться слёзы. Она зарылась в мягкие волосы девочки носом, а та, почувствовав сквозь сон неладное, раскинула руки насколько могла и обняла девушку за талию.