Предел прочности

Тебя будит адский звук со двора. Голова и без того раскалывается надвое, глаза больно режет яркий утренний свет. Как назло, сегодня солнечно, радостно, жизнерадостно, аж блевать охота. Ты узнаешь этот звук из тысячи — мотокарета Купри 40, старенькая модель, не спорткар, конечно, но вполне рабочая лошадка для разнообразных нужд. Такие машинки часто поставляют полиции. ВНУТРЕННЯЯ ИМПЕРИЯ — Что-то нехорошее связано с этим звуком… Обнаруживаешь себя развалившимся на кресле в окружении просто орды окурков. От холода не спасает провонявшая куревом и мазутом куртка; конечно, на тебе не майка, а драное недоразумение в жёлтых пятнах, будто из помойки. Со штанами приблизительно та же песня, но ты сделаешь вид, что дырка на коленке так и планировалась — вообще, мало ли, какой у тебя там план? Осталось только по всей длине подрать. Во рту горько и мерзко, в воздухе всё ещё стоит марево от дыма — ты как ещё не задохнулся в этом пиздеце? СТОЙКОСТЬ — Ещё немного и задохнулся бы. ЭЛЕКТРОХИМИЯ — Зато умер бы счастливым. ВОСПРИЯТИЕ (обоняние) — Чувствуется запах травки разных сортов. ЛОГИКА — Поэтому и жрать ты хочешь, как стая волков, и голова у тебя болит. Вставай, к тебе гости. Ты здесь явно не для кайфа находишься. Стекаешь по перилам желеобразной массой. Музыка, пусть и ненавязчивая, всё же всверливается в уши пыточным инструментом. У стойки мило общается с хозяином заведения мужчина с пышными усами и собранными в хвостик волосами. В зеленом пиджаке и штанах-клёш. Окей… Своеобразно, но почему-то не раздражает глаз. Сам-то ты тоже не икона стиля. — О, вы проснулись уже, — мужчина лучезарно улыбается и протягивает руку в приветствии. — Гаррьё Дюбуа, можно просто Гарри. Сорок первый участок. Ты недоверчиво косишься на ладонь — такая большая, чистая, немного пухлая, крепкая. Не хочется то ли пачкать, то ли в принципе знакомиться. Но жмёшь — у тебя тоже хватка цепкая, как у офицера милиции, разве что засаленные перчатки без пальцев стоило, наверное, снять. Оу, минуту… ты тоже ведь из органов, да? — А как вас, лейтенант? — не дождавшись чего-то внятного, спрашивает Гарри. — Кицураги он. Ким Кицураги, — недовольно вклинился хозяин гостиницы, то и дело метая в тебя молнии взглядом. — Понаехали… — Я коренной Ревашолец, — выплёвываешь ты. Хотелось рявкнуть эти слова в лицо, но пока это максимум, который получается из себя выжать. — Приятно познакомиться, Ким. ЛОГИКА: Вообще, приятного мало. Ты едва ли помнишь, что тут делаешь, ты потратил на наркоту весь выделенный участком бюджет, у тебя болит голова, глаза и, скажи спасибо, что не жопа — кстати, где твои очки, а, Ким? — мылся ты дня три назад, а ещё выглядишь как переёбанная байкерами солийская проститутка. А ещё ты, кажется, уже забыл, как его зовут. Потому что не слушал. Поздравляю. — И мне… детектив. Когда вы выходите, Гарри насвистывает какую-то весёленькую мелодию, отчего хочется повеситься рядом с уже висящим трупом — день и так обещает быть непростым, так ещё и с самого начала, раннего-раннего утра, кто-то посмел ходить с хорошим настроением!.. ЛОГИКА — Раннее-раннее утро у людей не начинается в одиннадцать дня. Да и в целом детектив выглядит вполне довольным жизнью, чего не сказать о тебе. На его фоне ты не то, что как коп, как человек не выглядишь. Как огурчик, только квашеный. Заметив твою потерянность во взгляде и общее напряжение, он в жесте поддержки хлопает тебя по костлявому плечу, да так крепко, что чуть не сбивает с ног. — Ой, прости, не рассчитал, — Гарри встряхивает тебя за куртку, будто пыль из ковра выбивает. Скорее по привычке, чем из злости. — Ты как, в норме? Можешь работать? Вижу, деньки у тебя те ещё были… ЭКВИЛИБРИСТИКА — Скажи, что потянешь это нелёгкое дело. Так или иначе, мы здесь действительно по делу, нельзя подрывать и без того слабый авторитет РГМ. КООРДИНАЦИЯ — Вероятно потянешь. С ногами аккуратно, не цепляемся друг за друга. РИТОРИКА — Говорить, вроде как, тоже не разучились. Твой острый язык как насылал неприятности, так и решал их. АВТОРИТЕТ — Ещё как сможешь! Когда это у тебя что-то не получалось? Твоя гордость не на пустом месте базируется! ЭЛЕКТРОХИМИЯ — Ну, и остатки удовольствия ещё в крови имеются, сладкие эндорфинчики, так что пока живём. Только задумайся об их пополнении в ближайшее время. — Мхээээ… — выдаёшь ты и болтаешься в чужих руках, как тряпичная кукла. Изо рта смердит так, будто кто-то там сдох. — У меня есть друамин, хочешь? — странно, но он даже не морщится от исходящего амбре. — Я хочу сдохнуть. — Перед глазами от свежего воздуха всё кружится в карусели и тебя повело назад, в сторону, припечатав спиной к углу «Танцев». — Так не пойдёт, — серьёзно говорит Гарри, нахмурившись. — Не в мою смену. — Что, если я не хочу работать? — ты смотришь на него из-подо лба. Конечно, ты не хочешь работать сейчас, однако неспроста ты *всё ещё* работаешь в полиции. Явно не из-за халатного отношения тебя терпят. — Придётся, — безапелляционно вдруг заявляет Гарри. Смотрит какое-то время на тебя, на твоё плачевное состояние, что ещё немного и будешь слюни пускать; как ты всеми силами отмахиваешься от обязанностей, прогуляв отведённое время, а теперь страдаешь от последствий. Не то, чтобы у него отсутствовало сострадание, но всё же поступаешь ты очень непрофессионально. — Вы мне кто? — Лейтенант дважды ефрейтор, — чеканит тот. Старший по званию, вот это звучит немного опасно. Да и голос у него стал строгий, требовательный; ему определённо не нравится этот детский сад с хочу-не-хочу. Гарри протягивает руку. АВТОРИТЕТ — Дважды ефрейтор. Этот человек — настоящая суперзвезда в своём отделе. Но ты слишком горд, чтобы принимать чужую помощь. Плюнь в неё. ЛОГИКА — Это худшая из всех возможных идей. Ты смотришь на неё, но принимаешь, и как только ладонь сжимают, тебя с силой встряхивают, да похлеще, чем хлопок по плечу был. — Соберись, тряпка! — приказным тоном почти кричат в лицо. — У нас труп на дереве, дело на месте стоит несколько дней! Не будь рабом своих слабостей! Он явно хороший тренер. С такой подачей у тебя просто не остаётся выбора, кроме как закусить удила, сплюнуть на пол и всё-таки заставить себя работать. Над тряпкособирательством ты думаешь последние несколько часов и, чёрт возьми, находишь там много положительных выводов. А ещё прячешь неожиданную мысль, что строгость тебе понравилась. *** Перед трупом тебя тошнит. Несмотря на то, что до этого ты какое-то время работал в обработке, свернувшийся в дулю и растворяющий сам себя желудок всё-таки напомнил, что тебе откровенно хуёво. Тебя и до этого мутило, от того, что ты за последние сутки глотал… ладно, не будем думать о плохом, может и не глотал ничего такого, а просто не ел. Но как можно есть, когда тебя мутит от того, что хочется есть, но есть ты не можешь, потому что мутит? Какого чёрта, природа? Гарри сочувствующе придерживает тебя за плечо и это, блять, только хуже делает — ты что, настолько жалкий, что тебя ещё жалеют тут всякие диско-детективы? Пацан на фоне заливается ржачем от собственных комментариев про педиков, и это действует на расшатанные нервы как скрип ногтей по школьной доске. — Ещё одно слово, мелкий засранец, и я тебя за решётку кину! — рычишь ты, скидывая с себя руку обеспокоенного развитием событий детектива. — Чё сказал, косоглазый? — рыжий гремлин ощерился точно шавка, а потом вдруг расхохотался. — Куно ваще похуй, ясно?! Вы на территории Куно! Куно тут царь и бог, ясно?! Ты глаза свои сначала найди, потом на Куно наезжай, мусор! САМООБЛАДАНИЕ — Я пас, пацаны. ТЕХНИКА — Делаешь шаг, отвлекающий манёвр одной рукой, а локтём другой прямо по наглой роже н-на! Ты так и делаешь. Молниеносно. Чего-чего, а вот ловкости и скорости тебе не занимать. Куно не успевает даже заикнуться, как отлетает на задницу прямо в весеннюю грязь, а из носа щедро потекли алые сопли. Чудовище из-за забора заверещало так пронзительно, что хотелось врезать и ей, но Гарри, во избежание ещё больших проблем, бескомпромиссно схватил тебя за мятую куртку и потащил в сторону развалин дома. — Ты что творишь?! — громким шёпотом, будто отчитывая подростка. Тебе не нравится этот тон. Это тон учителя, требующего признания вины, извинений и последующего обещания такого не повторять. — Показываю, кто тут главный, офицер, — почти рычишь ты в ответ. А вот он мог бы и на твою сторону встать, в самом деле. — Я работал с малолетними преступниками и, поверьте, они понимают только язык силы и авторитета. Дашь слабину — и тебя с говном смешают. Гарри как-то странно улыбается, снисходительно, что ли, мягче, и тебя это тоже бесит. Как будто он знает то, что знать не должен. Какую-то тайну о тебе самом. — А я до РГМ работал физруком в школе, и тоже знаю, что к каждому можно подход найти. Это ж просто детишки, — заговорчески подмигивает Гарри. — Да? — ты криво усмехаешься. Приходится наклониться ближе, потому что без очков нихрена не видишь, и — поразительно — но от твоего вида не шарахаются, а только заинтересованно рассматривают сблизка. Это несколько будоражит, непонятно в каком смысле. Ты быстро облизываешься. — Тогда вперёд. Посмотрю, как вы к *этому* подход найдёте. — Пидорасы там в углу уже зажимаются! Вот отстой! Смотри, Куно! Щас засосутся, щас засосутся! Ты только выгибаешь бровь, глядя то на Гарри, то на орущих чудовищ. Желудок снова даёт о себе знать, но ты сдерживаешься — заблевать чистую рубашку напарника будет совсем уже пиком твоей никчёмности. Пора уже как-то реабилитироваться, спасать положение, что ли. Спасение утопающих дело рук самих утопающих. Ты проглатываешь позыв вместе с одобрительным комментарием Электрохимии на счёт его выпирающего пузика. *** — Добро пожаловать в Ревашоль. У тебя невольно дёргается веко. — Да как же вы заебали… — ещё и руки чешутся, а в них удобно лежит монтировка. Ты косишься на Гарри — он серьёзен. — Не надо мне это «добро пожаловать в Ревашоль»! Мои предки прибыли сюда гораздо раньше ваших, я родился и вырос в Ревашоле, поэтому какой-то мудак не будет мне указывать на моё якобы место в этой выдуманной другим мудаком иерархии! АВТОРИТЕТ — Пусть *своё* место не забывает! — Я же всего лишь поздоровался, офицеры, — жирдяй делает вид, будто так оно и есть, и нет в его словах никакого подтекста. Только довольно ухмыляется, примирительно поднимая руки. Скрип зубов также, как и скрип перчаток от сжатых кулаков не слышно в шуме забастовки неподалёку; едва сдерживаешься, чтобы не набить морду — это опасно вблизи остальных водителей, не хотелось бы вот так сразу, за один день, показаться напарнику вообще отбитым, неуправляемым и кидающимся на людей, словно и вправду из пещеры вылез. Иначе он решит, что тебя пора изолировать от общества. — Ты имеешь что-то против моего напарника? — интересуется Гарри буднично, однако в голосе звучит что-то предупреждающее. Стальное даже. — Нет, за нами присматривает Коалиция, сейчас это… не в моде, — размыто говорит жирдяй, кидая на тебя быстрый взгляд. — Но так уж распорядилась природа, что кто-то лучше остальных, кто-то хуже… Приходится прикусить язык — ты просто ненавидишь, когда с тобой говорят в таком тоне, а особенно в такой манере. Ты, может, и не лучший человек в мире, ты многое позволяешь себе и с собой делать, и ты можешь стерпеть многое, кроме неуважения. СИЛА ВОЛИ — Посмотри в зеркало, ты сам себя не уважаешь. ВНУШЕНИЕ — Откровенно ненавидеть и обливать себя говном имеешь право только ты сам. — А, так ты просто расист, — якобы разочарованно фыркает Гарри, мол, а я-то думал. — Не просто расист, — его поросячьи глазки недобро сузились. — Расовая теория имеет научное обоснование, пусть она и в меньшинстве. Мы с тобой представители высшей расы, ты просто ещё не понял свою силу и положение. Гарри вдумчиво слушает, а потом также вдумчиво смотрит на тебя, будто прицениваясь. У тебя вдруг всё на минуту похолодело — а вдруг ему понравится эта идея? Вдруг, глядя на твой непрезентабельный вид и агрессивное поведение, решит пересмотреть свои взгляды? Тебе решительно не хотелось бы иметь в напарниках расиста. — А по тебе прям заметно — представитель высшей расы, — наконец, говорит Дюбуа, повернувшись обратно к водителю. У тебя от сердца отлегло. Даже сил на перепалку прибавилось. — Знаешь, в очень древних солийских ритуалах есть место казням тех, кто проявляет неуважение к народу, духам или ставит себя выше других, — вкрадчиво говоришь ты, наклонившись чуть ближе в сторону жирдяя, чтоб тому было как можно более некомфортно. — Так вот за то, что ты считаешь себя не человеком, равным со всеми, а кем-то выше, ближе к вождям или богам, в наказание его кастрировали. ЛОГИКА — Что. Ты. Несёшь?.. ВНУШЕНИЕ — Сгущай краски. СУМРАК — Придумай кровавую историю! КОНЦЕПТУАЛИЗАЦИЯ — Эм… АВТОРИТЕТ — Не смей падать в грязь лицом! РИТОРИКА — Дайте-ка мне разобраться. Водитель только отшатывается в сторону, кривится в отвращении. — Ну вы и отбитые, — констатирует он. — О, это не всё, — шипишь ты. Поднимаешь монтировку на уровень его глаз, делая жест, будто поддеваешь гвозди. — Это была болезненная и очень долгая процедура, сводящаяся к ампутации яиц методом их перевязки — из-за отсутствия кровоснабжения ткани отмирали, а потом удалялись, а место прижигалось раскалённым клеймом. Твоя история звучит настолько вкрадчиво и жутко, что даже Гарри притих, слушая с широко открытыми глазами. — А… — жирдяй не знает, как реагировать на твой охуительный рассказ, но всё равно неосознанно передёргивает плечами. — А что на счёт женщин? КОНЦЕПТУАЛИЗАЦИЯ — Так, ну… ЛОГИКА — Да что ты, мать твою, несёшь?.. — А женщин просто изгоняли из общины — пять тысяч лет назад там были сплошные леса, потом там обнаружатся рудники с полезными ископаемыми и Соль станет колыбелью первых технологий, а пока там царит жестокость и равноправие. По лицу расиста заметно пробегает тень — он только убеждается в своих теориях, что неспроста ненавидит вас. А ещё что вы прям *реально отбитые*. — Так вот, я это к чему, — продолжаешь давить ты, наступая, понизив голос до почти шепота; чувствуешь, как тому противно от одного твоего нахождения рядом, будто ты можешь заразить его паразитами. Монтировку так и не опускаешь. — Не надо со мной связываться — как видишь, я именно такой отбитый, как ты и считаешь. Яйца оторву, и никакой значок РГМ мне не помешает. Лучше отвечай по-хорошему, ведь у всех отбитых всегда есть крыша, и раз я всё ещё на улицах, значит, крыша у меня не от Коалиции. — На что ты намекаешь? — водитель нервно бегает глазами то по твоему лицу, расчерченного кривой ухмылкой, то по очень серьёзному Гарри, воплощению образцового полицейского. — Ты слышал о Черепах? Вот уж кто по-настоящему без башки. Эти ребята не спрашивают дважды, могут и к грузовику наведаться — уверен, у тебя много интересного там найдётся… Кстати, что перевозишь? — Да ничего не перевожу, отъебитесь! — голос и нервы его подводят. — Пустой стоишь, да? — Жду загрузки! — Чем? — тон у тебя нарочито скучающий. — Яблоками! ВНУШЕНИЕ — Больше от него ничего не добиться, ты сделал всё, чтобы он на тебя смотреть не мог без судороги в лице. АВТОРИТЕТ — Зато он попустился. — Мы к тебе ещё вернёмся, — небрежно кидаешь ты. Чувство собственного достоинства у тебя явно поднялось. ЭЛЕКТРОХИМИЯ — О, это поднимает любое достоинство! Гарри смотрит на тебя совершенно нечитаемо, хотя ты чувствуешь некое восхищение собой вопреки его показушного образа правильного копа. — Ким, а это правда? — спрашивает он через какое-то время, когда вы отошли достаточно далеко. — Что? — Ритуалы эти? — Нет, я только что придумал, — пожимаешь плечами. — Я вообще ничего не знаю о Соли, но радует, что остальные тоже ничего о ней не знают. — А если я скажу, что я выше тебя по званию? — Вы хотите, чтобы я повесил ваши яйца в качестве талисмана? — невозмутимо интересуешься ты. *** — Самарийские амулеты? Серьёзно? — ты оборачиваешься к Плезанции с таким видом, будто невербально оскорбляешь её умственные способности. Не то, чтобы у тебя голова работала на все сто, но всё-таки ты лучший в 57-м, пусть и торчок. ЛОГИКА — Если ты — лучший, то что ж там тогда остаётся?.. — Уверяю, я слышала зловредную сущность, — она говорит уверенно и раздражённо, отчего Гарри приходится привлечь её внимание на себя, пока ты, скептически ухмыляясь, рассматриваешь побрякушки на шторах. — А вы можете рассказать, как работают эти амулеты? Они отпугивают или изгоняют сущность? Вы её, сущность эту, видели? — Кажется, — у Плезанции дрогнул голос, — кажется, да. Однажды я видела какую-то тень в тёмном углу, когда поздно закрывала магазин. — Бля, такое даже я не курю, — вклиниваешь ты, но под двумя парами глаз вздыхаешь, взмахнув руками, мол, ладно, ухожу, и идёшь изучать полки с книгами. На глаза попадается справочник юного орнитолога. Никогда не интересовался птицами… Впрочем, почему нет? Самолёты были сделаны по образу и подобию, а сама идея родилась из наблюдения за пернатыми. Раздел с попугаями ты сразу пропускаешь — птички красивые, умные, но шумные. Не твоё. Смотришь со второго этажа вниз на диско-детектива — делаешь в голове пометку дать ему выбрать себе тотемное животное, потому что больно он кого-то напоминает. Следующими идут орлы. Властно, красиво… ты хотел бы быть каким-нибудь коршуном или ястребом, но агрессия у тебя скорее как реакция на раздражитель, а сам по себе ты не охотишься на мышей. Не подходит. Какое-то время ты раздумываешь над петухом. В каком-то смысле это очень символичная птица. КОНЦЕПТУАЛИЗАЦИЯ — Ты тот ещё суповой набор. Пока Гарри убеждает Плезанцию, что вы паранатуральные детективы и можете очистить эту зону от проклятья, ты останавливаешься на ласточках. Ласточка — птица перемен. Ловкая, быстрая, хищная. Всегда возвращается в своё гнездо где-бы-то-ни-было. Всегда возвращается домой… Внезапно тебе становится грустно — где он, твой дом? Богом забытая квартира, в которой ты появляешься раз в неделю, чтобы переночевать — интересно, тебе отключили свет и воду за неуплату? А может Джемрок? Место рока и беспредела — о, да, твоя стихия, но ты уже устал; рок-звезда в отставке. Или всё же весь Ревашоль, каждый угол которого ты, как помойный кот, обнюхал? Дом это то место, куда хочется возвращаться. Место, откуда не хочется сбегать раз за разом. Ты чёртовски устал бежать всю грёбанную жизнь: сначала из приюта, потом от хулиганов, вслед за мечтой, от расистов, гомофобов, оступился на зависимостях, но продолжаешь бежать: от работы, людей, отношений, боли… Боли. Хочется *дома* спрятатся от боли, только что делать, если ты уже дома, а хочется ещё сильнее домой? САМООБЛАДАНИЕ — Держимся, держимся. Втяни в себя сопли, выпрямись и не думай об этом. СУМРАК — Маленький мальчик хочет к мамочке, а мамочки-то нет! Разбирайся с этим дерьмом сам, если хочешь жить! ВНУТРЕННЯЯ ИМПЕРИЯ — Дом — это не место, а люди. Где-то рядом… Людей рядом у тебя тоже нет — распугал, распустил друзей, всем хуёв за щёки нажелал, а потом рыдал, как сучка, полночи в пустой квартире. Холодно тогда было, до сих пор согреться не можешь, а уже больше года прошло. Гарри внизу уболтал хозяйку лавки впустить вас «за кулисы» этого здания. Невероятно. Ты смотришь на этого человека, на его глупые усы — ой, кому ты врёшь, ты тоже хочешь такую щётку, но они у тебя жиденькие и не растут; на его грузную фигуру, снова пузо, обтягивающие задницу штаны-клёш… Так, ладно. Это не лучший и не последний мужик в твоей жизни. ЭЛЕКТРОХИМИЯ — Но ты присмотрись! У него наверняка стальные *бицепсы*! Про бицепсы ты не мог прекратить думать до самого вечера. *** — Спокойной ночи, Ким, — Гарри уже собирается закрыться в номере. — Подожди…те. Давайте подведём итоги дня на балконе? На самом деле тебе немного неловко, что заработанных другими услугами денег всё равно не хватало за номер и тебе просто подарили ночь на кровати, а не на лавочке на площади. Ты честно не дымил, как паровоз, целый день, однако сейчас хочется хорошенько присосаться к фильтру и затянуться хотя бы обычным табаком. Лёгкие, наверное, давно уже покрыты изнутри чёрной жижей, почти такой, какая текла из трупа, ведь задыхаешься ты частенько. Не астма ли?.. Пора. Не завидуешь ты своему патологоанатому, что будет дышать этой вонью из органа, олицетворяющего любовь. Иронично. Надо было и петуха тогда тоже выбирать, для ещё большей иронии. — Ты крутой, — вдруг говорит Гарри. Ты чуть дымом не поперхнулся — крутой? Ты? Ну да. Наконец-то кто-то это признал. Это было неожиданно-приятно, однако обычно так кидают дешёвыми комплиментами. — Это, что ли? — недоверчиво косишься на сигарету в руке. Ты знаешь, что Гарри не это имеет ввиду, но притворяешься, будто не понимаешь. — Та не, хуйня. Ты просто сомневаешься, что сделал за день хоть что-то, соответствующее искренности чужих слов — просто не опозориться никогда не входило в список крутых вещей. ДРАМА — Но месье истину молвит. ЭМПАТИЯ — Он очарован *тобой*, а не твоими списками. Воу, интересное предположение. Затягиваешься глубже, задумчиво так — в принципе, на тебя, как ни странно, всё ещё ведутся, так что вид дерзкой шлюхи тебе к лицу, старик. — Не поделишься сигареткой? — У меня последняя, — и это правда. А потом голову посещает коварная идея. Ухмыляясь, протягиваешь свою, развернув к себе огоньком. — Разве что так. ЭЛЕКТРОХИМИЯ — Воу, воу, непрямой поцелуй! Давай, детка, он нам тоже нравится! Это может сработать только в том случае, если наши чувства взаимны! Гарри улыбается и улыбка эта больше походит на гримасу — ему нравится провокация и дерзость с твоей стороны. Берёт за запястье — какое оно тонкое в его руке! — и делает затяжку прямо из твоих пальцев. Сказать, что у тебя мурашки побежали, ничего не сказать, аж в горле пересохло. Почему-то за этот утомительный, но относительно продуктивный день у тебя сложилось о напарнике какое-то странное ощущение, заставляющее ёкать что-то в груди. Не как обычно на красивых мужиков, а что-то… теплее, что ли. Повыше. В солнечном сплетении. Вы знакомы всего лишь сутки, но тебя подкупает его заинтересованная открытость, а ещё готовность пренебрегать правилами, если ими можно пренебречь. Правда, пока что у вас динамика хулигана и школьного учителя: ты петушишься от каких-нибудь расистов, а он потом читает лекции, мол, всегда нужно договариваться, и блаблабла. Как будто ты не читал методички ещё в академии. — Спасибо, — как ни в чём не бывало говорит Гарри, а ты выдохнуть забыл — от дыма лёгкие и трахею щекотит, а голова идёт кругом. ЭЛЕКТРОХИМИЯ — Нас от этого ретро-детектива неплохо так вставляет, прошу принять во внимание. ЛОГИКА — Всё дело в дефиците кислорода. ЭЛЕКТРОХИМИЯ — Это мы тоже любим, только в другом контексте. Всегда пожалуйста, детектив. *** Пацан ошивается неподалёку, злобно сжимая в кулаке камень, пока ты почти с головой окунаешься в мусорку. Из-за роста — в буквальном смысле. Второй день начался продуктивно: Гарт не наезжал за устроенный срач в номере, ты почти выспался и даже успел принять душ, побрился, оставив только жалкие, но горячо любимые усики, очки, кстати, оказались закопанными в простынях, и теперь постоянно сползают, стоит наклониться ниже допустимого. — Ну и вонища, — не сдерживается комментарий, когда приходится вынырнуть, чтобы вдохнуть чистый воздух, но снаружи бака ещё хуже воняет тухлятиной. — Это потому что ты тут, мусор, — рычит Куно и решительно сжимает камень, стоит тебе мрачно посмотреть на него через плечо. После вчерашнего удара нос у него опух с половиной лица, зато теперь он тебя сторонится и по крайней мере не мешается под ногами. — Вонять перестанет, когда ты свой паршивый рот завалишь, гадёныш малолетний. Сейчас ты как никогда похож на ту свинью, что в твоей лачуге. — Не ссорьтесь, ребята, каждый здесь выполняет важную роль в расследовании, — примирительно поднимает руки Гарри, отчего рыжие гремлины заходятся визгливым воплями. Тебе хочется их пристрелить, осталось только собрать всю амуницию. Но… что это там? ВИЗУАЛЬНЫЙ АНАЛИЗ (зрение) — Среди скользких, разлагающихся объедков лежит что-то до боли родное синее. Твой верный блокнот, эмблему РГМ которого перекрывает наклейка SpeedFreakFM — священная помойка мыслей, где на одной стороне записаны предстоящие задачи и опросы свидетелей, а рядом список продуктов и каракули на полях. Ты понятия не имеешь, почему он тут, но очень надеешься, что его *никто* не читал. — Что-то нашёл? — интересуется Гарри, пытаясь заглянуть через плечо. — Кхм… хронику своей жизни, — тебе снова неловко. Да что ж такое-то? Никогда ни перед кем ты не смущался из-за своей растерянности, превращая это в неряшливый стиль, а сейчас как школьница. — У вас есть пакеты для улик? Здесь одежда повешенного. Уже выйдя на площадь и нормально вдохнув, ты берёшься листать свои записи: вот продукты, вот наброски песен, ага, вот ты приехал в Танцы и первые заметки об убийстве… точнее, ты написал, что из окна номера видно труп — «какая прелесть =)» — гласит комментарий и на этом конец, большой точкой поставленный в виде отпечатка стакана. Так, ладно, а что раньше было? Рабочие записи, работа, работа, вырванная страница под косячок, номер телефона какого-то парня, которому ты так и не перезвонил, тоска зелёная, кривенькая схема аэростата с описанием, снова продукты… Гарри. Ты смотришь на это имя так, будто оно способно напасть. Гарри… это же совпадение? Не могли вы быть знакомы раньше. Или ты просто забыл? — Детектив, — осторожно интересуешься ты, протирая очки, — я знаю, прозвучит немного странно, но может ли быть такое, что это не первая наша встреча? — Типа как временная петля или параллельные миры? — тут же задумывается тот. — Нет, прозаичнее. У меня немного проблемы с памятью, поэтому записываю всё, и вот наткнулся на интересную запись. — Например? — Гарри выглядит заинтересованным и даже немного заинтригованным — ему нравятся всякие тайны в отличие от тебя. Ты тяжело вздыхаешь — понял уже, что не пересекались вы. — У меня написано «Гарри». Просто Гарри. Подумал, может мы познакомились… в менее официальной обстановке. — ты хмыкаешь, представляя, как к тебе в баре подходит офицер под прикрытием, потом вы вместе уходите в туалет, где ты ему отсасываешь, а потом ты напрочь об этом забываешь. А он нет. — О, в другое время я бы назвался Рафаэлем Амброзиусом Кусто. Не сомневайся, — подмигивает он и у тебя почему-то краснеют уши. *** Проклятая торговая зона неспроста так называется — тебе кажется, будто из-за угла на вас сейчас нападут гигантские крысы (в призраков-то ты не веришь). Пыль, слоем в три пальца толщиной, и гирлянды паутины придают соответствующий антураж, а стоило вам попасть в котельную, как от вида белого медведя у тебя бегут мурашки по коже. Ты инстинктивно отступаешь назад. — Расслабься, Ким, — хихикает Гарри. — Это всего лишь чучело, сделанное под холодильник. Но в случае необходимости я тебя защищу даже от него. Это возмутительно! У тебя снова вспыхивают уши, на этот раз от злости. ЛОГИКА — Ну, давайте будем честны, пистолет мы тоже проебали, так что на реальную защиту можно рассчитывать только от детектива. Если попасться на глаза группе каких-то отбитых расистов, то и значок РГМ не поможет, возможно, даже наоборот. ЭМПАТИЯ — «Даже если придётся сражаться с медведем, я готов» — вот что хочет сказать Гарри. Здесь нет насмешки, разве только преподносится в таком виде. То есть, чёртовы голоса в голове тоже против тебя? АВТОРИТЕТ — Я на твоей стороне. Как он смеет сомневаться в нашей храбрости? Ты злобно шмыгаешь носом — всё-таки продуло в такую-то нестабильную, ветреную погоду, а у тебя ещё куртка так себе по теплоте — и ничего не говоришь. Сдерживаться с каждым разом становится всё сложнее. Медведь и правда жуткий до усрачки, неудивительно, что бизнес у них процветал в отрицательном значении. Отвлечься помогла только картинка, как Гарри в блестящем трико дерётся на ринге с гипер хищником. Заглянув в трубу, ты что-то слышишь. СКОРОСТЬ РЕАКЦИИ — Голос! Сущность! ВНУТРЕННЯЯ ИМПЕРИЯ — Сущность ли? — Эй, кто там?! — для пущей убедительности стучишь по трубе, но она оказывается вся в саже. — Простите? — отзывается голос. — Милиция, говорю! Где вы находитесь?! — Ох, поднимайтесь этажом выше, я сейчас подниму защитный экран. Ты вылезаешь — все руки в саже. — Блядский Мартинез, — шипишь, причитая, — всё в говне, куда не ступи!.. сраная помойка… — Да, не лучшее место на планете, — соглашается Гарри, — но есть и хуже. Есть вероятность, что однажды и Мартинез с Джемроком станут более жизнерадостными. Ты мрачно смотришь на него, а потом вытираешь руки об себя. — Эта вероятность почти нулевая. — Но она всегда больше нуля, — улыбается тот. — Настоящий детектив должен быть депрессивным и заёбанным жизнью, а вы как-то не очень на него походите. Цветочки нюхаете, оптимизмом плюётесь. ЭЛЕКТРОХИМИЯ — Поэтому мы нюхаем кое-что другое! — Поэтому ты нюхаешь кое-что другое? В его голосе сквозит провокация. И манипуляция — попытка задеть совесть. Слабая попытка, не настоящая как будто, обращённая к полицейской гордости и обязанностям; так, как учитель давит на ученика, который не сделал домашнее задание. Ты выпрямляешься. Только второй день, а тебя уже достали эти нотации между строк. — Вам-то какое дело, офицер? — твоим тоном можно замораживать похлеще страшного холодильника — жертвы таксидермиста. Прищуриваешься. — Я собираю свою личность по осколкам, да, я не эталонный коп и, знаете, *никогда* им не хотел быть. Но я справляюсь. Хуёво, тяжко, но я встал и выполняю свою работу в то время, как другие бы послали нахуй вас и просто закинулись бы новой дозой, чтоб унять чёртову боль! Поэтому попрошу не указывать на мои косяки — я не слепой и тем более не тупой, сам знаю! — последнее всё-таки вышло на эмоции. АВТОРИТЕТ — Так держать! В конце слажал немного, но тоже сойдёт. ЭМПАТИЯ — А слажал почему? Потому что на тебя не давят, а заботятся — это разные вещи. Слишком больно принимать заботу, когда всю жизнь только и делал, что защищался. Ребёнок, который не знает, что кроме подзатыльников могут ласково гладить по голове. Этот человек не причинит тебе вреда. Он переживает. По-своему. Это слышно в скучных, наставнических нотациях. Гарри молча оценивает сцену — видимо, он ожидал, что ты ещё ножкой топнешь, для пущей убедительности. Он понял, что ты действительно полностью осознанно гробишь свою жизнь, это твоё решение. И, кажется, это его огорчает ещё больше. — Я всего лишь пытался пошутить, — поднимает он руки, будто сдаётся, хоть и звучит не так уж весело. — Не старался задеть твои чувства. Теперь тебе неловко. Может, и правда надумал и накрутил сам себя, а человек просто подъебнул некстати? САМООБЛАДАНИЕ — Лечи нервы. ЛОГИКА — И голову. СИЛА ВОЛИ — И вообще завязывай. — Знаете, — проговариваешь ты, будто пережёвывая вертящуюся на языке мысль, — быть таким, какой ты есть — всегда выбор. Так вот я сделал откровенно дерьмовый, но зато несу бремя с гордостью. Насколько это возможно. Я не бегу от клейма наркомана и согласен с ним, но я несу ответственность за всё, что творю. По крайней мере я готов отвечать за последствия. — Тогда почему так реагируешь на обычные слова? — резонно замечает Гарри. — Потому что, по-моему, очевидно, чем я занимаюсь в свободное время. — Так и… почему с этим ничего не делаешь? — он выгибает бровь и ты почему-то застываешь на месте. — В смысле, легко говорить «Ну я ж такой хуёвый, отъебитесь все от меня, таков мой путь!» и продолжать. Я же вижу — ты хороший человек, куда лучше, чем большинство. Ты *стремишься* нести добро, как бы отвратительно себя не вёл, но уважение, которого ты не добьёшься своим характером можно заслужить, просто взяв и прекратив быть наркоманом. Я — честно — был бы в восхищении, если бы встретил такого человека. В самое сердце. Кажется, ему удалось загнать тебя в ловушку: продолжать упираться — доказать, что не спроста он относится к тебе, как к неуправляемому подростку; согласиться — тогда признать его правоту и начать что-то делать (а сил-то у тебя хватает выполнять *только* работу); послать его — подорвать доверие и развеять надежды. Шаг вперёд — хуй в рот, шаг назад — хуй в зад, — вот как это называется. Незавидная позиция. ЭЛЕКТРОХИМИЯ — Кхм… Вообще-то… Ты глубоко вдыхаешь, заглушая недосказанную фразу и возвращая себе покой — каждое упоминание твоих личных проблем чужими людьми вызывает просто шквал агрессии, который пеленой застилает глаза. Потом сложно собраться. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ — Агрессия — защитный механизм психики на какую-либо травмирующую и/или задевающую старые травмы информацию. Является нормальной реакцией нестабильной и несозревшей психики. Ну заебись, теперь ты ещё несозревший. Ты, конечно, подозревал, но обидно услышать это от голосов в голове, в существование которых ты не веришь, но они всё равно всегда правы. — Давайте вы не будете мешать взрослым людям разрушать свою жизнь, окей? — Твёрдо говоришь ты. Почему-то сейчас труднее настаивать на своём, чем обычно. — Займитесь своей. Мою спасать поздно, можно только укоротить. — Планируешь суицид? — теперь Гарри усмехается. Он шутливо серьёзен. — Вылезу на статую, чтобы всем было видно, вынесу себе мозги, — криво усмехаешься и ты. — Чтоб фонтаном на всех, мразей. Красивая точка в виде пятна на асфальте. — С таким настроем новое табельное тебе не выдадут. СКОРОСТЬ РЕАКЦИИ — Пистолет. Найди свой пистолет. Прочувствовав всю иронию, ты обречённо закрываешь глаза рукой. — Бля-я-я-я… *** Гарт совершенно не рад слышать, что ты собираешься петь в караоке. Причём не один. Он успел наслушаться твои унылые завывания под какую-то агрессивную музыку с визгливыми гитарами, шумными ударными и срывающим глотку вокалистом. К несчастью для управляющего, ты уже раздобыл плёнку и тычешь ею ему в лицо. — Я не буду ставить *это* для всех! — шипит тот. — Найди что-то нормальное! — Откуда ты знаешь, что там?! — тебя не на шутку возмущает позиция Гарта — ведь он же даже не знает, какую песню вы выбрали! — Мне хватило концерта на выходных! Ты мне своими воплями клиентов распугаешь! — Вообще-то, я был не в форме! — Я всё сказал! — Гарт демонстративно отворачивается к чучелу птицы. Такой расклад даже… оскорбительный, что ли. Да, это искусство не для всех, но ты — андеграундный творец, тебе не чуждо прекрасное, пусть и специфическое. Это *они* не понимают, а не ты странный. Да, на лирику твоя катушка не тянет, но там много смысла! Она про тебя. Тебе необходимо выплюнуть это в мир. Хоть каким-то образом самовыразиться. — Что, если я своим выступлением завоюю признание публики, м? Тогда убедишься? — Я сомневаюсь, что кто-то ещё слушает этот шум. — Давай так: если в зале останется хотя бы человек 10, то я спою за бесплатно? — Громкая связь же здесь не просто так есть, а, Гарт? — подмигивает вдруг Гарри. — Как постояльцы гостиницы, *мы* вроде как имеем право петь в караоке, разве нет? Управляющий от досады едва губу не закусывает. — Я не уверен, работает ли подключение, — неуверенно говорит он явной с надеждой, что провода перегрызли мыши или их перерезали вместе с телефонным кабелем. — Так может тогда позвонить в пожарную инспекцию? А вдруг где-то замкнёт, если проводка неисправна, — Гарри продолжает мягко, легко, с улыбкой. — Я сейчас проверю, — кисло говорит Гарт и к его глубокому сожалению, всё рабочее. Глубоко внутри ты в восторге и готов прыгать от радости, как шестилетка. Смотришь на своего напарника как на спасителя, на ангела небесного, а он искренне улыбается тебе. Идея с караоке — его, и он готов исполнить песню *вместе с тобой*. Вы её выбрали вместе, почти с первого раза, и ты просто вне себя от радости, что Гарри тоже её не просто знает, но и слушает. ЭЛЕКТРОХИМИЯ — Он подарил нам песню, так постарайся же *для него*! Порви тут всех! Вы выходите на сцену — невысокий помост у лестницы — кое-кто из обедающих поднимает глаза, двое из профсоюза заинтересованно косятся, кивнув остальным. Для выступления у тебя образ разорванной собаками рок-звезды: рваные джинсы, косуха и майка-сеточка, обнажающая чётко выпирающие рёбра. Эх, сюда бы ещё гитару, звучало бы вообще мощно… Гарт со вздохом ставит катушку на место и нажимает кнопку пуска. Всё притихло в ожидании, слышно потрескивание проигрывателя, будто на старом патефоне; это длится достаточно долго, чтобы ты, не удержавшись, не начал напевать в пространство столовой, отчего голос звучит приглушённо и неразборчиво, но, чёрт возьми, ты не можешь сдержаться. Музыка потихоньку проясняется, набирает обороты, звучит поначалу как набор звуков, несколько хаотичный, своеобразный — полно отражение твоего душевного раздрая. С огнём в глазах смотришь, как Гарри сосредоточенно берётся за микрофон — партий две, микрофон один, придётся успевать делиться. Ты поражён, что Гарри умеет хорошо читать. Для речитатива нужно иметь не просто хороший слух, а отличный, чтобы чувствовать ритм получше, пожалуй, вокалиста. ТЕХНИКА — Ого! Это прямо на высоте! Но мы можем не хуже, просто иначе! АВТОРИТЕТ — Не позволь ему быть лучше тебя! Покажи, на что способен! ЭЛЕКТРОХИМИЯ — Как он горяч! Жги тоже, детка! ВНУШЕНИЕ — Да, пусть все тоже прочувствуют твоё отчаяние, которое рвётся наружу. КОНЦЕПТУАЛИЗАЦИЯ — Подобно птице, запертой в ржавой клетке. Выпускай, давно пора. Ты здесь именно для этого. Первый куплет всё никак не кончается, ты изнываешь от ожидания своей партии; что-то внутри трепещет и рвётся; если закрыть глаза, то можно представить большую сцену и притихших в ожидании фанатов, отблески диско-шара сойдут за неоновые огни. Поддавшись порыву, ты снова подвываешь себе под нос, чтобы не терять волну. Микрофон приходится перехватывать быстро — между вами не должно быть пауз, хотя, ты и так готов. ДРАМА — У вас все рычаги давления, мессир. Заставьте всех рыдать подобно младенцам, они обязаны испить вашей душевной боли. У тебя голос довольно высокий, если брать ноту, прокуренный, с хрипотцой, что в каком-то смысле даже на руку — получается с надрывом, со злостью, но ты ещё не разошёлся. Это прогрев. Припев быстро заканчивается, с неохотой уступаешь место Гарри, при этом продолжая напевать без микрофона. Кровь в жилах вскипает, уже невозможно стоять на месте спокойно, да, впрочем, не нужно. Замечаешь на себе взгляд Гарри — он косится с абсолютным восторгом, пропитываясь твоим драйвом. ЭЛЕКТРОХИМИЯ — Подобно сочной курочке в соусе! На последнем куплете он тоже срывается почти на крик — о, да, он готов! — не в силах стоять на месте. Краем глаза наблюдая, как тебя размазывает по сцене, он хватается за локоть, буквально подтаскивая вплотную к себе и поближе к микрофону, и теперь ты вторишь его словам, с упоением закрыв глаза. Блядь! Как. Же. Это. Охуенно! Всё накопившееся внутри, подобно нарыву, выплёскивается в не менее гнилой мир твоим отчаянным криком, твоей болью, чьими-то когда-то написанными словами. Эта песня — твоё душевное состояние, практически шифрованный крик о помощи, ключ к которому вряд ли кто-то будет искать. Эта песня — мазохистское удовольствие наконец-то высказаться, вскрыв рану. Ты не замечаешь, как Гарри отступает на шаг, позволяя всецело завладеть вниманием. Он восхищён, он в восторге, у него также дрожит что-то в груди, резонируя с твоим голосом, как у тебя дрожат колени от напряжения. О, ты великолепен. Он готов поспорить с Гартом, что никто ещё не исполнял здесь что-то настолько сильное. ЭЛЕКТРОХИМИЯ — Мы щас кончим! На последних словах твой крик срывается, превращаясь в жалкий сип, отчего приходится резко втянуть в себя глоток воздуха, едва позорно не закашлявшись — ты почти на одном дыхание пел, теперь приходится дышать как после спринтерского забега. Люди за столами какое-то время сидят в неком оцепенении, отчего становится неуютно. Ведёшь плечами, будто в попытке сбросить нависшую тишину. По залу проносятся редкие аплодисменты. — Это… было действительно мощно, — с запинкой комментирует Гарт. Он не знает, что ещё можно добавить. Несмотря на то, что такой жанр он не любит, сказать что-то плохое в ваш адрес он просто не может — ему и правда понравилось. По-своему. Гарт прав, мы хоть и не любители воплей, исполнил ты неплохо, Коппо, — подаёт голос Тит, якобы в знак признательности салютует пивом. — Да, не каждый день к нам заглядывают рокеры, — соглашается мужичок, похожий на крысу. — Достойно, — кратко отзывается их местный музыкант, снова утыкаясь в свой суп. Ты оборачиваешься на Гарри — он светится. Он отдаёт всю славу тебе, позволяет в неё окунуться, потому что ты пел от души. Именно ты этого заслуживаешь. И… что это за выражение лица такое? ЭМПАТИЯ — Гордость? Не могу сказать точнее… Но это точно что-то определённо положительное в отношении тебя. Большая часть его реакций зависит от твоих, точно так, как твои мысли заняты этим мужчиной. — Вот как надо, сучки! — рявкаешь ты в микрофон и с чувством выполненного долга спрыгиваешь со сцены. *** — Вот это вот — это тоже я, что ли?! Ты не можешь поверить своим глазам. Мотокарета. Прекрасная мотокарета Купри Кинема, опустившись мордой под лёд, изучает дно. Не обращая внимания на холод, ты падаешь на колени перед ней — ладно людей не уважать, но Кинема!.. В груди аж воздух спёрло. Какой вообще идиот доверил тебе такую кралю?! Или ты её угнал?.. Стоп. Ты слюни пускал на патрульную Кинему, да, но тебя как раз не допускали за руль… точно… точно. Пиздец. ДРАМА — Нет, сударь, это ПИЗДЕЦ. — Пиздец, — выдыхаешь ты облачко пара. Гарри рядом стоит в скорбном молчании, отдаёт почести павшей технике. — Лучше бы я утонул, чем она… Кажется, ты догадываешься, почему всё время чувствуешь себя простывшим. И почему тогда тебя разбудили именно звуки приближающейся мотокареты, хотя шума вокруг хватало… Как никто другой понимаешь, что красотку уже не спасти — разве что какие-то детали снять. Заглянув внутрь, замечаешь… свой пистолет! Как невовремя ты его нашёл — сейчас охота только застрелиться. Обречённо усаживаешься на скрипучие качели в длительном, мучительном ожидании отлива, начиная напевать заевшую мелодию. Богом забытое место под шлюзом. Здесь так непривычно… тихо, только ветер гуляет вдоль береговой линии. — А ты это… — Гарри всё это время смотрит на тебя. — Разговариваешь сам с собой? В голове? Иногда тебя обдаёт холодным потом от мысли, что кто-то способен влезть тебе в голову, подслушать мысли, пересчитать все странные голоса, где каждый имеет своё мнение. Это прямой билет в психушку. Сам-то ты никогда не считал это болезнью — болезнь, это когда ты слышишь голоса *извне*, а *внутри* — продвинутый вариант внутреннего диалога. По крайней мере ты себя этим утешаешь. Сложно сказать, когда и от чего это началось. — Нет, — врёшь ты. Слова сносит куда-то в сторону. Вокруг шелестит тростник и ни души. — Ким, а ты когда-то бывал в Дельте? — Я похож на человека, который бывал в бизнес-центре? — выгибаешь бровь ты. — Я тоже не бывал, — легко признаётся Гарри. — А хотел бы? — Нет. Проходит ещё минут десять блаженного молчания, как Гарри снова его нарушает, на этот раз более отрешённо, будто просто констатируя факты: — У вас много общего, — он беззаботно покачивается ногами по земле. Ветер тут пронизывающий до костей, поэтому он тоже застёгивается поплотнее. — В смысле, оба на дне? — мрачно огрызаешься ты. Закурить бы сейчас… — В смысле, две отличные машины. У тебя неплохая физическая подготовка, острый ум и умение структурировать информацию. Для твоего образа жизни это просто великолепные результаты. — Я не употребляю то, что разрушает личность, если вы об этом, — да, ты не колешься и не конченный торчок, но зависимость на лицо, как говорится, и это очень заметно по твоим неадекватным, ярким реакциям. — Это был комплимент, — улыбается Гарри. Тебя это бесит. Переводишь всё такой же тяжёлый взгляд на напарника. За песню спасибо, конечно, но этого недостаточно, чтобы завоевать доверие или особое отношение. — Не нуждаюсь. — Обычно люди говорят «спасибо», — продолжает тот. — Обычно комплименты звучат иначе. — Но тебе ж нравится, когда хвалят твои заслуги, а не внешность. Теперь ты смотришь возмущённо — что он себе позволяет? Нет, надо ему точно ту книжку с попугаями подсунуть, пусть найдёт десять отличий. — Нет, я серьёзно. Ким, твоя манера вести расследование это отдельный вид искусства. Ты как ищейка, взявшая след, бежишь к его источнику, не поднимая головы. Да, это old but gold, знаешь ли. Джемрокская охота это круто, но в моём хаосе не хватает твоих прямых, чётких линий. Не хватает структуры. Ты отличный коп, лучший, как я понял, на своём участке, и неспроста. Ты ловишь себя на мысли, что тебе нравится, как твоё имя звучит этим низким, хриплым голосом. Вдруг Гарри бесцеремонно шлёпает тебя по колену. — Среди всех, с кем мне доводилось работать, ты нравишься мне больше всех. ЭМПАТИЯ — Сложно сказать, что именно его так цепляет в твоём образе, однако ты ему наверняка нравишься. Он сам только что сказал. ЭЛЕКТРОХИМИЯ — Он тебя хочет! Проверь теорию! Сделай что-нибудь! Спровоцируй, как ты это умеешь! Внимание привлекает кошмарный галстук в кислотных разводах. Ты не раздумывая берёшься за него, чуть тянешь, специально наклоняясь ближе — Гарри застыл, нервно сглатывая — это слишком откровенная провокация даже для тебя, всё-таки вы на работе. — Вы тоже самый не-отвратительный мне человек, детектив. Становится неловко, пауза затягивается. Чтобы хоть как-то избежать потенциального продолжения разговора, ты резко поднимаешься, берёшь камень и с размаху… выбиваешь стекло в мотокарете. Её уже ничего не спасёт, смысла ждать, когда вода уйдёт полностью, нет. На удостоверении у тебя ещё длинные волосы и пирсинг в брови. Прячешь его сразу во внутренний карман. Пушка… Два патрона. Где ещё один ты стараешься не думать, но вряд ли ты выпустил его в кого-то, а не по банке. Из того, что можно ещё спасти, вытаскиваешь из бардачка две игральные кости — сам не знаешь зачем, на удачу, наверное. О, она тебе понадобится — всех заебали твои периодические выходки, а за порчу государственного имущества тебя уволят не с почестями, а тысячным штрафом. СУМРАК — У нас как раз есть ключи от мусорки — выкинешь себя вместе с бумажкой. Так… а где твои отчёты?.. все эти полицейские документы, списки, протоколы?.. Канули в лету вместе с твоей ответственностью? ЛОГИКА — Раз твоё фактическое расследование началось с момента приезда Гарри, значит, они в номере Танцев, ты ж за них даже не садился. Точно. Так на грамм становится легче существовать. — Ким, — Гарри оказывается у тебя за спиной опасно близко. Ты напрягаешься, ожидая вопросов или даже объяснений по поводу своей выходки, но он только говорит, — зря ты волосы обрезал. *** У квартиры Билли Межан ты дико нервничаешь. Обычно такое происходит из-за прямого социального взаимодействия — это совсем не мудилу-расиста нахуй послать. Это вот ни разу не посылать людей нахуй. То, что вы ищете её мужа, результат случайности. Точнее, после разговора с водителем ты, разозлённый, как бешеная псина, решил доебаться хоть к кому-то. Женщине не повезло так долго выбирать книги на прилавке. И вот, спустя пару дней, вы находите её мужа мёртвым на пристани. А раз уж это твоя инициатива, то и сообщать новости тебе. Заебись. С мягкостью высказываний у тебя всегда были проблемы. — А вдруг я как-то не так скажу? — маешься от нервов ты, нарезая круги под дверью. — Когда это тебя так сильно волновало? — саркастически поднимает бровь Гарри. Ты кидаешь на него уничтожающий взгляд и Гарри замолкает — ситуация и правда не располагает к шуткам. Собравшись с духом, стучишь в дверь. Два раза. Громко и чётко. — Открыто! — слышно голос хозяйки. Внутри тепло, пахнет едой и сигаретами. Билли встревоженно присаживается на край кровати, ожидая ответов. Ужасно. Тебе становится так… жаль. Как будто это твоя вина. Чёрт дёрнул взяться за это дело, а мог ведь поручить кому-то другому… ЭМПАТИЯ — Но именно эти чувства делают из тебя человека. Чувствовать что-то вроде стыда довольно отстойно, знаете ли. Пауза затягивается, Билли всё смотрит то на тебя, то на притихшего Гарри, вцепившись пальцами в край фартука. ВНУШЕНИЕ — Она ждёт. Говори. — Эм, — ты беспомощно оглядываешься на напарника, но тот решил не участвовать, только незаметно кивнул. Отработанным жестом, скорее, из привычки или даже потребности спрятаться, ты достаёшь свой синий блокнот, якобы сверяя записи. — Кхм… У вас здесь миленько. — Спасибо, — кивает женщина. Она всё ещё ждёт. — Скажите, ваш муж пропал несколько дней назад, верно? Сколько он не появлялся? — Уже третий или четвертый… вы его нашли? Ком встаёт в горле. В памяти всплывает это опухшее лицо и выпученные глаза — ну и как сказать, что теперь её муж всего лишь кусок студенистого мяса? Ещё и адрес морга не забыть дать. — Да, нашли, — ты зарываешься в блокнот, чтобы оттягивать время, насколько это возможно. — На нём был пиджак с синей подкладкой, да? И читательский билет? — Он так его и не отнёс? — она старается разозлиться, но волнение затмевает недовольство. ЭМПАТИЯ — Своими вопросами ты только заставляешь её тонуть в неизвестности и даёшь ложную надежду. Скажи ей. Ты делаешь глубокий вдох. — Боюсь, что уже не отнесёт. Тишину как будто порезали ножом на кусочки. Можно было и деликатнее. Ты прикрываешься блокнотом до середины переносицы — не хотелось бы услышать что-то такое в подобной манере. — Ваш муж был найден мёртвым на пирсе, за рыбацким рынком. Доски под ногой проломились, он ударился головой о край лавки, открытая черепно-мозговая. Несчастный случай. Мне жаль. От тихих всхлипов Билли становится не по себе. Она ведь его домой ждала, вон, суп сварила, знала даже, за что отчитает, а теперь оказалось, что всё это неважно. Был человек — нет человека. ВНУТРЕННЯЯ ИМПЕРИЯ — Ты — вестник перемен и смерти. Выждав какое-то время, ты молча протягиваешь адрес морга на клочке бумаги. Руки почему-то подрагивают. Её история — одна из тысяч одинаковых, но каждый раз прикасаться к ним как будто нырять в мазут с головой. Потом не отмоешься от липкого ощущения причастности. — Если вам нужна помощь… — на всякий случай говоришь ты. Вообще, ты искренне надеешься, что помощь не потребуется, потому что не хочется больше ни секунды находиться в этой гнетущей атмосфере. Тебе почти физически паршиво от чужих страданий. — Нет, спасибо… я справлюсь, — выдавливает из себя вдова. Кивнув, ты спешишь убраться отсюда. Тебе почему-то стыдно за свой внешний вид, за грубость, за себя в целом, мол, какой же из тебя коп? Ты выглядишь как тот, кто может подрезать в тёмном переулке. Лучший в своём участке, ага. КОНЦЕПТУАЛИЗАЦИЯ — Тебя ценят не поэтому. А за умение идти по следу вперемешку с какими-то интуитивными, импульсивными порывами. Как здесь. У тебя не было причин доебаться к этой женщине, но ты доебался просто потому что. Считай это своим профессиональным чутьём. — Что-то я перехотел быть полицейским, — бубнишь себе под нос, но Гарри слышит. Он кладёт на плечо руку. — Ты хорошо справился. Без лишних эмоций. Сообщать семьям погибших об их родственниках всегда сложно, это никогда не будет легче. Фыркаешь — он-то не знает, какой катарсис ты только что пережил, наконец выйдя на улицу. Какой ценой, так сказать, ты справился. — А полицейский из тебя отменный, — подбадривает Гарри с ободряющей улыбкой и на секунду приобнимает одной рукой. *** Ты выходишь из палатки довольный аки слон. Спидпанки приняли тебя как старшего гуру, полностью доверив музыкальные вкусы — по их мнению ты по определению знаешь, как правильно отрываться. Осталось только наложить басов. Не то, чтобы анодная танцевальная музыка тебе прямо очень заходила, однако упустить шанс приложить руку к чему-то, что потом будут слушать все — по крайней мере, кто не захлопнул окна в деревне — даже как-то почётно, что ли. — Ну что, детишки, вдарим рок в этой дыре? — глаза у тебя недобро сияют за заляпанными очками — бежали вы по дождю. Катушку с песнями ты нёс под курткой, у сердца. — ХАРД-КОООООР! — Слышно из-за пульта. Андре подлетает к тебе, как фанат к любимому артисту, буквально ожидая указаний — несмотря на то, что ты запретил им устраивать здесь нарколабораторию, твой вид и стиль его явно впечатляет. Он тоже хочет быть таким же крутым. АВТОРИТЕТ — Ещё бы! — Эй-Камон, настрой микшер! Пусти дополнительный канал! — командуешь ты, убрав руки за спину и чувствуя абсолютную власть и удовольствие от происходящего. — Андре, готовься танцевать! Пацан едва не подпрыгивает от радости, уже дёргаясь в ритм. Эй-Камон надевает наушники, застывает на минуту, а потом по его лицу расплывается выражение абсолютного блаженства. — Ты сломал Эй-Камона? — Асель выпрямляется. Андре нетерпеливо подпрыгивает, потому что ему ничего не слышно. Твоя же улыбка многообещающая. — ЭТО МЕГА ХАРДКОР! — Орёт парень у пульта и врубает получившийся трек на колонки. — Вау, — только и выдаёт Ноик, прислушиваясь — музыка подхватывает его, просто вынуждая качать головой в такт. — Действительно, так намного лучше, — улыбается Асель и возвращается к своему занятию. Честно, ты не ожидал такого результата — у Эй-Камона по-настоящему идеальный слух. Добавить роковые нотки было отличной идеей. Ноги сами несут тебя в центр танцпола, отчего Андре приходит в неописуемый восторг, дёргаясь ещё сильнее. — Смотри, как надо, щенок, — гордо поправляешь очки и, поймав ритм, сам несёшься в пляс. СТОЙКОСТЬ — После длительного бега по побережью ноги устали до дрожи, но мы справимся! Жги! И ты действительно жжёшь. Словно вернулся в свои юные годы, когда был точно таким подростком с ирокезом на голове и бутылкой пива в руках; вспоминаешь этот драйв от концертов каких-то местных, никому неизвестных групп, когда вы, крысята, сбежавшие из приюта, отрывались как в последний раз. Ты разрешаешь себе чувствовать полёт души, танцевать так, как несут ноги. Так, как будто завтра не наступит, как будто Серость проглотит вас раньше срока, но зато вы останетесь отпечатком счастливого эха среди помех. Гарри тоже отбивает ногой такт, но отчего-то не спешит присоединяться, хоть очевидно ему хотелось бы поучаствовать. ЭКВИЛИБРИСТИКА — Он ждёт приглашения от тебя. Вскружи ему голову! О, здесь дважды просить не нужно. Ты оказываешься рядом с грацией кошки — всё-таки когда действительно требуется, ты умеешь взять себя в руки — и берёшь в руки уже его: ремикс песни как раз сменился на более танцевальную, поэтому у детектива нет шансов. Он с удовольствием принимает вызов, начиная отплясывать какие-то нереальные пируэты — ты даже остановился в неверии. АВТОРИТЕТ — Не позволяй ему отнимать нашу славу! Если в вокальном баттле ты победил, здесь никто уступать не собирается! Танцуй до потери сознания! СТОЙКОСТЬ — На пределе возможностей. Но ты понимаешь, что лейтенант лучше. Он выносливее и спортивнее. ВНУШЕНИЕ — Зато ты круче и хардкорнее. ЭЛЕКТРОХИМИЯ — Смотри, какая у него жопа сочная! У тебя чуть очки не слетели — что? ЭЛЕКТРОХИМИЯ — Что? Задок ничё, говорю, спереди наверняка ещё лучше! Ты невольно рассматриваешь Гарри во всех деталях, даром из убойного отдела, хули. Самое страшное, понимаешь ты, что, кажется, ты влип. А ещё очевидно проигрываешь — он уже учит Андре повторять за собой. Такой расклад тебя не устраивает. ЭКВИЛИБРИСТИКА — Вообще-то, ты умеешь в нижний брейк. Ого, ты правда это умеешь? Впрочем, самая надёжная память — механическая. Доверься телу, оно само помнит движения. — А ну-ка все разошлись! — приходится перекрикивать басы, чтоб все поняли, что в целой церкви места тебе мало. — Подержите мои очки! Краем глаза замечаешь, как остальные рейверы заинтересовано пялятся, даже Соона оторвалась от вычислений. Вот он — звёздный час! Ты закрываешь глаза и просто позволяешь музыке себя забрать. Ты не помнишь, когда последний раз чувствовал себя настолько свободным и счастливым без дополнительных веществ. — Охуеть! — слышно то ли от Гарри, то ли от Андре. Когда открываешь глаза — Гарри не сводит обожающего взгляд. Он прямо впитывает памятью каждый твой изгиб тела, точные, техничные движения и с какой отдачей ты это делаешь. ЭЛЕКТРОХИМИЯ — Ты его зачаровал. По-любасу в его мыслях тебя можно красиво разложить где-нибудь на столе, а за техничные движения вообще молчу. Обессиленный, на финальном аккорде ты просто валишься на спину, раскидывая руки в стороны и цепляясь взглядом за разноцветные блики, ползающие по стенам. Где-то там, под потолком, за вами следит человек-краб. — Это было просто вау, офицер! — подскакивает к тебе Андре. Пацана просто порвало от твоей крутости. — СУПЕР-МЕГА-ХАРКОРНЫЙ КОП! — Вопит главный тусовщик и бежит за пульт. СТОЙКОСТЬ — Заряд всё. Гарри протягивает руку. — Снимаю шляпу, — это звучит искренне настолько, что ты не можешь сдержать улыбку. Тебя рывком ставят на дрожащие от напряжения ноги, так, что они подкашиваются. Кажется, тут был специальный расчёт, чтобы полапать тебя за талию. ЭЛЕКТРОХИМИЯ — Прижмись сильнее и представь, сколько силы в этом теле. А теперь представь, как тебя прижимают к столу лицом вниз, как при аресте, хватают за волосы и хорошенечко дерут. На самом деле тебе искренне интересно, а что же будет, если ты применишь свою обычную провокацию ебливой сучки и начнёшь откровенно соблазнять лейтенанта дважды ефрейтора? ЭЛЕКТРОХИМИЯ — У тебя будет секс. Или не будет напарника. В конце концов, у тебя неестественно горят уши, благо, в темноте не видно, а то они как факел. У тебя кривые передние зубы, но тебе насрать, ты скалишь их миру, потому что по-настоящему счастлив. Гарри придерживает тебя, словно боится, что ты грохнешься в лужу от изнеможения, хотя сам запыхался не меньше. Холодный ветер побережья солёными брызгами кидается в лицо, отчего хочется зарыться в короткую куртку поглубже, однако это не портит картину. Гарри несильно притягивает тебя плотнее к себе. А ты… тебе так хорошо, по-человечески хорошо, что даже выёбываться не хочется, а просто позволять себя греть и слушать неумолкающее радио по имени Рафаэль Амброзиус Кусто. Уже у самой лачуги вы нерешительно останавливаетесь — как-то неловко стоять, как сладкая парочка, когда вы таковой не являетесь. — Ты невероятный, — наконец, заканчивает Гарри. Как точку ставит, мол, только так и никак иначе. — Если кто-то сомневался, покажите, я ему морду набью, — смущённо ворчишь в ответ, отворачиваясь. ЭЛЕКТРОХИМИЯ — Эй, эй, а где наша шлюшья сторона, которая сосёт за двадцать реалов? Что это за стесняшка из булочной? Ты понимаешь, что Гарри внимательно на тебя смотрит. Вы стоите очень близко друг к другу, *очень*. — Ким, — негромко зовёт он и ты вздрагиваешь, углубившийся в свои мысли, — как на счёт остаться у тебя? ЭЛЕКТРОХИМИЯ — Конечно да! Погодите. Нет. Под куртку задувает ледяной порыв ветра и пробегают мурашки от горячей ладони на боку. Ёжишься. Тебе вдруг становится противно — не этого ты ждал. ЛОГИКА — А что ты хотел? Твоя репутация шагает далеко впереди, полгорода о тебе знает как о легкодоступном копе, а в дальних районах даже не знают, что ты коп. ЭМПАТИЯ — Сложно сказать, что именно он имеет ввиду, то, о чём ты подумал, или всё-таки что-то другое. Сложно даже с уверенностью сказать, нравишься ты ему как человек или как очередной рабочий материал, который стоит исправить методом пряника. — Что, вы хотите перечпокнуться? Лучшая защита — нападение. У тебя срабатывает рефлекс, ничего с этим не поделаешь. Момент испорчен, ты криво скалишься ему в лицо, а самому противно от себя же. Гарри замирает на несколько секунд, явно сконфуженный такой подачей. ЭМПАТИЯ — Подожди, кажется, он действительно не то имел ввиду!.. Поздно, ты уже завёлся. ДРАМА — Не в Гаррьё дело, не в его словах, а в том, что сами вы искали причины завестись. Согласитесь, сударь, вы всего лишь искали причину избежать возможного продолжения. — Не думал, что вы и по мальчикам тоже. Хотя можно развернуть спиной — частенько так делают, чтоб в лицо не смотреть. Вы как любите: сверху или снизу? Он смотрит смущённо, неуверенно, глазами бегает по твоей фигуре и нервно сглатывает. ЭЛЕКТРОХИМИЯ — Вы оба определённо умеете отжигать, он явно не исключает и такого варианта, но, чёрт… Ты ломаешь потенциальный кайф. А тебе становится совсем грустно, ты разочарован, в первую очередь в своих наивных ожиданиях — допустил мысль, что кому-то такое чмо может понравиться, как человек. Всем нравится только твоё тело, Ким, как личность ты нахуй никому не сдался. За эти слова можно и отхватить. Честно, ты ожидаешь удара в челюсть, ну или в лучшем случае тебя сейчас матом обложат, назовут пидором и будут презирать до закрытия дела. Ты готов. Морально. Скалишься, панибратски закинув руки на шею детектива, почти обняв, а самому так мерзко от своих действий. — Чёрт, Ким, ты не так понял, — Гарри запускает вспотевшую пятерню в свои волосы. — Спокойной ночи, детектив. Напоследок ты оборачиваешься и посылаешь слащавый воздушный поцелуй, чтоб за закрытой дверью почувствовать себя опустошенным. *** В маленьком домике на сваях уютно, потрескивает обогреватель, внизу шелестит океан прибоем. Тебя окружает ти-ши-на. Давно такого не было. Ты привык к каким-то притонам, шумным клубам, мужчинам на одну ночь. Раньше ты вообще не был привязан к месту — каждый раз ночевал в новом месте, знаешь весь Ревашоль, особенно злачные места и несколько адресов получше; ночевал в катакомбах с бомжами на теплотрассах; в мусорках, на лавочках — особенно летом; потом в общежитии академии, и это было первое постоянное жильё, не считая детского приюта, из которого ты сбежал лет так в десять. Твоя выделенная государством однушка в самом паршивом районе практически непригодна для жизни, ты её не ценишь, потому что фактически никогда и не имел. Этот домик на краю земли — такой… спокойный. Впервые за долгие годы напряжения ты *расслабляешься*. Сейчас не надо спать чутко, чтобы не прирезал бухой сосед, не нужно взглядом искать пути отступления, хотя это уже на уровне рефлекса; не нужно пить и курить, чтобы хоть немного сбросить вечную тревогу. Наконец-то можно просто сесть и послушать *себя*, уставшего после танца. ЭМПАТИЯ — Мы всегда с тобой. Нет-нет, не голоса, которые как раз относятся к тревоге, а именно себя. Собрать раздробленное сознание воедино, понять, что же не так? СУМРАК — Настало время порефлексировать, а? Вспомни, от чего ты пытаешься сбежать и расплачься. Шум прибоя действует медитативно, а постель выглядит такой привлекательной после целого дня беготни, что ты с трепетным удовольствием заматываешься в холодные простыни — сразу же пробирает озноб, но ноги гудят так ужасно, что холодок можно и перетерпеть. Сейчас всё пройдёт. Это ощущение себя на краю мира, такого маленького, но наконец-то почти цельного, рождает ещё более странное чувство. ТРЕПЕТ — На улице снова дождь. Город умывается, сточными каналами уводя сажу с домов под землю. Где-то под лучами улиц, в ещё революционных катакомбах, прячась от сырости, копошатся крысы, дети и умирающие от туберколёза бомжи. На юго-западе от Мартинеза стоит деревушка в несколько домов, омываемая солёным ветром. Ещё дальше на запад — частокол заброшенного района и разрушенных зданий, ещё дальше — океан. Ты думаешь, что всё-таки умеешь наслаждаться искусством. Сама Ревашоль, сама её суть — искусство, созданное руками людей, о которых никто не помнит. Для тебя не свойственны рассуждения в таком ключе, но и покой тоже в новинку. СУМРАК — Ну? Придумал, над чем будешь плакать всю ночь? А надо? СУМРАК — Конечно! Подсказать? Ты лежишь один, на краю мира, одинокий и никому не нужный. Потому что своим поганым характером насолил всем, особенно обидел хорошего человека с полчаса назад. Если тебя смоет в океан, о тебе вспомнят на работе через неделю, только потому, что ты на неё не вышел. Беги, беги, от своего одиночества — по хуям или одноразово по рукам — может, и убежишь когда-нибудь. Ай. Вот почему ты предпочитаешь шумные места, хотя на экстраверта ты не очень-то и похож. Глушить гулкую пустоту внутри шумом чужого веселья, а собственные мысли глушить разрывом нейронных связей от наркоты — вот он, путь самурая. Без цели и смысла. Вечный бег. СУМРАК — Это *побег* от реальности, не путай. Жалкое зрелище. ЭМПАТИЯ — Ты не одинок. Гарри искренне за тебя переживает, иначе его бы не задевало твоё наплевательское отношение к себе. И твоё незрелое поведение относительно ваших отношений. Ваших — чего? ЭНЦИКЛОПЕДИЯ — Любое взаимодействие между людьми — романтическое ли, или дружеское — называется отношениями. Так, к сведению. ПОЛИЦЕЙСКАЯ ВОЛНА — Лейтенант дважды-ефрейтор одиноко идёт к шлюзу, полный мыслей о разыгравшейся перед ним сцене. ЭМПАТИЯ — Он пытается проанализировать, что именно сказал не так. Думает только о тебе. Винит себя за двусмысленную формулировку. Так, и что? ЭЛЕКТРОХИМИЯ — Ты тоже о нём думаешь, смекаешь? А, вот оно что. Да, думаешь. Этот человек действительно пытается проявить понимание и, чёрт возьми, у него получается! Это подкупает. Ты думаешь о нём постоянно, но не настолько, чтобы довериться. В конце концов, секрет ты ему не рассказал. И ещё много чего не расскажешь. Истинный параноик знает, что если что-то продолжительное время хорошо, значит, где-то тебе врут. Нет, ты не поведёшься на такой дешёвый трюк с доверием, у тебя вообще *очень большие* проблемы с доверием, хоть и избегаешь этих мыслей, всё же ты давно разобрался, что вызывает настоящий страх. Доверие, которое предали. Хватит уже, ты быстро учишься на ошибках. СУМРАК — И привязанность. Снова попользуют, а потом выкинут, а ты ж такой нежный, в истериках бьёшься. Ты обнимаешь себя руками, свернувшись калачиком под тонким одеялом — никак не получается согреться. Если ты замёрзнешь, умерев во сне, то тебе даже нравится такой вариант: это очень спокойное место, и нет надобности умирать как-то иначе. Только молчаливый, сонный покой. ЛОГИКА — Ну, при такой температуре ты не умрёшь, а вот пневмонию заработаешь. Накинь куртку. Интересно, а Гарри будет грустить? Фактически вы знакомы несколько дней, а ты уже… привязался? Слабак. Стоило кому-то проявить к тебе доброту и сострадание, как ты тут же… влюбился? О, начинается новая пластинка о старом — забудь. Гарри — бывший учитель, он умеет находить подход к сложным людям, не более. Ты для него не более чем непослушный ученик, подход к которому через проявление участия. В тебе просто видят потенциал, вот и всё, а учителям всегда больно смотреть, когда его тратят впустую. Ну и тело, вероятно, раз ты так им распоряжаешься. БОЛЕВОЙ ПОРОГ — Больно… Но ты готов умереть за детектива. Решительно так. Эта мысль появилась наряду с первыми, о пережитке эпохи диско — в случае опасности ты готов отдать жизнь за него, потому что он точно готов поступить точно так же. Вот это — наилучший исход, ведь так ты ещё и полезный окажешься, не то, что пойти на корм ракам или засветить своими больными мозгами толпе равнодушных зевак. Так ты двух зайцев сразу: и закончил всё наконец, и пиздец какой герой, дал возможность хорошему человеку дальше существовать. ЭМПАТИЯ — Гарри расстроится. Очень сильно. Он будет в ужасе, если ты об этом скажешь ещё хоть раз. ВНУШЕНИЕ — Понял? *Молчи*. АВТОРИТЕТ — Хочешь умереть, как герой? Так иди и умри! Только словами на ветер бросаешься. Ничего не можешь до конца довести, только позоришь звание лучшего в своём отделе. БОЛЕВОЙ ПОРОГ — Как же… голова трещит… СУМРАК — Помогите кто-нибудь ему — у него не хватает смелости самому это сделать! Твой пистолет в кобуре, на спинке стула, ждёт твоих нежных ручек. СИЛА ВОЛИ — Я же надеюсь ты не станешь их слушать? ЛОГИКА — Действительно, соберись уже… САМООБЛАДАНИЕ — У нас тут трещина. — Да заткнитесь, блять!.. — не выдержав гомона в голове, выкрикиваешь ты в пустоту. В висках стучит, руки трясутся, в уголках глаз мокро. Сухая темнота комнаты остаётся безмолвной. — Я сам решу, что мне делать! С каких это пор мои мысли мной командуют?! ЭНЦИКЛОПЕДИЯ — С тех самых, как ты начал употреблять. ВНУШЕНИЕ — Мы — наполнение твоей пустоты. КОНЦЕПТУАЛИЗАЦИЯ — Ты сам нас создал. Соткал из нитей своего одиночества, разбил на группы и роли, присвоил названия, дал своего рода имена. У твоего одиночества есть имена. СУМРАК — И мы теперь уже никогда не уйдём. Это звучит пугающе правдиво. Вот и ещё одна причина, почему ты так редко оказываешься в тишине — это невыносимо. Дрожащими руками шаришь в кармане и находишь зажигалку с пачкой сигарет. Ты мысленно условился, что для жёсткого самоконтроля будет достаточно одной в день, но сейчас хочется чего-то покрепче — вот она, ломка. И всё это ради чего? Ради *кого*? Временного напарника, который *ко всем* такой же располагающий, как и к тебе, и который просто сказал, что наркотики — это плохо? Ты со всей злобой впечатываешь кулак в стену — о, завтра она опухнет. Костяшки сразу засаднили, отрезвляя. ГРУБАЯ СИЛА — Никаких соплей, только хардкор! ЭЛЕКТРОХИМИЯ — Во внутреннем кармане лежат таблеточки — они тоже своего рода лекарства. Скушай колёсико и мир станет менее невыносим. Ты так и делаешь, параллельно вытаскивая ещё сигарету. Одна в день — какой вздор. *** — Ким? — Гарри находит тебя нервно раскачивающимся на ступенях под навесом. Глаза у тебя красные, под глазами — серые мешки, ногти грызёшь не просто так, да и плечо дёргается слишком явно. Ты весь взвинченный и это заметно. — Что случилось? Почему ты сорвался? Это из-за вчерашнего? — Знаете что, детектив? Идите-ка нахуй со своей заботой. Найдите другую игрушку, ну или собачку подберите — что там проще будет воспитывать? — чтобы заботиться. Давайте закроем уже это сраное дело и забудем друг о друге, окей? Ты поднимаешься, хоть тебя и качнуло от ещё действующих веществ и бессонной ночи; выкидываешь окурок и с мрачной решимостью смотришь на напарника. В глазах застыл лёд. Тот отшатнулся. — Ким… — он не может поверить в правдивость такой резкой смены отношения к нему, как ножом по сердцу. У наркоманов эмоциональные качели явление частое, но ты не употребляешь ничего настолько меняющего личность, это просто нервная система не вывозит. — Ким, что стряслось? Я вчера неправильно выразился, ты даже договорить мне не дал… — оправдывается Гарри и это правда. — Мне жаль, что так получилось, я просто хотел предложить задержаться ещё на какое-то время ради хорошего вечера… — Мне не нужна ваша жалость, я сам могу позаботиться о себе, всю жизнь этим занимаюсь. А вам не нужен такой потерянный напарник. Ни как коллега, ни как друг, ни как… — ты вовремя осёкся. — Я всё равно сделаю так, как хочу, и никто мне не помешает, поэтому рекомендую даже не тратить на меня время. У нас много дел. Идём. Что-то в холодном весеннем утре ощущается тревожное, застывшее в ожидании. Ты идёшь впереди, стараешься идти ровно, по прямой, чтоб не шатало, как зомби, морозный ветер немного бодрит. Стараешься не оборачиваться на детектива. Несмотря на общее состояние, сегодня вдруг всё приобрело какие-то понятные, чёткие черты — ты придумал себе что-то чуть большее, чем просто хорошие рабочие отношения, поверил в них и начал накручивать. Даже если это действительно так и Гарри хочет сблизиться, лучше самому разорвать эту якобы связь в зародыше, чем потом страдать от отказа или наоборот — последствий согласия. У тебя беда с привязанностью, Ким, обратись к психиатру. Гарри следует молча и это нехорошо. Ты чувствуешь на спине прожигающий внимательный взгляд, отчего шагаешь быстрее. ВНУШЕНИЕ — Снова сбегаешь. Ты волочишь ноги, периодически цепляясь ими друг за друга — заряда бодрости хватило максимум минут на двадцать, да и решимости в своих действиях тоже. Теперь ты подавленный и уставший, глаза режет от солнца, нихуя не видишь, возможно даже не соображаешь. Все мысли занимает Гарри и методы с ним поскорее распрощаться. Проще всего по-старинке: устроить скандал, посраться так, чтоб тебя прокляли до седьмого колена, и тогда наверняка он не захочет вспоминать, что где-то на улицах Ревашоля шатается коп на пол-ставки. Когда на площади видна толпа людей, вы понимаете, что началось. Точка невозврата. Начало конца или каких-то перемен — неважно — сегодня разделяет историю тлеющего недовольства народа на до и после. — Нам нужно вмешаться, — тихо говоришь ты. Как бы там ни было, всё-таки работу ты всегда выполняешь хорошо, в любом своём состоянии. В сущности, работа — это всё, что тебя ещё держит на этом свете. — Согласен. Будь осторожен, Ким. ЭМПАТИЯ — «Я переживаю за тебя даже больше, чем за себя» Ты киваешь и выбегаешь первым между парнями Харди и наёмниками. Стоя на линии огня, мозг соображает как никогда быстро — тебе вообще кажется, что время замедлилось. Время ведь концепция субъективная, верно? Вообще, ты не знаешь, как можно решить здесь всё мирным путём, это невозможно при данном раскладе — солдаты на то и солдаты, что пришли *убивать*. Им не нужны переговоры. Это месть. Казнь. Косишься на Гарри: ПОЛИЦЕЙСКАЯ ВОЛНА — Двое на площади между двух вооруженных группировок. Старший по званию Дюбуа уже наметил себе приоритетную цель — глава антистатичников, тот, кто в отсутствие их повешенного капитана, командует отрядом. КОНЦЕПТУАЛИЗАЦИЯ — Если лишить гидру головы, это даст фору в несколько секунд, пока не вырастет новая. Зоркий глаз следит за тобой сквозь щели в броне. Ты оборачиваешься к неподвижному, а оттого практически незаметному третьему — стрелку, закованному в броню от и до. У него нет уязвимых мест. Кроме разрезов для глаз в шлеме. Очень важно подгадать момент. Аргументы твои о пьянстве участников слабые, они не верят, что стрелял снайпер, ещё немного болтавни и… И Садовница падает на землю. В твоей чугунной голове звук выстрела звучит эхом дольше, чем должен был; краем глаза видишь, как девчонку оттаскивают за спины парней. Злость вскипает в венах так стремительно, что тебе это даже нравится — разгон от милой сучки до бешеного волкодава полторы секунды. У тебя есть два патрона, два выстрела, три цели и шансы 50/50. Шестым чувством знаешь, что Гарри следит за тобой, готовый подстраховать в любой момент. Отлично. Дальше ждать бессмысленно, пока ещё кого-нибудь убьют. Ты резво вскидываешь вспотевшую руку — она почти не дрожит — и целишься в эту щель между керамических пластин. — Господи, помоги мне… «Ты же помогаешь убогим, так помоги же мне». Выстрел. Время замедляется, сужается до точки, в которой можно успеть рассмотреть всё, словно ты остановил кадр в фильме. Не будь ты таким упёртым материалистом, предположил бы, что имеешь суперспособности. Руд валится на спину, издавая нечеловеческие звуки; направленная на *Гарри* винтовка отлетает подобно сухой ветке. Параллельно с этим звучат ещё два выстрела: Кортенар в падении успел нажать на спусковой крючок, но не успел прицелиться, поэтому промахнулся. Промахнулся по *тебе*. Через звон в ушах слышен чей-то крик — кто кричал?! Оборачиваешься — Гарри на месте, уже целится в Де Поль. Ты замечаешь, что Кортенар ещё жив, если его не убрать сейчас, потом может быть поздно, как вдруг… боль. Прошивает бедро жгучим клеймом на теле. БОЛЕВОЙ ПОРОГ- Это невыносимо… САМООБЛАДАНИЕ — Но ты привык всю свою боль держать в себе. Поэтому ты не кричишь. Ты издаёшь что-то вроде задушенного хрипа и валишься набок — вид стремительно покидающей твоё тело крови должен пугать, чем завораживать, но эту секундную поэтику прерывает ещё один выстрел — пуля свистит буквально у твоего уха. Не ты решил добить Кортенара, а он тебя. В стволе последняя пуля. Мысленно подкидываешь игральные кости, что таскаешь в кармане. Удивительно, удачливый засранец — две шестёрки. Судьба тебя определённо любит. Ты не видишь, как попал, потому что держащая тело рука подкашивается и ты с размаху бьёшься головой о плитку. Тьма буквально сжирает твоё сознание. Наконец-то боль закончилась. *** ЛИМБИЧЕСКАЯ СИСТЕМА — Ты так хотел умереть, что вселенная исполнила твои желания в лучшем виде. Умереть, защищая людей, порядок, который ты сам так-то не поддерживаешь, защищая Гарри. Прекрасно исполнено. ДРЕВНИЙ РЕПТИЛЬНЫЙ МОЗГ — Твоё нутро горит и плачет. Он должен уже выйти в дверь, но он никак не двигается! Ха! Сколько упрямства. Разве не этого ты хотел? Просил? Звал? Если вернёшься, тебя там ждёт только боль и разочарование. ЛИМБИЧЕСКАЯ СИСТЕМА — Посмотри, он не уверен. Ему *страшно*. Малыш, *страх* — это понятие *живых*. Ты хочешь продолжать бояться? Сознание, так-то, не может себе представить *ничего*… лучше бояться и чувствовать, чем прикоснуться к этому *ничего*. Ты слишком материалист, чтобы оперировать такими абстрактными понятиями. ДРЕВНИЙ РЕПТИЛЬНЫЙ МОЗГ — Ему хочется продолжать страдать… Нести жалкое существование вместо того, чтобы стать всем и ничем одновременно. Возможно, мы в тебе ошибались. Открывай глаза, вдыхай воздух в испорченные лёгкие, почувствуй *боль* каждой клеточкой. Живи. *** Сначала тебе приятна тяжесть на своём плече, а потом тебе снится, как эти добрые и сильные руки ломают твою цыплячью шею. Ты параноик — пришлось им стать — ты знаешь, что в доброте нужно искать подвох, и страшнее всего, когда ты его не находишь. Страшнее всего *ожидание* конца, а не сам конец. Это значит, что ты чего-то не понимаешь, надо копать глубже, искать тщательнее, потому что тебя уже насквозь видят и могут делать всё, что захочется, а тебе крыть нечем. Сам виноват, раз не догадался раньше, хреновый коп, значит — вот о чём будешь думать, когда тебя будут душить. Почему-то многим нравится твоё тело, и иногда в мыслях мелькает, как тебя будут ебать и в процессе душить. Почему-то многим хочется причинить тебе боль и портить твоё тело — то ли из ревности, то ли из ненависти. От доброты к ненависти недалеко. Ты не замечаешь ненависти в Гарри, поэтому ищешь её в чём-то другом — в его шутках, в его взгляде, поведении — не находишь и снова по кругу, а замечаешь только тепло и ласку. Это… сцена не из твоего кино. К тебе были добры по-настоящему, не прибедняйся, просто сам-то ты специально ищешь мудаков. Чтобы не привязываться, чтобы не было даже повода ответить взаимностью, чтобы не чувствовать себя в безопасности, потому что стоит расслабиться, так сразу нож в спину. Тем не менее, тебе постоянно снится, как эти добрые и сильные руки душат тебя, ломая шею. Агония удушья — самая страшная смерть. Ты дёргаешься от пробуждения, кажется, захлёбываясь в слезах — они затекли в уши, промочили виски и подушку. Первое ощущение после боли — страх. Ты дезориентирован, напуган, ранен, лишён своего панциря из спеси и крутизны, сейчас ты наружу своим мягким нутром, беззащитный и совершенно жалкий. Тебе даже страшно представить, где себя обнаружишь — где-нибудь на койке в своём участке, потому что на врачей платных у тебя нет страховки. Один, в холодном кабинете, где штатный врач ушёл домой по окончанию смены, и единственный, на что ты можешь рассчитывать — не сдохнуть до прихода штатного врача завтра. Но ничего. Ты привык. Сейчас можно себя пожалеть, а потом явиться ко всем с ещё более невыносимым характером. Всегда так работает. Но ты чувствуешь широкую, горячую ладонь у себя на лбу. Как из сна. — Для тяжело раненного ты слишком буйный, — устало замечает Гарри. — Я вас нахуй послал? — Ты это и раньше делал, — он невесело усмехается, сомневаясь, нужно ли продолжать. — Все эти три дня ты бредил. Кого-то звал, — *кого-то*, ага, как же… — Вырывался так, будто от этого зависит жизнь. — А вы меня держали? — Одеяло. Одеяло тебя держало, Ким. Повисает пауза. Гарри выглядит уставшим и осунувшимся, все эти три дня он практически не спал и следил за твоим состоянием. Ты точно знаешь, что никто другой не стал бы за тобой ухаживать, да и некому, в общем-то. — Как себя чувствуешь? — Как пропущенный через мясорубку. — Уже лучше. — А раньше что я говорил? — тебе почему-то не хочется прекращать этот ненавязчивый диалог. Он успокаивает. — Что ты выходишь за дверь. — Чепуха какая-то… — Вот я о том же. Вы снова молчите. Тебя немного мутит, все вещества уже улетучились из крови, ломку тоже ты особо не помнишь, и чувствуешь себя изрядно вытраханным жизнью, зато как будто чище. Спокойнее. Но вдруг вспоминаешь. — Что… там произошло? Сколько жертв? — почему-то внутри всё холодеет. За эти годы ты повидал немало смертей, но привыкнуть к этому почти невозможно, если в душе остаётся хоть капля человечности. — Садовница умерла. Глен тоже. Наёмники мертвы все. Кстати, спасибо, ты отлично стреляешь. Выстрел из винтовки разнёс бы мне голову, как арбуз, — Гарри опускает глаза — ему тоже тяжело на сердце. — Та девчонка меня безумно раздражала, но она была хороша в своём деле, — вздыхаешь ты. — К тому же, она была ещё ребёнком… Есть закурить? — Только мои, — Гарри достаёт пачку обычной Астры, подкуривает одну и, как при первой встрече ты проверял его личные границы, так и сейчас он протягивает к твоим губам руку с зажатой между двух пальцев папиросой. — Так проще, — пожимает плечами он. Так… невинно и просто. ЭЛЕКТРОХИМИЯ — Кхм. знаешь, это ведь форма непрямого поцелуя. Два раза он так делает уже. Этот мужичок явно шарит. Не притворяйся, что не понимаешь намёков. ЭМПАТИЯ — Он за тебя переживает во всех смыслах. Не только как за напарника, но не знает, как ты отреагируешь на прямой текст. Возможно, он бы хотел открыться чуть больше и объясниться тогда, после танцев, но ты отреагировал неадекватно, поэтому сейчас он осторожен. ЭЛЕКТРОХИМИЯ — Он *хочет* тебя, не тормози! Скажи прямо первым, не будь ссыклом! Ты ведь ощущаешь влечение не меньше, не только физическое. Это тоже форма зависимости, знаешь ли. ЛОГИКА — В том-то и дело, в том-то и дело… Тебе сейчас так спокойно, что не хочется портить момент выяснениями. Ты просто обхватываешь фильтр губами и жадно затягиваешься, откинувшись на подушки. Облако дыма в потолок навевает мысли об улетевшей душе, которую чуть богу не отдал раньше времени. — Спасибо. Сейчас ты чувствуешь себя по-настоящему новым человеком. Побывав на волосок от смерти ты вдруг понял, что умирать совсем не хочешь. Точнее… Рядом с Гарри тебе расхотелось умирать. Он делал тебе искреннии комплименты, отчитывал за ребяческую и абсолютно опасную хрень, вроде прыжка с крыши с разбега; кормил, накидывал плащ на плечи, чтобы ты не промок насквозь… Разве это не признаки простого человеческого внимания? СИЛА ВОЛИ — Как мало тебе надо… ЭЛЕКТРОХИМИЯ — А сейчас что было, а? Дважды! Простое человеческое внимание не заходит в такие откровенные действия, если оно простое. — Нам пора, — непривычно тихо для себя говоришь вместе с попыткой подняться по привычке, и, надо сказать, это была плохая идея — от бедра прямо в мозг простреливает адской болью, отчего вместо решительного рывка ты переворачиваешься на живот и просто нелепо сползаешь с дивана. Внезапно Гарри подхватывает тебя за подмышки и — чёрт возьми! — легко ставит на ноги. Настолько легко, будто ты реально ничего не весишь. В голове возникла картинка, как он подхватывает твою бессознательную тушку и несёт в гостиницу. ЭЛЕКТРОХИМИЯ — Чтобы раздеть и… ЛОГИКА — Вынуть пулю. — Сейчас тихо, все разбежались от греха подальше, забастовок нет. Площадь пуста. Затишье перед бурей, — Гарри дышит тебе в затылок, отчего волосы там встают дыбом. — Спешить не обязательно. Может, лучше ещё полежать? Выглядишь неважно. — Как я уже сказал раньше — я хочу поскорее закрыть это дело, — слова даются с трудом — очень-очень больно. Ты бы не отказался от костыля или хотя бы трости. Поддерживающие руки вдруг исчезают из-за чего ты чуть не падаешь. ЭМПАТИЯ — Он надеялся, что ты не всерьёз. — Пока ты был в отключке, я почитал твои записи, — тихо, сомневаясь, нужно ли это говорить, всё же признаётся вдруг Гарри. И тут же машет руками. — Но ты не подумай! Блокнот сам упал и раскрылся, а я ж детектив… прости. Я честно хотел понять, делал ли ты какие-то записи по делу, чтобы сверить данные. Ну, знаешь, чтобы времени зря не терять… — сконфуженно оправдывается он. Ты прикрываешь глаза — позорище. Тот блокнот — сплошное позорище. Там ты пишешь всё подряд, реже свои мысли, но вот как раз последняя запись из этих самых, которые начинаются плаксиво вроде «дорогой дневник…» проблема в том, что ты плохо помнишь *что* там писал, потому что был на нервах и под… чем-то. Хотя нетрудно догадаться, сложив два плюс два. — И? — тебе почему-то страшно слушать дальше. Ты упрямо смотришь в сторону, в панорамное окно, где в мир приходит весна. — Я убедился в своих догадках на счёт тебя. В твоей мотивации, — он делает маленький шаг навстречу, снова почти вплотную — чтобы не сбежал, как в прошлый раз, чтобы быть уверенным, что слова до тебя дойдут. — В твоих перепадах настроения, агрессии и… в общем, я принял решение. В блокноте ты писал, что, кажется, произошло чудовищное: ты влюбился в проявление внимания, отличного от привычного. Ты признавался, что нуждаешься в любви, как и все обыкновенные люди. Писал, что понимаешь ненадёжность выстроенной защиты перед обезоруживающей открытостью — потому что не перед чем защищаться, это не работает. Твоя привычная модель поведения банально не работает на близком расстоянии, нужно что-то другое, но другое, значит принять себя, простить себя, полюбить себя, а значит, проще просто не пускать слишком близко посторонних. Однажды это уже чуть не зашло слишком далеко. Достаточно. У тебя остались силы только на путь наименьшего сопротивления. Ты устал бороться, ты не хочешь снова и снова ковыряться в душевной ране, пусть это и очередная капризная выходка пятилетки в твоём мозгу. Твоего внутреннего ребёнка, которому не дали любви и счастья, которому пришлось сразу повзрослеть, но который всё равно остро нуждается во внимании. В сердце — та самая двухмиллиметровая дыра в реальности, которой ты всегда скармливал случайных людей, отталкивал близких, иначе она бы сожрала и их. Они бы исчезли, как исчезают целые изолы под натиском Серости. Ты сам не способен на любовь, ты не знаешь, что это такое и как её проявлять, твоя боль почти абсолютна, потому что ты сам как будто точка под крышей церкви, та самая воронка, в которую, что не кинь — она поглотит звук, свет, и продолжит существовать, разрушая всё вокруг своим присутствием. СУМРАК — Пс-с, Гарри принял решение. — Ким, — он серьёзно смотрит тебе в глаза, отчего аж в горле пересыхает. Он хочет убедиться, что все слова до тебя дойдут. Тебе же оторваться от созерцания окна страшно настолько, что пошевелиться не получается. — Да, мы были знакомы раньше. Охуеть. Вот это поворот. Ты прямо-таки столбенеешь от этой новости — заебись, то есть, ему не впервой наблюдать тебя таким? Интересно, при каких обстоятельствах вы познакомились? Ну, естественно, что в баре, просто… просто ты принципиально не пьёшь. Не потому, что это бы тебя добило, а потому, что алкоголь влияет на мозг вообще непредсказуемым образом, а внахлёст к выжранным веществам… Если Гарри тебя тогда напоил, ты мог натворить что угодно. Возможно, поэтому к тебе такое снисходительное отношение? Всю дичь ты уже просто успел показать? И… ему нормально? — Тогда, при первой встрече, ты показался мне… — он подбирает слова, — отчаявшимся. Честно, если бы я знал, что на тебя так пагубно алкоголь влияет, то не предлагал бы, но ты зато был искренним. — И что я наговорил? — сглатываешь на сухую — как-то не очень хочется знать продолжение. В том состоянии ты мог вообще всё как на духу выложить. В разведку бы тебя не взяли. — О, ты жаловался, — улыбнулся Гарри, и это тоже не было насмешкой. Скорее… тёплое воспоминание? — Жаловался, как устал, как хотел бы попробовать ту самую «любовь». Не пойми меня неправильно, я не воспользовался твоим состоянием — я правда ничего не делал — я просто спросил: «А готов ли ты? Что ты под этим подразумеваешь?» А ты ответил, что это уважение. Принятие. Сочувствие. Любовь — это мощное оружие, которым можно уничтожать, и знание, что вы никогда этого не сделаете. Это доверие. Ради любви ты бы даже изменился. А потом рассмеялся и предложил пососаться. — А ты? — голос хриплый, не слушается. — Я же сказал — ничего не было. Вообще. Ты жаловался на жестокость, как с тобой обращались… так обыденно говорил о насилии, что в какой-то момент мне стало и правда страшно. Я бы столько не выдержал, честно. Ты говорил, что пошёл в РГМ по двум причинам: чтобы иметь хоть какую-то защиту и чтобы хоть как-то изменить ситуацию с этим самым насилием в отношении других. Но система подвела. Люди в системе тебя подвели. — Гарри внимательно следит, чтобы ты слушал. Это важно. Ты слушаешь. — Ты говорил и говорил, о мире, людях, истории, РГМ, любви и ненависти, как сильно устал от жизни и что из-за этого себя за человека не считаешь. КОНЦЕПТУАЛИЗАЦИЯ — Распластавшись по барной стойке, в духоте полуподвала сидит едва ли офицер полиции, и изливает душу очередному незнакомому мужчине. Ты так делаешь не первый раз, но тебя угостили выпивкой, а от любой выпивки уносит очень быстро. Халява, мать её, нельзя отказываться. Изначально не планировалось таких откровений, однако в пьяном состоянии ты удивительно покорный. Достаточно спросить секрет — и ты его расскажешь. Тобой всего лишь поинтересовались, даже пользоваться не стали, а тебя несёт, ты пытаешься успеть выговориться раньше, чем собеседнику это надоест; в чужом взгляде, в этом интересе к твоим мыслям ты разглядел искру той самой человечности, о которой распинался с полчаса. И хочется успеть ей напиться, пусть это будет очередная иллюзия. — А я смотрел на тебя, — Гарри делает ещё шажок, буквально на сантиметр, осторожно прижимаясь, заставляя наконец испуганно посмотреть себе в глаза, — и думал, что ты — единственный *человек* в той забегаловке. Вот оно что. Он посадил у тебя в лёгких зерно надежды, которое начало прорастать, стоило вам встретиться. Вот, что так отреагировало на него в твоём полумёртвом естестве. Вот, почему тебя так тоскливо тянет к нему — он просто поступил благородно по отношению к жалкому наркоману. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ — У народов Соли и Самары есть красивая несуществующая болезнь — ханахаки. Не те выдумки, что ты сочинял для расиста. По легенде, у безответно влюбленных в лёгких вырастают цветы, олицетворяющие того человека, к которому есть чувства. Если им не отвечают взаимностью, они умирают, задохнувшись лепестками, а цветы пробивают путь наружу сквозь грудную клетку. КОНЦЕПТУАЛИЗАЦИЯ — К свету, прочь из потухших лёгких. СУМРАК — Твои давно уже колет изнутри. Пора? Будет ли это синяя незабудка? — Спасибо, конечно, что слушали мои бредни, офицер, — ты стараешься говорить ровно, чтобы голос не дрожал, — но ближе к делу. Что вы хотите сказать? Гарри боится спугнуть, он кожей чувствует твоё напряжение, как, несмотря на боль в ноге, ты вытянулся в струнку, подсознательно стараясь выглядеть уверенней. Эта стойка со скрещенными за спиной руками выдаёт просто верх самоконтроля. Его руки у тебя на талии. — Ким, ты правда готов меняться ради любви? — Посмотрите на меня, офицер, — фыркаешь ты, — разве мне можно доверять? — Абсолютно. — Тогда не говорите, что я вас не предупреждал. Вообще-то, эта фраза рассчитана на всех остальных. Тех, на кого тебе и правда насрать. Но не для Гарри. Поэтому ты уточняешь: — Вы это спросили только потому, что я якобы готов бросить? Чтобы это было *во благо*? — ты щуришься, переходя практически в шипение. — Кажется, я уже говорил найти другую игрушку. Когда ты в адеквате, с тобой, кажется, спорить ещё сложнее, и, чёрт возьми, Гарри это нравится. Не зря он Человеческая Открывашка. ВНУШЕНИЕ — Ему нравятся сложные личности — это вопрос компетенции, как детектива, и проверка своих способностей, как человека любопытного. Ты прав, это игра, но гораздо интереснее играться по жизни, чем нести её крестом на горбу, не находишь? Частично ты придерживаешься этой мысли. Разделяешь её. Гарри именно тот, кто знает границу давления, чтобы добиться своего, но не сломать окончательно. ЭЛЕКТРОХИМИЯ — Он идеально тебе подходит — вы как манипулятор и мазохист. Эй-эй, почему это ты мазохист? ЭМПАТИЯ — Моральный мазохист. Ладно. Отрицать очевидное нет смысла. Игра… Смотришь внимательно на Гарри — он не играет. Ни перед тобой, ни тобой самим. Он играет в своей жизни — не роли, нет, он как раз играет в саму жизнь. ЛОГИКА — Звучит странно, но это наиболее точное определение. — Я это спросил, потому что, кажется, тоже влюбился. Вот так просто, в лоб. Гарри нервничает, потому что понимает — это звучит сухо и неискренне, *недостаточно* весомо, чтобы ты поверил. — Ким. Ким, я говорю правду, чёрт, мы знакомы от силы неделю, однако меня всё не отпускают твои слова тогда, в баре. Про усталость. Разве тебе нравится то, во что ты превратился? — На счёт моралей я тоже упоминал, — упрямо чеканишь ты, — можете засунуть их себе в жопу и прокрутить. Почему это безнадёжный пройдоха так врезался вам в голову? Как лёгкая добыча? Неужели вокруг такой дефицит нормальных партнёров? — Да я в тебе человека увидел. Ты что, думаешь, только ты один терял что-то в этой жизни? — усмешка Гарри вдруг становится пугающе жестокой. — Меня бросила жена шесть лет назад. Сделала аборт и ушла, до сих пор во снах слышу этот стук колёсиков её чемодана по брусчатке. Я едва не спился. О, она была для меня всем, Долорес Деи во плоти. Души в ней не чаял. Я стал такой мразью, что лучшего друга загнал в клиническую депрессию, который пытался мне помочь, и теперь он до сих пор меня ненавидит. Все в участке стараются лишний раз не вспоминать те времена, когда я пил — даже вынужденный отпуск усугубил ситуацию и пришлось терпеть меня на работе, потому что там хотя бы я был занят чем-то. Но заебал коллег я знатно. Причём, не только своих. Позвони в соседний участок и скажи волшебное слово «Гарри Дюбуа» и на том конце с ужасом ответят «О нет, опять?» Как можно заметить, сводить с ума людей я умею, и, если бы хотел манипулировать, делал бы это менее очевидно. Вы молчите. Тёмная сторона такого, казалось бы, простодушного человека заставляет что-то внутри неприятно содрогаться — это опаснее твоих эмоциональных заёбов. — Я вам не верю, офицер, — цедишь сквозь зубы. — Значит, любишь всё-таки пожестче, да? — вдруг зло хмыкает Гарри. Ты не успеваешь как следует возмутиться — он наклоняется и целует. Незамысловато, просто, с напором, но нежно, прижимаясь губами к губам, лишь чтобы подкрепить свои слова. Добить аргументом, так сказать. Гарри не менее напуган ситуацией, чем ты сам, только решил не сбегать от своих чувств. Твоих откровений блокноту для него хватило для сопоставления текста с твоим поведением — он же сыщик как-никак. Он легонько гладит тебя большим пальцем по щеке в успокаивающем жесте, как котёнка. ЛОГИКА — Считать тебя вообще-то нетрудно, достаточно наблюдать с долей терпения. Внутри колотится сердце, руки начинают дрожать. От такой заботливой искренности щемит в груди; отчаянно хочется ответить, но ты медленно отстраняешься. Ты не знаешь, как реагировать правильно — это опять не твоё кино, не твоя роль, не твоя сцена, это опять что-то настолько глубокое, сокровенное, на что невозможно легкомысленно отмахнуться, как ты делаешь всегда, сбегая от серьезных разговоров. Это не похоже на привычный сценарий «дежурного» поцелуя и от этого хуже вдвойне. ТРЕПЕТ — На западе залива Мартинеза громко трещит лёд, крошась под натиском волны. Дрожь пробегает вдоль позвоночника. Ты виновато, словно сквозь боль, совершенно неуместно улыбаешься — нет, детектив, так только хуже. Нам обоим. Я — результат сознательной деградации, недостаточно чистый, чтобы принимать такие светлые чувства. Не совершайте ошибки, детектив, не давайте мне их в руки, я точно упущу песком сквозь пальцы. Вы, детектив — найдите менее безнадёжного пройдоху. Видеть хорошее в людях не всегда преимущество, доверять им, когда они сотню раз не сдерживали слово — либо глупость, либо самоубийство. — Нам нужно идти, — хрипло говоришь ты и ковыляешь к выходу. *** Ещё на подходе к деревне тебе кажется, что лечь в грязь и пролежать там до следующей весны не такая уж и хреновая идея. Ну, либо пока не растащат насекомые с чайками. Или пока не прорастут незабудки. СТОЙКОСТЬ — Твоё состояние прямо-таки ужасное. Всё тело болит, ломит каждую его клеточку, в голове вата набита, во рту как будто коты нассали, а шкала выносливости закончилась минут пятнадцать назад. Плюс адски болит нога. Поверх повязки снова выступило бордовое пятно. Гарри обеспокоенно поглядывает на твоё бескровное лицо. Как ты героически тащишься навстречу приключениям. ЛОГИКА — Скорее, из чистого упрямства. Твой вид бледной поганки пугает даже рыбачку. Нельзя сказать, что ранение это не повод похвастаться, однако даже на это едва хватает сил. Ты просто устало улыбаешься Лилльен и просишь одолжить лодку. — Не утоните, офицер, — она с сомнением окидывает тебя обеспокоенным взглядом. — Хватит нам тут утопленников. — Я присмотрю, — салютует ей Гарри, подмигивая. Ты замираешь. Это просто унизительно. Просто публичное унижение — он это специально, да? Чтобы добить? Или это месть? ЭМПАТИЯ — Не нагнетай, это искренняя тревога с их стороны. — Давайте лейтенант РГМ сам о себе позаботится, окей? — неожиданно холодно говоришь ты. Так, что сам пугаешься своему отстранённому голосу. «Утопится по собственной воле, например», — продолжаешь мысль про себя. — Не подумайте, я ни в коем случае не сомневаюсь в вас! — восприняв на свой счёт, тут же тушуется девушка. А Гарри вот молчит. — Ничего, я тоже не сомневаюсь, — ты ободряюще улыбаешься ей — выглядит жутковатым спазмом боли. На волнах начинает укачивать — чёрт бы побрал этот желудок!.. Ты, считай, не ел несколько дней, тебе даже блевать нечем, а силы ты израсходовал под ноль прогулкой по побережью. СУМРАК — Хуёво, как же хуёво… Опусти голову в воду, освежись хоть немного, может, полегчает. Правда?.. Ты смотришь на искажённое рябью осунувшееся лицо, где в глазах едва тлеет огонёк жизни. Может, и правда стоит освежиться?.. В последний момент тебя хватают за шкирку и буквально втаскивают обратно в опасно пошатнувшуюся лодку — чуть щучкой не нырнул вперёд, вот как сидел прямо, так чуть и не ушёл под воду. КОНЦЕПТУАЛИЗАЦИЯ — Уйти на корм рыбам звучит… концептуально. Несмотря на холод прибрежных вод, на определённой глубине водятся крабы и донные рыбы — главные падальщики морей. От тебя бы остался только скелет. Тебя вдруг хватают за плечи, как тогда, в первый день знакомства, и хорошенько встряхивают, со злостью так, аж очки съехали. Кажется, ты по-настоящему уже достал кое-кого. — Отпустите, — получается с тупым смешком, — говно не тонет. — Лейтенант Кицураги, — сурово обращается Гарри — о, да, ты *реально* его достал. Может хотя бы сейчас он поймёт всю безнадёжность ситуации и наконец-то позволит тебе стать полезным хоть кому-то? Ты поднимаешь на него глаза и в них с каждой секундой как будто что-то гаснет. Реальность действует на нервы разрушительнее веществ. — Ким. — его голос смягчается. Он всё ещё тебя держит, прижимая, практически положив на себя, что ты наглеешь и просто позволяешь себе висеть на нём. — Ким, ещё не поздно вернуться. — Я не хочу быть полицейским, — где тот мощный голос, который разорвал сонную атмосферу «Танцев»? Что это за умирающий лебедь? Ты не хочешь просто *быть*. — Но я перестану им быть, когда мы закончим грёбанное дело. — Тогда, пожалуйста, соберись. Приходится кивнуть, но ты больше не можешь. Ты исчерпал лимит без остатка. На тебя больше не действуют спиды, никотин, даже обезболивающее перестало действовать; ты — сплошная рана, у тебя больше нет сил бороться как с окружающей средой, так и с самим собой. Ты проиграл. В который раз уже. СУМРАК — Сраный неудачник. На подъёме в руины форта в какой-то момент ты спотыкаешься, при падении больно ударившись ещё и коленкой в придачу. Нет, это последняя капля. Самообладание трещит по швам; ты садишься на холодный бетон, хлопаешь по привычке по карманам — закурить бы. Гарри исчез из поля зрения, даже не слышно, вокруг только тростник шелестит. СУМРАК — Он не вернётся. Сейчас сядет на лодку и уплывёт на большую землю, скажет по рации, что вы разделились, а потом вы потерялись. Ты всплывёшь примерно на третий день. Он всего лишь даёт шанс разобраться по-своему, чтобы не быть ни свидетелем, ни напарником такого ничтожества. Перед глазами всё плывёт из-за слёз — не выплакал ещё, поди — и качается вместе с тростником. Ты позволяешь им просто течь. Тебе стремительно становится максимально насрать на всё вообще, чуть раньше ты бы даже драматично удивился, когда Гарри всё-таки возвращается откуда-то сверху, но сейчас… тебе будет всё равно, если он пнёт тебя вниз по ступенькам. — Ким… — он звучит напряжённо. Точно себя ругает, что повёлся на твою мнимую уверенность и теперь вы на острове, а ты продолжаешь медленно умирать. — Там внутри есть помещение с кроватью, тебе нужно отдохнуть. Я посторожу вход. Ким? Ты только рассеянно киваешь. Доползти бы… Сколько раз эти руки тебя носили? Сколько времени своей жизни этот человек потратил на тебя? Ты валишься в отсыревшую постель мешком и уже там чувствуешь горячую ладонь на лбу. Тебя настолько нет, что ты везде. ЛИМБИЧЕСКАЯ СИСТЕМА — Я подарю тебе последний сон, мальчик мой. *** Последний? В смысле, ты больше не проснёшься? Ты смотришь на мутное отражение в луже: кругом дождь, ты стоишь на пороге давно закрытого приюта, и не знаешь, куда идти. ДРЕВНИЙ РЕПТИЛЬНЫЙ МОЗГ — Последний сон, как предвестник больших перемен. Здесь мы защищаем тебя от реальности как можем, но это не может продолжаться вечно. Однажды тебе придётся с ней столкнуться, и худшее, что происходит, когда иллюзии рушатся — это реальность, к которой ты не готов, малыш. ЛИМБИЧЕСКАЯ СИСТЕМА — Давай вернёмся к началу — что же пошло не так? Всё? С самого рождения? ДРЕВНИЙ РЕПТИЛЬНЫЙ МОЗГ — Не драматизируй! Вспомни, почему ступил на кривую дорожку? Ты не всегда принимал наркотики. ЛИМБИЧЕСКАЯ СИСТЕМА — Что-то умерло в тебе очень давно. ДРЕВНИЙ РЕПТИЛЬНЫЙ МОЗГ — Ты убил это в зародыше. ЛИМБИЧЕСКАЯ СИСТЕМА — Это *в тебе* убили. Академия, первый курс. У тебя есть лучший и единственный друг, в которого ты постепенно, закономерно влюбляешься. Он даже не против, когда догадывается. Ему было любопытно. А потом отводит за угол и вся группа пинает тебя как футбольный мяч — тогда ещё такое порицалось. Сквозь разбитые линзы ты смотрел, как твой друг превращается в чудовище, которое всего-навсего хотело вывести тебя на чистую воду, а потом как следует посмеяться. Второй любовью был твой первый напарник, уже тут, в 57-м. Он не знал — к тому моменту ты научился тщательно маскировать чувства — однако, он действительно был хорошим человеком. Ты его искренне и безответно любил. Он погиб из-за тебя. ЛИМБИЧЕСКАЯ СИСТЕМА — Вот именно, мой мальчик, первая смерть всегда происходит в сердце. Твоя жизнь насквозь пропитана зловонием смерти, да ты и сам немногим лучше пахнешь. От твоих мыслей несёт. Давненько морально разлагаешься? Я ферментируюсь. ДРЕВНИЙ РЕПТИЛЬНЫЙ МОЗГ — Вот как? А что на счёт третьей? Мы до последнего защищали тебя от этой правды, однако, ты должен знать — Гарри твоя последняя надежда. Ты только посмотри на себя: слабое тело из плоти и крови, напичканное всякой дрянью, просит о помощи и тут же её отвергает. Всеми силами привлекает внимание к своей персоне. И Гарри говорит, что видит за всем этим *человека*. ЛИМБИЧЕСКАЯ СИСТЕМА — Он видит в тебе то, что ты сам давно потерял из виду. Он не даст тебе упасть. Если только ты позволишь ему поймать себя. Но что, если это очередная насмешка? Или очередная смерть? Ты боишься предательства равно как и совершить смертельную ошибку. Ты боишься смерти. Не своей, чужой. Снова смотришь себе под ноги, и в луже уже другое кино показывают: из-под толщи воды к тебе всплывает распухший труп, частично объеденный рыбами. А вот повешенный с таким же прикушенным языком. А вот ты себе выносишь мозги в упор, закрасив месивом часть стены. А вот изломанное тело лежит где-то за контейнерами в порту, и обнаружили его только по запаху. ДРЕВНИЙ РЕПТИЛЬНЫЙ МОЗГ — Ну как, братец? Это то, о чём ты постоянно думаешь, но посмотри, как это будет выглядеть со стороны. Разве тебя это пугает? Отвратительно. И кроме этого — ничего особенного. Просто отвратительно. ДРЕВНИЙ РЕПТИЛЬНЫЙ МОЗГ — Вот именно. Недавно ты выбрал жить, страдать и бороться, так почему сейчас на грани провала? Наслаждайся болью, совершай ошибки, у тебя всегда есть отвратительный выход. ЛИМБИЧЕСКАЯ СИСТЕМА — И только Гарри пока что спасал тебя от решения выйти. Думай, мальчик, у тебя ещё есть немного времени. Но ведь тебя не пугает собственная смерть… В том-то и дело!.. ДРЕВНИЙ РЕПТИЛЬНЫЙ МОЗГ — Тогда сделай всё, чтобы этого не произошло второй раз. Ты смотришь под ноги, а там пустота, только смыкающиеся купол Серости в луже. *** Пробуждение подобно ведру ледяной воды, которой тебя метафорично окатили. Последнее время тебе как-то не нравится спать — из каждого сна приходится буквально выныривать, а ты так боишься задохнуться. Адская боль в ноге никуда не делась, однако у тебя вдруг из-за тревоги появились силы. Гарри нигде не видно. Кое-как поднявшись, выглядываешь в окошко — тростник, остатки бетонных перекрытий и вода. Нет, он не мог тебя бросить, хотя бы из жалости к своему потраченному времени. Теперь в это не сомневаешься. Что-то изменилось, что-то очень очевидное, какая-то ясность наконец повёрнута к тебе лицом, а не как обычно. Ты, кажется, созрел для неё. ВНУШЕНИЕ — Давно пора, сорок три годика как-никак. ДРАМА — Лучше поздно, чем никогда. Напарник нашёлся на холме, в обломках сарая — тщательно изучал угол открытого с этой позиции города. — Знаешь, ты прав, — задумчиво говорит он, спустившись, чтобы ты не хромал в гору. — Если иметь хорошую оптику и умелые руки, номер Клаасье просматривается насквозь. Это просто идеальная точка для выстрела. Ты киваешь. Сырой ветер треплет волосы и продувает до мурашек, отчего ты инстинктивно обнимаешь себя за плечи. Как-то неуютно после всего, что ты наговорил раньше. Кусаешь губу. ДРАМА — Поговорите сейчас, месье, иначе позже может быть поздно. — Гарри, — звучишь ты как идущий на эшафот, — Я… Я понял, насколько инфантильную позицию всегда занимал. — Начинается, — обречённо вздыхает тот, но ты перебиваешь поднятой рукой, мол, у этого обсирания себя есть более веское продолжение. — Я… понял. — И что же? — саркастично выгибает бровь детектив. Он знает, как тяжело тебе даются подобные признания, имеет право немного поиздеваться — всё-таки ты нехило так помотал ему нервы. Ты сглатываешь. А потом быстро тараторишь на одном дыхании: — Я готов нести *реальную* ответственность за себя и свои поступки. Я вспомнил, зачем стал офицером и почему продолжаю поддерживать этот статус. И… в общем, ты мне нужен, Гарри. Он мог бы сейчас сложить руки на груди и наслаждаться твоей жалостью, как взрослый человек просто посмеяться над взрослым ребёнком, но он этого не делает. Просто смотрит, как ты смотришь куда угодно, только не в глаза. — Наконец-то ты признал, что тебе нужна помощь, — облегчённо вздыхает Гарри. — Проблема-то в чём была: пока ты сам не попросишь помощи, даже если и отчаянно в ней нуждаешься, никто бы тебе не помог. Спасение утопающих дело рук самих утопающих. Я мог бы сделать всё, но ты бы не оценил. Ты понуро молчишь — отрицать не имеет смысла. Ты сам об этом недавно говорил. Пообещаешь, сорвёшься, а потом снова будешь божиться и завтраками кормить. Поэтому проще вообще никого близкого не иметь, чтоб унижаться не приходилось. Гарри мягко обнимает за плечи — за эту неделю ты парочку нервных срывов пережил, а ещё пулю в бедро. — Я горжусь тобой, Ким, — говорит он и улыбается на твоё вспыхнувшее на минуту, и тут же угасшее возмущение. — Ты достоин звания лейтенанта РГМ. Ты сильный человек. Каждое слово прошивает сердце насквозь. И раньше ты либо расплакался бы, либо разозлился, но ты чист уже аж несколько дней, ты новый человек, поэтому слова наполняют пустоту внутри тёплым светом. Ты внимательно смотришь на детектива, в который раз тянешь за кошмарный галстук ниже и благодарно целуешь. Это вместо спасибо. Всё-таки лимит любезности у тебя тоже не большой. *** — Вот это… хуя себе… ебать!.. — существо пялится на вас десятками глаз а нескольких метрах от тебя. — Бля… Бля, Гарри, ты тоже это видишь или у меня уже глюки? — Я тоже это вижу, — зачарованно шепчет тот. Фазмид пошевелил жвалами, пережёвывая тростник, и на том месте запенилась жёлтая жижа. — Как… интересно, — волнение и любопытство напрочь выключили в тебе инстинкт самосохранения. Ты плавно делаешь шаг ближе с протянутой рукой, на что насекомое напряжённо замерло. — Осторожно, Ким, — шепчет Гарри. — Оно может быть ядовитое! — Правда? — спрашиваешь ты скорее у фазмида. — Ты ядовитый? — Вовсе нет, — отвечает существо. Ветер шелестит в кустах, да чайки кричат. И где твои навязчивые мысли, когда так нужны? Кто-то может объяснить, что происходит? — Энтропия вселенной, — говорит палочник и у рта надувается большой прозрачный пузырь. — Скорый крах всего живого. Но не волнуйся, у тебя ещё есть время. — И… и сколько? — у тебя вдруг пересыхает в горле. — 9855 дней, — просто отвечает оно. — А что такое это время тогда? — Я не знаю. Для меня его нет. Для меня есть только несколько секунд реальности и травка, которую я кушаю. Попробуй. — Несколько секунд? — тупо повторяешь ты. Сейчас вообще трудно ухватиться хоть за какую-то связную мысль — слишком много вопросов и информации на твою бедную головушку. — Да. Я не помню, что было раньше, для меня есть только размытые очертания тростника — его я и ем. Насекомые восхищаются твоим желанием их накормить. Мы представить не можем, насколько ужасно быть тобой, но мы всегда вознесём тебя по кусочкам к небу. Я чувствую — ты всегда хотел летать. Ты несколько раз моргаешь — такого трипа у тебя ещё не было никогда. — Не моргай пожалуйста! — вдруг обеспокоенно просит существо. — Серость наступает тогда, когда на неё никто не смотрит! Отпечаток нервной деятельности людей однажды уничтожит нас всех. Это ваша вина! Поэтому не моргайте. — Хорошо. Я постараюсь не моргать, — медленно проговариваешь ты, стараясь как-то переварить сказанное. — Спасибо, — с облегчением вздыхает фазмид. — Прошли миллионы лет прежде, чем появилась обезьянообразная, удивительно молодая нервная система, способная одним своим присутствием убить те самые миллионы лет. Ты можешь повлиять на это. — А ты? — А я кушаю травку. Краем глаза замечаешь движение — это Гарри медленно, чтобы не спугнуть, достаёт фотоаппарат. Ты останавливаешь жестом — вспышка всё испортит, не сейчас. — А что ещё ты чувствуешь? — почему-то это кажется тебе важным. Узнать мнение доселе неизвестного вида насекомых. — Страх. Интерес. Боль. Счастье. Благодарность. Все сложные биохимические процессы, которые мне недоступны. От тебя пахнет любовью. И от того человека тоже. Ты снова оглядываешься на Гарри — он не спускает поражённого взгляда с фазмида. — Что мне делать, чтобы повлиять на… на неизбежное? — Придумай что-нибудь. Я не могу даже близко представить каково это — быть тобой. — Паршиво. — Не сомневаюсь. — Ким, — обеспокоенно шепчет Гарри, — ты стоишь молча уже минут десять, всё нормально? Ты рассеянно киваешь, опасаясь моргнуть или на секунду упустить из виду палочника. — Как долго ты здесь? — С самого начала. Меня не могли найти тысячи лет, пока не пришёл лейтенант гражданской ревашольской милиции, который тоже ищет себя. Твоя борьба с собой не пройдёт даром. — Кто бы мог подумать, что *я* найду самое настоящее чудо, — бормочешь под нос, потому что просто не веришь в такую удачу. — Чудо это ты, раз смог. — Киииимм, — Гарри заметно нервничает. — Ща, — отмахиваешься ты. Протягиваешь руку к тонкой ноге существа — лёгкая и пустая, как тростник. Капающая слюна на вкус сладкая, водянистая по составу — ты прямо кожей чувствуешь, как Гарри передёргивает от твоих действий. — Ладно, детектив, фоткай. Отдаёшь ты команду и вас следить ярчайшая вспышка. Фазмид замирает, оглушённый, а потом пятится назад, невесомо, как гигантская водомерка, убегая по воде. — Охренеть, — заключает Гарри. — Вот я и начал жизнь с чистого листа — открыл новый биологический вид, — ты рассеянно чешешь затылок. — А с этим что делать? — Ты киваешь на старика в трансе. — Думаю, он вряд ли куда-то денется с этого острова. Пусть уже наши разбираются. — Гарри, — уже в лодке говоришь ты, где-то в середине залива, где вас ещё не сильно видно. — Как думаешь… У нас есть время прежде, чем Серость станет неизбежностью? — Теперь в тебе философ проснулся? — Во мне вообще кладбище талантов. Катастрофа, на которую он может повлиять?.. Как? Как мир спасти? ВНУТРЕННЯЯ ИМПЕРИЯ — Никак. Мир обречён. Но у тебя есть шанс спасти себя до того, как всё канет в лету. Кажется, Ревашоль тебя и правда любит, раз свёл двух таких разных людей вместе. Ты прижимаешься к боку напарника и его рука незамедлительно сгребает тебя поближе. — Переводись в 41-й, а? Ты улыбаешься. — Я подумаю.