Яблоко от яблони... Иногда очень далеко падает

***

      — Ты уверен, что им нужно знать? — обнимая русского, тихонько спрашивает Катарина. Пусть она и дома в уютной атмосфере рядом с любимым на их кровати, ей очень страшно. Хочется спрятаться от всего мира. Их отношения длятся второй месяц. Два месяца самой нежной тёплой, но скрытой от всего мира любви. Если товарищ СССР может и отреагирует криком, но успокоившись даже обрадуется за них, то вот реакция своей матери ей не известена. Вероятно, она будет убеждать немку, что та совершает страшную ошибку, пытаясь снова промыть ей мозги своими убеждениями о чистоте крови. Это тот минимум, на который она способна. Как максимум, им придётся бежать так быстро и так далеко, как они только смогут.       — Мы не можем вечно скрывать наши отношения, Mein Schatz. Ты и сама это понимаешь, — тяжело вздыхает русский, чмокая свою немку в макушку, поглаживая по прекрасным темным волосам. Её присутствие успокаивает. Как бы не хотелось, но рассказать надо. А дальше пусть что будет. Если родители больше не захотят считать их своей семьёй, то и не нужно. Главное, что они есть друг у друга.       — Почему мы вообще должны страшиться их реакции? Как они могут до сих пор нас контролировать? Мы самостоятельные государства, так почему же... Почему мы просто не можем открыто показывать свои чувства? — в отчаянии спрашивает Германия. Ещё немного и она точно расплачется. В прекрасных синих очах заметен намёк на кристально-чистые капли слёз. Ей трудно всё это даётся. Израненная психика не выдерживает.       — Именно поэтому мы просто поставим их перед фактом, — глядя в родные глаза, улыбается ей Россия, убирая прядь волос с её милого личика. Немка улыбается в ответ, прижимаясь к сильной и тёплой руке, выпрашивая — хотя ей этого делать и не нужно — ласку. С Ваней она в полной безопасности. Он её защитит во что бы то ни стало. Любой ценой. — Прошу, помни, что я люблю тебя, — нежно целует, чтобы отвлечь от всех ужасных мыслей, её Россия.       — Ich liebe dich auch, — разрывая поцелуй, шепчет прямо в губы немка. — Почему всё так сложно? — прижимаясь сильнее к русскому, вздыхает она. В его объятиях она чувствует защиту и готовность поддержать в любую секунду.       — Не знаю, Mein Liebe, не знаю. Мы найдём способ сделать так, чтобы они не вмешивались в нашу жизнь. Обещаю, — отвечает ей русский, устраиваясь так, чтобы немка могла полностью переползти на него, глядя в окно. На улице начинается метель.

***

      — Это была ужасная идея. Давай вернёмся домой, — в третий раз за время их пути, предлагает немка. Страшно. Хочется бежать так далеко, как только можешь. А ведь это она изначально предложила им рассказать.       — Мы не можем, Mein Liebe. Если сейчас сбежим, то они точно всё поймут, — переплетая пальцы рук, чтобы поддержать — и чтобы Катарина точно не сбежала — отвечает ей Россия. Эту встречу нужно просто пережить. Парк, в котором они договорились встретиться, совсем близко. Для такого разговора лучше всего подходит нейтральная территория. Кафе или ресторан они отмели сразу, чтобы не привлекать внимание окружающих. Четыре страны в одном месте выглядело бы как нечто невообразимое. Как и полные возмущения крики. — Похоже, отец уже здесь, — замечает высокую фигуру у входа Иван. В любой ситуации СССР для России всегда был "батя". Видимо, сейчас тот был настроен слишком серьёзно. Ещё бы не был. Он за свою Катарину готов хоть всему миру войну объявить. Либо её примут в семью, либо эта самая семья лишится одного из своих членов. Третьего не дано.       — А вот мама ещё не пришла, — грустно заключает Германия. Неужели Адель проигнорировала её приглашение? Нет, мама бы никогда так не поступила. Она слишком любит свою своенравную дочь.       — Оно и к лучшему, — хмыкает русский. Присутствие Нацисткой Германии в обществе всегда было трудно переварить. А тут ещё и такой сложный разговор предстоит.       — И не говори. Переубивали бы друг друга, пока нас ждали, — столько лет прошло, а отношения этих двоих никак не меняются. Даже неинтересно становится. Пара сама не замечает, как оказывается у ворот парка.       — Пап, привет, — пожимая отцу руку, здоровает Россия. Германия обходится тихим "Здравствуйте", сильнее принимаясь к своему русскому.       — И тебе не хворать, — с подозрением глядя на немку, отвечает на приветствие СССР. — Так о чём ты хотел рассказать? — обращается он к сыну, не отрывая взгляд от девушки. Той хочется провалиться под землю лишь бы СССР не смотрел на неё так, будто сейчас собственноручно в мыслях её убивает.       — Сейчас всё расскажу. Мы кое-кого ждём, — сильнее сжимая в руке ладонь своей немки, сквозь зубы процедил Иван. Он прекрасно видит этот взгляд, направленный на его Катарину. Что ужаснее, так это то, что он буквально чувствует её страх. Так быть не должно. Катарина рядом с ним не должна даже задумываться о том, что ей кто-то или что-то может навредить.       — Ну что ж. Раз уж мы ждём, — Союз тянется в карман за своей обожаемой пачкой Беломора. Единственная зависимость, с которой он не смог справиться. — Сигарету не хочешь? — протягивая пачку, спрашивает он, натыкаясь на ледяной взгляд сына. — Ну не хочешь, как хочешь. Моё дело предложить. — поджигая сигарету, закуривая, пожимает плечами он. Какой сын правильный. За ЗОЖ ещё небось. Союз ни капли не удивится. Не то, чтобы он его осуждает.       — Пап, ты не мог бы... — едва собирается попросить о том, чтобы отец не курил русский, как его перебивает громкий голос:       — Da bist du ja, Sonnenschein. Ich habe dich kaum gefunden. А вот и сама обладательница этого чудного голоса. Нацисткая Германия, собственной персоной. Удивительно, что в гражданской одежде. Свою обожаемую форму та не снимала даже после войны, несмотря на запреты и осуждения. Ещё более удивительно, что она пришла в пальто. Сей предмет гардероба она всей душой по какой-то неясной причине ненавидела. Похоже, холодные русская природа заставила её пойти на такой отчаянный шаг. Женщина буквально подлетает к любимой дочери.       — Эти русские тебя обидели? — с подозрением, и особой злостью на Союза, смотрит она на русских. Что Катарина, что Адель ненавидят запах сигарет. И если младшая относится к этому более менее терпимо, то вот её мать готова убивать, едва учует хотя бы намёк на сигаретную вонь. Поэтому она молча буквально вырывает сигарету из рук советов, затаптывая её тяжёлым армейским — некоторые привычки так её и не покидают — сапогом. На удивление СССР отреагировал вполне — даже слишком — спокойно.       — Ты никогда не поменяешься, — вздыхает он, глядя на несчастную — ещё половина от неё осталась нескуренной! — сигарету, что так безжалостно пала жертвой фашистского сапога. — Теперь, полагаю, мы можем говорить? — переводя уставший взгляд на сына, спрашивает он. Хочется поскорее уйти домой. Не май месяц всё же на дворе. Даже ему — закалённому суровыми сибирскими морозами — становится зябко.       — Есть кое-что, о чём мы хотели сообщить вам, — подаёт голос Германия. Она наконец-то набралась смелости, глядя на такое мини-представление от своей матери. В теории, должен был разразиться скандал. Удивительно, что его не последовало. Может они просто устали постоянно ругаться как кот с собакой? — Я понимаю, что это прозвучит неожиданно. Может даже слишком неожиданно, но...но...— а вот закончить предложение ей настроя не хватило. Голосовые связки будто парализовало. В глазах своей матери она встречает непонимание. Что же так отчаянно хочет сказать её дочь?       — Мы встречаемся, — как на духу выдаёт Россия, заканчивая предложение вместо Германии, приобнимая за талию девушку. Отлично. Они справились. Наблюдать шок, а после и гнев на их лицах было даже весело.       — Да вы хоть представляете, что делаете? Две величайшие династии под угрозой исчезновения! — начал было СССР, но его перебили:       — Не стоит, Коля, — кажется, Адель впервые за долгое время назвала его так. На удивление, немка сейчас абсолютно спокойна. — Они больше не дети, а значит прекрасно понимают, что творят. Когда-нибудь они всё осознают. Ich hoffe auf ihre Besonnenheit, — глядя своей дочери в глаза, проговаривает она. Печально, что её малышка выбрала такой путь. Очень печально.       — Я так понимаю, это всё, что вы хотели нам рассказать, верно? — вздыхает, успокоившись, СССР. Как можно вообще было додуматься связать свою жизнь с немцами? Сына ему, кажется, никогда не понять. И всё же Германия на свою мать похожа разве что внешне. Характеры сильно разнятся. Может это и к лучшему. По крайней мере, сейчас они выглядят так, будто готовы горы свернуть ради друг друга.       — Я не буду надеяться, что вы примите наши отношения, но я прошу хотя бы не просить нас прекратить их. Я люблю Германию, а она любит меня, — на мгновение смотря на свою немку нежным взглядом, после возвращая привычную маску ледяной страны, несмотря на пробежавшие по спине мурашки, холодным тоном отчеканил Россия. Нацисткая Германия смотрит на него как-то странно.       — Ваше право. Надеюсь, вы не создадите проблем, — выделяя последнее слово, также холодно отвечает Адель. Если дочь счастлива, то и она тоже. Как бы не хотелось, женщина не сможет заставить её быть с другим.       — Рада, что вы понимаете нас, — улыбается матери Катарина. Всё-таки этот разговор был не таким уж страшным. Они поступили правильно. — Полагаю, нам уже пора, — влюблённо глядя на русского, заключает она. Тот смотрит в ответ с такой же любовью, счастливо улыбаясь. Попрощавшись, пара, довольная результатом переговоров, собирается идти домой. В этот момент Адель не выдерживает.       — Катарина... — тихонько зовёт она её. Удивлённая немка разворачивается к матери, собираясь было спросить, что случилось, как тут же оказывается заключённой в крепкие объятия. Адель выглядит очень... напуганно? — Прошу, береги себя, Mein Schatz. — целуя дочь в макушку, просит она шёпотом. Россия, как и СССР, смотрит на такую картину шокированно. Адель Крауц не из тех, кто так открыто показывает свои эмоции.       — Не переживай, мама. Я не попаду в неприятности, — также шёпотом отвечает Германия. — Нам и правда пора домой, — разрывая объятия, уже чуть громче говорит она своему русскому. На этот раз они преспокойно покидают парк, держась за руки. Сейчас, Россия и Германия абсолютно уверены в своём будущем. В своём счастливом беззаботном будущем, в которое они бок о бок гордо шагают. Нацисткая Германия смотрит им вслед, думая о чём-то своём. Её доченька так отличается от всех в их роду. Встряхнув головой, чтобы избавиться от навязчивых мыслей, она уже собирается покидать парк, как вдруг...       — Я думал ты отреагируешь по-другому, — говорит вслед уходящей немке СССР. Безумно любопытно, что с ней сегодня. Узнать об этом можно только от самой немки, непосредственно начав с ней разговор.       — Повторюсь: они не дети. Смысл заставлять их поступать так, как они не хотят. Всё равно ведь сделают по-своему, — поворачиваясь к Союзу, пожимает плечами она. Если влюблённые захотят, то они ради друг друга пройдут всё. Адель своими действиями лишь отдалит дочь, единственного близкого человека, от себя. Ей это не нужно.       — И всё же ты отреагировала слишком спокойно. Почему? — её реакция удивляет. В своём обычном состоянии, Крауц убила бы этих двоих даже не дав закончить предложение. Почему она так спокойна?       — А мне есть смысл оправдываться? Ты всё равно не поймёшь, — вздёрнув бровь, хмыкает немка. Такое поведение бывшего лучшего друга смешит. Они никогда друг друга не поймут.       — И всё же есть какая-то причина, верно? — не унимается русский. Нацисткая Германия не так проста как кажется. Если она захочет, то в каждое своё действие вложит потайной смысл. Значит и отреагировала она так неспроста.       — Скажем так... — на секунду Адель задумывается как бы лучше сказать. Она не хочет, чтобы русский так просто обо всём догадался. — Ich verstehe sie, — бросает напоследок она, а после оставляет русского в гордом одиночестве.

«...» Ветер громче, ночи дольше. Звон листвы мне греет слух, словно в сказку злые грозы мчатся, сея злобный стук. Фонари всё больше греют душу мне, теплом облив. Сердце, мыслей не жалея, гасит гнев мой усыпив. Волшебство или виденье, сон иль чудо наяву? Видно, это вновь творенье данной силы мертвецу. «lux ferre»

Союз так и остаётся стоять по среди морозного зимнего парка совсем один. Ни метель, ни холод, ни наступившая темнота не отвлекают его. Он лишь молча смотрит ей вслед. Адель Крауц как всегда удивляет. Сегодня она раскрылась с совершенно новой стороны.

Адель и не надеется, что её поняли. Наоборот, так было бы ещё хуже. Но какое же приятное чувство на душе, от такой маленькой шалости.