I'm in love with a sin

Следующие несколько дней Юнхо пребывал в состоянии эмоционального диссонанса и совсем не знал, как с ним справляться. С одной стороны, ничего не изменилось. Жители особняка продолжили придерживаться заученных наизусть привычек, лишь изредка поражая удивительными способностями, которые раньше тщательно скрывали. С другой, изменилось абсолютно всё. В первую очередь, в самом Юнхо. Да, он пообещал себе разобраться в том, что происходило между ним и вампирами, но опять только и делал, что неосознанно бежал от ответа. Работа над проектом вновь стала отличной отговоркой. Он убеждал себя, что это было тем единственным, что до сих пор держало его в поместье, и всячески пытался отрицать, насколько сильно его волновали собственные чувства. Было сложно, неимоверно сложно свыкнуться с той мыслью, что Уён и Сан всё это время дурили ему голову, будто намеренно пользуясь ослепляющей страстью в корыстных целях, втягивая в любовные игры и заставляя окончательно терять себя. Не лучше дела обстояли и с Ёсаном. Теперь сомнений в том, что он знал о влюблённости Юнхо, не осталось никаких, как и какой-либо надежды на взаимность. И чужое безразличие, ещё более выразительное после признания, стало точкой невозврата: Ёсана не интересовало ничего, кроме хорошо проделанной работы. Юнхо не знал, что с этим всем делать. Как себя вести, что говорить, куда спрятаться. Даже когда его оставляли наедине, давая время свыкнуться с недавними открытиями, он всё равно чувствовал, что за ним постоянно наблюдают, и это ощущение тотального контроля лишь сильнее обескураживало. По-своему отчаявшись найти объяснение своим чувствам, Юнхо всё же решил дознаться до сути вещей. Если он не мог понять себя, то стоило хотя бы попробовать разобраться в том, каково было жителям особняка. И, к большому удивлению, вампиры без утайки поделились своей историей. Первыми, к кому было решено пойти за объяснениями, были старшие. До этого разговора он мог лишь представить, насколько древними были Сонхва и Хонджун, но все его догадки и рядом не стояли с правдой. Профессор Пак по праву считался одним из самых старых вампиров, ныне живущих на земле. Своё обращение он помнил смутно и мог наверняка утверждать лишь то, что обративший его вампир спас из стычки времён гражданской войны, предшествующей объединению страны под властью правителей Корё. С профессором Кимом они познакомились уже парой веков позже при дворе вана Тэджона. Хонджун был учёным мужем, что оказался на пороге смерти из-за свирепствовавшей тогда болезни, но был обращён неким вампиром, что после бесследно исчез. Распознав друг в друге тайную силу, они с Сонхва решили объединиться, и тогда впервые приняли решение посвятить себя истории. Юнхо был тронут рассказом и преданностью делу и после этого долго сидел в архиве, рассматривая древнюю коллекцию будто совсем другими глазами. Разговор с Саном случился сам собой: они вместе разбирали книги и альбомы, чтобы найти что-то интересное для онлайн-секции, и Юнхо наткнулся на фотографии, на которых не сразу признал его. С выцветшей фотографии смотрел щупленький парень в армейской форме не по размеру, но сияющий целеустремлённостью. Такое пламя в глазах ни с чем было не перепутать, и Юнхо без труда представил, как этот юноша впервые бросился в бой, не боясь неминуемой гибели. Сан уловил его реакцию, присел рядом и ностальгически улыбнулся. — Я был слишком молод, чтобы вступить в силы сопротивления. Пришлось подделать документы, чтобы пройти комиссию и выйти на службу. Юнхо понимающе кивнул: парень на фотографии и правда выглядел ребёнком по сравнению со статными военными. — Ко мне всегда относились, как в младшему брату, заботились, опекали и всё время держали в тылу, — он с теплотой рассматривал фотографии, водя пальцами по плёнке, защищавшей хрупкие снимки. — Только вот моё тогдашнее упрямство было сильнее приказов, и однажды мне всё же удалось вырваться вперёд. Он замолк, оторвавшись от альбома, и тихо вздохнул. Юнхо едва не ахнул от удивления: в этот момент впервые удалось увидеть настоящего Сана — закалённого войной, умудрённого опытом, уверенного в своих целях. Это было совершенно новым впечатлением, которое заставляло что-то внутри Юнхо сжиматься. Он наблюдал, как завороженный, боясь упустить малейшую перемену. — Меня ранило спустя пару секунд после того, как мы ринулись в бой. Тело пронзило ужасной болью, и я подумал, что, стоит упасть — и я окажусь затоптан своими же товарищами, но падения не последовало. Меня подхватило и вырвало из гущи тел какой-то странной силой, а когда я наконец смог сообразить, что стряслось, увидел их. Сан перелистнул страницу, и перед Юнхо предстал фотопортрет Сонхва и Хонджуна в штатском на развалинах какого-то древнего города. — Они едва успели вернуться из путешествия по Европе, когда всё началось. И первое, за что принялись, — это защита памятников и артефактов. Так-то они и попали в городок, где находился мой гарнизон. Я познакомился с ними по чистой случайности, и мы разговорились о истории гончарного дела. Мой род занимался этим до войны, а Сонхва поразительно много знал о технике мастеров нашего края. Они отговаривали меня ввязываться в надвигающийся бой, но во мне клокотала спесь, за которую мне пришлось бы поплатиться жизнью, если бы не Сонхва. — Это он обратил тебя? — Юнхо впервые решился вставить слово, и собственное любопытство казалось ему мелочным по сравнению с историей, что разворачивалась перед ним. — Да. Когда я уже думал, что оставались считанные секунды до конца, он сделал это. Сан затих. Юнхо так и не посмел спросить, во благо ли был дар Сонхва или во вред, потому что оба эти понятия умаляли масштаб событий. Обращение всё ещё было за пределами его понимания, и он не хотел судить о нём без знания дела. Тишину прервал хлопок двери и резвый свист, который можно было спутать с порывом ветра, но откуда ему взяться в глубине особняке? Когда же на диване материализовался Уён, вопросов не осталось никаких. Юнхо заторможенно подскочил. Он всё никак не мог привыкнуть, что Уён любил носиться по поместью на манер Флэша, снося с места то, что плохо стояло или лежало, и непременно получая за это от Сонхва. — Чего вы там застряли? — спросил Уён, нетерпеливо болтая ногой. — Кинчик сам себя не посмотрит, Уён-и сам себя не потискает. Он поднялся с дивана так же быстро, как опустился на него, и уже спустя секунду оказался рядом. — Чем занимаетесь? — поинтересовался он, просовывая голову между плечами сидящих рядом Юнхо и Сана, но его любопытство мгновенно иссякло, сменившись задумчивостью. — Вот чёрт. Сан-а, убери это. Воздух вокруг вновь дрогнул, и на этот раз Уён стоял с другой стороны стола с толстой папкой в руках. — Давно пора было сжечь весь этот хлам, — он просматривал страницы, судорожно перебирая документ за документом, едва ли заботясь об их сохранности, и от такого обращения у Юнхо защемило сердце. — Перестань, — он отложил в сторону альбом и сделал движение навстречу Уёну, но тот переместился в дальний угол архива, где стояли какие-то коробки, которые его настоятельно просили не трогать. И почему-то на этих самых коробках стояли инициалы Уёна. Юнхо повёл бровью и посмотрел на Сана в поисках ответа, но тот лишь покачал головой. — Ён-а, пора поговорить, — из-за стеллажей донёсся недовольный стон и бурчание. От Уёна подобные звуки можно было услышать нередко, только вот сейчас он вовсе не шутил, а был не рад разговору на полном серьёзе. — А если я не хочу? — Думаю, он заслуживает знать. Последовало долгое молчание, в течение которого Юнхо то и дело переводил взгляд с дальнего угла архива на Сана, и обратно, будто пытаясь понять, что за странный безмолвный диалог завязался между двумя вампирами. — Пусть он сам скажет это. Юнхо окончательно потерялся в каких-либо догадках, и Сан наконец удосужился хоть немного прояснить дело. — К жизни после обращения всегда непросто привыкнуть. Для Уёна это было вдвойне сложно. Не столько физически, сколько морально. — Я всё слышу, — звучало одновременно обиженно и злобно, и Юнхо поджал губы. С одной стороны, ему не хотелось поднимать тему, которая явно была болезненной, с другой — нужно было в конечном итоге узнать. Возможно, это стало бы ключом к пониманию чужих странностей. Поэтому, взвесив все за и против, он всё же решился сказать: — Уён, пожалуйста. Если ты готов… И вновь тишина. Уён перестал даже шуршать бумагой и греметь вещами, и Юнхо подумал, что тот уже никогда не выйдет из укрытия, однако спустя пару минут всё же показался из-за стеллажей, проследовал к ним с низко опущенной головой и устроился на стуле чуть поодаль, будто это был не разговор, а допрос. — Это звучит эгоистично, но мне было слишком много, что терять. И если как у человека у меня ещё был выбор, то, когда я стал вампиром, его не осталось. Он разжал кулак, и Юнхо смог увидеть небольшой медальон на длинной цепочке. Металл успел выцвести и покрыться налётом; вероятно, о его сохранности не сильно-то и заботились. Уён щёлкнул крышкой, которая поддалась не сразу, и заглянул внутрь. Наверное, впервые можно было видеть его таким сосредоточенным и подавленным, и Юнхо очень хотел забрать свои слова обратно, не желая мучать, но он собрался с силами и продолжил: — Никто из нас не хотел войны, но ещё больше никто не хотел разделения. Когда же оно случилось, мы оказались по разные стороны баррикад, и выбора уже просто не осталось. То, что казалось временной мерой, на деле оказалось грязной ложью. Страна поделилась на Север и Юг, друзья стали врагами, правые — неправыми. Когда это началось, меня отняли у семьи и увезли в окрестности Пхеньяна, чтобы промыть мозги и сделать пешкой нового режима. Я терпеть не мог это место и то, через что пришлось пройти: бесконечные муштровки, проверки на доверие, показательные порки, — и мечтал только о том, чтобы сбежать. Мне это удалось только спустя годы: во время одной из рабочих поездок с агитационной группой мне посчастливилось подкупить хозяина рыболовного катера, а дальше дело было за малым — инсценировать несчастный случай, чтобы избавиться от хвоста, и ждать отплытия. Я ошивался в порте с пару дней, продумывая план побега, когда наткнулся на Сана… и пропал. Меня разрывало между интересом к нему и жаждой вернуться домой, но последнее в итоге пересилило — и я приготовился к финальному броску. Но так и не смог. Уён сгорбился, будто воспоминания о том времени легли на его плечи непосильным грузом. От того парня, которого Юнхо знал, не осталось и следа: сейчас он был жалкой копией себя, зажатым, уставшим, обречённым. Его история была куда запутаннее, чем можно было представить, но что-то подсказывало, что это было лишь началом. — Я бежал ночью, чтобы не попасться на глаза патрульным, только вот не учёл, что в кромешной тьме и сам буду в невыгодном положении. Кажется, я тогда запнулся за камень и напоролся на колючую проволоку. Пытался выпутаться тщетно, исцарапал все ноги в кровь, не рассчитал расстояние и свалился с причала на скалы. Даже не знаю, как описать ту боль, что я испытывал, лежа с израненными, вывернутыми конечностями, только это было ничем по сравнению с тем, что творилось внутри меня. Юнхо глянул на Сана. Тот значительно напрягся. Вероятно, для него эта история не менее болезненна, чем для Уёна. Его пальцы стиснули край стола так сильно, что, казалось, ещё чуть-чуть — и дерево треснет. — Мама всегда говорила, что есть некто, присматривавший за мной всё это время, но я и подумать не мог, что им окажется Сан. Он спас меня, приведя к Хонджуну и Сонхва, и… — он запнулся и сглотнул накатывавшие слёзы. — Я не могу больше… Сан-и… Сан подорвался с места и устроился в ногах у Уёна, сжимая его ладони в своих. Юнхо растерянно уставился на них, ощущая, как по телу разливается какая-то странная тревога. Можно было предположить, что это связано с эмоциями Уёна, но легче от этого осознания не становилось. Насколько же трудно ему было говорить, раз он сбился и не мог идти дальше? — Не мучай себя, — Юнхо всё же нашёл силы сказать пару слов поддержки, но Уён тряхнул головой и решился продолжить: — Надеюсь, тебе никогда не придётся узнать, каково это, когда от тебя отрекается собственная семья. Медальон, что он держал в руке, выпал и утонул где-то в складках свободной майки. Сан поднял его, бережно закрыл крышку и вложил обратно в ладонь. — Идеология была для них дороже сына, и обо мне предпочли забыть, вычеркнув из семейной истории навсегда. Я был в таком глубоком отчаянии, что хотел убить себя, но просто не мог из-за чёртовых способностей и по глупости чуть не подставил клан, но они всё равно приняли меня и дали понять, что семья — это не просто кровные узы. Это те, кто примет даже вопреки. Юнхо перевёл взгляд на собственные колени, понимая, что не может смотреть на Уёна сколько-либо ещё. Кто бы мог подумать, что за маской проказника и балагура может скрываться настолько израненная душа, которая была разбита вдребезги и собрана по кусочкам с нуля. Конечно, можно было догадаться, что судьба каждого из присутствовавших здесь была далеко не из простых, но история Уёна выбила Юнхо из колеи. И зачем только он рвался узнать? Зачем заставил рассказчика мучаться? Чтобы допытаться до какой-то смутной правды? Только в чём она была, эта самая правда? В попытке понять? Найти в себе сочувствие к чужой судьбе? Это казалось сущей глупостью: разве он мог осознать хоть толику того, что пришлось пережить этим могущественным существам? Каждый из них прожил на земле в разы больше, чем он сам, повидал крах не только людских жизней, но и целых империй. Единственное, что объединяло Юнхо с ними, — это общее дело, и ему явно следовало бы ограничиться формальным общением, но, чёрт возьми, он прикипел к ним всей душой не за что-то, а, как выразился Уён, именно вопреки. Вопреки статусу Хонджуна и Сонхва, нашёл в них почти родительскую поддержку, вопреки напористости Уёна и Сана, разглядел за развязным поведением нужду в ласке, вопреки изначальной отстранённости Минги и Чонхо, отыскал в них больше человечности, чем в некоторых людях, и лишь один Ёсан был и оставался для него тайной за семью печатями, тем, кого невозможно было разгадать, пусть и необъяснимо хотелось даже несмотря на то, что чрезмерное любопытство только что сыграло с ним злую шутку. — Мне жаль, Уён-а, — решился произнести Юнхо, не особо надеясь на отклик. Хотелось сейчас же подняться с места и сжать такого маленького Уёна в объятьях, но он просто не смог заставить своё тело двигаться, ибо оно онемело, окутанное странными эманациями, как вязкой тиной. Уён продолжал фонтанировать ими без всякого контроля, и Юнхо буквально чувствовал, как нечто впитывается в его конечности, делая их неподъёмно тяжёлыми. Каким же слабым он казался самому себе сейчас. Будь рядом кто-то другой, он бы уже кричал от отчаяния в попытке бороться за жизнь, но он всецело доверял Уёну и Сану, зная, что такая реакция была не умышленной попыткой причинить боль, а актом доверия. Дверь архива с грохотом отворилась, едва не слетев с петель, но Юнхо был единственным, кто обратил внимание на вошедшего. — Что случилось? — Ёсан был не на шутку встревожен, и так он выглядел всего единожды, тогда, в переулке. Сейчас, когда ничего не предвещало опасности, лицезреть его в подобном настроении было в диковинку, но причина беспокойства была более или менее ясна: если уж Юнхо почуял хлещущие через край эмоции, то для Ёсана это и подавно не составило труда. — Ён-и, почему… Ему хватило одного короткого взгляда на сжатую в кулак ладонь, чтобы сделать вывод, и припечатать Юнхо к стулу. — Мы, пожалуй, пойдём, — голос Сана звучал где-то на периферии, и пришлось сделать над собой усилие, чтобы вырваться из-под власти чужих глаз и молча проводить его, ведущего измученного Уёна прочь из архива, взглядом. Лишь когда дверь за ними закрылась с другой стороны, Ёсан заговорил. — Зачем ты в это полез? — его голос был ровным и, на первый взгляд, не выдавал недовольства, но Юнхо слишком отчётливо видел, как в глазах напротив вспыхнул и тут же погас гневный огонёк. Он тяжело сглотнул: хотелось бы самому знать ответ, но как найти тот единственно верный, всеобъемлющий и однозначный? Крепко сжав собственные колени и прикрыв глаза, чтобы найти в себе смелость сказать хоть что-то, Юнхо решил смириться с неизбежностью и сыграть ва-банк. Он ведь так желал отыскать истину. Может, именно Ёсан был тем, кто смог бы наконец пролить свет на понимание ситуации: — Кто вы такой, профессор Кан? — удивительно, сколько решительности нашлось в нём, чтобы держать слово перед нависшим над ним вампиром. — Вечный странник? Учёный муж? Дитя войны? Жертва режима? Ничто из этого — или всё разом? Юнхо вперился в него взглядом, чтобы не пропустить ни малейшего изменения, но, видимо, он был готов к такого рода допросу: оставался недвижен, будто статуя, красивая настолько же, насколько пугающая. — Ответьте мне. — Нет, — всё, до чего снизошёл Ёсан после напряжённого молчания, и рванул из архива, будто, останься он здесь ещё на секунду — и произойдёт нечто непоправимое. Эхо в коридоре подхватило тяжёлый вздох, множа и заставляя звучать почти зловеще, и Юнхо бессознательно отзеркалил его. Разговор оставил после себя горчащее послевкусие. Неужели откровения Уёна повлекут за собой ещё больший разлад? Неужели это станет началом конца, фатальным финалом? Неужели он так никогда и не узнает, что за тайну так оберегает от него Ёсан? Эти и ещё сотни других вопросов, один другого головоломней, сейчас наводнили сознание, а ведь всё, чего хотел Юнхо, — это облегчить совесть. Жаль только, что, как по старой доброй присказке, получилось с точностью до наоборот: добро обернулось худом. — И снова ты всё портишь, — пожурил он сам себя, вставая с места и принимаясь разбирать оставленные на столе альбомы, будто это могло помочь привести мысли в порядок и сделать вывод. А вывод был следующий: столкнувшись с непостижимым, Юнхо потерпел сокрушительное поражение. Значит, к следующей схватке требовалось подойти с большим умом и даже хитростью. Для этого нужно было найти ответы, и он знал лишь одно место, где их можно было получить.