Не злодей в моей истории

      Хейли смотрела на него, чуть наклонив голову набок. В её взгляде читались снисходительность и сочувствие. Так обычно здоровые смотрят на больных, а значит, в том, что он безумен, она уже не сомневалась — просто, видимо, пыталась определить, насколько велико его безумие. В какой-то момент Клаус этого не выдержал.       — Не смотри на меня так, — раздражённо попросил гибрид, хотя звучало, скорее, как приказ.       — Как? — её голова ещё больше склонилась вбок.       — Будто я спятил! — раздражение набирало градус. Снова. Сотый раз за последние трое суток.       Её губы дрогнули, на мгновение изобразив на лице нечто подобное улыбке, а затем она задала следующий вопрос:       — А разве нет?       Клаус медлил с ответом, водя взглядом по комнате, будто ища предмет, который можно кинуть в стену. Волчица, словно побоявшись новой вспышки агрессии, которая явно была не за горами, решила кое-что уточнить.       Хейли стала говорить с ним так, как обычно говорят с маленькими детьми, пытаясь разъяснить вещи, которые находятся вне их понимания в силу возраста и отсутствия жизненного опыта.       — Клаус, я гибрид, — её бровь поползла вверх, она сделала шаг, как бы демонстрируя, что доверяет ему и не боится. — Если ты забыл, гибрид — это значит смесь вампира и оборотня. Вампиры не могут иметь детей. Я не смогу дать тебе то, что ты хочешь.       — Я просил тебя не говорить со мной так, будто я спятил! — Майклсон старался не кричать, но совсем не повышать голос всё же не получилось. — И вообще, по-моему, сумасшедшая здесь ты. Я уже был гибридом, когда ты забеременела, значит, не так уж это и невозможно!       — Но я-то — нет, я была просто оборотнем! — она ткнула пальцем себя в грудь. — Вряд ли у двух гибридов есть шанс. Да и потом, — она всплеснула руками, — для этого нужно заниматься сексом, а я тебя не люблю.        Ответом на эту реплику стал смех, но он не был безумным, а, скорее, искренним. В таких случаях обычно говорят, что посмеялись от души.       — Я живу уже тысячу лет и давно заметил, что миллионы людей занимаются сексом, не испытывая к друг другу совершенно никаких чувств, — произнёс первородный, продолжая улыбаться. — Тут, скорее, вопрос в твоих чувствах к моему брату…        — Клаус, — выдохнув, произнесла Маршалл, обречённо опуская руки.       Клаус видел, как поднимается грудная клетка — она стала дышать глубже и чаще делать вдохи, а это значит, что совсем скоро у неё закончится терпение, и она со спокойного, притворно ласкового тона вновь сорвётся на крик. Последние три дня они только и делают, что кричат.       Так обычно и происходит, когда один требует того, чего не может дать другой. И никто не хочет искать компромисс просто потому, что компромисса здесь нет. Тогда только крик и остаётся.       Однако правда была ещё и в том, что где-то в глубине души Хейли, возможно, больше него хотела, чтобы всё, что произошло с ними, однажды повторилось снова, потому что Хоуп — это лучшее, что случилось с ней за всю человеческую жизнь. Это всё лучшее, что только было в ней, лучшее, что было в них обоих. И теперь Волчица совершенно не имела понятия, как ей прожить без дочери остаток отмеренной ей вечности. В чём-то она его понимала.       Но сколь бы велико ни было её желание снова стать матерью и обрести смысл, противоречий в душе всё равно было больше. Клаус своим предположением попал в цель. Маршалл понимала, что в этом случае она станет буквально предавать Элайджу с его родным братом. И какими бы благими ни были намерения, это вовсе не отменяет того, что это подло. Но больше всего Королева волков боялась даже не этого. Главным аргументом «против» были даже не угрызения её совести, а чувство разочарования, которое бы неизбежно накрывало её волной цунами при каждой неудаче и осознании того, что беременность вновь не наступила. Дабы не испытывать всего этого, волчица продолжала уходить в глухую оборону, даже не допуская мысли о правоте Клауса. Оставался только крик.       Каждый из них кричал так громко, что, казалось, стены старого особняка в страхе дрожат, а его обитатели старались прятаться по углам, не вмешиваться, да и вообще как можно реже попадаться на глаза. Было совершенно ясно: никакие слова и действия с их стороны проблему не решат, а усугубить могут.       Продолжая кричать, каждый из них хотел, чтобы за этим криком другой услышал тихую мольбу о помощи. И вот когда голос Хейли охрип настолько, что крик отныне напоминал всего лишь сдавленный шёпот, она вдруг произнесла:       — Я не вынесу этого, Клаус. — Выдох и чувство боли в горле. — Если всё получится, если произойдёт чудо и всё получится, но что-то опять случится, я не смогу во второй раз пережить эту потерю. И я думаю, что и ты не сможешь. Нам и так предстоит жить с этим вечность.       В светло-карих глазах волчицы заблестели слёзы, и Клаус оторопел — он не мог вспомнить, видел ли он когда-нибудь хоть раз, как она плачет. Хоть раз за эти девять лет, что минули со дня их знакомства. Когда оцепенение от увиденного спало, нахлынул стыд.       Майклсон вдруг понял, что никогда не видел её слёз просто потому, что всегда было не до того. Даже не до того, чтобы лишний раз спросить, как её дела и как сегодня она провела свой день. Несмотря на то, что они имели общего ребёнка, дни, которые он провёл рядом с ней, разговоры, которые не касались очередного плана по истреблению кого бы то ни было, можно было с лёгкостью пересчитать по пальцам одной руки.       И не то чтобы она была ему совершенно не интересна — наоборот, он был ей благодарен за Хоуп, всегда ценил её как мать своего ребёнка, и даже вставал на колени перед Люсьеном, только бы она была цела. Просто ему постоянно что-то мешало. Эта бесконечная вереница врагов, что сменяли один другого, иной раз не давая даже короткой передышки, чтобы выпить чашечку кофе. Борьба за власть, город и особняк.       Так проходили дни его вечности, не оставляя времени на то, чтобы просто побыть с матерью своего ребёнка. Хотя, когда в твоём распоряжении вечность, так ли ты будешь волноваться о времени, уходящем, как песок сквозь пальцы?       Только теперь ему стало ясно, что власть, за которую он боролся с таким рвением, в общем-то, не имела никакого значения. Настоящую ценность, как оказалось, имели только воспоминания. Может ли он вспомнить их совместную прогулку втроём? Ужин? Просмотр мультиков перед сном? Нет.       Всё потому, что с Хоуп было так же. Он почти не был с ней и не мог сказать, сколько времени из неполных восьми лет её жизни он провёл с дочерью.       Сколько дней, недель, месяцев? Год вряд ли наберётся. Свидетелем скольких важных моментов в её жизни ему посчастливилось стать? Первые улыбки, шаги, слова. Первые открытия огромного мира. Первая сотня самых разных «почему?»       И снова счёт можно было вести на пальцах одной руки.       От этих мыслей Клаусу делалось тяжелее стократно. Было настолько невыносимо, что, кажется, он разом почувствовал тяжесть тысячи прошедших лет. Наверное, он всегда носил этот груз за спиной, но только сейчас ощутил его вес. Ноша была неподъёмной.       Все эти мысли пронеслись у него в голове, словно скорый поезд, идущий в один конец, и даже, к своему собственному удивлению, вместо того, чтобы снова начать кричать и швырять в стену предметы, Майклсон просто приблизился к ней и тихо прошептал:       — Прости меня, мой Волчонок, — он привлёк её к себе и прошептал в ухо напрочь сорванным голосом: — Я должен был быть рядом с тобой… С вами. Просто, когда живёшь вечность, совершенно забываешь о том, что что-то важное в жизни можно и пропустить.       Хейли ничего не стала ему на это отвечать, просто уткнулась носом в его плечо. А он позволил себе зарыться пальцами в её волосы. Они пахли мёдом. Интересно, только сегодня или так было всегда, и он просто не замечал?       Элайджа, наблюдавший за этой сценой с одного из многочисленных балконов, выходящих на холл особняка, пожалуй, был первым, кто начал осознавать, что привычный мир меняется. Меняется хотя бы потому, что связь между его братом и женщиной, которую он любил, вновь крепла. Эта связь была похожа на тонкую шёлковую нить, почти незаметную глазу — её можно только почувствовать наощупь, и то, только если ты особо чувствителен.       Между родителями одного ребёнка всегда существует связь, какими бы ни были их отношения. Так задумано природой: два человека, приведшие в этот мир нового человека, должны быть всегда связаны. Но так зачастую бывает, что после потери ребёнка эта связь рвётся окончательно. Однако в их случае всё было иначе, и вместо того, чтобы разорваться окончательно, она вновь крепла. Просто они любили Хоуп одинаково сильно, а значит, одинаково ощущали эту боль, которая выжигала их изнутри. Неожиданно для себя они вдруг нашли утешение друг в друге.       

***

      Используя вампирскую скорость, Хейли и Клаус за считанные мгновения оказались в одной из комнат особняка.       Гибрид и волчица. Несколько секунд они пристально смотрели друг другу в глаза. Каждый думал о чём-то своём и в то же время пытался решить, стоит ли оно того? Стоит ли делать тот самый шаг?       Один шаг. Один шаг — на первый взгляд, это так мало и незначительно, но именно один шаг, сделанный навстречу, порой решает судьбы целых поколений, разворачивая историю в совершенно новое русло.       Однажды они уже сделали это. Один шаг, который привёл к случайной ночи. Наутро они попрощались и встретиться больше не должны были, но судьба распорядилась иначе, решив именно таким странным способом явить миру чудо-ребёнка.       Стоит ли снова делать этот шаг? Не станут ли боль и горе наутро ещё сильнее, чем были до этого? Нужно ли добавлять в коктейль их страданий щепотку сожалений о случайной связи?       Как и тогда, они оба не поняли, кто из них рискнул первым. Однако в секунду они оказались вплотную друг к другу. Каждый чувствовал дыхание другого на своём лице. В глазах — всё те же тысячи вопросов, но ответы сейчас были уже не важны.       Ещё мгновение спустя Клаус развернул её к себе спиной и подтолкнул к стене. Не став сопротивляться, волчица упёрлась ладонями в стену и закусила нижнюю губу, чувствуя, как грудная клетка гибрида прижимается к её спине.       Одну руку он положил ей на шею, слегка надавив и вынудив запрокинуть голову. Волчица прогнула спину, и в этот самый момент вторая рука Майклсона проскользнула в её брюки, нащупывая кромку белья.       Они — сверхъестественные существа, наделённые силой и обречённые жить вечно; у них всегда есть время. И сейчас время остановиться у них тоже было, но ни один не стал этого делать, будто бы предоставив другому право решать. Для них так и останется загадкой, кто именно принял решение, а главное, зачем.       Тем не менее, немного спустив с Хейли брюки, пальцы Клауса уже отодвигали край белья от промежности, подушечками пальцев надавливая на клитор; ощутив это, она порывисто выдохнула.       У вампиров все чувства обострены. И душевную боль они тоже чувствуют в разы острее — возможно, именно поэтому им дарована такая привилегия, как отключение человечности, если боль стала совсем уж невыносимой. Хейли и Клаус избрали немного другой путь. От боли это их ни в коем случае не избавит, но временное облегчение дарует. Вместо отключения эмоций гибрид отключил разум и поддался эмоциям.       Хейли услышала треск ткани. Это Клаус рванул на ней брюки и нижнее белье разом. Его пальцы легли на обнажённый бугорок нервов, в котором, по мнению многих, было сосредоточено всё удовольствие. Гибрид стал быстрыми движениями массировать её клитор. Грудная клетка волчицы словно раздулась, внутри скопился воздух, который она почему-то никак не могла выдохнуть, а ощущения внизу живота всё нарастали.       — Отключи голову, не думай сейчас ни о чём, — прошипел гибрид ей прямо в ухо, понимая, что тысяча самых разных мыслей не даёт ей расслабиться и в полной мере ощутить происходящее.       Толком не успев осознать его слова, Хейли почувствовала резкое проникновение. Клаус вошёл в неё быстро и до упора. Она вскрикнула, разом выпустив весь воздух, что скопился внутри, наружу.       Он двигался в ней так быстро, как только мог, с каждым толчком вдавливая её хрупкое тело в стену и заполняя собой, кажется, всю её, включая сознание, чтобы сейчас она не чувствовала ничего кроме.       Он будто хотел таким образом выдавить из неё яд утраты, который тёк по её венам после того, как Пустая завладела телом их дочери. Королева волков пыталась зализать свои раны, сидя в хижине на болотах — так всегда поступают волки, но он жил на тысячу лет дольше неё и уже успел усвоить — это почти никогда не помогает.       — Клаус, — прохрипела Маршалл; в ответ он взял её за волосы и потянул на себя, усиливая ощущения.       Воздух в комнате будто пропитался электричеством — ещё немного, и закоротит, а потом их обоих ударит разрядом, и совсем ненадолго станет легче.       

***

      Если бы Клаусу сейчас предложили выбор, он бы с великим удовольствием выбрал схватку с любым врагом, лишь бы только не сталкиваться со старшим братом, но когда гибрид вышел в расстегнутой рубашке из комнаты на балкон, первым, кого он увидел, был Элайджа.       Гибрид заглянул в глаза старшего брата, и от этого мимолётного взгляда это мерзкое чувство снова вернулось. Чувство вины. Сначала он будто бы был виноват в том, что неродной сын Майкла, и именно это вносило разлад в семью, словно это его грех, а не Эстер. Потом он чувствовал вину за то, что именно он провёл с Хейли ту ночь и стал отцом Хоуп.       Теперь он снова был с волчицей, и его снова съедала вина.       Клаус был в этом не одинок — при одном только взгляде на младшего брата к Элайдже тоже вернулись чувства, которых он давно не испытывал, а именно — ощущение, что он третий лишний. Сначала он был лишним между Клаусом и Ребеккой, потом между Клаусом и матерью его ребёнка. И вот снова.       Они оба решили, что любые слова будут сейчас излишни, и просто разошлись в разные стороны.       Следующей на балконе показалась Хейли. Преодолев неловкость, она встала рядом с Элайджей и криво улыбнулась, вспомнив свои же слова:       «Ты, я, Элайджа и чудо-ребёнок под одной крышей. Похоже на плохое реалити-шоу.»       Однако, в отличие от него и Клауса, она всё же осмелилась начать разговор.       — Элайджа, я…       Ей казалось, что она говорит достаточно громко, но слова слышались, как шёпот. Голосовые связки, второй раз за день испытав перенапряжение от крика, никак не хотели приходить в норму.       — Не надо, Хейли, — вампир предпочёл не смотреть на неё.       Он, как всегда, был спокоен и благороден, что скрывалось за его элегантным, застёгнутым костюмом, и какую бурю эмоций он на самом деле испытывал, можно было никогда не узнать.       — Мы так и не смогли с тобой понять, кто мы друг другу, — тихо произнес первородный, — но, кем бы мы ни были, мы были обречены…