drowned wolf

       Хоть Турбо виду и не подавал, Зима явно видел, что его дружок решением старшего Адидаса был не то, что разозлен — взбешен по самое не балуйся, это выдавали трясущиеся от гнева руки и кислая мина, которая не сходила с красивого лица Валеры практически никогда, не считая сна. Зима раздасован такой реакцией не был. Знал, что Турбо злится не на него, Вахита, занявшего место лидера, и даже не на Вову, а на себя, что не смог даже спустя год подсасывания, прости господи, к Володе, стать в глазах негласного, а с некоторых пор и оглашенного старшего чем-то большим. Но Вахит знал, что Турбо был надёжным парнем, а также знал, что ему самому место старшего не упиралось никуда, и этот вопрос с Валеркой-то нужно было перетереть. Успокоить друга и объяснить, что почём.        Только вот тот не выглядел как человек, который был настроен на разговор. У Турбо чуть ли пар не валил из ушей. Он плелся обратно к месту сбора, переставляя промокшие ноги в сугробе, и сжимал ладони в кулаки, пока Зима шагал рядом молчаливым телохранителем — в их случае тела нужно было защищать от Турбо. Он первым делом раздал скорлупе подзатыльников, лишь завидев Универсамовских на горизонте.        Еще и ситуация с Маратом нарисовалась. Грустно из-за нее было до ужаса, Зима никогда ни по чему, наверное, так не горевал, кроме смерти бабки своей и котика Федьки, который однажды решился на отважный поступок — выход в окно четвертого этажа. По Маратику также грустно было, но Вахит скорее переживал за эмоциональное состояние почему-то с винтиков-болтиков-гаечек слетевшего Валеры, который рычал и зубы оголял, чем за дальнейшую судьбу Адидаса-младшего.        Зима уже даже не пытался остановить Турбо — это казалось бессмысленной затеей. Ему, бешеному, в руки попала отобранная у дружбана власть, и фляга свистанула так, что было поздно хвататься за поводья. Поэтому приходилось стоять там, в толпе, с неописуемо ахуевшим от происходящего взглядом, упертым в собачье, размазанное по снегу говно.        Как-то слишком быстро все в Универсаме разъебалось после ухода Адидаса. И ведь только недавно, казалось бы, радовались, что Домбыт стерли с Казанских улиц.        Зима размышлял об этом, шагая ногу в ногу с Турбо до дома после продолжительной прогулки. Когда собрание закончилось, парни не хотели расходиться — в друг друге они видели что-то более комфортное, чем дом, о чем ни разу не говорили вслух. Эта физическая платоническая близость помогала мыслям встать на место и телу сбросить с себя напряжение, связанное со всем происходящим в группировке. На улице было темно и холодно, даже жопа в трениках подмерзала от ветра, забегающего под штанины. Дымить сигарету было трудно. Валера шел рядом и хлюпал носом, из-за чего хотелось поскорее затолкать его в свою квартиру да чаем отпоить, а лучше водкой. Дед-то спал уже, наверное, а у Турбо отец сегодня после корпората и точно бы отпиздил, если бы застал сына на пороге. Не дело. Вот Зима и повел в очередной раз к себе эту бешеную псину.        — Только тихо, ни то деда разбудишь, а у него магическим образом патроны от дробовика наконец-то в сейфе появились, — тихий шепот у подъезда — родная рутина. Зима запрокинул голову и глянул в окно второго этажа. Свет не горел, значит, можно было заходить. — Ты еще слабо отделался в прошлый раз, тогда, когда дед тебя с полотенцем выгонял.        — Я так и не понял, почему он меня недолюбливает, — Валера улыбался, но почему-то грустно. А ещё у него в глазах стоял страшный нездоровый блеск.        — Говорит, морда подозрительная. Я тему не то чтобы поднимал, мне за гостей незванных тоже прилетело.        — Прости.        — Нормально все, пр-роходи давай, — и это дурацкое «р» растянулось, размазалось, как масло по батону, когда Зима почтенно указал ладонью на дверь подъезда, открытую специально для Туркина, да покланялся.        В комнате пришлось зажечь лампу — один лишь свет фонаря, долбящего в окно, не помогал найти в старом шкафу одеяло и подушку. Пока Зима копался среди тряпок, Валера расхаживал по маленькой комнатушке туда-сюда. За ним нужен был глаз да глаз — у Зимы они скоро прорастут и на затылке, лишь бы была возможность уследить за этой гиперактивной торпедой.        — На, стели себе, — шепот друга вывел Турбо из некого транса. Он остановился посреди комнаты, как вкопанный, растерянно перевел глаза на подушку и колючий плед, упрятанный в пододеяльник, бросил их на пол, услышал: — садись.        И сел на плед, сложенный в несколько раз для мягкости, но не на зад, а на колени и в позе молящегося, с ладонями на них. Бешеные глаза вновь уставились на Зиму, и тому показалось, что Турбо словно приказа ждал, такое у него лицо было смешное, сосредоточенное.        — Надо спать лечь, вставать нам рано, а сейчас уже за полночь, — Зима голоса не повышал, говорил тихим рычащим шепотом, от чего глаза Валеры буквально на миг прикрылись, но в следующую секунду распахнулись еще шире, чем раньше. Испугался собственной реакции. — Давай, Валер, ложись. Я свет выключу. Чай тебе сделать, принести? Ты замерз поди.        Лампа на столе и правда щелкнула, а после комната укуталась в шаль полумрака с лунным светом, разлитым по ней. Даже в этой темноте Зима умудрялся сканировать лицо друга на признаки усталости, расстройства или агрессии. Слишком уж странное поведение волновало.        — Нет, — Турбо ответил так тихо, что Зиме пришлось поднапрячь уши. Совсем скис, что ли? Оно и неудивительно — Валера ведь весь день бегал, как в жопу ужаленный. — Не хочу. И спать не хочу.        — Ты, кстати, — обстановка была благоприятной для разговора впервые за долгое время, и Вахит спешил воспользоваться этой возможностью.— Можешь забрать мое место, я за ним все равно и не рвался никогда. Будь главным.        — Ага, — и макушка Валеры неожиданно для них обоих упала на острые колени; Вахит успел присесть на скрипучую кровать перед сидящим на полу другом и теперь сидел, замерев, с желанием запустить ладонь в копну кудрей в кончиках пальцев. — Я странно себя чувствую. Спокойно очень, меня вырубает.        — Спать хочешь, идиот. Ложился бы ты уже.        — Не, не. По-другому вырубает.        Все остальное, что говорил Зима, было уже не так важно. Валера слышал спокойный, умиротворяющий голос, но не различал смысла сказанного. На колени шло приятное давление, но те не болели, прикрытые плотным слоем пледа — Валера, склонив голову между ног Зимы, сидел, словно каменная статуя, совершенно неподвижно, и его дыхание выровнялось настолько, что по нему можно было играть на фортепиано, как по метроному. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Тик-так. Тик-так. Зима не знал, что ему делать. Почему-то в подсознании струилось знание того, что говорить прекращать не стоило. Он рассказывал свои мысли насчет слишком бурной реакции Валеры на Маратовы мутки с вафлершей, насчет ухода Адидаса и отшивки Кащея, а Валера дышал глубоко и терся щекой о колено, словно просил его погладить. Это было стремно. Если закрыть глаза на смущающую позу, можно было бы даже отшить тот вариант, что это выглядело по-пидорски. Что тут пидорского? Валерка же не хуй в рот взял, просто лбом ткнулся — они постоянно недвусмысленно касались и не брезговали.        — Я как на облаке.        — Сиди, Валер. Сиди.        Ладонь Зимы опустилась с макушки ниже — к шее, и холодная кожа соприкоснулась с кипящей. Может, Валера все-таки заболел и под температурой упал в бредовое состояние? Вахит огладил большим пальцем выпирающий кадык, чуть прихватил шею рукой, и Турбо издал нечеловеческий, слишком высокий для его голоса стон.        Ситуация настолько смущала, что мало походила на правду. Зиме казалось, он уже спит. Лежит наверное, обняв подушку, сопит, и ему снится Валера на коленях, лунный свет на гладкой щеке и хриплое дыхание снизу, от которого дыбом встают волосы на руках и еще кое-что тоже встает. А вот это было уже проблемой. Только вот Зима, машинально бросив взгляд Валере между ног, обнаружил, что с проблемой столкнулся не он один.        — Турбо?        Тот не ответил, но зато поднял глаза. У Валеры на лбу было смешное красное пятно, а глаза блестели и смотрели сквозь друга. Так Кащей обычно смотрел после бурды своей серой, только вот принимать наркотики у группировок казалось зашкваром и никак не поощрялось, от того мала была вероятность, что Турбо чего-то принял. От алкашки такого не было вовсе.        — Друг мой, тебе плохо.        — Мне очень хорошо, — это признание резало ножом, потому что Вахиту тоже было хорошо. Даже слишком. Он покачал головой, раздасованно поджав губы, дернул ногой, дабы привстать, и носком помазал прямо по тому месту, до которого прикасаться никак было нельзя. Это действие выбило из Валеры еще один стон — он снова упал головешкой, но теперь уже лицом в матрас. — Блять, у меня в жизни так не стоял. И просто от твоего голоса… Зима, пристрели меня, пожалуйста. Я больной.        — Я тоже, все в порядке. Иди ко мне.        Турбо без пререканий заполз на кровать. Он дрожал, и это тоже было ему не свойственно. Все тело било мелкой дрожью, действия были смазанными, спутанными; Валера заполз на колени, в которые секунду назад бессовестно утыкался, и носом повел по изгибу шеи вплоть до самого плеча. Руки хаотично хватались за одежду, тянули ее — Турбо словно хотел стянуть с друга кожу, полностью обнажить его, потому что самому себе сейчас казался слишком голым. Валерина грудная клетка, вскрытая топором, была открыта настежь, показывая Зимушке панически бьющееся сердце.        — Штаны стяни, решим сейчас все.        Турбо послушался. Сухая ладонь обхватила член, прижатый двумя телами, а другая легла на рот — никто из парней не хотел, чтобы дед за стенкой проснулся именно от этого. Только вот дрочки не вышло нормальной, потому что Валера кончил в ту же секунду, пробитый судорогой, и дергался у Зимы на коленях еще с полминуты, воя в руку, а Вахиту было слишком стыдно от того, что он спустил в штаны лишь от трения костлявой задницы по члену.        Они уснули на кровати, забив и на слипшуюся от смазки кожу бедер, и на скомканный плед, лежащий на полу. Прибились друг к другу, руки-ноги перемешали и задрыхли каждый с мыслью о том, что хоть Валерка и пытался постоянно власть заполучить, на самом деле отдавать ее ему было куда приятнее.