Часы

Я с любимою сижу, На лицо ее гляжу,

      Они любили сидеть в парке после долгих пар, чтобы расслабиться и побыть наедине. Морозный воздух кусал лицо, но Надежде совсем не холодно — девушка нежилась в объятьях любимого человека, утыкаясь носом в широкую грудь, пока Назар смотрел на неё сверху вниз, не сдерживая довольной улыбки.       Каждое мгновение было ценно для них, ведь им редко удавалось насладиться компанией друг-друга не только из-за института, но и из-за строгого отца девушки, который отгонял парней от единственной дочери, видимо, видя во всех них маргиналов. Назар брал на себя смелость проводить её до дома, несмотря на заверения девушки о том, что она и сама дойдёт. Однажды Галкина предложила сделать так, чтобы Габдуллин не ходил до самого порога, а остановился в пару метрах. Такая перспектива понравилась ему больше, поскольку он не попадал в поле зрения Георгия Анатольевича и запросто мог проследить за тем, чтобы возлюбленная добралась домой в целости и сохранности.       Сегодня же случай особый: Наде удалось уговорить маму прикрыть их, сказав отцу, что она задержится у Галины Чукиной, аргументируя такое решение тем, что она задержалась у неё, а на дворе была глубокая ночь. Тамара Дмитриевна, хоть и нехотя, но согласилась. На самом же деле, девушка была дома у своего молодого человека, нежась в объятьях. Младшая сестра Назара, девятилетняя Марьям, привыкшая к подобным визитам Нади, уже давно спала, а родители были в командировке — даже если бы они были дома, ничего против не имели.

Мы щебечем и поем И толкуем о своем.

      — Неужели твой отец больше не видит во мне угрозу? — иронично усмехнувшись, спросил молодой человек.       — Ну, можно и так сказать, — уклончиво ответила она, губы в тонкую линию поджимая. Вдруг почувствовала укол вины за то, что заставила мать соврать, глядя отцу прямо в глаза. Какая после этого из неё дочь? Ответ сознание выдал сам: просто ужасная.       Назар, будто почувствовав переживания возлюбленной, оставил краткий поцелуй на тёмной макушке, вдыхая родной запах. Руки же нежно поглаживали ровную спину, проводя по позвонку. Надежда начала потихоньку успокаиваться, понимая, что ради мгновения с человеком, позволившим ей понять каково это — любить можно было и пойти на шаг, который был для неё чуть ли не смертельным Их взаимные чувства — то, что подарило ей свободу.

Я любимою моей Не обижен — дорог ей.

      — Прости, если задевала словами, — вдруг шепнула Галкина, голову подняв на Габдуллина. — Я всего лишь хотела от отца отгородить, чтобы не отгрёб. Да и просто прости, если как-то обежала. Ты дорог мне, Назар, я хочу, чтобы ты был счастлив.       Молодой человек напрягся, не понимая, почему она извинялась — за что? Юноша никогда не держал на неё зла, не обижался. Он относился с пониманием, шёл с ней до конца, с нежностью целуя костяшки девичьих пальцев.       — Я счастлив только с тобой, Галочка, — излюбленное прозвище шепнул на ухо, заставляя чуть ли не плакать от нежности, с которой он это говорил. «Галочка», потому что отвечала за посещаемость группы и присутствующим всегда ставила птички, благодаря этому появилось обращение, которое сказать мог лишь Назар. — А насчёт отца не беспокойся, должен уже привыкнуть к молодому человеку дочери, ну или к зятю — тут как посмотреть.       Юноша сказал последние слова прежде, чем успел их проанализировать. Безусловно, он хотел построить с ней полноценную семью, в планах было сделать предложения руки и сердца, но хотеть — мало. Нужно было сначала решиться, а после ждать ответа. Назар ни на что не надеялся, вполне разумно полагая, что она ещё была к такому не готова. Держа серьёзное лицо, проклинал самого себя за длинный язык, мысли.

Лепестки ее ресниц От смущенья смотрят вниз.

      Надя оторопела от услышанного, быстро захлопала глазами, словно не веря, глаза смущённо отвела, смотря себе под ноги. Между ними возникла тишина — гнетущая, поистине страшная, заставляющая сердце биться куда быстрее. Назару девятнадцать, но чувствовал себя тринадцатилетним мальчишкой, и это было странно, но столь же удивительно.       — Я согласна, — заключила девушка, наконец, взгляд подняв. Она улыбнулась тепло, за руку его взяла, крепко сжимая в своих. — Но обещай, что мы поженимся только после окончания института или через года два-три. Сам понимаешь — учёба важна для меня, да и, впрочем, для тебя тоже. Я люблю тебя, очень. Но мне нужно время… — стушивалась, опять виноватый тон, взгляд отведённый.       Назар же за подбородок её взял, прося посмотреть на него без всякого стеснения, вины. Он не хотел, чтобы любимая перед ним так оправдывалась, будто нечто плохое сказала, непростительное. Погладил по щеке тыльной стороной ладони, ответил успокаивающее:       — Всё хорошо, Надь, — тихо, почти шёпотом. — Я буду ждать, но ты главное скажи, когда будешь готова, договорились?       Галкина активно закивала, улыбалась, повторив простое «да» целых три раза. Она поцеловала его, а после прикрыла веки, выдохнув с облегчением.

У любимой бровь дугой,

Льются волосы волной,

      Назар зарылся в тёмной копне волос, массируя ей голову. Пряди тонкие на пальцы наматывал, улыбался, как кот. Надя ничего против не имела, напротив — нравилось, что с волосами так бережно обращались, по-особенному.

Но меня разит сильней Взгляд красавицы моей.

      Галкина смотрела на него влюблённым взглядом, не могла нарадоваться. Раньше ненавидела карие глаза за то, что они казались ей такими невзрачными и обычными, потому что сама являлась их обладательницей. У других, вон, зелёные глаза, как леса, голубые, как чистое небо, серые как грозовые тучи, а карие… Разве что можно сравнить с дровами, но разве дрова красивы? Так ей думалось до тех пор, пока не встретила Назара глаза, которые влюбилась и не смогла. Они так блестели на солнечном свете, точно как янтарь. Карие глаза были похожи на корицу, на шоколад. Надя тонула в них каждый раз. Он утягивал за собой, показывая удивительный внутренний мир. Не зря говорят, что глаза — зеркало души и посмотрев на них можно было узнать о человеке, если уж не всё, но точно многое.       — Смотри на меня почаще.       — Нравится как я смотрю?       — Не представляешь, насколько сильно.

Предо мной сидит она, Улыбаясь, как весна,

      Услышав это, девушка вновь засияла. Она напоминала Назару нежный цветок, подснежник — символ окончания суровой зимы с её метелями. Рядом с ней нагонявшая тоской серость исчезала, добавляя яркие краски. Надя была его тихой гаванью, успокоением. Она дарила тепло, но не телу — душе, наполняя её добротой и любовью.

Лишь одно меня томит,

—Вечно милая спешит.

      — Мне пора, — собиралась встать, не получилось. Габдуллин за руку её схватил, остановив. Галкина посмотрела на него с немым вопросом.

Торопясь уйти назад, Все глядит на циферблат

       Тревожно посмотрела на часы, ведь обещала, что будет дома уже к десяти, а до него оставалось всего десять минут. Всполошилась снова, губы поджала, даже сердце начало биться куда быстрее от страха не успеть.

Молвит: «Нагулялась тут», Или молвит: «Дома ждут»

      — Время позднее, родители, наверное, волнуются, — прошептала Галкина.

— Не прощайся, — говорю. — Очень рано, — говорю.

      А он просил, нет, молил её:       — Останься.       «Останься» — повторилось в голове. Нет, она вовсе не испугалась, ведь знала, что за этими словами не стояло ничего похабного, но Надя никак не решалась ответить, помня об отце, о матери. Назар тоже понимал, что ситуация сложная, и, несмотря на всё, второй раз за вечер был не сдержан, позволив желаниям выбраться. Он правда хотел, чтобы любимая была рядом с ним как можно дольше, но заставлять не стал бы ни за что. Просто-напросто не смел давить.

Верит милая часам: — Мне пора! Ты видишь сам!

      — Назар, я… — замолчала. — Хочу остаться с тобой, но боюсь. Что отцу скажу, если вдруг спросит?       Кто-кто, а Георгий Анатольевич точно спросил бы. Габдуллин вздохнул с досадой, кивнул, но всё ещё за руку держал — всё ещё отпускать не хотелось. Внутри же самый настоящий ураган бушевал, хотелось как-то остановить эти проклятые стрелки, чтобы время замедлилось, не бежало столь стремительно, лишая возможности насладиться друг другом. Хотя для них и вечности было бы мало.

Мне терпеть не стало сил, - За язык часы схватил,

      Не выдержав, поцеловал Надежду так, будто виделись в последний раз. Душа его противилось всему происходящему. Одно прикосновение губ, второе, третье. У девушки дыхание сбилось, сердце заколотилось бешанно. Назар наслаждался ею, но проклинал себя; обещал ведь не принуждать, отпустить, но он чувства оказались куда сильнее в который раз.       — Больше не будем, — рвано выдохнул сквозь поцелуи. — Прятаться, — снова поцеловал. — Бояться. Я поговорю с ним — должен это сделать.       — Это… опасно, — ухватилась за Назаровы плечи, чтобы не потерять самообладание, прижалась ближе. То, что он делал, было немыслимым. Это казалось сном, бредом, но не тем, чем было на самом деле. Правда понимала, что всё ограничится лишь поцелуями — Назар был верен принципам, вере. — Не хочу, чтобы папа написал на тебя заявление в милицию, сказав, что ты пытался меня украсть.

Пусть научатся молчать, Нас не станут разлучать.

      — Не успеет, — усмехнулся, нехотя отстранившись от девичьих губ. — Даже время не сможет нас разлучить.

— Чтобы нам счастливей быть, Ты должна часы забыть!..-

      — Алло, — Надя прижимала к уху телефон, говоря шёпотом. — Я останусь у Назара на ночь, — посмотрела на юношу, ища поддержку. Назар накрыл её руки своими и она окончательно осмелела. — Нет, ничего подобного, клянусь, — губы поджала от волнения. — Хорошо-хорошо, люблю тебя, мамуля!       Галкина положила трубку и, повернувшись к Назару, кинулась к нему на шею. Он понял: разрешили. Прижал к себе плотнее, нежности шепча словно в бреду. Нарадоваться никак не мог, не верил в происходящее. Вдруг поднял её, закружив. Надежда взвизгнула, но вовремя прикусила губу, вспомнив о том, что они дома не одни.       — Я люблю тебя, Назар, люблю!       — И я люблю, галочка моя.

И не видели мы, нет, Как зарозовел рассвет.

      Назар и Надежда лежали в одной кровати, обнимаясь. Солнце только-только выглядывало из горизонта, боясь потревожить влюблённых. Небо окрасилось в нежно розовый, но они этого не ведали, уже давно погрузившись в царство морфея.       И даже время не могло их разлучить. Шли минуты, часы, а их любовь крепла с каждым днём.