По разные стороны

      — Рен, прекрати, блять, — сквозь плотно стиснутые зубы прошипел Тоджи, но почему-то не останавливал разбушевавшуюся девушку.       Она упорно сидела на коленях, словно намеренно приковала себя к полу, и быстрыми движениями стягивала вниз штаны вместе с трусами, будто отчаянно желала сейчас только этого.       Рен задела сквозь ткань член и ощутила твёрдую, налитую кровью крупную плоть. Прикосновение только ещё сильнее разогрело в ней желание. Она и подумать не могла, что огромно не только тело Тоджи.       — Рен, — прорычал он её имя зверем, и она нырнула руками в его одежду, оттянула вниз и схватилась рукой за толстый член. — Б-блять.       — Не отталкивай меня, — умоляющим шёпотом сказала Рен и потянулась к холодно-красноватой головке, раскрыв расслабленный рот и чуть высунув язык.       — Я сказал тебе перестать, мать твою!       Тоджи грубо толкнул Рен в плечо и стал торопливо поправлять штаны. Его щёки полыхали от гнева, стыда и желания одновременно. Рен ясно и чётко видела, что он тоже хотел её. Тогда почему оттолкнул?       Она вжалась ладонью в пол, чуть не упав набок. Стрельнула обидчивым взглядом на Тоджи, который отошёл в сторону и вытер вспотевший лоб тыльной стороной ладони.       — Твою мать, — бормотал он, сопя гневно носом. — Ты… малолетняя идиотка. — Он пытался подобрать слова, словно боялся обидеть Рен, но в то же время не смог сдержаться, чтобы не обозвать её. Его гнев был неуправляем.       — Ты толкнул меня, — проговорила Рен негромко, вставая. Она даже не прятала голое тело, будто не видела в этом что-то постыдное. Просто стояла и смотрела на Тоджи, словно ждала, что он поменяет своё решение.       — Потому что ты творишь херню!       — Херню? По-твоему секс — это творить херню? Тоджи, — Рен смягчилась. Она подошла к мужчине почти вплотную, подняла высоко голову и попыталась заглянуть в его синие глаза. Тоджи всё время отворачивался, стараясь не смотреть на её обнажённое тело с высоты своего роста.       — Оденься, — чуть ли не рявкнул он на неё, но негромко, будто вообще боялся издать звук или пошевелиться.       — Нет, — мягко сказала Рен. — Если ты не дашь мне то, что я хочу, я расскажу полиции о том, что видела: сумку, этих странных типов у бара, деньги, которые они тебе дали…       На лице Тоджи желваки пошли ходуном. Он смотрел неотрывно в одну точку, куда-то в пол, не моргая. Казалось, его глаза становились мрачнее тучи, а ноздри стали раздуваться ещё сильнее от гневного горячего дыхания.       — Тупая дура.       — Я? — Рен ухмыльнулась. Она считала, что лучше идти до конца любыми способами, даже если ты уже обгадил себе штаны, чем признать собственное поражение. И это выглядело так глупо со стороны. Иногда Рен это понимала, но какие-то материнские гены безрассудства всё же побеждали. А, может, это была отцовская глупость. Или вовсе всё и сразу. — Тупой тут только ты, раз решил, что брать в соучастницы преступления «тупую малолетку» — это лучшая идея.       — И эти малолетки мне ещё никогда так не угрожали, — его ухмылка будто ударила под дых и отправила Рен в нокаут. Быть не может, чтобы он никак не отреагировал. Неужели он совсем не боится за свою жизнь настолько, что даже перед лицом угрозы спокойно стоит и улыбается?       — Чего улыбаетесь? — Рен прыснула, скрестив руки на груди.       — О, вспомнила о вежливости?       — Так почему вы улыбаетесь? — Рен не унималась.       Она смотрела на Тоджи исподлобья, именно в эту самую минуту понимая, что потеряла над ним власть. Но имела ли она её вообще? Решила напасть на акулу, будучи мальком.       — Да потому что мне всё равно на твою полицию. Ну расскажешь ты, что́ видела, а доказательства где? Сумки-то уже нет: ни с деньгами, ни той, что я отдал тем идиотам у бара. Самое умное, что ты можешь сейчас сделать — это одеться и не действовать мне на нервы. Подобрал малолетку на свою голову. Одевайся и съёбывай.       Рен глупо уставилась на Тоджи, похлопав ресницами. Последний раз так разговаривала с ней только мать. И то она тоже решила выгнать родную дочь из дома. И теми же словами. В её же день рождения. Несправедливо. Больно. Обидно.       — Ты тут решила океан соплей и слёз развести? — спросил Тоджи. Рен, будто очнувшись, потрогала уже оттёкшее лицо, стёрла несколько слезинок с щёк, только в этот момент осознав, что заплакала.       — Всё нормально, — буркнула она, подобрала халат и укуталась в него как попало, лишь бы спрятаться. И она прятала даже руки, пыталась скрыть каждый сантиметр своего тела, опуская вниз голову, будто и волосы могли помочь укрыться от внешнего мира. — Я уйду, — негромко буркнула она. — Только скажите, где моя одежда.       — На батарее в комнате, — казалось, Тоджи даже смягчился.       Он внимательно смотрел на Рен, за игрой её эмоций, за тем, как она медленно превращалась в маленький пугливый комок чего-то невинного, светлого, хрупкого. И смотрел он виновато, будто чуть не разбил его.       — Спасибо вам, — Рен благодарила Тоджи не только за одежду, но и вообще за всё, что он сделал для неё: дал свежий глоток адреналина, свободы и новые эмоции и пробудил что-то старое, давно забытое где-то внутри.       — Вчера ты говорила в баре, что не хочешь домой.       Рен резко остановилась и обернулась к Тоджи.       — Да. — Она опустила голову, прижимая халат к себе. — Не помню, что я это говорила, но это правда. Я ненавижу свой дом. Я в нём чужая.       — И почему ты так решила? — Тоджи коснулся бёдрами стола. Теперь его обнажённое до торса, исполинское тело вызывало лишь дискомфорт и даже лёгкий страх где-то в глубине души. Захотелось совсем провалиться сквозь пол.       От вопроса что-то защемило в груди. Рен не любила говорить о своей семье, особенно с незнакомцами. Но почему-то именно сейчас ей захотелось высказаться.       — Отец пьёт и изменяет матери, а мама… давно уже слетела с катушек: психованная, вечно истерит, плачет, постоянно требует от отца любви и уважения вместо того, чтобы наконец начать уважать себя. Чего ей не хватает? — Рен начала постепенно набираться смелости по мере того, как говорила Тоджи всё, что думала о родителях. — Всё, что ей нужно для счастья — это развестись. Да и отцу тоже. Неужели это так сложно? Просто взять и уйти, если тебе плохо.       Тоджи улыбнулся, скрестив руки на груди и опустив голову. Он снова будто издевался над ней, над её словами, над её реакцией на происходящее в семье. Рен нахмурилась.       — Что я на этот раз сказала такого смешного?       — Ты сама и ответила вопрос. Поэтому они и не разводятся. Потому что больны головой и друг другом.       — Как можно болеть друг другом? Бред какой-то, — Рен скептично усмехнулась.       — Когда любовь убийственна, то можно. Человек становится для тебя токсином, без которого ты и жить не можешь, но он тебя убивает изнутри. Кто-то называет это страстью, кто-то — любовью, другие называют это привычкой. Я тоже так считаю: это привычка. Как сигарета по утрам. Порой даже хуже: как наркотик.       — Не знаю, не курила и не употребляла никогда. И не любила тоже. Тоджи…       — М? — Тоджи вяло поднял голову, продолжая скрещивать на груди руки.       — Простите, пожалуйста. Я не знаю, что на меня нашло. Я и правда лучше пойду.       — Как знаешь.       — Мой день рождения стал особенным благодаря вам, — Рен глупо улыбнулась, опустив голову. Почему-то именно сейчас смущение ударило её в голову до какого-то мерзкого чувства тошноты и унижения. Будто Рен не могла позволить себе даже смущаться.       — Я рад.       Тоджи был почти безучастен. Рен глубоко вздохнула, понимая, что Тоджи непреклонен и вряд ли хотя бы предложит ей остаться у него. Да и с чего он должен был это предложить? Он не выглядел как человек с высоким уровнем эмпатии. Да и была ли она у него вообще?       Рен вернулась в комнату. Снова увидела сообщение на телефоне от матери: «Я разочарована». И всё, больше ничего: ни сообщений, ни звонков, только эти слова, которые в очередной раз ранили в сердце. Неужели там ещё оставалось место для ран?       Рен переоделась в свою одежду. Платье ещё было местами мокрым, но хотя бы джинсовая куртка оказалась чистой.       Рен тихонько собралась и вышла из квартиры Тоджи, чувствуя, что будто отрывала частицу себя, будто лишалась чего-то, что помогло бы ей украсить свою жизнь, сделать её ярче и лучше.

***

             Полицейский отдел был тих и спокоен, но напряжён. Чувствовалась внутренняя суматоха, которую, в отличие от внешней, невозможно было унять: столько бумаг, столько папок, которые нужно было разгребать, ещё и поступали кучи звонков, которые приходилось принимать.       — Я понял, Исихара-сан, понял, — Нанами Кенто кивал, прикрыв усталые глаза и приложив пальцы к переносице.       — Обязательно позвони мне, Нанами-сан! Я рассчитываю на тебя!       — Хорошо, хорошо, — он держал телефон свободной рукой у уха, выслушивая гневную тираду звонившего. — Я сообщу вам, если что-то услышу о ней. Во всяком случае волноваться пока смысла нет, вы же сами говорили, что она часто уходит из дома. Да и времени прошло не так много.       — Сам же понимаешь, как моя жена будет переживать, если она пропадёт.       — Да уж знаю, — буркнул Нанами. — До свидания, Исихара-сан, я позвоню вам.       Нанами бросил трубку и глубоко вздохнул. Ещё ему не хватало искать только что пропавшую, взбунтовавшуюся девчонку. Да ещё и по знакомству, только потому, что это дочь друга его отца. Нет, не ради этого он сегодня вообще на работе.       Кенто поправил ворот синей рубашки, застёгнутой наглухо, и тёмно-красный галстук. Сделал неторопливо глоток кофе, который принёс ему минут десять назад коллега, и посмотрел устало на целую гору бумаг, которые стояли перед его носом. Нужно было разобрать дела, которые висели на нём, покопаться в них, разобрать их по стопкам.       Одно из дел всё же не давало ему покоя. Оно было связано с исчезновениями некоторых людей, которые в обществе имели огромный вес своим статусом и положением.       Ещё буквально на днях всплыла новость, что сыну одной из серьёзных фармацевтических компаний отрубили кисти обеих рук, причём пострадавший знаком с двумя прошлыми жертвами, которые без вести пропали. Вряд ли это было совпадением.       Семья пострадавшего будто не желала говорить правду, скрывалась, говорила, что с сыном произошёл несчастный случай. Нанами подозревал, что тут была замешана какая-то вражда между крупными акулами бизнеса или преступными группировками. Или всеми сразу. Здесь скрывалось что-то серьёзное, но что — он пока не мог понять. Предположений много, как и подозреваемых, а доказательств — ноль.       Хоть пострадавший и был совершеннолетний, Нанами не смог с ним поговорить. В больницу не пускали ни журналистов, ни полицию, только приближённых к семье Судзуки и нанятых врачей. Круг людей вокруг Судзуки был совсем узкий, и пробраться туда было невозможно. Особенно когда мешали деньги и коррупция.       — Что же я упускаю? — Нанами упёрся локтями в стол и задумался, глядя вниз.       Всё внимание он переключил на это дело, отодвинув гору остальных документов в сторону. В папке пока было слишком мало бумаг, которые могли бы чем-то помочь. Пока что лишь имена жертв, данные их семей, фотографии, время пропажи, в чём пропали… И ни слова о подозреваемых. Но Нанами был уверен, что дело было во вражде, но между кем? Куда пропали две жертвы? Кто и зачем отрубил кисти рук Судзуки-младшему?       Снова звонок. Нанами ответил, вновь приложив телефон к уху. Он прикрыл глаза.       — Да?       — Нанами-сан, я забыл сказать, в чём она была.       — А, точно, Исихара-сан, спасибо. Говорите, я записываю.       Нанами сразу же взял цветной стикер, щёлкнул ручкой и стал записывать приметы.       — Белые кеды, чёрная джинсовая куртка и, предположительно, красное, простенькое такое платье. Её фотографию я тебе уже отправил.       — Понял, Исихара-сан. Позвоню вам.       Нанами снова бросил трубку, глубоко вздохнул в очередной раз. В последнее время он слишком много работал, ему был необходим отпуск.       Кенто схватил со стола ключи от машины. Всё равно ехать на патруль, поэтому решил поискать в толпе ту несносную девчонку, о которой он уже слышал не раз. Семья Исихара часто наводила шум своим тревожным характером из-за своей дочери, и ещё никогда Нанами даже не успевал приступать к поиску, как дочь сразу же находилась живая и невредимая. Нанами мысленно и радовался, и ругался на семью Исихара, которые мешали ему только потому, что они были хорошие знакомые его отца. Невыносимо.       Может, получится поговорить с ней и объяснить, что нельзя так жестоко поступать с родителями? Или хотя бы выяснить причину её внезапных уходов из дома.