Над пропастью

Они были созданы друг для друга — и даже если бы все вокруг поголовно начали твердить, что они два идиота, которые скоро убьются от этих отношений, они бы всё равно свято продолжили верить в свою правоту. Потому что у Тэёна проблемы с алкоголем и с законом, а у Донёна — с головой, и им буквально на роду было написано однажды встретиться в замызганных подворотнях Сеула, каждый убегая от своих собственных проблем, а потом вспыхнуть от чувств, как две пропитанные бензином спички. Стать друг для друга центром Вселенной, одним целым — неправильным, ненормальным, но целым. Донён сгибается над грязной раковиной в очередном клубе, в который его притащил Тэён, а затем судорожно запихивает в рот целую горсть успокоительных и антидепрессантов, пока эффект от старых не успел окончательно выветриться. Он уже сто лет не смотрит на названия и на дозировку и просто пьёт всё сразу, чтоб наверняка: когда у тебя в голове не мозги, а коктейль Молотова, то до таких прозаичных мелочей, как рецепт, тебе просто нет дела — лишь бы наконец-то помогло и отпустило. Тэён вваливается в туалет следом за младшим через добрых пятнадцать минут после его исчезновения и мастерски не обращает внимание на то, как Донён пытается то ли утопиться в раковине, то ли утопить в ней навязчивые мысли с помощью ледяной воды, заливающей глаза и уши. — Прекращай страдать хернёй и пойдём станцуем. Не зря же я тебя сюда притащил, — Ён повисает на дверной ручке и улыбается как десять Чеширских котов одновременно. Если Донён по большей части состоит из отвратительных идей и желаний и ярости напополам с паникой, переполняющей до краёв, то у Тэёна по жилам течёт текила, неоновый свет от лампочек в ночных клубах и вечный кайф. Он с удивительной для пьяницы проворностью хватает Кима за воротник и выдёргивает его из умывальника, пару раз встряхивая, чтобы тот смог прийти в себя и твёрдо встать на ноги, а затем хихикает и оставляет горящий поцелуй, крепко пропахший алкоголем, где-то на чужой скуле. Донён приходит в себя необычайно долго, но как только понимает, что происходит, то тут же начинает злиться. Он вообще постоянно злится, но сейчас особенно сильно: потому что Тэён опять вдрызг, хотя давно обещал завязать, потому что он устал и на грани нового приступа, потому что ему это всё осточертело, потому что… Потому что. Ему никогда не нужны были особые причины, чтобы впасть в истерику, а повод всегда был один и тот же — собственный бардак в голове и Тэён, который вечно путается под ногами, когда становится особенно плохо. Ли ничуть не удивляется, когда ему по челюсти изо всех сил заряжают кулаком (благо удар у младшего даже под напором адреналина слабый и неправильный). Для них это стандарт жизни — он огребает, а потом делает вид, что ничего не было, чтобы Донёну от осознания того, что он натворил, не дай бог не стало совсем хуёво и он не побежал глотать ещё кучу таблеток, стараясь вызвать передозировку. Они уже кучу раз проходили это всё, поэтому Тэён только молча слизывает кончиком языка проступившую на нижней губе кровь и ждёт, пока Ким успокоится. — Ну что, порядок? Отпустило? Тогда пошли, — произносит он будничным тоном, когда чужое дыхание выравнивается, а затем откидывает со лба чёлку и как ни в чём не бывало дёргает Донёна за рукав толстовки, вслед за собой утаскивая его куда-то в дебри танцпола. Они точно были созданы друг для друга: больной и ещё больнее — алкоголик с кучей судимостей и психопат с проблемами контроля агрессии. И Донён, прижимаясь к Тэёну всем телом посреди океана пьяни, грубой музыки и разврата, крепко окольцовывает его шею обручем своих рук и клянётся, что точно не отпустит, что бы с ними ни произошло.