Замкнутый пир | Convivium vitiosus

Прошлое продолжало распускаться веерами, но уже не занимало собой всё внимание, доступное этому телу. Сосредоточенно держась за нужную мысль, можно было пронести её достаточно далеко. Именно так Антуан и сделал: схватился за мысль и понёс. Ведь это всего лишь четыре шага. Четыре вала — сбивающих с ног, ворующих ценные грузы. Шаг. В пустыне ночь. Ещё час, и холод станет врагом. Антиной слышит льва и горит, горит, горит, и даже снежная буря не остановит его, когда добыча так близка. Кудрявый Адриан с хитрыми зелёными глазами смотрит молча, дозволяя своему полубогу безумие. Шаг. Куда ни повернись — взгляд встретит стену. Красным кирпичом, ряд за рядом, растёт великое будущее. Александр прерывает стремительный обход укреплений, чтобы повалять в сухой жёлтой траве грейхаунда, почесать узкий животик, побороться с ним руками, попутно подражая счастливому низкому собачьему скрипу. Гефестион от скуки плетёт тугую длинную косичку из шнурков на седле. Для косички этот вечер станет яркой вехой. Для Александра, возможно, тоже. Шаг. Адонис лежит в латуке и пытается высмотреть небо сквозь цветочное полотно. Ни боль, ни вепри, ни любовь не властны над ним с сего часа, но — как нельзя заковать в цепи ветер, так невозможно и помешать возвращению бога. Последний шаг Анжольрас сделал, уже держа Эра за плечи, подтягиваясь к нему, как к буйку в океане. Не разворачивая к себе, обнял так крепко, как мог, уткнулся носом в жёсткие чёрные кудри, чтобы его точно услышали, и произнёс вполголоса запоздавшую благодарность. Первые несколько секунд ничего не происходило, а в следующие произошло больше, чем способен отследить человек. С точки зрения Антуана, в одно мгновение он стоял посреди киселя, ни в каком виде не предназначенного для живых людей, а в следующее — просто возник на земле, глядя в небо, и дух шёл к нему с улыбкой, знакомой только по чужим воспоминаниям. — Да будет свет. — скромно сказал Эр, и свет откуда-то появился, но Анжольрас большой разницы не заметил, потому что до призвания света в этой карманной песочнице не было тьмы. — Давай, скажи мне ещё, что я шесть лет шпынял Господа Бога, Творца Миров. — лениво протянул он, не опуская головы. Сегодня его бы уже ничего не удивило. Прописное фыркнул как никогда подчёркнуто. — Вот мы и узнали, что в высших материях ты, хоть и сам полубог, а всё равно башмак. Крыть было нечем, да и не хотелось. — Прости ещё раз. — вздохнул Антуан. — Четыреста лет, боже мой, я придурок. Эр передёрнул плечами. — Мы знали риски. Покачав головой, юноша огляделся в поисках лавочки: разговор им предстоял длинный. Не нашёл ничего похожего, посмотрел на друга укоризненно. Тот пожал плечами, и в интерьере мира появился огромный прямоугольный камень. — Машинную обработку не могу. — без стыда признался он. — Только дары природы. Натурпродукт. Анжольрас тяжело опустился на «скамейку» и вытянул ноги. Грантер залез на гладкий блестящий бок с ногами и устроился по-турецки. Вокруг простиралось… По-прежнему «ничего», но заботливо прикрытое фасадами привычных материй. Молчать в этом бесцветном колодце было уютно. Но всё-таки… — Подлец ты, Прописное. — без больших эмоций сообщил полубог. — Да и ты не Михаил Архангел. — так же негромко ответил дух. — Вспомнил всё? Ответом был неохотный кивок. Эр взглянул на своего бога критически, подумал недолго и сделал приглашающий жест. — Предлагаю уговор изменить. Расскажи мне. Как ты это помнишь? — Прямо здесь? — попытался отмазаться Антуан. — Да, прямо здесь. Это мир мёртвых, им всё равно. Юноша немного подумал и стал ковырять камень на крошку. — Не знаю. Это как-то унизительно. Пересказывать тебе же. Дух пожевал губу, формулируя, и поделился своим видением: — А ты не жалуйся. Ты обвиняй. Антуан вздохнул и бросил первый камешек вникуда. — В 1425 году я был младшим сыном хорошей фамилии. — послушно начал он. — Я не знал неудач и менялся всегда только к лучшему. И был ужасно влюблён. В виночерпия. Мне так и казалось, что этот человек создан Богом специально для меня. Досуг, беседы, ласки — всё, что он делал, попадало в меня идеально, как шестерёнка становилась на своё место. И я был уверен, что любим. Что мы нашли друг друга, совпали и уже никогда не распадёмся. Ворча что-то фальшивое про «телячьи нежности», Эр полез в карман за папиросами. — Мы провели вместе около пяти месяцев. — Анжольрас демонстративно отсел подальше от дыма. — И всё было настолько хорошо, что он сам предлагал мне открыться семьям, жить поблизости. А церковь — бог с ней. А я согласился. Я пережил весь процесс шока рука об руку со своими родными, нашёл компромиссы, и вот наконец пришла пора показать избранника. Мне было выставлено условие: это должен быть очень приятный человек. Беспроблемный, удобный для легенд, полезный для семьи. Всё это про моего виночерпия, и проблем не должно было быть, но… Странное дело: в тот момент в голове у вождя хранилось больше двух тысяч жизней всех сортов, от Александра до младенца, убитого в первый час жизни. Любую из них он смог бы пересказать спокойно, как о чужом. И только эту почему-то не мог. — Но в это время он исчез. — безрадостно подсказал собеседник и затянулся сразу второй. — Он исчез. — повторил Анжольрас. — А я остался разгребать это дерьмо. Без доверия семьи, без чехарды династических браков, сильно поредев в друзьях — мы вдвоём, в общем, я да меч. Справились. Я учился, занимался аналитикой, дрался каждый раз как в последний. Мне повезло попасть в поле зрения короля, а оттуда начать влиять уже наконец на эту идиотскую войну, и на сельхоз, и на церковные должности… И всё шло по плану, пока не приехала Жанна. — он прикусил губу от напряжения, хотя очень старался подавать информацию нейтрально. — Представь моё положение: всегда при ней, без права, да и без желания отказаться, а где она, там и ты, и теперь мне нужно защищать её не только от врагов, но и от пересудов о тебе, а вас обоих ещё и от моей семьи. По большей части эти обязанности даже не были моими обязанностями, и выполнять я их не хотел! — Хотел. — невозмутимо поправил Грантер. — Прости. Но, правда. Ты хотел защищать её плоть, честь и дух до последней капли крови. Все знали, кто её паладин. — Так стало позже. Первые полгода меня рвало на части между долгом службы, уважением, восторгом, обидой и ревностью, причём уже обоих к обоим. Я никогда не думал, что можно испытывать столько всего одновременно. И так день за днём. Это ближе ко второму году всем стало понятно — где здесь чьё место и где чьё счастье. Когда вы с Жанной рассказали про тебя — вот тогда я понял, что делиться всё же придётся, или все мы останемся несчастны. Чем дольше Антуан говорил об этом вслух, тем лучше и хуже ему становилось в одно время. Он провёл столько лет лицом к лицу со своим чувством жертвы, раз за разом приходя в один и тот же тупик, в котором никто ему не помог, пока не стало слишком поздно. Спустя четыре века даже не казалось таким уж неправильным вывалить часть ответственности на другую сторону. Только теперь он не знал, как не переложить слишком много. — Может, достаточно? Давай не будем про после коронации. Пожалуйста. Ты же и так всё знаешь. В эту конкретную минуту не имело значения, кто из них бог, а кто пастух, и не играло большой роли, что они в мире мёртвых. Воспоминания о каждодневном граде всевозможных ударов со всех сторон — от подлостей английской разведки до обидных слов раздражённой Жанны, — обрушились на Антуана, как мелкий град, и тень постоянного тревожного напряжения затрепала его, как ветер. Четыреста лет назад он принимал всё это по-настоящему, у всех на виду, и не ждал помощи. Но теперь-то времена переменились, и между ними достаточно безопасности, чтобы подсесть поближе и позволить Эру молча обнять себя за плечи. Конечно, он всё знал, он почти всегда был рядом. Все бунты и покушения, все раны и поражения. Интриги двора. Нелепости короля. Ошибки Девы, ошибки прочих. Каждый день — новый вызов пределам возможностей. Каждый день — так невыносимо близко и невыносимо далеко друг от друга. — Помнишь, мы сцепились тогда весной? — тихо спросил Анжольрас. — Странная была драка. — кивнул Грантер. — Много за что мы, бывало, боролись, но чтоб за внимание женщины… — Не в ней было дело. — Антуан потёр шею. — Это ты стал вести себя как придурок. Без неё — нормально, иногда и почти как раньше. А при ней — как будто меня не существует. И в бою, Эр! Тогда тебе говорил и снова скажу: должны быть границы. Тот уже открыл рот для ответа, но задумался и вместо этого спросил: — Я ещё когда-нибудь так делал? — Что именно? Нарушал границы здравого смысла по неадекватным причинам? Да вот только что, шесть лет подряд. На самом деле, теперь, с памятью поколений, эти годы казались по-своему тёплыми. Но об этом Грантер не узнает. Анжольрас посмотрел на его острый профиль, попытался проследить пустой взгляд и задумался, как Гёсс умудряется читать с этого лица чуть ли не точный текст мысли. На что он смотрит? Как отличает «Мрачное#11» от «КошелёкПотерявшее#3»? Эр повернул голову и поймал его взгляд. – Что такое? – улыбнулся он.