Замкнутый пир | Convivium vitiosus

План задачи «Малыш», который они втроём набросали в самых общих пунктах, чтобы затем отдать Комбеферу на доработку, мало чем отличался от планов штурмов, оборон и уличных акций, которые «Друзья Азбуки» готовили на каждый случай, каждую улицу и стратегический объект, какой вспоминали или находили. Пока его кружок, вновь стянувшийся на место после обеда, между своими делами всячески донимал Гёсса, Анжольрас снова перечитал кратчайшую выжимку внизу страницы: «Шаги: 1) понять, что сломалось; 2) узнать, как это починить; 3) вернуть на место Г.; 4) найти Р?». Последний пункт, конечно, дописал Гёсс, и поначалу Анжольрас возразил. Лично его исчезновение Прописного на несколько дней удивило бы меньше, чем его ежедневное присутствие. Но мальчик настаивал, и как вождь Азбуки мог остаться глухим к самому себе? Пусть даже от него требовалось допустить тень надежды, что Грантер когда-нибудь будет заслуживать доверия: с оговоркой «через двести лет» можно было принять и это. И всё же в плане чего-то не хватало. Нечто вертелось на кончиках пальцев, не даваясь в руки. Анжольрас кожей чувствовал, что всё написанное не имеет смысла без пропущенного. Мог ли пропустить что-то настолько важное Грантер, отвечавший в плане за всю прикладную механику мироздания? И где он вообще? В очередной раз поймав себя на вопросах, которые и не возникли бы, иди речь о любом другом из его людей, Анжольрас раздражённо фыркнул. Он только-только уговорил себя дать Эру срок в двести лет; необходимость работать с ним сегодня, постоянно в тревоге, постоянно с рукой на пульсе и пониманием, что в любой момент всё дело может рухнуть, лишившись одной из больших опор, — в общем, угнетала. За окном мелко капал апрельский дождь. Самоназначенный полководец повернулся на шум, открыл окно и высунул руку наружу, чтобы поймать несколько капель. Холодные мокрые точки, рассыпанные по замершей ладони, неизвестным чудом возвращали чувство внутреннего равновесия. Ему захотелось постоять на этом месте, не двигаясь, хотя бы час. А этажом выше он уже слышал голоса людей, повторявших его имя. Минута колебания, и этот день стал ещё страннее, чем был: Анжольрас скользнул на узкую шаткую чёрную лестницу, спустился по ней на полпролёта и замер, скрытый от глаз друзей гнилыми досками и прачечным хламом, бастионами сложенным вдоль перил. Голоса наверху стали громче. Два молодых парня пробежали по основным ступенькам, прошли мимо запасных, как будто их не существовало, и вновь скрылись в зале «Друзей». Справедливости ради, в любой другой день Анжольрас и правда не подошёл бы к этой лестнице. Он всегда держал себя на виду, чтобы казаться своим людям ближе и прозрачнее, а двигался точно отработанными связками, чтобы оставаться для них чем-то не вполне понятным. Узкий проход между горами грязного барахла, где под ногами шатается каждая ступенька, мог довести его лишь до двух точек: перелома и потери образа. Поскольку день продолжал страннеть, вместо возвращения в зал он выбрал второе. Идти вверх ему не хотелось. Под лёгкими шагами заскрипели и зашатались ступеньки вниз. Лестница вела в прокопчённый коридор, а тот выходил на косое крыльцо под навесом со стороны крохотного внутреннего двора. На крыльце сидел Грантер. Не выпуская папиросу из зубов, он наблюдал за дождевой водой с таким лицом, будто читал между капель экономический трактат. — Ну, ты хотя бы здесь, а не… — сказал ему Анжольрас. Это было самое одобрительное, что пришло ему в голову. Стало немного стыдно, но стыд тут же затопило ответной волной раздражения за то, что Эр вечно исчезает и не предупреждает, обиды на то, что он столько лет хранил при себе — и до сих пор хранит, — секрет размером со Вселенную, досады о том, что нет в его действиях никакой закономерности, завязанной на хоть каких-нибудь убеждениях, и о том, что он нарочно охотнее поддаётся Гёссу, потому что просто делает только то, что хочет… Прописное обернулся к нему, окинул взглядом с головы до ног. Одобрительно хмыкнул, из чего юноша сделал вывод, что на плечах и в волосах у него комья пыли, но не расстроился. Поток его беспокойных мыслей незаметно растворился в блеске диковатых глаз бывшего художника. «Всё равно день уже странный». — подумал Анжольрас, и вместо того, чтобы нагрузить найденного дезертира работой, подал ему свой фрак. А сам вышел из-под навеса навстречу дождю. И это было хорошо. Грантер терпеливо дождался, пока его полубог наплещется и вернётся в укрытие, мокрый до нитки. Не сказав ни слова, набросил ему на плечи фрак, критически оглядел то, что получилось, и махнул рукой, мол, безнадёжно. Анжольрас застыл на одном месте, одновременно дрожа и наслаждаясь непривычным ощущением «беспорядка» в себе. Он допускал, что наиболее разумным шагом в его ситуации могло бы стать возвращение в «Мюзен». Но там ждали вопросы, согласования, нерешённые задачи и лично Антуан Гёсс — персонификация падения небес на землю, издевательски похожая на него и оттого устрашающая, исток и корень бесчисленных «Неужели это тоже я?». Достойно встретить это всё лицом к лицу не казалось таким уж трудом, но вот настрой менять для этого не хотелось: отпускать и завершать минуту послабления, вновь собирать себя под контроль, останавливать лишние мысли… Минуты шли. Анжольрас колебался и мёрз. Грантер невозмутимо наблюдал, курил (опять) и изредка отворачивался, чтобы стряхнуть пепел на мокрую землю. Тишина затянулась, и когда юный вождь уже почти собрался сбежать от неё в тёмную пасть коридора, Прописное вдруг изрёк: — Хочешь, расскажу тебе сказку? Анжольрас недоумённо поднял бровь. — Естественно, нет. Он тут же развернулся и шагнул к двери, сам не зная, с чего вдруг так резок. Было почти невозможно признаться себе, что некое болезненное предчувствие пробудило в его груди страх узнать лишнее. А ещё труднее — что отмахнуться от Эра всегда было безопаснее, чем втягиваться в этот омут. — Погоди. — голос Грантера должен бы был прозвучать умоляюще, но в нём не было ничего, кроме мягкой настойчивости; Анжольрас не смог не послушаться. — Я знаю, это кажется странным. Но я собираюсь рассказать тебе то, что раньше никогда не рассказывал. Никому. И другим тебе тоже. Анжольрас почувствовал себя заколдованным. Словно бы не по своей воле, хотя определённо движимый собственным любопытством, он медленно обернулся, подобрался поближе и пристроился спиной к каменным выступам на стене дома, прямо рядом со своим личным духом сомнения. Одна рука Грантера, не занятая сигаретой, оказалась почти вплотную к его руке. Почему-то захотелось её коснуться — наверное, проверить, не рассеется ли она в воздухе. Угадав его беспокойство, Грантер хмыкнул и вполне дружелюбно протянул ему ладонь. Анжольрас принял пожатие. А разорвать не смог. Как ни в чём ни бывало, словно они не держатся за руки впервые за всю эту жизнь, Прописное вздохнул, сосредотачиваясь, и негромко заговорил. Точных слов Анжольрас не то что не запомнил, а даже не воспринял: по ощущениям они ему скорее приснились, нарисовались запахами в мокрой зелёной траве, чем пришли вслух. Позже, стараясь восстановить это воспоминание, он всякий раз слышал в себе что-то, похожее на перевод с языка, которого не может существовать. Но канва истории была в том, что – во времена до начала истории был остров, от края до края покрытый лесом. В его сени ютились два племени. У них были коренья и ягоды, копья и шкуры, и у каждого был свой огонь — сбережённый тяжёлым трудом дар небес. В горький день одно пламя угасло, оставив людей без защиты. Племя стало болеть. Во втором племени жил человек, полный света решительной храбрости. Его сердце болело о правде, и правда была в том, что соседи почти погибли. Он просил вожака проявить милосердие, но сломить его волю не смогла бы и молния: ведь остров был мал, приближалась холодная осень; коренья и дичь шли на убыль. Несчастье другого народа могло подарить им приволье. Человек ужаснулся готовности братьев оставить соседей одних. В ту же ночь он похитил одну головёшку из костра вглуби общей пещеры, вскинул вверх, словно факел, и вышел со стана в лес. Собиралась гроза. Человек успел преодолеть полпути. Пряча ценный огонь под тёмными листьями от готового брызнуть дождя, он не мог обернуться и узнать, что шёл не один. Соплеменник, решительный воин, заметил пропажу и выследил храброго юношу. Поняв, куда он несёт их огонь, преследователь разъярился. Средь стволов промелькнуло его копьё. Острый каменный наконечник проткнул похитителю сердце. Тот, кто был храбрым героем, упал на траву. Его кудри раскинулись взвесью, пряча яростный взгляд синих глаз, не успевших закрыться. Горящее знамя покатилось из рук — прямо по сухостою. Грянул гром, и ещё, и ужасная молния впилась в головню. Пламя взвилось, пожрав разом много травы, и с невиданной силой схватилось за нижние ветки. Напрасно воитель искал путь обратно на родину: тропа сделала крюк там, где веками шла прямо, и вывела снова в огонь. Забил дождь. Не на шутку вспыливший пожар не погас. Пламя перебегало от дерева к дереву, по земле от поляны к поляне, обогнув лишь пронзённое тело. Даже в смерти герой был прекрасен, и Мать жизни лила о нём слёзы, пока её ярость жгла всё, что встречала. На её стон откликнулся Северный Ветер. Прилетев, он хотел подхватить звуки плача, чтобы в каждый край света их эхо снести, но попал в завихрение магии, древней, как пыль между звёзд. Так, никем не замеченный, на кручёном порыве холодного ветра, из крови и слёз, из последнего вздоха героя, из пламени, умершей плоти и мокрого пепла родился Дух. Ничего не осталось от леса, и не было выживших. Остров стал мёртвой скалой. Так Мать ответила детям, готовым сгубить своего за поддержку чужого. — А Дух?.. — зачем-то уточнил Анжольрас, хотя в этот момент у него уже было ощущение отдалённого воспоминания о том дне. — А Дух… Нашёл себя в пепле, беспамятный. Осмотрелся по всем сторонам, впервые в жизни пожал плечами и отправился на континент — познавать и познанию радоваться. — фыркнул Грантер. Ненадолго воцарилось молчание. Дождь перестал. Руки сами собой расцепились, но остались лежать очень близко. — А потом я вернулся? — И ещё раз вернулся. И опять. В первый десяток тысяч лет я натыкался на тебя везде. Думал, с ума схожу… — Гёсс знает? — перебил Анжольрас. Прописное сделал неопределённый жест в воздухе. — Как сказать, как сказать… — Как есть сказать. Он ведь — я, только позже, верно? Если знаю я… — Много ли ты помнишь из своих прошлых жизней? — Иногда они приходят ко мне во снах. Анжольрас сам удивился этим своим словам, но тут же понял, что сказал правду. Эти сны отличались от обычных. После них оставалось вот такое же послевкусие незнакомого языка. Их сюжеты растворялись с рассветом, но образы и переживания оставались где-то глубоко внутри и, казалось, даже немного отзывались в повседневных делах. Судя по всему, Грантер знал об этом, потому что согласно кивнул. — Возможно, он о чём-то догадывается. Возможно, прямо сейчас мы создали то, что в будущем позволит мне… Помочь ему. — Спасти его. Называй вещи своими именами. Попытки защитить меня от того, что через двести лет мне потребуется твоё спасение, задевают сильнее самого факта. — Анжольрас оскорблённо фыркнул и тут же почувствовал, как его отпускает сонно-напряжённое оцепенение, которого он до этого момента в себе не замечал. Контроль вернулся легко и безболезненно. В несколько движений он сбросил себе на локоть влажный фрак и тут же двинулся в дом. Грантер неловко замешкался. Обернувшись, юноша махнул ему рукой. — Ваша волшебность ждёт особого приглашения? Древний дух ухмыльнулся и шагнул вслед за своим полубогом.