the family evans

Что, если Петунья Дурсль, найдя младенца у своего порога, забрала его? Не в темную кладовку под лестницей, не в травмирующее детство, полное пренебрежения и безразличия – что, если она его приняла? Петунья была ревнива, эгоистична и жестока. Не будем делать вид, что это не так. Увидев мальчика на своем крыльце, она подумала о Дадли, что был едва на месяц старше. Она смотрела в глаза этого ребёнка, и в её желудке всё трепетало – снова и снова. (Северус Снейп спас Гарри жизнь из-за его глаз. Позволим Петунье спасти его, вопреки). Давайте расскажем историю о том, как Петунья Дурсль нашла младенца на своем пороге и возненавидела его глаза – она их ненавидела. Она забрала мальчишку, накормила, переодела, поставила ему прививки. И ненавидела эти глаза до того дня, пока однажды не разглядела в мальчике своего племянника вместо тени сестры. Когда Гарри было два года, и Вернон Дурсль купил Дадли машинку, а Гарри – фастфуд с игрушкой, которой тот мог подавиться, Петунья собрала вещи и подала на развод. Гарри рос маленьким и тощим, с острыми коленками и непокорными волосами, как у отца. Его били за мусорными баками и в туалетных кабинках. Его свитера, - те, что Петунья покупала в комиссионке за полцены, - вечно были в крови. На уроках физкультуры его выбирали последним. Но и Дадли пачкал свои вещи – те самые, что Петунья покупала за полцены, потому что одинокой матери, зашивающейся на двух секретарских работах, не хватало на большее даже с учетом детских пособий, которые Вернон так неохотно выплачивал. Гарри били – за то, что он мелкий, а над Дадли смеялись за то, что он здоровенный, медленный и глупый. Ученики над ним насмехались, а учителя – вызывали к доске и корчили гримасы, глядя на то, как он путает буквы. Гарри помогал ему с уроками, бросался острыми замечаниями, когда Дадли пытались поднять на смех; Гарри заталкивал Дадли в их маленькую и тесную кухню и называл его смышлёным и остроумным, "лучше этих придурков, уж точно", в дни, когда Дадли в это меньше всего верил. Дадли провожал Гарри в школу и обратно на его занятия, мимо мусорных баков. И ухмылялся – большой, медленный и совсем не глупый – всем, кто пытался их доставать. Но так ли Петунья восприняла эту новость? Её муж круглые сутки жаловался на сов и настырных котов, а утром она нашла ребёнка на своём пороге. Вот как мир волшебников решил сообщить ужасную весть старшей сестре Лили Поттер: в письме, спрятанном рядом с мальчиком с глазами её сестры. Поттеров не осталось. Петунья должна была организовать похороны. Она похоронила в Годриковой Впадине их обоих. Лили выбрала свой мир, и Петунья не стала лишать её этого – даже в смерти. Волшебный мир дал её сестре умереть; они стояли в этом холодном волшебном городке и скорбели у старого камня. (Петунья свернулась в клубок с большим кувшином горячего чая и водки, когда ее мальчики уже спали, и подняла бокал за исчезнувший призрак сестры. Племянник называл ее «Туни», а не «Туния», и порой это разбивало ей сердце. Еще до того, как Гарри исполнилось три, глядя в его зеленые глаза, следящие за стаей гусей или озорно моргающие ей в ответ, она перестала думать: «У тебя глаза матери». Мудрый старик оставил на пороге ее дома маленького мальчика с глазами ее сестры. Петунья вырастила юношу с собственными глазами). На завтрак у Петуньи подгорала яичница. Она слишком много работала и знала худшие секреты соседей. Ее сказки на ночь учили не тем принципам, которые должны усваивать подрастающие мальчики: будьте подозрительны, будьте осторожны; к вам наверняка станут цепляться. Вы не обязаны проявлять доброту. Знание – сила, и пусть никто не подозревает, что вы им обладаете. Правило, вероятно, можно нарушить, если это сойдет вам с рук. Гарри рос в любви. Но всё же письма вынудили Петунью бежать. Это ее племянник, и тот мир, это письмо, эти глаза убили ее сестру. Когда Хагрид пришел и выбил дверь бедного придорожного мотеля, Петунья, дрожа, загораживала собой обоих мальчиков. Когда Хагрид со своими большими, добрыми и неуклюжими руками протянул Гарри раздавленный праздничный торт, он так сильно напомнил Гарри его кузена. Тётю все еще трясло, но Гарри, которому исполнилось одиннадцать лет и восемь минут, решил, что мир, где есть люди, похожие на его брата, не может быть так уж плох. «Я хочу пойти», — сказал Гарри тете и пообещал вернуться домой. Письмо Петунье от Дамблдора, спрятанное в детских одеялах Гарри, изменило облик войны — оно хранило Мальчика-Который-Выжил в безопасности до тех пор, пока он не шёл туда, словно свинья на бойню. Но задолго до того, как Дамблдор написал этой ожесточенной женщине ради блага ее родной крови и бессмертной любви его сестры, ему написала Петунья Эванс. В детстве, подсмотрев адрес из хогвартского письма Лили, она сама написала в школу, чтобы спросить, могут ли туда забрать и её. На Рождество перед смертью Лили и Джеймса Петунья прислала вазу в их маленький укромный домик, где ползал младенец и где собрались их напуганные, но не слишком верные друзья. Петунья все еще ненавидела свою сестру, взбалмошную, свирепую, прекрасную Лили, которая так сильно любила и так легко прощала. Петунья ненавидела чувствовать, как угасает в свете сестры, и ненавидела, что это её убивает. Это была ненависть. Это была любовь; и это было нечто иное. Это была девушка, которой говорили, что она некрасива, не гениальна, не волшебна; девушка, которая их послушала и решила – ладно, этого достаточно. Этого более чем достаточно. Наверное, так лучше: быть нормальной, быть простой, с конскими зубами и слишком длинной шеей. Сестра ушла от нее к более светлым берегам, и пусть, Петунья все равно не желала следовать за ней. Это чувство нарывало у нее под языком как язва. Когда маленькая семья Эвансов вернулась в свою квартиру, со скомканным письмом в крошечных руках Гарри и пустотой в больших ладонях Дадли, Петунья усадила их обоих на кухню со странным пятном на стене и странным затхлым запахом, и запретила им друг друга ненавидеть. Гарри оторвался от эссе летней школы, которое он вычитывал для Дадли, а Дадли выглянул из-под пакета со льдом, который он прикладывал к синяку под глазом, - его он заработал после разговора с местными крутыми ребятами из кондитерской, когда уговаривал их вернуть Гарри его карманные. «Хорошо, мам», - хором отозвались они. Когда Гарри встретил Рона в Хогвартс-экспрессе, Рон сказал, что у него пять старших братьев, а Гарри ответил: «У меня один». В письме, лежавшем в потрепанном сундуке Гарри, было написано: «Мистеру. Г. Поттеру". Гарри подписывал домашнее задание в Хогвартсе этим именем каждый год. Когда он представлялся во время войны, он говорил: «Поттер», когда он поступил на работу в офис аврора, на дверной табличке значилось: «Поттер», потому что здесь это имя что-то значило. Но когда он писал домой в маленькую квартирку с двумя спальнями, где Петунья вешала шляпу, а Дадли хмурился, корпя над экзаменами, он подписывался как «Гарри Эванс», потому что это имя что-то значило для него. Гарри все еще хотел, чтобы родители были живы, чтобы ни один из его плохих снов не сверкал зеленью и холодом. Стоя перед Зеркалом Еиналеж, Гарри продолжал видеть семью, и мать улыбалась ему одними глазами. Рон видел свои успехи. Дамблдор не видел носков. Джинни Уизли разглядела бы десятилетнюю девочку, улыбающуюся так, будто ничто на свете не может ее напугать, и притворялась бы, что не видит ничего, кроме пустого, прекрасного неба. Гарри видел семью, которую хотел иметь: мать, отца, бабушку и дедушку; но его двоюродный брат и его тетя тоже были там. Петунья держала Лили за руку, и вокруг постаревших глаз его тети было гораздо меньше морщин. Когда Гарри вернулся домой, набив лягушачьей икрой карманы, Петунья взвизгнула и заставила его вытряхнуть ее и самому постирать одежду. Когда он пришел с новыми шрамами и кошмарами, Петунья наняла для него волшебного терапевта, который едва ли был ей по карману (но которого легко можно было позволить на деньги из хранилища Гарри), позаботилась о том, чтобы на кухне было теплое молоко и шоколад на случай тяжелых полуночей, и попросила Гарри научить ее посылать вопилки, чтобы она могла наполнить кабинет Дамблдора своей яростью. Когда Гарри принес домой трогательный фотоальбом, подаренный ему Хагридом, он показал его тете. Петунья не плакала, даже когда провела пальцами по изображению Джеймса, кружащего Лили высоко в воздухе, - его галстук-бабочка был сдвинут набок, ее свадебное платье раздувалось, зацепляясь за кусты и волочась за влажной весенней грязью. Петунья и Вернон не соизволили присутствовать на свадьбе, но Петунья узнала серебряную заколку в блестящих волосах сестры. Вещь была старой. Племянник свернулся клубочком рядом с ней, одиннадцатилетний, оплакивающий любовь, пережитую в течение одного короткого года, любовь, которая будет ранить его всю жизнь. — Можешь рассказать мне о них? «Его я не знала», — сказала Петунья. «Лили… Лили была всем, чем я не являлась. Не уверена, знала ли я ее по-настоящему». Гарри торжественно кивнул. Он не давил; он никогда не шёл напролом, кроме как ради других. «Она была прекрасна», — сказала Петунья. «Она злилась, если кто-то топтал цветы, вдруг у них есть чувства?» Гарри рассмеялся: «Когда мы были маленькими, она давала отпор мальчикам во дворе, если они дергали других девочек за косички…» Гарри принес домой и нечто иное — девочку с густыми волосами и торчащими зубами, и мальчишка в веснушках, который кричал по телефону — очень неприлично. Миссис Уизли считала Петунью странной, жесткой и немного резкой. Мистер Уизли находил ее очаровательной, а Джинни - забавной, глядя на то, как эти губы кривятся, выплевывая что-то вежливое и осуждающее. Однажды близнецы попытались ее разыграть. Но не стали повторять ошибку. Гарри писал домой, и всякий раз, когда он упоминал, что Гермиону называют уродливой или крикливой, Петунью охватывала ярость; всякий раз, когда он писал, что люди называют Рона глупым, недобрым, изменчивым, непрактичным, Петунья бросала взгляд на Дадли, хмуро смотрела на его домашнюю работу и хотела что-нибудь поджечь. Миссис Уизли каждое Рождество присылала Дадли теплый, мягкий свитер, который идеально на нем сидел. Петунья прислала Гермионе сладости и красивые иглы. В первый год она отправила Рону пачки чистого нижнего белья и футбольный плакат (из благих побуждений) (Как только Гарри перестал смеяться, ему пришлось ей объяснить). После этого она стала посылать Рону сладости и маленькие безделушки: хороший нож, портативные шахматы и серебряную зажигалку. Рон носил ее в кармане рядом с Дамблдоровым делюминатором все дни той последней войны. Каждый год, высаживая Гарри на вокзале Кингс-Кросс, ей все меньше хотелось отправлять его на смерть. Он вернулся с новыми ужасными историями, ей удалось их из него вытянуть: о двуликих профессорах и гигантских змеях, потерянных девушках и крови на стенах, но он вернулся. Он писал письма и отправлял их через сову, которую она требовала держать на маленьком балкончике. Дадли перестал защищать Гарри от хулиганов, когда тому исполнилось двенадцать, но все равно провожал Гарри в маленькую кондитерскую. Пока Гарри учился в школе, Дадли медленно и кропотливо писал ему письма и рассказывал о своем новом репетиторе и о детях, которых он обучал на внеклассных занятиях. Гарри писал в ответ о своем ужасном учителе ЗОТИ (Петунья послала вопилку) и делился теориями о том, что пыталось убить его в Хогвартсе в том году (Дадли не рассказывал об этом Петунье, просто ответил на письмо, пил чай у миссис Фигг с Гестией и Наземникусом, и теми, кто наблюдал за детством Гарри, задавал им вопросы, на которые Гарри не отвечали профессора). Каждый раз, когда Петунья привозила Гарри на платформу 9 и 3/4, на нее бросали косые взгляды. «Это потому что я Мальчик-Который-Выжил, тетушка», — говорил Гарри, но Петунья знала, что они пялятся на ее наручные часы, брючный костюм, вытянутую шею — все то, что не вписывалось. Римус Люпин был подозрителен; Люпин слышал истории о старшей сестре Лили и обо всех колкостях, что слетали с ее языка. Когда он встретил Гарри в Экспрессе, у Гарри были глаза матери, волосы отца, подержанная одежда, и он подпал под власть дементоров быстрее, чем кто-либо из знакомых Люпина. Но одежда мальчика была тщательно заштопана, и, очнувшись, Гарри порылся в своей сумке, вытащил плитку шоколада и сказал: «Тетя прислала мне немного сладкого на случай ночных кошмаров». После вынужденной отставки Люпина Гарри пригласил его домой на чай. Петунья вела себя чопорно, а Люпин был потрепан, но он пожал ей руку, как подобает, и звал ее «мисс Эванс», пока она не попросила называть ее Петуньей. Ему удалось ее рассмешить, и, хотя она не походила на Лили, но в это мгновение стала такой же красивой. На Сириуса - до и после его смерти - Петунья смотрела с каким-то яростным, пронзительным подозрением, как на бродяг, что ошиваются на обочинах улиц, или на детей, что носят штаны, выставляя резинку боксеров напоказ. Но Люпин ей очень нравился. Они вместе ходили в агентство по трудоустройству всякий раз, когда их последняя временная работа терпела неудачу. Уизли пригласили ее на чемпионат мира по квиддичу, когда Гарри учился на четвертом курсе, но Петунья наморщила нос и отказалась. Однако она позволила им забрать Дадли. Ей понадобился целый год, чтобы решить, сожалеет ли она об этом решении — позволить своим мальчикам пойти одним в место, где ненавидят маггловское происхождение Гарри и всю кровь Дадли без остатка. Она сделала два вывода: во-первых, они были не одни; и во-вторых, она не жалела, что отпустила их (Дадли все еще загорался, когда говорил об ирландских загонщиках), но сожалела, что не переступила через себя и не пошла с ними. Она не хотела иметь ничего общего с волшебством, с чокнутыми, лягушачьими отродьями и людьми, которые произносили имя ее сестры приглушенным благоговейным тоном. Но речь шла не о них. Речь шла о ее семье. Ради нее она готова была потерпеть даже глазные яблоки тритонов в хлопьях на завтрак. Когда Волдеморт вернулся, и Гарри все лето пытались держать в неведении — Петунья посылала Гарри вопилки вместе с более вежливыми и тревожными письмами. Его пытались забрать на вторую половину лета, но Петунья отказалась отпустить Гарри одного. «Здесь вы будете в безопасности», — успокоила ее Нимфадора Тонкс, с настороженностью и ностальгией разглядывая чисто вычищенную и пустую квартиру. «Это не война магглов», — сказал Грюм, поведав ей восемь кровавых способов, которыми они могут умереть. «Если он мой сын, то он - мой сын», — сказала Петунья, и они с Дадли собрали свои вещи. Когда они добрались до площади Гриммо, Тонкс опрокинула вешалку под неодобрительным взглядом Петуньи, а Молли Уизли вышла и крепко обняла Петунью. Она знала Лили Поттер – помните. Петунья потеряла на войне сестру, а такие люди, как Молли, Артур, Минерва, Люпин; они потеряли прекрасную юную подругу. Они скрывались там вместе с Сириусом, который Петунье не нравился никогда. Если Петунью расстраивала хандра Люпина, или неистовая энергия Молли, или то, как Дадли берет пример с близнецов, она шла сдернуть покрывало с портрета матери Сириуса, и они кричали друг на друга, пока желудок не отпускала тревога. Когда началась война, когда возродился Орден Феникса, Дадли присоединился к нему. Всю войну он работал посыльным, выполнял миссии, для которых были не нужны заклинания, зато пригодились фокусы из волшебных вредилок и то, что Дадли недооценивали и никогда не замечали. Волшебники, глядя на него, думали о магглах, думали самое худшее. Они обсуждали Дадли так же, как грязный нос Рона, крупную фигуру и доброту Хагрида, или то, как Дамблдор изображал старого дряхлого дурака, пока не узнаешь его поближе. У Дадли были большие кулаки, но умные пальцы. Его мать и ее вытянутая шея научили его, как нужно выглядеть. Люди считали его глупым, и это заставило его усвоить, как важно слушать каждого. Он был одним из лучших информаторов радио Фреда и Джорджа. Петунья была резкой, крикливой, далекой от доброты, но в тот год в ее спальне ночевал по крайней мере один волшебник, по крайней мере одно тайное сообщение вертелось у нее на языке, а под раковиной скрывался портключ. Гарри отправился на могилы своих родителей в Годриковой Впадине, впервые в жизни, но на этот раз он знал, кто их похоронил. Гарри было почти двадцать, Лили было чуть больше, когда она умерла. Гарри думал о смерти и считал, что сможет это пережить. Рядом с ним была отзывчивая Гермиона, гениальная, преданная и добрая; Хогвартс был полон ранимых, упрямых и яростных детей; где-то в глухом переулке Дадли притворялся заблудшим магглом, передавая информацию вместе с монетами, которые он заплатил Наземникусу Флетчеру за украденную безделушку. Ради этого… Гарри мог представить себе, как он стоит перед колыбелью и просит Темного Лорда убить его первым. Но он также думал о своей тете, которой едва исполнилось двадцать лет, которая стояла бы здесь и смотрела, как ее сестра, умная и лучшая, невыносимая и прекрасная, падает на землю. Больше некому было их похоронить. Петунья пропустила свадьбу Лили, но не ее похороны. Гарри подумал о том, что было бы, если бы Дадли не вернулся с миссии, а его большие руки и смелость остались позабыты где-то в грязи. Петунья похоронила свою сестру в волшебной земле. Где она похоронит своих сыновей? Гарри мог представить себе смерть, но не мог себе представить, как похоронит Рона или Гермиону. Он не мог себе представить, что похоронит Дадли. Они были в центре войны, среди магии, хаоса и чудовищ, но у Гарри был старший брат, и Дадли всегда был сильнее. Он был тем, кто отпугивает хулиганов. У Петуньи была младшая сестра, и Гарри задавался вопросом, думала ли она когда-нибудь, что Лили всегда будет незыблемой. Петунья не участвовала в последнем бою, когда в лесу погиб ее второй сын, и когда он вернулся к жизни. Она не была ведьмой. Она не могла воспользоваться камином, вызвать Ночной рыцарь или аппарировать. Портключ под кухонной раковиной перенес бы ее в безопасное место, но она не желала быть в безопасности. Гарри оставил ей и Дадли одну из маленьких монет ОД, и она ярко светилась — призывая к битве. Когда никто не ответил на их телефонные звонки, не отозвался по радио Дадли и не появился, чтобы их перенести в нужном направлении, Петунья схватила шляпу и пальто, и они поехали на север. Они остановились среди дыма. Дадли проехал последний отрезок пути, а Петунья судорожно разгадывала кроссворды на пассажирском сиденье. Тело Тома Риддла стало безжизненной оболочкой. Старшая палочка сломана. Молли Уизли плакала в Большом зале. Петунья шла пешком в своих практичных кроссовках, на всякий случай держа в сумочке перцовый баллончик. Она не применила его против случайных Пожирателей Смерти, но почти использовала его против ликующей толпы, что собралась вокруг Гарри, вторгаясь в его личное пространство, будто надеясь урвать кусочек его везения. Гарри не давил, потому что он шёл напролом только ради других. Петунья могла быть такой "другой"; она пробралась сквозь толпу и потащила Гарри туда, где он мог сидеть, дрожать и грызть шоколад, который она принесла с собой. Когда волшебники бросились к ним и потребовали аудиенции у Мальчика, Который Жил, Умер и Выжил, Дадли оттолкнул их с дороги. Гарри снова почувствовал себя десятилетним ребенком за мусорными баками, напуганным, в синяках, любимым, и вцепился в руку старшего брата. Петунья состарилась, на ее коленях сидели многочисленные внуки, а их карманы были забиты лягушачьей икрой. Петунья не переставала визжать, когда дети размазывали ее по дивану, а они никогда не переставали врываться в ее жизнь с липкими ладонями, заставляя ее поджимать губы, чтобы скрыть расползающуюся улыбку. Этот мир не желал ее, ее пронзительного голоса, ее вытянутой шеи, ее неволшебных рук, которые годами сжимали руки Гарри и Дадли, пока она глядела в обе стороны прежде, чем пересечь оживленные улицы. Дело было вовсе не в мире. Первого сына Гарри звали Джеймс Сириус, дочь - Лили Луна, а второго сына звали Эванс.