common tongue [язык, который понимают все]

Во время вторых весенних каникул Кевина в Пальметто Лисы отправились в долгожданный отпуск в уединённый домик, настолько оторванный от цивилизации, что он больше напоминал декорации для малобюджетного фильма ужасов, чем место для укрепления командного духа. Кевин тогда впервые находился так далеко от корта. Собрать в одном месте девять импульсивных спортсменов, известных своими саморазрушительными наклонностями, и изолировать их от цивилизации и руководства команды — казалось, это было изначально обречено на провал. Они и тренировку не могли провести, не начав ругаться, так как же они могли выжить вместе, не убив друг друга, целых две недели? Однако Лисы снова удивили Кевина. Они не только избежали серьёзных конфликтов, но и вернулись с чувством единства, которое впоследствии помогло им завоевать чемпионский титул. С тех пор, начиная с той первой Пасхи, они старались сохранять эту традицию ежегодных поездок. Но с появлением детей организовать такие поездки стало настоящей логистической проблемой. Теперь они довольствуются тем, что хотя бы раз в год собираются на ужин. Со временем, конечно, на этих встречах могли присутствовать не все — жизненные обстоятельства неизбежно забрасывали кого-нибудь из них в другие стороны. Но эта традиция стала для них якорем, той необходимой стабильностью в вихре их жизней. Несмотря на кратковременные романы, болезненные расставания, победы и поражения, карьерные достижения, рождение детей, выпускные, свадьбы и похороны, они всегда находят время собраться на этот ужин и отметить праздник вместе. Кевин, конечно же, с нетерпением ждёт этой встречи. Он всегда её ждал. Даже в тот первый год после развода, когда Тея хотела отказаться от приглашения. Она утверждала, что никогда не была частью Лисов и приходила только как спутница Кевина. Но Кевин настаивал, что она, а позже и Хирам, должны быть с ними. Ведь дело было не в Лисах, а в семье. А Тея всегда будет для него семьёй. Так что, да: Кевин с нетерпением ждёт этой встречи. В этом году ужин устраивают Нил и Эндрю, и еда у них всегда превосходная. Кроме того, это неделя, когда Кэт остаётся у Теи, а значит, у Кевина будет несколько дополнительных часов с дочерью. Там также будет и Рене, которую он не видел с похорон. Конечно, ужин будет омрачён тенью смерти Дэвида, и Кевин не уверен, хочет ли он, чтобы они обошли эту тему стороной или, наоборот, окунулись в воспоминания. Наверное, он немного нервничает. Совсем чуть-чуть. Не до тошноты, как бывает иногда, но всё же ощущается какое-то беспокойство. Кевин никогда не был приверженцем традиций, он равнодушен к праздникам в целом, но именно этот он упорно продолжает отмечать — это единственный праздник, которого он ждал с тех пор, как умер Дэвид. Возможно, потому что это также один из немногих праздников, к которым Дэвид не имел прямого отношения. Но дело не в этом. Проблема заключается в Жане, сидящем на пассажирском сиденье, безупречно выбритом и одетом как всегда идеально — настолько, что он сочетает в себе и повседневную расслабленность, и элегантную сдержанность. В руках он держит домашний десерт, словно это хрупкий музейный экспонат. Жан является причиной его беспокойства, и сама эта мысль вызывает у Кевина чувство вины. Нет никакой рациональной причины для таких чувств, если кто и имеет право нервничать перед встречей с Лисами, так это Жан. Но беспокойство остаётся, заполняя его сознание. Это чувство напоминает Кевину о том шоке, который испытали все, когда выяснилось, что Нил и Эндрю были парой. Разочарование Ники, гнев Аарона, а его собственные чувства? Смущение? Неприятие? Зависть? Сложно сказать. Но это было что-то, и это было сильно. Но дело не только в этом. Не может быть, поскольку с тех пор прошло уже два десятилетия, и их отношения давно изменились — от изумлённых зрителей до надёжного тыла друг для друга. Нет, Кевина тревожит не то, что их отношения будут подвержены каким-то предвзятым мнениям или оскорбительным замечаниям. Или всё же дело именно в этом? Может быть, он боится, что его воспримут по-другому, что изменится то, как его видят те, кого он считает своей семьёй. Он не может понять, почему это так важно. Ведь ему никогда не нравилось то, как его воспринимали, он никогда не любил того человека, которым был — или каким притворялся. Какая жалкая ирония. Кевин всё ещё погружён в эти мысли, когда Жан прерывает молчание, подходя к крыльцу. — Что они сказали, когда ты сказал, что приведёшь меня? Кевин замедляется на полпути к двери, избегая взгляда Жана. — Я не сказал. — Что? — Жан останавливается, нахмурив лоб. Кевин поднимается по оставшимся ступеням. — Я просто упомянул, что приведу кое-кого. Жан замирает, его лицо искажает недоумение. — Но ты не сказал, что это буду я? — Нет, дело не в этом. Просто… я знаю, как отреагирует Эндрю. — Кевин нажимает на дверной звонок, прерывая их разговор, прежде чем Жан успевает ответить. Дверь открывается почти сразу. Эндрю осматривает их обоих, затем разворачивается и уходит обратно в дом. Кевин встречает удивлённый взгляд Жана усталым пожатием плеч и жестом приглашает его войти первым. На кухне Эндрю стоит у плиты, одновременно помешивая еду и печатая что-то на телефоне. — Аарон! — кричит он, не удостаивая Кевина и Жана даже взглядом. — Ты должен мне три тысячи! Аарон, брат-близнец Эндрю, поворачивается, видит их и закатывает глаза. — Да ладно, — бормочет он. — Что происходит? — спрашивает Жан, всё ещё сжимая десерт в руках. — Пытаюсь дозвониться до Бойда, — отвечает Эндрю, снова нажимая кнопку вызова. — Он был уверен, что Кевин натурал. А я сказал ему: Ни за что, я видел, как он пялился на Нила каждый раз, когда тот проходил мимо в… — Я никогда… — начинает возражать Кевин, но Эндрю его перебивает. — А потом у тебя был нервный срыв, когда Жан начал встречаться с каким-то парнем после Нокса, и всё стало очевидно. — Это не так! — Кевин краснеет, смущённый и раздражённый. — Не думал, что Жан на это согласится, — бормочет Аарон, потирая виски. — Ты поставил на это три тысячи? — удивляется Кевин, переходя от шока к усмешке. — Что поделать? Я романтик, — самодовольно улыбается Эндрю. — С каких пор? — усмехается Нил, появляясь в дверях. Он бросает взгляд на Жана. — Привет, Жан, что тебя сюда привело? В этот момент в кухню входит Кейтлин, жена Аарона. — Почему все здесь столпились? Что происходит? Это десерт? Жан кивает и протягивает ей блюдо, над которым корпел целый день. — Твой муж сейчас переведёт мне три тысячи, — спокойно сообщает Эндрю. — Что?! — глаза Кейтлин расширяются, и она бросает на Аарона убийственный взгляд. — Ты снова поставил наши деньги? — Нет! — вскрикивает Аарон. — Ставки недействительны спустя двадцать лет! Нил поворачивается к Эндрю: — Ты знал об этом? — Он не знал, — вставляет Кевин, стараясь прикрыть Жана. Но Нил его игнорирует, продолжая смотреть на Эндрю. — И ты мне ничего не сказал? Эндрю отмахивается. — Тебе было бы полезно хоть иногда разбираться в жизни самому. — Эндрю выключает плиту и бросает телефон на стол с явным удовлетворением. — Слушайте, — пытается вмешаться Кевин, — Мы пришли сюда ради ужина, давайте успокоимся и оставим разговоры о ставках на потом. Эндрю закатывает глаза, но возвращается к готовке, помешивая еду с заметным раздражением. Аарон тяжело вздыхает, опираясь на косяк двери. Чувствуя нарастающую неловкость, Кейтлин улыбается и обращается к Жану: — Очень приятно познакомиться. Как вы с Кевином познакомились? Жан открывает рот, чтобы ответить, но Кевин быстро вмешивается: — Жан, пойдём, поможешь мне кое с чем. Они быстро выходят в коридор, и, как только оказываются вне слышимости, Кевин шепчет: — Прости за это. Я знал, что будет нелегко. Жан пожимает плечами: — Всё нормально. Иногда я сам с трудом верю, что мы и вправду вместе. Что всё это по-настоящему… Кевин морщится: — Просто давай переживём этот ужин без новых потрясений. Они возвращаются в столовую, где уже собрались остальные Лисы. А ещё две дочери Аарона и двое из трёх сыновей Нила и Эндрю. Кевин глубоко вздыхает, пытаясь освободиться от остаточного напряжения. Стол накрыт с изяществом: льняные скатерти, сияющие приборы, нежные цветочные композиции в центре стола — всё говорит о тщательности подготовки, с какой Нил и Эндрю подошли к этому ужину. Пасха давно стала любимым праздником Кевина. Как только в комнате воцаряется тишина в ожидании начала ужина, входная дверь снова распахивается… Рене входит под руку со своим мужем, тепло приветствуя всех. Вскоре появляются Тея с Хирамом и их с Кевином дочерью Кэт. Кэт тут же бежит к Кевину, обхватывает его за талию, но прежде чем он успевает её обнять, она уже срывается с места и бросается к Жану. — Жан! Ты здесь! — Привет, Кэт, — улыбается Жан, вставая на одно колено, чтобы оказаться на одном уровне с девочкой. — Готова к Пасхальному ужину? Тея подходит чуть ближе, на мгновение встречаясь взглядом с Кевином. Между ними молчаливое понимание, что-то вроде перемирия. Её новый муж Хирам, высокий и спокойный человек, вежливо кивает Кевину. — Рада тебя видеть, Кевин, — говорит Тея ровным голосом, затем переводит взгляд на Жана. — Привет, Жан. — И я рад, — кивает Кевин, смотря на Кэт, а затем возвращаясь взглядом к Тее. — Как вы? — У неё всё замечательно, — с тёплой улыбкой отвечает Тея. — Она весь день только и говорила, что увидит тебя сегодня. Кевин на мгновение переводит взгляд обратно на Жана и Кэт, чувствуя лёгкое облегчение. Он поворачивается к Тее, которая с гордостью и лёгкой грустью наблюдает за дочерью. — Спасибо, что пришли, — тихо говорит он. — Мы не могли это пропустить, — отвечает Тея. — Это важно для неё. Для нас всех. Кевин собирается просто вежливо кивнуть и отпустить её к Хираму, чтобы она могла поприветствовать остальных, но вдруг он протягивает руку и слегка касается её плеча. Тея удивлённо смотрит ему, хмурясь. Ему приходится набраться смелости, чтобы сказать то, что давно собирался сказать ей. — Тея… я просто хочу сказать, что мне жаль. — Он убирает руку, чувствуя, что взболтнул лишнего. — За всё. — Я понимаю, — коротко отвечает она и, бросая быстрый взгляд на Жана, добавляет с легкой улыбкой: — Вас выдают ваши глаза. Кевин не уверен, что она имеет в виду, но прежде чем он успевает осмыслить её слова, рядом оказывается Жан, а Хирам уже стоит рядом с Теей, привлекая её внимание. Все начинают рассаживаться, и первоначальная неловкость постепенно растворяется в привычном тепле общения старых друзей. Разговоры идут легче, а звуки столовых приборов и негромкие голоса наполняют комнату. Постепенно настороженность Жана исчезает, уступая место расслабленности. После десерта Кевин извиняется и выходит в уборную. Когда он моет руки, его взгляд задерживается на собственном отражении в зеркале. Он медленно проводит пальцами по линиям на лице, по старым шрамам на руках. Глубоко вздыхая, он выключает воду и вытирает руки, на мгновение задержавшись у раковины, пытаясь прийти в себя. Когда он выходит в коридор, то с удивлением замечает Эндрю, стоящего у дверного проёма в столовую. Его поза расслабленная, но лицо остаётся непроницаемым. Кевин напрягается, ожидая какой-то колкости, но Эндрю просто кивает в сторону заднего двора. — Значит, ты и Жан, — говорит он без привычного сарказма. — Да, — коротко отвечает Кевин, суя руки в карманы. Эндрю кивает, смотря вдаль на закат. — Рад за тебя. Кевин моргает, явно удивлённый. — И это всё? Эндрю чуть пожимает плечами. — А что ты хотел услышать? Я рад за тебя. Кевин смотрит на него внимательнее, ожидая подвоха, но не находит ничего подобного. — Спасибо, — наконец говорит он. Эндрю уже собирается уйти, но вдруг останавливается в дверях, его силуэт выделяется на фоне света из столовой. — Только не облажайся. Кевин кивает, невольно улыбаясь. — Я стараюсь. Когда он остаётся один, то на минуту задерживается на улице, вдыхая свежий вечерний воздух. Мягкий сумрак уже окутывает просторный задний двор Нила и Эндрю. Кевин смотрит, как дети играют на траве, их смех раздаётся в тишине вечера. Кэт подбегает к нему и хватает его за руку. — Папа! — восклицает она. — Пойдём играть. Пожалуйста, пожалуйста! Отказать ей невозможно. Кевин позволяет ей отвести его к гаражу, где Нил и Эндрю установили плексигласовую стену для игр. Он берёт клюшку, которую ему протягивают. Она меньше и легче, чем те, которыми он сам играл в детстве, но всё равно лежит в руке как продолжение его самого. — Так, собирайтесь, — зовёт Кевин, и дети окружают его, ожидая инструкций. — Сейчас будем учиться правильному щелчковому удару. Кто знает, как его делать? Руки тут же взлетают вверх, несмотря на некоторую неуверенность. Кевин показывает правильную технику, его движения чёткие и плавные. Мяч с глухим стуком отскакивает от стены. Дети с интересом наблюдают, а затем по очереди пробуют повторить. Кевин ходит среди них, поправляя стойки, помогая держать клюшку правильно, стараясь быть терпеливым и поддерживающим. — Кэт, не забывай держать запястье жёстче, — советует он, направляя её руки. — И замах делай вот так. Он снова показывает технику, и она с серьёзным выражением лица пытается повторить, с каждым разом уверенно улучшая результат. Пока Кевин наблюдает за детьми, его собственные воспоминания о детстве всплывают в голове — бесконечные часы тренировок, постоянное стремление к совершенству, пока навыки не стали частью его самого. Вес клюшки в руках, глухой звук удара мяча, адреналин от каждого точного удара — всё это запечатано в его теле и сознании. Он так увлекается игрой, когда резкая боль в левой руке возвращает его в реальность. Стискивая зубы, он извиняется и направляется в дом. Подойдя к гостиной, он замечает, как Жан поднимает на него взгляд и тут же извиняется перед собеседниками, чтобы подойти к нему. После одного из ночных разговоров с Эндрю Кевин сам попросил Жана хранить его лекарства. Это его решение — импульсивный шаг, о котором он иногда жалеет, когда боль становится невыносимой, и он сталкивается с осуждением Жана. Как сейчас — Жан смотрит на часы с лёгкой тенью разочарования на лице. — Я знаю, — говорит Кевин. — Но Кэт втянула меня в игру, я не мог ей отказать. — Ты играл? — удивляется Жан. — Хотел просто показать им несколько упражнений. Но увлёкся. — Ладно, — отвечает Жан. — Начнём с половины таблетки. Ты разогрелся перед игрой? Делал упражнения, которые мы обговаривали? Он лезет в свой карман, где обычно держит таблетки Кевина. Но его лицо вдруг меняется. Жан начинает лихорадочно перебирать карманы, но так и не находит таблетки. Сердце Кевина бьется чаще, и он сам проверяет все карманы Жана, но таблеток там нет. — Ты их забыл? — спрашивает он, чувствуя нарастающее беспокойство. — Нет, — уверенно отвечает Жан. — Я точно положил их в карман. Пойду проверю в машине. Резкая боль в колене даёт о себе знать, и Кевин сжимает зубы. Он наблюдает за тем, как Жан выходит на улицу, но уже знает, что тот ничего не найдёт. Утром он сам видел, как Жан положил таблетки в карман. Он всегда следит за этим. И Кевин уже знает, где они. — Эндрю! — кричит Кевин, его голос эхом разносится по дому, громче, чем он рассчитывал. Эндрю иногда крадёт его таблетки, и Кевин даже не удивляется. Жан всегда держит с собой только нужное количество таблеток, чтобы ограничить дозы. — Эндрю! — снова зовёт Кевин, заходя в столовую. — Ещё громче нельзя? — спокойно отзывается Эндрю, не отрываясь от своего стакана. — Эндрю, отдай мои таблетки. Они мне сейчас нужны. Эндрю ставит стакан на стол с явным вызовом и, прищуриваясь, смотрит на Кевина. — Понятия не имею, о чём ты говоришь, — холодно отвечает он. Кевин стремительно подходит и резко поворачивает его стул лицом к себе. Эндрю прищуривает глаза, внимательно изучая его лицо. — Как давно ты принял последнюю дозу? — спокойно спрашивает ю он. — Это не твоё дело, — резко отвечает Кевин, с трудом сдерживая ярость. — Прекрати врать. Где таблетки? Он тянется, чтобы самому проверить карманы Эндрю, но тот предупреждающе поднимает указательный палец. — Ещё одно движение — и пожалеешь, — шипит Эндрю тихим, угрожающим тоном. Кевин хватается за подлокотники стула, на котором сидит Эндрю, их лица оказываются всего в нескольких сантиметрах друг от друга. — Ты уже достаточно поразвлекся. Отдай мне мои таблетки. — Кевин, ты вообще себя слышишь? Что ты творил? — вмешивается Нил, подходя ближе. — Ты ведешь себя как наркоман. — Он кладёт руку на плечо Кевина, пытаясь его успокоить, но Кевин с силой сбрасывает её, с трудом сдерживая свою злость. — Да чтоб тебя! — Кевин сжимает руки в кулаки, чтобы удержать себя от агрессии, пока Эндрю спокойно встаёт рядом с Нилом. — Это он ворует мои обезболивающие, которые мне прописал врач, а я значит наркоман? Это не у меня в семье имелись проблемы с опиатами! — Кевин, следи за своим языком! — резко звучит голос, вероятно, жены Аарона. — Эндрю, я не в настроении на твои игры. Просто отдай таблетки, — Кевин говорит всё более раздражённо. — Я их не брал, — холодно отвечает Эндрю. — Эндрю! — рычит Кевин, и тут Хирам, этот чёртов Хирам, оказывается между ними, словно щит, защищая Эндрю. Тея, с широко раскрытыми глазами, подходит ближе. — Кевин, — мягко спрашивает она, — что с тобой происходит? — Мне больно! — сдавленно выкрикивает Кевин. — Мои таблетки исчезли, а Эндрю опять играет в клептоманию и делает вид, что не знает, где они, хотя месяц назад он ударил меня по больному колену и забрал их! — Это правда? — Нил поворачивается к Эндрю, явно не веря своим ушам. Эндрю кивает. — Я взял их один раз. Но больше не трогал. Нил устало потирает лицо правой рукой. — Тогда просто отдай ему таблетки, Эндрю. Давай. С явной неохотой Эндрю направляется к камину, вынимает из него кирпич и оборачивается к Нилу. — Я спрятал их здесь. Но теперь их нет. — Да чтоб тебя… — тихо бормочет Кевин. Он отталкивает Хирама и разворачивается к Тее, отступая на шаг. — Нет, я ухожу, пока я не сделал то, о чём потом пожалею. — Он резко разворачивается, направляясь к выходу, но видит Жана, стоявшего в дверях и наблюдавшего за ним. Кевин тянется за ключами, но Жан перехватывает его руку, не давая уйти. Кевин продолжает идти к машине, зная, что Жан идёт за ним. Каждый шаг отдаётся болью в колене. Они подходят к машине, и Кевин протягивает руку: — Дай мне ключи, Жан. На лице Жана играет беспокойство, особенно заметное вокруг глаз и губ. Кевин тяжело вздыхает, ощущая всю тяжесть момента. — Я поеду домой. Ты оставайся здесь. Вернись с Рене или Теей. Обсудите меня за ужином, вызови такси. — Ты не в состоянии вести машину, — спокойно отвечает Жан, обходя машину. — Я понимаю, что ты пытаешься помочь. Правда. Но мне больно, я зол, и сейчас я — ужасная компания. — Тогда прогуляйся, — спокойно отвечает Жан, садясь за руль. Кевин тяжело вздыхает, и острота его злости начинает утихать, пока он наблюдает за Жаном. В конце концов, он сдаётся, обходит машину и садится на пассажирское сиденье. Он откидывает голову назад и закрывает глаза. Ехать удивительно спокойно. Монотонный шум двигателя и плавное движение дороги постепенно снимают напряжение. Через некоторое время Кевин открывает глаза и смотрит на Жана, который на мгновение встречает его взгляд. — Это правда? — спрашивает Жан, нарушая тишину. — Что именно? — То, что сказал Эндрю. Насчёт того, что ты ревновал меня. Кевин мнётся, чувствуя, как к лицу подступает жар смущения. — Возможно… — Он делает паузу. — Ладно, да. Я мог ревновать. Возможно, у меня была… маленькая, незначительная паника влюблённого. Он бросает взгляд на Жана, но тот не отрывает взгляда от дороги, его выражение лица остаётся спокойным и непроницаемым. — И как долго ты был влюблён в меня? — продолжает Жан, не отрывая глаз от дороги. Кевин сглатывает, чувствуя, как слова застревают в горле. — Долго, — бормочет он. — Скажем так, я лелеял это чувство в себе достаточно долго. Это слишком мягко сказано. Кевин знает, что для него это значило куда больше, чем простое увлечение. Это бушующий пожар, который охватывает каждую мысль, каждую мечту, сжигая всё на своём пути и оставляя только пепел и пустоту. Эта пустота является тем, с чем он не может справиться, как бы ни старался. Это чувство пугает его больше всего. Признаться в таком — значит раскрыть не только свою влюблённость, но и свои самые уязвимые стороны, показать, насколько он слаб внутри. Это значит признать, что за внешней холодностью и контролем скрывается целый хаос нерешённых эмоций. Жан время от времени бросает на него взгляды, словно ожидая продолжения. Его проницательные глаза всегда кажутся слишком внимательными, как будто могут видеть всё, что скрывается внутри. — И это чувство так и не прошло, ладно? — голос Кевина дрожит, ещё одна маленькая трещина в его защите. Жан долго смотрит на него, словно пытаясь проникнуть глубже, до самой его сути. Кевин чувствует этот взгляд, как физическое давление, заставляющее воздух в машине становиться тяжелым и густым. Наконец, Жан снова смотрит на дорогу. — Почему тебе так трудно это признать? — Это унизительно. — Мы встречаемся, Кевин, — спокойно напоминает Жан. Кевин только тяжело вздыхает и скрещивает руки на груди. Да, Жан рядом с ним сейчас. Но Кевин не может избавиться от ощущения, что не заслуживает его. И осознание того, что он носит в себе это чувство — это глубокое, неутолимое желание быть с Жаном — всё это время, просто унизительно. Ему стыдно за то, что он тащил Тею через мучительный брак, втайне тоскуя по Жану. Стыдно, что он едва мог говорить с Жаном, но при этом не мог не заводить с ним разговор, в то время как Жан всегда хотел сохранять дистанцию. Стыдно, что Кевин чувствовал необъяснимое желание придушить каждого, кто мог касаться Жана, пока сам он строил семью и старался не перечитывать каждую новость о Жане Моро в газетах. Признание в этом означает не только признание чувств, но и признание собственной трусости, своей слабости, своего бессилия. Это признание, что большая часть его жизни была иллюзией, картонным фасадом, за которым скрывалось нечто куда более хрупкое. И его колено сейчас ужасно болит.