Психопатия

В школе всё-таки оказывается… интересно. Уэнсдей оправдывает себя этим, когда начинается вторая неделя её заключения, а она ни на шаг не приближается к осуществлению своей цели. Скорее наоборот: теперь побег из «Невермора» выглядит даже менее вероятным, чем в тот момент, когда семейный «Роллс-ройс» только миновал в школьные ворота. Ей приходится выбрать второй факультатив, заказать белый фехтовальный костюм, сдать эссе по истории психологии профессору Краус и смириться с тем фактом, что хорошего кофе в школе нет. Уэнсдей расчехляет печатную машинку и каждый день выделяет время на «писательский час», посвящая его работе над своим дебютным романом — но вдохновения нет, и всё чаще испачканные машинной краской листы плотной гербовой бумаги отправляются в корзину под столом. Тогда Уэнсдей достаёт виолончель и пытается найти вдохновение в музыке, наслаждаясь, как стираются пальцы об изящный гриф из чёрного дерева, но и это не помогает. Она нехарактерно для себя фальшивит, путает темп и елозит смычком с такой силой, что рвёт струны. Видел бы отец с его абсолютным музыкальным слухом — хохотал бы до обморока. Сама мысль об этом до обидного больно задевает, как сухим льдом по оголённому зубному нерву. Никто не имеет права смеяться над ней. Даже гипотетически. Даже родители. Тем более родители. К счастью, хотя бы соседка по комнате её не донимает. Большинство вечеров этот разноцветный щенок-переросток пропадает где-то со своим парнем-горгоной, и Уэнсдей совершенно не интересно, откуда она является уже после отбоя, взлахмоченная, со съехавшей юбкой, с поплывшим взглядом и пунцовыми синяками на шее. Зато неожиданно быстро Уэнсдей находит общий язык с Юджином Оттингером — председателем и единственным участником клуба «Жужжащих», управляющего школьной пасекой. Уэнсдей выбирает этот клуб в качестве второго факультатива только потому, что штаб в виде хлипкого деревянного сарая находится в стороне от основных школьных построек и кроме Юджина там никто никогда не бывает, а сам Оттингер напоминает ей Пагсли — такой же закомплексованный слабак и мямля. Зато стоит ему заговорить о пчёлах, как тут он преображается, в тёмных глазах за толстыми очками вспыхивает какой-то маниакальный огонёк и он готов часами распинаться о породах пчёл, сортах мёда и влиянии глобального потепления на популяцию этих надоедливых, опасных, но очень полезных насекомых. Подобная одержимость смертельно опасными для некоторых людей насекомыми Уэнсдей очень импонирует. Единственной неприятной ложкой сладкой патоки в этом прекрасном озере пчелиного яда оказываются обязательные сеансы у местного психотерапевта. Аддамс уже и забыла об этом мелком недоразумении — но очень кстати об этом напомнила мисс Торнхилл, сообщив, что в понедельник у неё первая встреча, и Уэнсдей ухватывается за возможность покинуть школу, мигом вспоминая о своём изначальном плане. После занятий она, даже не став переодеваться из уставной чёрно-синей формы, закидывает на плечи рюкзак с кошельком и телефоном и к обозначенному крашенной биологичкой времени спускается на парковку в ожидании трансфера в город, кто бы ни оказался её конвоиром. К её удивлению, конвоиром оказывается сама Ларисса Уимс. Пройдя мимо Аддамс генеральскими шагами, директриса распахивает пассажирскую дверцу тёмно-синего купе «Бентли» и только тогда удостаивает школьницу оценивающим взглядом своих по-арктически ледяных голубых глаз. – Садитесь, мисс Аддамс, – в приказном тоне приглашает она. – Доктор Кинботт ожидает вас через пятнадцать минут, не будем заставлять её ждать. – А у вас не слишком высокая должность и квалификация, чтобы возить учеников на приём к мозгоправу? – не может удержаться от колкости Уэнсдей, проскальзывая в обитый светлой кожей салон. – У меня всё равно есть дела в Джерико, так что не вижу необходимости вызывать школьного водителя, если я могу вас подвезти, – сухо отвечает Уимс, как будто ей каждый день приходится разъяснять дерзящим второкурсницам совершенно очевидные вещи. – Ремень, мисс Аддамс. Уэнсдей недовольно дёргает носом, разочарованная отсутствием иной реакции, но послушно перечёркивает своё туловище широкой полоской белого ремня безопасности, внутренне готовясь к очередному допросу — вряд ли всемогущая и чертовски занятая директриса действительно решила подвезти Уэнсдей до города только из альтруистических побуждений и при этом не воспользоваться возможностью влезть в её голову. Интересно, какой у Уимс дар? Может, она эмпат, способный к чтению мыслей? Только этого не хватало. Надо будет поинтересоваться у матери. Хотя — зачем ей это? Если всё будет хорошо, совсем скоро её не будет в школе. В идеале — сегодня же вечером. Но Уимс, против её ожидания, не пристаёт к ней с расспросами. Она всецело сосредоточена на управлении автомобилем — стоит им миновать школьные ворота, как электронная стрелка спидометра переваливает за разрешённые шестьдесят пять миль и остаётся там практически на протяжении всего пути до города. Лишь в конце, когда они уже выезжают из леса, Уимс сбавляет скорость до приличных сорока пяти, да и то только потому, что раздаётся звонком прицепленный на приборную панель телефон. «Маргарет Роско», – гласит автоопределитель номера. – Да, Марго, слушаю тебя, – отвечает Уимс, касаясь вставленного в левое ухо наушника и осторожно заворачивая на центральную улицу. – Нет, в четверг не получится, у меня созвон с Вашингтоном… Да мне… Она запинается, и Уэнсдей с интересом вслушивается в разговор, предположив, что чопорная директриса хотела выругаться. – …всё равно, что у них нет другого времени, – продолжает Уимс. – У меня тоже нет времени, чтобы на них тратить, но я же подтвердила встречу. Если их не устраивает среда, то пусть переносят на следующую неделю. Я предупреждала, что это единственный удобный для меня день. Она мгновение вслушивается в слова своего помощника. – Хорошо, напиши мне сообщение. И позвони этому Бруксбарроу в министерство, напомни про повестку, я так и не получила список вопросов. Не дожидаясь ответа, женщина опять касается своего наушника, обрывая звонок, и тормозит на светофоре. Уэнсдей так и подмывает спросить, кто это впал у Уимс в такую немилость, но она сдерживается, понимая, что её это совершенно не касается, и забивать себе голову подобной чепухой в высшей степени нерационально. – Прошу прощения, мисс Аддамс, – роняет директриса, не смотря на неё. – Общение с местными бюрократами иногда требует изрядного самообладания. Уэнсдей вспоминает, с какой экспрессией отец иногда поносит крючкотворцев из Федеральной торговой комиссии, Комитета по делам изгоев или Налогового управления, и внутренне усмехается, соглашаясь. Вряд ли бы Уимс могла сказать что-то, что младшие Аддамсы не слышали из уст Гомеса, произнесённое как минимум на четырёх языках. Причём хотя бы один из этих языков был мёртвым. – Могу себе представить, – тихо произносит она. – В самом деле? – почему-то веселится Уимс, вновь нажимая на газ. – Пожалуй, надо будет в следующий раз передать трубку вам. Уверена, от общения с вами любой чиновник задумается о смене деятельности. Интересно, это она говорит про себя? Уимс же, по сути, такой же чиновник, как и шериф этого жалкого городишки, как те шестерёнки в министерстве образования или на кого она там ругалась по телефону. Ну разве что уровень, может быть, у неё повыше. Вопреки мнению своей соседки, что она совершенно не интересуется историей «Невермора», Уэнсдей досконально изучила хронику учебного заведения и его нормативные документы, с удивлением обнаружив, что школа не подчинялась законам штата Вермонт — она, как и две другие специализированные школы для изгоев в Неваде и Луизиане, находилась в ведении непосредственно Министерства образования и специального Комитета при президенте, что делало «Невермор» отдельным миниатюрным, но очень могущественным государством в пригороде невзрачного Джерико, а Лариссу Уимс — богом, царём и судьёй в её маленьком мирке. – Мы приехали, – вклинивается в её размышления до противного доброжелательный голос директрисы. – Второй этаж, доктор Кинботт, – говорит она, указывая на небольшое трёхэтажное здание, напротив которого припарковался столь неуместный в Джерико «Бентли». Уэнсдей рассматривает обычный серо-синий деревянный дом, построенный в архитектурном стиле «провинциальная Америка», и отстёгивает ремень. – У вас есть как раз пять минут, чтобы подняться, – замечает Уимс. – Через час я буду ждать вас здесь же, чтобы отвезти обратно в школу. Ну конечно. Глупо было надеяться, что директриса оставит её без надзора. Значит, у неё есть час… Аддамс пытается открыть дверцу, но та оказывается заблокирована. – Учитывая твой послужной список, я понимаю, что ты намерена сбежать из школы, – со слащавой улыбкой поясняет директриса, заметив потуги школьницы. – В мою же задачу входит помешать тебе осуществить задуманное. От её слов, сказанных с уже приевшейся доброй снисходительностью, веет таким холодом, что Уэнсдей проникается к директрисе неосознанным уважением и толикой зависти. Она бы хотела научиться угрожать точно так же, чтобы истинный ужас скрывался за ровными ничего не значащими фразами, вежливыми предупреждениями и добрыми советами. Удостоверившись, что до Аддамс в полной мере дошёл смысл сказанных слов, Ларисса Уимс щёлкает на руле кнопкой блокировки дверей. – Всего доброго, мисс Уимс, – степенно кивает Уэнсдей и вылезает из «Бентли». От слащавости улыбки, которой её провожает бывшая однокурсница матери, по-хорошему бросает в дрожь. На двери на втором этаже висит табличка: «Доктор Валери Кинботт, психотерапевт». Уэнсдей несколько мгновений не решается войти в приёмную, но потом приходит к мысли, что если она не появится в ближайшие минуты, эта доктор Кинботт вполне может поднять тревогу и позвонить Уимс, а Аддамс за это время точно не успеет придумать пути отхода. Поэтому она послушно шагает в светлую приёмную, отмечается у секретаря и спустя пару минут ожидания, за которые её глаза почти уже начинают кровоточить от ярких акварелей, развешанных по стенам, проходит непосредственно в кабинет доктора. Валери Кинботт оказывается высокой, но очень худой блондинкой средних лет с огромными светло-голубыми, почти по-русалочьи прозрачными глазами и пухлыми губами над узким подбородком. Одетая в светлый кашемировый костюм она, кажется, сливается с общим пастельным интерьером, призванном создать у клиентов чувство спокойствия и умиротворения, но у Уэнсдей он не вызывает ничего, кроме изжоги. Она испытывает приятное чувство неуместности, впервые радуясь ярким тёмным цветам школьной формы. Занимает место на кушетке, садясь прямо, как оловянный солдатик, даже рюкзак не сняла: спина вытянута до ломоты в пояснице, руки сложены перед собой, чёлка падает на глаза. – Расскажи мне о себе, – просит докторша, устраиваясь напротив и засовывая сложенные ладони между коленок. Жест кажется Уэнсдей верхом идиотизма, с какой стороны ни посмотреть. Если он неосознанный — то Кинботт показывает этим свою неуверенность в общении с новым клиентом. Если же она так сделала намеренно, то изображать из себя неуверенную дурочку перед потенциальным маньяком — последнее, что можно ожидать от профессионального мозгоправа. – Вы же читали моё досье, – пытается уйти от ответа на прямой вопрос Уэнсдей, перекладывая руки на плотно сжатых коленках. – Официальное заключение должно представлять для вас гораздо больше интереса, чем мои субъективные оценки. – Да, я получила материалы из твоей предыдущей школы, – мягко улыбается Кинботт, ничуть не смущённая грубостью. – Но я бы хотела поговорить с тобой, а не с доктором Бронштейном. – В любом случае, я сомневаюсь, что это возможно. После трёх сеансов со мной он взял профессиональный отпуск на два месяца и, насколько я знаю, отправился в одиночный круиз по Карибам. Надеюсь, он окажется в Бермудском треугольнике. – Почему ты на это надеешься? – с вежливым интересом спрашивает психотерапевт, ни на миг не переставая ласково улыбаться. Уэнсдей отмечает, что нарисованная яркой помадой насквозь лживая улыбка директрисы Уимс нравится ей гораздо больше вот этого показушного понимания. – Потому что это было бы интересное приключение. Вряд ли у него настолько насыщенная жизнь, что он может позволить отказаться себе от приключений. – А ты, Уэнсдей? Ты ведь никогда не отказываешься от приключений? – Я предпочитаю, чтобы приключения находили меня. – Уэнсдей комкает пальцами форменную юбку и тут же, спохватившись, расслабляет руки. – Или создавать их самостоятельно. Жест не остаётся незамеченным Кинботт, но она только бросает на ладони Аддамс ничего не означающий взгляд. Конечно, именно из таких мелочей она и составляет её психологический портрет, – думает Уэнсдей, понимая, что, если она примется разглаживать кривую паутинку складок на чёрно-синей ткани, то этим подарит докторше ещё больше материала для её профайла. – И какое было твоё последнее приключение? – с профессионально живым интересом интересуется доктор Кинботт. Уэнсдей уже раскрывает рот, чтобы рассказать, как совсем недавно они с Пагсли ночью пробрались на городское кладбище в родном Вестфилде, чтобы провести обряд воскрешения над свежепогребённой тёщей судьи Уомака. Кто-то доложил о них полиции и пришлось скрываться обходными путями, пожертвовав слабым звеном в лице младшего брата. Пагсли потом до начала учебного года ходил гордый, что ему довелось провести ночь в настоящей камере, пока полиция едва ли не насильно вернула его домой, оправдываясь, что он ещё несовершеннолетний и задерживать его на столь длительный срок они не имеют никакого права, несмотря на все уговоры мистера Аддамса. Уэнсдей решает не рассказывать об этом Кинботт — не хватает ещё открыть ящик Пандоры последующих вопросов, так что лучше избрать более надёжную и результативную траекторию беседы: – Я верю, что моё главное приключение ещё впереди. Может быть, оно поджидает меня именно в Джерико. – И забрасывает крючок: – ведь не просто так здесь произошло убийство? На какую-то миллисекунду Кинботт теряется, широкая улыбка её розовых губ дёргается, но психотерапевт тут же возвращает себе самообладание: – Это всего лишь несчастный случай, Уэнсдей, – мягко говорит она. – Уверена, нет повода переживать. – А я и не переживаю, – пожимает плечами Уэнсдей. – Наоборот: я заинтригована. Без таинственного убийства в этом месте не было бы ничего примечательного. – По-твоему, примечательными могут быть только загадочные убийства и несчастные случаи? По-моему, мы бестолково тратим наше с вами время, – хочется ответить Уэнсдей. Посещение психотерапевта ей предписал суд после выходки с пираньями в школьном бассейне, но Уэнсдей до последнего надеялась, что всё сведётся к паре дежурных посещений, за которые она покажет, что умеет держать себя в руках, злая шутка над командой по водному поло была спровоцирована злостью и обидой за Пагсли, а на самом деле она и мухи не обидит — и тогда никто не будет копаться в чёрной дыре её подсознания. Пока Кинботт не задала ни одного вопроса по существу, не спросила ничего важного — но Уэнсдей достаточно в своей жизни видела психотерапевтов, чтобы понимать, что по-настоящему хорошему врачу и не нужно спрашивать прямо. Анамнез создавался из незначительных мелочей, таких как неосознанные жесты, скорость реакции на простые вопросы, готовность пойти на конфликт или, наоборот, привычки соглашаться и искать компромисс. Интересно, Кинботт настолько хороший мозгоправ, что видит всё по невербалике, или настолько плохой, что не знает, что надо спрашивать? Решив, что минимальное время на ошибочное первое впечатление уже истекло, Уэнсдей приходит к выводу, что пора действовать. – Вы не возражаете, если я воспользуюсь уборной? – спрашивает она, не делая ни малейшей попытки подняться с кушетки. – Пожалуйста, – Кинботт взмахом руки указывает на дверь в углу кабинета. – Не торопись. Уэнсдей встаёт с места, чеканя шаг проходит в туалет и запирает за собой дверь. Включает воду и тут же бросается к окну. В кои-то веки стерва-судьба на её стороне: окно выходит на задний двор, и прямо под ней находится крыша пристройки соседнего здания. Уэнсдей перебрасывает ноги через подоконник и выбирается наружу. Тяжёлые ботинки громко бряцают по серой черепице, и девочка на мгновение замирает, обеспокоенная, что её кто-то мог услышать. Но в кабинете доктора Кинботт стоит тишина, из соседнего дома никто не выбегает, так что она осторожно подходит к краю козырька и ловко спрыгивает на землю, воспользовавшись ограждением крыльца как гимнастическим снарядом. Проскальзывает на заднюю улицу, одёргивает подвернувшуюся юбку, отряхивает руки и на миг замирает, выдыхая. Так, первая часть плана успешно выполнена: сбежать из кабинета психотерапевта. Далее — как можно быстрее покинуть Джерико. Сообщение общественным транспортом между вермонтскими городами ни к чёрту, так что придётся искать альтернативные варианты. Уэнсдей выходит на главную площадь, проверяя время — действительно, с начала сеанса прошло всего пятнадцать минут, полчаса у неё ещё есть, при лучшем раскладе. Надеяться на это, разумеется, глупо: поняв, что Уэнсдей сбежала, Кинботт наверняка позвонит Уимс, а та рванёт искать свою беспокойную студентку по всему городу. Надо где-то организовать штаб: спрятаться, перевести дух, продумать следующие шаги и по возможности подкрепиться. Кофейня на противоположной стороне площади подходит идеально — вряд ли Уимс настолько умна, чтобы искать Уэнсдей под самым носом. Аддамс толкает тяжёлую стеклянную дверь и под высокий звон колокольчика проходит внутрь. Народу посреди буднего дня немного — только в дальнем углу сидит какой-то бизнесмен в костюме с галстуком, да в кабинке у окна цедят молочные коктейли трое подростков в форме Старшей школы Джерико. Уэнсдей не обращает на них никакого внимания, сразу проходя к стойке, ровно в тот момент, когда огромная кофемашина выдаёт клубящейся столп пара. А когда пар рассеивается, Уэнсдей видит перед собой ошарашенного баристу: – Твою мать! – на выдохе произносит он, столкнувшись с ней взглядом. – У тебя что, привычка пугать людей? – Нет, это профессиональное хобби. – Испуг этого мальчишки приятно тешит самолюбие, но ей некогда расщедряться на политес. – Мне квад со льдом, с собой, и по-живее. – Эээ… – нелепо тянет парень в бежевой футболке и бордовом фартуке с логотипом кофейни. – С этим проблемы… – Ты не знаешь, что такое квад? – хмурится Уэнсдей. – Я знаю, что такое квад, – ошалело отвечает парень, глупо хлопая глазами. – Но с аппаратом проблемы. Уэнсдей скользит взглядом по его лицу. Он, должно быть, на пару лет старше неё, у него миловидное лицо по меркам общепринятых стандартов мужской красоты и кучерявые русо-рыжие волосы. Выпускницы местной школы, должно быть, стайками вокруг него вьются, но, на взгляд Уэнсдей, он не стоит и минуты её внимания. – Меня это не волнует. – Она бросает взгляд на бэджик с именем «Тайлер» на его фартуке. – Мне нужны кофе и телефон вызова такси. – Ну, с этим тоже проблемы, – усмехается бариста. – В Джерико нет такси, так что лучше воспользуйся «убером». – «Убером»? – не понимает Уэнсдей. – Вызов такси через приложение? – неуверенно поясняет парень, неловко вытирая руки бежевым полотенцем. – Ты здесь, вообще, откуда? – спрашивает он, окидывая взглядом её говорящую чёрно-синюю форму с логотипом «Невермора» на груди. – Я тебя раньше никогда не видел. – Я здесь и не задержусь, – отвечает она. – А что с кофемашиной? – спрашивает, кивая на аппарат. – А чтоб я знал! – бариста по имени Тайлер беспомощно разводит руками. – Этот монстр живёт своей собственной жизнью. – Он неловко отбрасывает полотенце и подбирает со стойки какую-то толстую брошюру. – Я бы починил, но… инструкция на итальянском. – Давай так. – Уэнсдей решительно огибает стойку и выхватывает у него инструкцию. – Я разберусь, что с кофе-машиной, а ты сделаешь мне квад, идёт? – Ты что, знаешь итальянский? – Он похож на латынь, так что выучила за несколько недель, – отзывается Уэнсдей, принимаясь листать книжицу. – К тому же это родной язык Макиавелли, а читать его труды стоит в оригинале. Парень отступает в сторону, беспокойно перебегая глазами, словно пытаясь вспомнить или догадаться, кто такой Макиавелли. Уэнсдей уже не обращает на него никакого внимания, привставая на цыпочки и принимаясь рассматривает сложный механизм. Хотя как — сложный. Не сложнее паровой гильотины, которую она сконструировала в одиннадцать лет, чтобы обезглавливать собственных кукол. – У вас расшатался клапан парогенератора, – выносит диагноз она. – Нужна трёхгранная отвёртка. Парень, видимо, самостоятельно хотя бы поняв, какими инструментами чинится машина, тут же протягивает ей нужный предмет. Уэнсдей принимается затягивать узлы в механизме. – Сколько лет кофемашине? – Только весной купили… – Тогда у вас либо заводской брак, либо вы ей пользуетесь днём и ночью, – хмурится Уэнсдей. – Я поправила, но клапан лучше заменить, пока ресурс работы не исчерпался окончательно. Я бы предсказала этому аппарату при самом оптимальном варианте развития событий не больше месяца стабильной работы. – Откуда ты знаешь, как её чинить? – удивляется бариста, наблюдая за её работой. – У тебя что, такая дома? – Паровая гильотина, – коротко поясняет она. – Тот же принцип работы. – А… – только и моргает глазами он ошалело, но решает не задавать вопросов, откуда и зачем у неё дома стоит паровая гильотина. – Ну… спасибо. – Мне не нужна твоя благодарность, – отсекает Уэнсдей. – Мне нужен кофе. А во сколько ближайший поезд отсюда? – Лучше спроси, где ближайшая станция. – Вместе с привычным процессом работы к Тайлеру возвращаются зачатки самоуверенности и он как-то приободряется, с интересом рассматривая девушку. – В Берлингтоне, полчаса езды. Автобус только через полтора часа. Не вариант. Через полтора часа ей надо быть уже как минимум в соседнем штате. Что ж, кофе придётся пожертвовать. – Тогда меняю условия сделки, – принимает решение она. – Вместо квада просто вызови мне такси через этот ваш «убер». – А не проще самой скачать приложение и вызвать машину? – хмурится бариста. – Я предпочитаю не иметь на телефоне ненужных приложений, отслеживающих мои перемещения, – поясняет Уэнсдей. – Так что, Тайлер? По рукам? – Откуда ты знаешь моё имя? – У тебя на бэджике написано. – Да… прости… – тушуется парень, но покорно достаёт из кармана телефон. – А ты…? Она недоумённо моргает — вот, действительно, зачем ему нужно её имя, если она в скором времени покинет Джерико и никогда здесь больше не появится? Наверняка ведь здесь каждый день проходят десятки случайных людей, на которых он не обращает внимание. Да откуда он может знать, что то имя, которое она назовёт — настоящее? Но, вместе с тем, нет ничего плохого в том, чтобы представиться — всё равно Уимс, взявшись её разыскивать, узнает, что она заходила в кофейню. Главное — добраться до Берлингтона, там уже получится затеряться. – Уэнсдей. – Необычное имя. – Такси, – пресекает она неумелую попытку флирта. – Да, точно… – Тайлер принимается нажимать на иконки на экране телефона. Уэнсдей отмечает, что его руки двигаются как-то заторможено. – Так куда тебе надо? – До вокзала в Берлингтоне, а дальше я уже сама разберусь. – Она отбрасывает не пригодившуюся инструкцию. – Где ещё тут можно взять кофе? – Ну… В Джерико вряд ли где, тут нормальных мест и нет считай, – со смущением сообщает бариста. – Есть дрип, если хочешь. – Он неловко указывает на кувшин на стойке. – Дрип для неудачников и тех, кто ненавидит свою жизнь, – отворачивается Уэнсдей, даже не удостаивая взглядом сомнительный напиток. – Когда прибудет такси? – Восемь минут, – сообщает парень, взглянув на телефон. – Слушай, может, ты подождёшь немного? У меня смена заканчивается через полчаса, и я смогу подвести тебя до вокзала. В качестве благодарности. Заманчивая идея, но через полчаса Уимс и Кинботт наверняка уже поднимут на уши весь город, так что Уэнсдей надо будет быть как можно дальше отсюда. – Нет времени, – решительно отказывается, замечая, как грустнеет лицо парня. Неужели он в самом деле пытался завязать с ней знакомство, уже зная, что никогда больше её не увидит? – Если ты не против, я подожду такси у вас. – Конечно, – пожимает плечами Тайлер. – Спасибо, что помогла с кофемашиной. Его благодарность имеет для Уэнсдей значение чуть меньше, чем прогноз погоды на Чогори в следующем феврале, как так что она устраивается за столиком у дальней стены и лениво наблюдает, как бариста принимается протирать аппарат после внепланового ремонта. И как только его взяли на работу в кофейне, если он не может разобраться в простейшей инструкции к рабочей технике?! Тайлер изредка поглядывает на неё, робко улыбаясь, но потом, смущённый её тяжёлым взглядом, полностью переключает внимание на свою задачу. Уэнсдей пользуется тишиной, чтобы продумать свой дальнейший план: как только она окажется в Берлингтоне, надо будет попробовать связаться с дядей Фестером, он наверняка не откажет ей в помощи. Конечно, на то, чтобы его найти, потребуется какое-то время, так что нужен запасной вариант. Допустим, можно поехать к дядюшке Итту в Филадельфию — они с отцом не особо близки, так что вряд ли дядюшка сразу её сдаст, а у неё будет время переночевать и продумать дальнейшие действия. Главное, спрятаться от чрезмерно шумной тётушки Маргарет и кузена Уотта. – Вот, – перед ней на стол опускается шоколадный брауни в картонной коробочке под прозрачной пластиковой крышкой. – В качестве благодарности, раз уж ты отказалась от кофе. Уэнсдей переводит взгляд с пирожного на замершего перед её столиком баристу и сощуривает глаза. Нормальный человек уже бы испуганно отступил назад, поняв, что она не настроена отвечать на неловкие попытки завязать знакомство, но Тайлер только улыбается и пожимает плечами. – Такси приедет через две минуты. – Тогда подожду снаружи, – сообщает Уэнсдей, поднимаясь, и смотрит на пирожное. – Надеюсь, ты не ожидаешь от меня благодарности за немотивированное альтруистическое желание организовать мне инсулиновую кому в виде перенасыщенного сахаром кулинарного недоразумения? Мальчишка шарахается назад, уставившись на неё взглядом, как будто она отрастила вторую голову. – Что, прости? – переспрашивает он. Во имя преисподней, ну что за идиот! – Я должна поблагодарить тебя за угощение, которое ты наверняка вычел из своей заработной платы? Тайлер хмурится, пытаясь понять смысл сказанного. – Ты всегда так разговариваешь? – спрашивает он секунду спустя. – Обычно люди говорят «спасибо». – Обычные люди не соответствуют моему уровню лингвистического развития, поэтому не всегда могут понять мои речевые обороты, – отвечает Уэнсдей. Но, вместе с тем, осознаёт, что ей и в самом деле надо будет перекусить что-то по дороге, поэтому запихивает пирожное в рюкзак. – Благодарю тебя. Тайлер недоумённо моргает пару раз. – Ты странная, Уэнсдей, – наконец произносит он с улыбкой. – Приятно было познакомиться. Аддамс уже не обращает на него внимания. Закидывает рюкзак за спину, передёргивает плечами, поправляя лямки, и направляется к выходу. Парковки перед кофейней с претенциозным названием «Флюгер» нет, только места для срочной остановки в несколько минут, но ждать здесь всё равно лучше, чем под взглядом очередной жертвы пубертата. Да и вряд ли Уимс найдёт её за две минуты, раз до сих пор не нашла. За две минуты, как оказывается, может произойти очень многое. – Ух ты, смотрите, пацаны, очередной выблядок на выгуле! Уэнсдей медленно оборачивается, поняв, что нелицеприятное даже по её меркам высказывание относилось именно к ней. По тротуару вышагивает троица, одетая столь нелепо, что хочется засмеяться — если бы не кровожадные ухмылки двух из них. Мальчишки примерно её же возраста, одетые в карикатурные подобия костюмов первых поселенцев, с огромными накрахмаленными воротниками и цилиндрами на головах. Что ж, вот и приключение, о котором она говорила Кинботт… – В Джерико сезон карнавалов? – вскидывает бровь Уэнсдей. – Иначе я не могу придумать оправдания вашему нелепому виду. – Мы из парка, придурошная, – усмехается один из них, кивая куда-то ей за спину. – «Мир Пилигримов», не знаешь, что ли? – Чуваки, да что вы прицепились, – пытается вразумить своих приятелей темнокожий парень в таком же нелепом костюме. – Давайте лучше кофе возьмём… – Подожди, Уокер, сегодня же будний день, – хохочет третий. Уэнсдей внутренне подбирается, прикидывая свои шансы. Допустим, один из них не хочет конфликта. Тогда остаются двое. Что ж, с двумя она вполне может справиться, тем более они не выглядят бойцами — растолстевшие, лощёные, явно детки местной элиты, не привыкшие к сопротивлению. Первого она, например, успеет вырубить ударом в шею. Со вторым, если он не испугается и не сбежит, справится двумя ударами: в солнечное сплетение и в затылок. Третий, которого назвали Уокером, вряд ли будет вмешиваться. Но в голове противно тренькает звоночек, что она оказалась в опасности. На чужой территории, окружённая врагами, превосходящими её как минимум в силе — но не в ловкости и не в умении. Переживать пока рано. – Салют, чуваки, – присоединяется очередной, уже знакомый голос. – Вы что-то рано. Уэнсдей бросает взгляд на вышедшего из кофейни Тайлера. Кажется, он на короткой ноге с этими клоунами в нелепых костюмах. – В парке мёртвая тишина, – отзывается один из «пилигримов». – Арлин отпустила нас пораньше. – С каких это пор у тебя тусуются эти уроды? – спрашивает второй, кивая на Уэнсдей. – Она здесь ждёт такси, – пожимает плечами Тайлер. – Уэнсдей уже уезжает. – Уэнсдей? Что за идиотское имя. – Не более идиотское, чем синтетический костюм, стилизованный под семнадцатый век, – парирует Уэнсдей, начиная получать удовольствие от ситуации. – Да что ты… – замахивается один из парней, но его тормозят Тайлер и молчащий доселе тёмнокожий пацан. А дальше всё уже вообще скатывается в какую-то комедию абсурда, потому что рядом с ними тормозит не дешёвенький «Форд» или гибридная «Тойота Приус» с эмблемой таксопарка, а уже знакомый чёрный «Кадиллак Эскалейд», из которого вываливается не менее знакомая долговязая фигура, одетая не в школьную форму или кожаную куртку, но в длинное драповое пальто. – Всё нормально? – интересуется Ксавье Торп, обходя свою огромную машину. И хотя вопрос явно адресован именно Уэнсдей, она не отвечает, позволив себе скрипнуть зубами с досады. Вот только его тут не хватало! Двухметровый старшекурсник «Невермора» уничтожает все планы уехать из Джерико колёсами своего тяжеленного автомобиля, столь же уместного на улицах Джерико, как и директорский «Бентли». Торп переводит нечитаемый взгляд между мальчишками, и Уэнсдей обращает внимание, как сникает Тайлер, как подбирается Уокер, и как занимают оборонительную позицию два остальных. – Вали куда шёл, придурок, – задиристо заявляет один из парней, но Уэнсдей улавливает в его голосе нотки неуверенности. Интересно. В школе у Торпа непререкаемый авторитет по каким-то необъяснимым причинам, но почему даже городская шпана тушуется в его присутствии? Хотя нет. Ни капельки не интересно. Ей и дела нет до местных самцовых игрищ за территорию. – Торп, не встревай, – вмешивается Тайлер. – С Уэнсдей всё в порядке, она уже уезжает. Торп медленно переводит на него тяжёлый взгляд — и Уэнсдей даже чувствует укол зависти. В глазах сына иллинойского конгрессмена столько острой ледяной ненависти, что, можно подумать, не будь здесь посторонних, он бы оторвал баристе голову голыми руками. И Тайлер, видимо, тоже это осознаёт. Его щека мимолётно дёргается, рука неловко сжимается в кулак — но, против её ожидания, страхом от него не веет. Только такой же сжигающей злобой, направленной на более привилегированного члена общества. Не надо иметь степень по клинической психиатрии, чтобы понимать: эти двое что-то не поделили. Что-то достаточно крупное, чтобы до смерти стать заклятыми врагами. Тут не банальное увёл девчонку, разбил стекло машины или обблевал ботинки на совместной пьянке. Тут что-то такое, что имеет влияние на всю жизнь. И ей опять становится завидно. Она к своим шестнадцати годам так и не обзавелась заклятыми врагами. Трент Далтон, заимевший заикание после заплыва с пираньями, не в счёт. – Ты последний человек в этой стране, к кому я бы прислушался, Галпин, – бросает Торп, не моргая. – Что здесь происходит?! Нет, ну это точно какая-то комедия абсурда! Не хватает только жонглирующих клоунов на моноциклах, проезжающих за спиной нового участника этой по-дилетантски поставленной сценки с криками «Розыгрыыыыш!», как в тех телешоу, которыми Пагсли уничтожает зачатки собственных мозговых клеток. Очередным участником сценки из плохой подростковой комедии оказывается мужчина старшего среднего возраста, с усталым небритым лицом, огромными тёмными мешками под глазами, глубокими носогубными складками — и в костюме шерифа с иголочки. Уэнсдей хочется запрокинуть голову и спросить у мироздания, чем она так провинилась, что вместо того, чтобы по-тихому сбежать, она привлекла к себе внимание всего Джерико. Потому что она слишком внимательно слушала рассказы дяди Фестера и знает, что в таких провинциальных дырах шериф — это царь и бог, кто ставит себя выше всех местных чинуш, а иногда и выше законов. С мечтой сбежать из школы сегодня приходится распрощаться окончательно. Троица пилигримов совсем грустнеет, зато как-то приободряется бариста. – Всё нормально, пап, – бросает он. – Уэнсдей и Ксавье уже уезжают. А ребята зашли за кофе. Пап? Уэнсдей по-новому смотрит на Тайлера. Значит, он не просто бестолковый работник кофейни, а ни много ни мало сынок местного шерифа… Полезное знакомство. Могло бы оказаться в будущем, если бы она планировала здесь задержаться. – Уэнсдей? – вскидывает брови шериф и медленно окидывает девчонку снизу вверх, начиная с тяжёлых ботинок на тракторной подошве и заканчивая ровным пробором в чёрных волосах. – Дочка Мортиши Фрамп? – Мортиши Аддамс, – цедит Уэнсдей, оскорблённая очередным сравнением с матерью. – Мог бы догадаться… – кривит губы мужчина. – Ты похожа на своего отца. И что же занесло дочку снобов Аддамсов в наше захолустье? – ядовито интересуется он. Замершего за её спиной Ксавье Торпа он старательно игнорирует, и это не ускользает от внимания Уэнсдей. Как и то, с какой ненавистью шериф выплюнул её фамилию. А вот это уже очень интересно. – Наслаждаюсь гостеприимством вашего городка и дружелюбием его жителей, – иронизирует она. И чувствует, как на плечо ей опускается широкая тяжёлая ладонь. – Поехали, Аддамс, – тихо произносит Торп. – Нечего с ними ругаться. – Действительно, – усмехается шериф, обращая, наконец, внимание на неверморского художника. – Вот только тебя здесь не хватает. Проваливай, Торп. И подружку свою забери. – Я не его… – возмущается было Уэнсдей, но Торп железно сжимает её плечо браслетом длинных пальцев и тянет к машине. – Убери руку, если в целях твоей жизни не значится необратимая травма локтевого сустава! – Заткнись, – шипит сквозь зубы парень, открывая дверцу пассажирского сидения. Бесцеремонно запихивает Аддамс в салон и дожидается, когда доводчики закроют дверцу. Уэнсдей практически уверена, что замок заблокировался, стоило только щёлкнуть датчику, но всё равно пытается дёрнуть за рычаг открывания двери. Разумеется, безрезультатно. Зная статус Винсента Торпа, она бы предположила, что автомобиль его сына ещё и бронирован на случай непредвиденных обстоятельств. Уэнсдей обмякает в огромном кресле, скрестив на груди руки и наблюдая из-под чёлки за обходящим огромный капот Торпом. Не сказать, конечно, что она приглядывалась к его внешности раньше, но сейчас она интуитивно угадывает, что парень не просто зол — он взбешён до стадии слепой чёрной ярости. Об этом вопит буквально всё: обострившиеся скулы, подчёркнутые крепко сжатой челюстью, чуть расширившиеся крылья носа, залегшая между нахмуренных бровей глубокая некрасивая складка. И смотрит он прямо перед собой, даже когда огибает угол машины, не сводит взгляда с какой-то точки в пространстве, видимой только ему. Торп садится за руль, устало зачёсывает волосы назад, расправляет на груди складки пальто и пристёгивает ремень, после чего тянется к кнопке включения двигателя. На Уэнсдей он не смотрит, продолжая пялиться перед собой до безжалостного злым взглядом. В груди что-то ёкает. Какое-то очень неприятное чувство. Интуиция продолжает встревоженно бить, что Уэнсдей в опасности. Чушь какая-то. Интуиция — абсолютно иррациональное чувство, спровоцированное подсознательными страхами и скрытой эмпатией. Уэнсдей ничего не боится, а уровень её эмпатии с детства был предельно низок, практически на нулевом уровне. Но чувство опасности никуда не уходит, а лучшая защита — это нападение и, стоит Торпу нажать на газ, как она наносит первый удар: – Я не просила тебя вмешиваться! – Не благодари! – молниеносно огрызается в ответ парень, даже не удостаивая её взглядом. Его ответ… обескураживает. Уэнсдей чувствует себя так, будто набрала в лёгкие воздуха перед прыжком в воду, но у самой поверхности её вдруг резко схватили и отбросили на сушу. В досаде клацнув зубами, она предпринимает ещё одну попытку: – Да как ты вообще тут оказался? – Проезжал мимо и заметил нашу форму в компании местных отморозков, – поясняет Торп, заметно успокаиваясь — по крайней мере, складка между бровей разглаживается, а ноздри перестают дёргаться, как будто он не может совладать со сбившимся дыханием. – Уэнсдей Аддамс, да? Соседка Энид? Он выруливает на основную дорогу, вслепую нажимает на кнопку под экраном центральной панели и впервые бросает быстрый взгляд на свою пассажирку. Машину, неожиданно, заполняют звуки фортепианного Опуса номер двадцать девять Сергея Рахманинова. Всё это сбивает с толку ещё больше — последнее, что она ожидала от некоронованного короля школы, это увлечение классической музыкой. Приходится моргнуть, чтобы собраться мыслями. – А ты — Ксавье Торп, – обвинительно произносит она. – Местное ходячее недоразумение в звании страдающего художника и короля школы. Кажется, её слова его искренне веселят, потому что нахмуренная до этого правая бровь тянется вверх. – Так вот что обо мне говорят? – А тебе так важно, что о тебе говорят? Хлоп! Такое чувство, что двери гермозатвора в виде его злости, едва приоткрывшись, с грохотом сомкнулись обратно. – Я прекрасно знаю, что обо мне говорят, – шипит он сквозь зубы. – Что ты там делала? – Что у вас с Тайлером? – одновременно с ним спрашивает Уэнсдей, решив сделать ставку на неожиданный вопрос. Ставка срабатывает. Лицо Торпа дёргается, и он бросает на неё второй мимолётный взгляд, словно проверяя, действительно ли она задала свой вопрос. – Что, прости? – Ты прекрасно слышал, – щурится Аддамс, чувствуя, что наконец-то перехватывает инициативу в этом донельзя бессмысленном диалоге. – Вы с ними явно испытываете друг к другу сильные деструктивные чувства, которые я бы назвала «ненависть» или даже «отвращение». Маловероятно, что у тебя было много моментов общения с шерифом, поэтому я делаю вывод, что у вас с Тайлером происходит характерная для мужчин вашего возраста взаимная неприязнь, основанная на каком-то неприятном случае. Так что произошло? Торп на мгновение замирает, а потом вдруг оглушительно хохочет, запрокинув назад голову. – Господи, да ты сама себя слышишь? – спрашивает он, отсмеявшись. – Ты не ответил на мой вопрос, – хмуро отвечает Уэнсдей, не найдя в своих словах ничего смешного. Они доезжают до перекрёстка, и Торп сбавляет скорость, оглядывая боковые дороги. Не увидев никаких помех, он опять нажимает на газ. – Скажем так: у нас с Тайлером было несколько… очень неприятных моментов общения, – бросает он ей её же слова. – Мой тебе совет: держись от него подальше. – А мне он не показался таким уж странным. – В Джерико полно мудаков, а Тайлер Галпин — первый из них. Что-то похожее ей говорила и мама, когда прощалась с ней на парковке школы, но Уэнсдей тогда была слишком рассержена на родителей, что они бросают её в «Неверморе», чтобы вдумываться в слова Мортиши. – Это твоё субъективное мнение? – уточняет она. – Аргументируешь? – Нет, – сразу отрезает Торп. – Не твоё дело. Интересно. Что же такого должен был натворить безмозглый бариста из единственной в городе приличной кофейни, чтобы заслужить такую неприкрытую ненависть золотого мальчика «Невермора»? Но было понятно, что больше Торп ничего не скажет, и вообще — закрылся опять, спрятался, как краб-отшельник в свою раковину, только оставил наружу клешни, клацающие в ответ на каждый её вопрос. От нечего делать Уэнсдей оглядывает салон автомобиля. Внутри подозрительно чисто для машины восемнадцатилетнего парня, пахнет натуральной кожей, каким-то тонким дорогим парфюмом и почему-то кофе. На заднем сидении аккуратно пристроен объёмный крафтовый пакет, но она не успевает спросить, что это, потому что телефон начинает трещать симфонией Бетховена. Торп тянется к панели управления, опускает громкость музыки на минимум, но Уэнсдей не делает ни малейшего движения, чтобы достать из кармана это устройство мозговой деградации. Входящий звонок прерывается, чтобы через мгновение возобновиться опять. Торп сбавляет скорость. – Думаю, тебе стоит ответить, – произносит он, подруливая к обочине, но не останавливаясь. Уэнсдей всё-таки вынимает телефон и смотрит на набор цифр на экране. – Я никогда не отвечаю на звонки с неизвестных номеров, – сообщает она, уже намереваясь убрать аппарат обратно, но Торп перехватывает её руку и вглядывается в номер. – Уимс, – сообщает он. – Что ты натворила? – Почему ты так уверен, что я что-то натворила? – Потому что я достаточно хорошо знаю Уимс, чтобы знать, что она не будет звонить студенту напрямую, если с ним не случился какой-нибудь пиздец, – со вздохом произносит он. – Так что? Уэнсдей внимательно смотрит на его профиль, думая, что можно рассказать. Из своих наблюдений и из рассказов Синклер она уже знает, что Ксавье Торп пользуется непререкаемым авторитетом в школе, на короткой ноге с директрисой и не отличается любовью к горожанам — но это, по сути, всё что она о нём знает. Либо сказать, либо нет. В первом случае — потенциальное доверие неформального лидера школьного сообщества, что может помочь в будущем. Если промолчит — получит максимум короткую передышку от вопросов. После сегодняшней неудачной попытки побега внимание к ней точно будет усиленное, и участие этого заносчивого старшекурсника может сыграть ей на руку. – Я сбежала с сеанса у доктора Кинботт. Автомобиль виляет в сторону, но Торп моментально возвращает тяжёлую машину под контроль. – Ты — что? – Суд предписал мне общение с психотерапевтом. Торп мгновение смотрит на неё, а потом смеётся — совсем тихо, сжав зубы, как-будто она рассказала старый, и поэтому уже давно уже несмешной анекдот. – Что же ты такого сделала? – спрашивает он, отсмеявшись. – Запустила пираний в бассейн на тренировке по водному поло. – Всего-то? – уголок губ Торпа опять дёргается вверх. – Зачем? – Мальчишки из школьной команды издевались над моим братом, – поясняет она. – А никому не позволено над ним издеваться, кроме меня… – Я не спросил «почему?», Аддамс, я спросил «зачем?» – прерывает её Торп, даже не дослушав. – Улавливаешь разницу? Причина и цель. Разные вещи. Нет? Уэнсдей молчит, наблюдая за парнем. Тому, кажется, искренне весело. – Пираньи же не опасны для людей, – добаляет он. Торп продолжает смеяться, и у Уэнсдей возникает стойкое желание врезать ему по слащавой — слащавой? — физиономии. Вообще-то, пираньи в бассейне на тренировке по водному поло были одним из её лучших изобретений, и то, что этот элитарный сноб смеет смеяться… Но вместе с тем приходится призвать всё своё самообладание, чтобы не позволить губам растянуться в столь редкой для неё улыбке. Потому что впервые кто-то понял, что жестокий пранк был, на самом деле, совершенно безобидной выходкой, и тренер по поло должен был сказать ей спасибо за прекрасную мотивацию для спортсменов. – Члены команды этого не знали и очень быстро переквалифицировались из вотерполистов в спринтеров на короткие дистанции, – произносит она. – Капитан команды даже заикой стал после этого. – Господи! – Парень за рулём уже откровенно хохочет. – Так это ему психотерапия нужна, а не тебе! Это же надо было так… В кармане пиджака опять верещит телефон. Уэнсдей морщится. – Она же не отстанет, ты понимаешь? – комментирует Торп, сворачивая на дорогу к школе. Уэнсдей даже не тянется к карману, ожидая, когда мелодия замолкнет. Симфония Бетховена гораздо приятнее, чем предсказуемый нагоняй от директрисы. – Если бы не ты, меня бы уже не было в Джерико. – Если бы не я, ты сейчас лежала бы кровавым месивом на тротуаре рядом с «Флюгером», – с неожиданной резкостью отрезает старшекурсник, вмиг став серьёзным. – За кого она тебя считает, раз так контролирует? – Не могу догадаться. За потенциального маньяка-убийцу? – со скрытой гордостью предполагает Уэнсдей, с толикой любопытства ожидая реакции парня на такое признание. Но он реагирует совсем не так, как она ожидала. Вместо испуга на его лице мелькает добрая усмешка, а следующим жестом он мотает головой, отбрасывая назад упавшие на лицо волосы. – Если бы она считала тебя потенциальным маньяком-убийцей, отношение было бы другое, – произносит Торп. – Заткнись на секунду, а? Он тянется ко внутреннему карману пальто, извлекает оттуда телефон и что-то набирает на экране, почти не отвлекаясь от управления автомобилем. Бросает оценивающий взгляд на Уэнсдей и подносит трубку к уху. – Мисс Уимс? – произносит он спустя мгновение. – Мы с Уэнсдей едем в школу из Джерико, вам надо забрать что-то с почты? Да чтоб его! Знала же, что ему нельзя доверять! Конечно, он звонит совсем не затем, чтобы узнать, есть ли на почте посылки для директрисы! Уэнсдей пытается выхватить телефон, чтобы сбросить, выключить, выбросить из машины — но Торп с лёгкостью отводит её руки, одновременно вжимаясь в водительскую дверцу машины. Компьютерная система автомобиля ведёт на автопилоте, и нет даже необходимости держаться за руль, главное надолго не отводить взгляд от дороги перед машиной. – Не могу сказать. У неё не было звонков, – продолжает Торп, локтём отпихивая Уэнсдей от себя. – Она сказала, что приём закончился раньше, и она не знала, как вернуться в «Невермор», а я как раз проезжал рядом. Уэнсдей замирает, услышав его слова. Торп бросает в её сторону настороженный взгляд и предупреждающе поднимает указательный палец, приказывая молчать, а сам вслушивается в слова из динамика. – Конечно, мэм, мы будем в школе через десять минут… Удостоверившись, что Уэнсдей больше не собирается устраивать драку в тесном — просторном — салоне огромного автомобиля, он кладёт свободную правую руку на руль и чуть поправляет траекторию. – Хорошо, я передам ей. Он нажимает «отбой» и убирает аппарат во внутренний карман пальто. – Зайди вечером к Уимс, – говорит он, нажимая кнопку на руле. Салон опять заполняет фортепианный концерт. Уэнсдей теряется. Все её предыдущие предположения только что с оглушительным грохотом полетели в тартарары: Ксавье Торп не только не сдал её директрисе, но и обеспечил алиби, сказав, что подобрал Уэнсдей на улице Джерико, ни словом не обмолвившись ни о её побеге от психотерапевта, ни о стычке возле кофейни. – И, мой тебе совет: сохрани её номер. Если она будет звонить, на её звонки лучше отвечать. – Говоришь по собственному опыту? – Напомнить, что у меня это выпускной год? – усмехается Торп. – Конечно, я говорю по собственному опыту. Кованые ворота школы уже видны в конце дороги. Уэнсдей подбирается, прижимая к себе портфель. – Мне надо сказать тебе спасибо? – ёрничает она. – Тебе надо свалить в общежитие и через час предстать перед Уимс, – не разделяет её сарказма Торп. – Что ты ей скажешь — уже не моя проблема. Автомобиль тормозит перед воротами. Аддамс ждёт, когда кованые створки медленно начнут своё движение, пропуская «Эскалейд» на закрытую территорию, и вместе с тем прокручивает в голове слова старшекурсника. – Почему ты сбежала от Кинботт? – врывается в её мысли голос парня рядом. Он возмутительно медленно едет по петляющей между вековых деревьев подъездной дороге, и Уэнсдей хочется врезать ему по колену, лишь бы он вдавил газ и как можно быстрее позволил ей избавиться от своего общества. И вообще: что за манера такая задавать идиотские вопросы? Но в мозгу запоздало щёлкает: у Торпа есть машина, и ему уже точно исполнилось восемнадцать, так что он имеет право покидать школу без согласия родителей, и было бы глупо с её стороны отказываться от столь полезного знакомства, особенно если её план не сработает и ей не получится связаться с Тайлером. – Не вынесла её глупых вопросов. Торп опять коротко смеётся. Он вообще легко и быстро смеётся, что раздражает больше, чем Уэнсдей хочет себе признаться. – Она не самый плохой терапевт, – замечает он. – Хотя согласен: её показное понимание иногда выводит из себя, но, мне кажется, это её метод. – А у тебя, видимо, большой опыт? – щерится Аддамс. Ну когда они уже доедут до школы?! – Я своё с терапевтами отобщался, – усмехается парень. – А куда ты хотела поехать? Вопрос падает на её планы потоком ледяной воды, и она во все глаза смотрит на соседа, не понимая, как так он разгадал её намерение. – Ты о чём? – Ты сказала, что тебя бы уже не было в Джерико, – с усмешкой напоминает Торп. – Синклер говорила, что тебе не нравится в школе. Последнему дураку понятно, что ты хотела сбежать. Так куда ты хотела податься? – Да какое твоё дело? – с нехарактерной ей эмоциональностью огрызается Уэнсдей, злясь на себя, что так глупо попалась — и позволила ему это заметить. – Согласен: ни-ка-ко-го, – по слогам отвечает Торп. – Но всё же, повесели меня. Можно подумать, он и так не смеялся над ней всю дорогу! Да ему надо быть благодарным сатане, что она не переломала ему все двести восемь костей за одну только усмешку в её сторону! – У меня есть люди, которые мне бы помогли. – Ммм… – тянет он. – И они ждали тебя в Берлингтоне? Ответить нечего, и Уэнсдей, надув губы, упирается взглядом в дорогу перед ними, в конце которой, с её несчастливой радости, уже видны кирпичные стены академии. – У тебя хоть документы есть? – спрашивает Торп. - …Что? Да какая же она идиотка! – Ну, паспорт там, или водительские права? – подсказывает Торп, сворачивая к парковке. Да что он прицепился! До школы уже рукой подать, высадил бы её здесь, и они бы друг друга больше не видели! Но вместе с тем, его разумные слова пулемётной очередью пробивают дыры в её наскоро придуманном плане. Впервые за день в мысли проникает сомнение: а если бы она не смогла быстро связаться с дядей Фестером? Если бы дядюшка Итт опять был в путешествии? Пожалуй, план побега требует доработки. Но, всё равно, сначала ей надо убраться из школы. – У меня всё под контролем, – шипит она. – Под контролем, ага, как же, – уже откровенно потешается Торп, аккуратно заезжая на школьную парковку. – Хочешь, я скажу, что было бы? Уже к вечеру информация о твоём побеге была бы у каждого полицейского Вермонта. К утру, думаю, подключилось бы ФБР — к исчезновению детей в этой стране относятся очень серьёзно. Тебя бы остановил первый же патруль и задержал до выяснения обстоятельств, что ты делаешь так далеко от Нью-Джерси и своей школы. Упоминание родного штата неприятно колет в солнечное сплетение. Она даже своей соседке не говорила, откуда она родом, так откуда этот элитарный сноб прознал, проведя с ней в одной машине меньше десяти минут?! – Почему ты решил, что я из Нью-Джерси? – Старинный «Роллс-ройс» ваш был? – уточняет Торп, тормозя. – Обратил внимание на номера. Примечательная машина, к нам раньше такие не заезжали. Проклятие! За десять минут Торп выведал, что она хочет сбежать из школы, узнал про посещение психотерапевта и даже догадался, откуда она приехала! Хочется устроить себе карательную лоботомию. Да что с ней происходит, что она настолько расслабилась, что позволяет так легко читать себя парню, с которым разговаривает первый и, во имя сатаны, последний раз в жизни?! – Не понимаю, какое отношение это имеет к тебе. Лучшая защита — это нападение, вспоминает Уэнсдей, и пытается открыть дверцу — но та не поддаётся. Опять. Да сговорились они, что ли?! Торп не обращает никакого внимания на её испепеляющий взгляд, чем злит ещё больше. Ещё немного — и она всё-таки свернёт ему шею прямо в салоне его неоправданно дорогого автомобиля! – Не наживай себе врага в лице Уимс, – тихо говорит он, отстёгивая ремень. – Своим побегом ты очень круто её подставишь. Чёрт! Он точно ей не поможет! Вся надежда на Тайлера. – Не вижу, почему это должно меня волновать. – А должно. Уимс — одна из немногих, кто желает тебе добра. – Я предпочитаю зло. – Этого в нашем мире и так хватает, – произносит Торп и вылезает из машины. Уэнсдей удивлённо хлопает глазами ему вслед, но парень уже не обращает на неё никакого внимания. Молча открывает заднюю дверцу, забирает с сидения крафтовый пакет и бросает на неё удивлённый взгляд из-под упавших на лицо длинных русых прядей. – Приехали, Аддамс. Или ты ждёшь, что я подам тебе руку и помогу выйти из машины? Вот ещё! – Избавь меня от своих патриархальных замашек! – фыркает она и, дёрнув замок, неловко вываливается из салона. Хлопнуть на прощание не получается — доводчики сразу тормозят массивную дверцу и почти бесшумно возвращают её в закрытое положение. Уэнсдей накидывает на плечи портфель и, гордо вздёрнув подбородок, направляется ко входу в школу. – Спасибо, что подвёз, Ксавье! – доносится ей в затылок насмешливый голос. Очень хочется ответить каким-нибудь грубым «да пошёл ты!», на большее сейчас не хватает самообладания, но опуститься до подобной безвкусицы она не может себе позволить, поэтому, проигнорировав его очередной смех, молча направляется в здание школы. ~~~~ От этой девчонки будут проблемы, – думает Ларисса Уимс, провожая взглядом тоненькую фигурку Уэнсдей Аддамс рядом с пересечением Олд-Памп-роуд и Пятнадцатым шоссе. Слишком уж она похожа на своих родителей, небезызвестных Мортишу Фрамп и Гомеса Аддамса. И вобрала в себя, к сожалению, не лучшие, а худшие их черты — упрямство, самоуверенность, заносчивость и абсолютное наплевательство на здравый смысл. О, от пары Аддамс-Фрамп двадцать с лишним лет назад страдал весь Вермонт! Ларисса не представляла, в ком ещё могли так сочетаться искренняя любовь друг к другу и полное непринятие норм цивилизованного общества — и просто удивительно, что сейчас, на двадцать третьем году двадцать первого века Аддамсы считаются одним из самых достойных и уважаемых семейств не только среди изгоев, но и в Нью-Джерси вцелом. Что ж. Появление их дочки в «Неверморе» было… ожидаемо. Строго говоря, Ларисса была готова к её поступлению ещё в прошлом году, когда Уэнсдей Аддамс только перешла в старшую школу. Странно, что Мортиша и Гомес отправили девочку в обычное общеобразовательное учреждение. Ну что может предложить простая, пусть даже очень престижная школа дочери столь выдающихся родителей? «Невермор» же — другое дело. «Невермор» был создан для того, чтобы работать именно с такими детьми — сложными, непонятыми, слишком умными себе на беду и слишком одарёнными на беду всем остальным. Как бы ни задирала свой вздёрнутый нос Уэнсдей Аддамс, Ларисса видела её целиком: глупая неуверенная в себе девочка, придавленная родительскими именами, желающая от них дистанцироваться — и поэтому готовая совершать одну ошибку за другой. Можно подумать, она здесь такая первая и последняя. И Ларисса даже с профессиональным интересом будет наблюдать, как эта заносчивая колючая девица, наивно полагающая себя выше и умнее остальных, будет взрослеть и обламывать свои иголки. Прождав несколько мгновений перед входом в здание кабинета доктора Кинботт, дабы удостовериться, что Уэнсдей Аддамс хватит мозгов не делать ноги в первые же минуты самостоятельности, Ларисса аккуратно нажимает на педаль газа и с удовольствием слушает урчание мотора любимого «Бентли». К сожалению, насладиться поездкой в одиночестве не получается — мэрия находится буквально через две сотни метров, и приходится зарулить на парковку. На миг мелькает мысль зайти во «Флюгер», взять кофе — но до назначенной встречи с Уокером остаются буквально минуты, а Ларисса терпеть не может опаздывать. Ноубл лично встречает её в приёмной. – Ларисса, – тянет он, и по его тёмному лицу расползается искренняя улыбка. – По тебе часы сверять можно. Обворожительна, как и всегда. – А ты льстишь, как и всегда, – усмехается Ларисса, позволяя расцеловать себя в щёки. – А где твой ассистент? Я надеялась на кофе. Не успела заехать во «Флюгер». – Как раз пошла на кухню. У тебя слишком приметная машина, – усмехается мэр Джерико. – Двойной флэт-уайт с одним сахаром? – И без блюдца, – подтверждает директор «Невермора», следуя за Уокером в его кабинет. Ноубл Уокер прикрывает за ними дверь и садится в кресло за своим столом, даже не указывая Уимс на место напротив — всё равно она давно уже чувствует себя здесь хозяйкой. Ларисса проверяет в кармане телефон и удобно устраивается в мягком кресле для посетителей, закинув ногу на ногу. Строго говоря, в этой встречи и не было особой необходимости, все вопросы можно было бы решить и по телефону — но, во-первых, ей надо было посмотреть на Уэнсдей Аддамс за пределами школы, во-вторых, у неё не так уж и много друзей в Вермонте, а общение с мэром Уокером вполне может сойти за дружеское. Всё-таки прав был предыдущий директор «Невермора» Фрэнк Марлоу, что обеспечил Уокеру административный ресурс во время предвыборной гонки за главную городскую должность. Ноубл Уокер, может, и не пылал любовью к изгоям и давлеющей надо всем их городом готической школой, но на него было достаточно рычагов влияния, чтобы он был готов принять Лариссу Уимс в любое время дня и ночи и закрыть глаза на мелкие столкновения горожан и подростков в чёрно-синей форме. – Что у вас нового? – интересуется мэр, расстёгивая пуговицу своего пиджака. – Что у нас может быть нового? – пожимает плечами Ларисса. – Учебный процесс идёт, дети погружены в задания и факультативы, все заняты своими делами. Ты же знаешь — мы ничем не отличаемся от вашей городской школы. – Кроме стоимости обучения, – хохочет Ноубл. Ларисса вежливо улыбается. Конечно, стоимость обучения в «Неверморе» исчисляется шестизначными цифрами, даже среди изгойских школ у них особый статус. Здесь учатся лучшие из лучших, самые богатые, самые привилегированные. И самые проблемные. – Значительная часть этих сумм оседает в городской казне, – напоминает она. – Лучше скажи, что нового у вас? Есть какая-нибудь информация по этому убийству в лесу? Мэр мрачнеет, как будто она наступила на больную мозоль, и Ларисса не может сдержать триумфальной усмешки. Неужели он и в самом деле думал, что её появление — всего лишь визит вежливости? – Это было нападение медведя, – озвучивает он официальную версию. – Нет причин беспокоиться. – Это версия шерифа? – вскидывает идеально очерченную бровь женщина. – Или есть доказательства этой гипотезы? Уокер мрачнеет, и Ларисса понимает, что попала в яблочко. Визит шерифа Галпина в школу, экспромтный допрос Ксавье Торпа, запрос дополнительной информации — конечно, всё это не могло ускользнуть от внимания мэра. И если он не готовился к этому разговору, то он полный дурак. – Ларисса, – вздыхает Уокер. – Ты же понимаешь, что Галпин от вас в любом случае не отстанет. Он любой случай пытается связать с… тем, что произошло в позапрошлом году. – Тогда, возможно, он не соответствует своей должности, раз любое происшествие рассматривает с субъективной точки зрения, – отрезает Ларисса. Уокер уже порывается ответить, но тут дверь открывается, и в кабинет входит его помощник, держа в руках поднос с двумя чашками кофе: флэт-уайт для Лариссы и двойной эспрессо для мэра. Не говоря ни слова, и явно ощущая напряжение, повисшее в кабинете, девушка ставит чашки на стол и бесшумно исчезает, спрятав поднос за спину. – Ты должна признать, что… совпадений… очень много, – неловко замечает Ноубл, крутя свою чашку на блюдце. – Это не даёт ему права допрашивать моих студентов, – быстро говорит Ларисса, пресекая любые его слова. – Тем более без официального запроса. Приструни его, Ноубл, иначе мне придётся обратиться выше. Уокер кривится, делая глоток кофе — как будто вместо тягучего эспрессо ему налили дерьмовый дрип из придорожной кофейни на интерстейте между Ютой и Невадой. – Я не могу вмешиваться в официальный ход расследования, – произносит он. – Но, заверяю тебя, он не будет лезть к твоим воронятам, если у него не будет прямого на то указания. – Я очень на это надеюсь, – кивает Уимс, тоже делая глоток кофе. – А что по ярмарке на выходных? Именно Галпин будет заниматься безопасностью, я правильно понимаю? – Правильно, если только ты не привлечёшь своих знакомцев из ФБР, – хмурится Уокер. – А мне стоит? – Ларисса, я прошу тебя, не делай из мухи слона, – стонет Ноубл, откидывая голову на спинку своего кресла. – То, что Дон захотел поговорить с кем-то из твоих студентов, ещё не означает, что он готов арестовать их всех, как только они появятся в городе. День урожая — общий для всех нас, фермеры Джерико будут только рады, если изгои «Невермора» присоединятся к их празднику и оценят их работу. – Меня смущают не фермеры, а горожане. – Ларисса ставит свою чашку на стол перед собой. – Мне нужны гарантии, что на моих детей не набросятся городские реднеки с битами только потому, что они отличаются от обычных людей. – Никто не даст тебе таких гарантий, – со вздохом признаётся Уокер. – Но я дал понять Галпину, что в любом конфликте виновной будет рассматриваться сторона нормисов. Я-то прекрасно знаю, как ты запугала своих подопечных. – Их запугала не я, а законодательство Соединённых Штатов, – отрезает Ларисса. – В отличие от многих учебных заведений, мы уделяем достаточное внимание юридическому образованию… – Не говоря уж о том, что у половины ваших студентов родители в органах власти? – усмехается мэр. А вот это уже удар. Глупый, безобидный, беззубый — но Ларисса прекрасно понимает, на кого он направлен. Конечно. Ведь два года назад именно благодаря Лукасу Уокеру всё обошлось малой кровью. Относительно малой. Хотя — с какой стороны посмотреть. Джерико вряд ли забыл. – То есть мне всё-таки следует воспользоваться своими связями для обеспечения безопасности моих учеников на вашем городском празднике? – усмехается женщина. – Ларисса, всё будет, как в прошлом году, – морщится Уокер, услышав плохо завуалированную угрозу. – Тогда же ярмарка прошла без нареканий, не помнишь? – Да, но через неделю опять произошёл неприятный инцидент… – напоминает Уимс. Уокер уже хочет что-то сказать, но его прерывает гудок виброзвонка в кармане директора «Невермора». Ларисса с неудовольствием ставит чашку на стол и извлекает телефон наружу. Звонит Кинботт — и это беспокоит гораздо больше, чем любые неприятности, которые могут светить им на выходных во время фермерской ярмарки. – Прошу прощения, – произносит она, распрямляясь в кресле. – Мне необходимо ответить. – Конечно, Ларисса, я подожду, – кивает Уокер. Она нажимает на зелёный кружочек и подносит телефон к уху, молясь всем языческим богам, чтобы Валери Кинботт звонила по любому вопросу, кроме того, которого от неё ожидали. – Слушаю вас. – Мисс Уимс, это доктор Кинботт, – бессмысленно представляется психотерапевт. – Простите, что беспокою, но тут такое дело… Уэнсдей Аддамс сбежала с сеанса. Сбежала. Конечно. – Прошу прощения? – переспрашивает Ларисса, бросая взгляд на мэра Уокера. Нельзя, чтобы он догадался, о чём идёт речь. – Она взломала окно в уборной и выбралась на заднюю улицу, – поясняет Кинботт. – Я сразу позвонила вам, как поняла, что её нет. Ларисса смотрит на часы — со времени начала сеанса Уэнсдей у психотерапевта прошло не больше пятнадцати минут, как и от встречи Лариссы с мэром. Что ж, девчонка решила поставить рекорд по глупости. Ларисса думала, что ей хватит мозгов вытерпеть хотя бы одну поездку в город, чтобы не подставляться так откровенно. Но, очевидно, проницательность отца и рассудительность матери Уэнсдей тоже не унаследовала. – Спасибо, я поняла вас, – коротко отвечает она и сбрасывает звонок. – Всё в порядке? – участливо интересуется Уокер. – Проблемы с одним из наших студентов, – улыбается Ларисса. – Ничего неожиданного, но, к сожалению, я вынуждена вернуться в школу. Если ты не против, я позвоню тебе вечером по поводу ярмарки. – Конечно. Я всегда рад твоим звонкам. Ноубл выходит из-за стола, расцеловывает Уимс на прощание и по-джентльменски открывает перед ней дверь, но она уже настолько погружена в свои заботы, что забывает даже кивнуть в ответ. Единственная мысль в голове: что задумала эта дрянь Аддамс? Просто так уехать из города она не может — автобус до Берлингтона только через полтора часа, а без него постоянного сообщения со столицей штата нет. И вряд ли Аддамс настолько социальна, чтобы выйти голосовать. Значит, остаётся такси, но в такой дыре, как Джерико, даже «убер» приезжает в лучшем случае минут через десять. Значит, эта идиотка ещё в городе. Ларисса выходит из здания мэрии, одновременно открывая чат сообщений с Мортишей, в котором миссис Аддамс сообщила телефонный номер своей дочери. Конечно, номер Уэнсдей Аддамс внесла и Марго в её список контактов, но через Мортишу найти быстрее. И, действительно, в переписке номер обнаруживается буквально за секунды. Достаточно поискового запроса «на всякий случай», как предупредила Мартиша, пересылая контакт. Несомненно, предвидела, что понадобится. Трубку никто не берёт. Ожидаемо. Ларисса в отчаянии пробует ещё раз, с тем же результатом. Вот же идиотка. На что она рассчитывает? Что сможет скрываться от полиции и ФБР? Если к сегодняшнему вечеру никто не узнает, где она находится, то придётся поставить в известность власти, и тогда Уэнсдей Аддамс будут разыскивать по всей Америке. А от такого внимания не получалось укрыться даже Фестеру Аддамсу, поэтому он и регулярно сбегал в Европу. Ларисса подавляет тяжкий вздох и, продолжая попытки дозвониться, направляется к своему автомобилю. Аддамс ещё точно в городе, и вполне возможно перехватить её на автобусной остановке или на трассе. Она как раз садится в «Бентли», когда телефон внезапно принимает входящий звонок. «Ксавье Торп» — написано на экране, и Ларисса недоумевает, с чего бы ему звонить ей посреди рабочего дня. – Да, Ксавье, что-то серьёзное? – устало спрашивает она, прижимая телефон к уху и одновременно пытаясь найти в подлокотнике кейс с наушниками. – Мисс Уимс? – здоровается парень. – Мы с Уэнсдей едем в школу из Джерико, вам надо забрать что-то с почты? Ларисса забывает, как дышать. Конечно, понимает она, Ксавье звонит не просто так. Он прекрасно знает, что ей ничего не надо забрать с почты — сама эта просьба выглядит абсурдной, учитывая, что она знает, как часто младший Торп мотается в Джерико и Берлингтон, и всеми силами старается оградить его от общения с органами власти. И она уж тем более не просила бы его зайти на почту. – Что у тебя делает Аддамс? – спрашивает Ларисса, и тут же понимает, что Ксавье вряд ли ответит, если Уэнсдей сидит рядом с ним в машине. – Я пытаюсь дозвониться до неё последние десять минут! – Не могу сказать. У неё не было звонков. – Слышится какой-то невнятный шорох, но Ларисса списывает это на обычную возню в автомобиле — пристегнуть ремень, поправить одежду, отбросить сумку на заднее сидение. – Она сказала, что приём закончился раньше, и она не знала, как вернуться в «Невермор», а я проезжал рядом. Уж что-что, а ума от своих родителей Уэнсдей Аддамс точно не унаследовала. Неужели она всерьёз думала, что кто-то поверит в сказку об окончившемся раньше времени приёме у психотерапевта? – Ксавье, я не знаю, что тебе наговорила мисс Аддамс, но мне нужно, чтобы вы незамедлительно вернулись в школу, – чеканит Ларисса, запуская двигатель. – У меня к ней очень серьёзный разговор. – Конечно, мэм, мы будем в школе через десять минут… – И, раз уж она не отвечает на мои звонки, передай ей, что я ожидаю её в своём кабинете через час. – Хорошо, я передам ей. Ксавье отключается. Ларисса аккуратно выезжает на Пятнадцатое шоссе и неслышно матерится. Выходки Мортиши Фрамп и Гомеса Аддамса не давали спать спокойно всему Вермонту. Но если Уэнсдей Аддамс вздумает объединить таланты по созданию неприятностей с Ксавье Торпом, то это, чёрт бы их побрал, будет сравнимо с бомбардировками Хиросимы и Нагасаки!