Ещё не закончен

Клоринда зарывается руками в короткие, жесткие волосы Ризли, оттягивает его голову назад и встает немного на носочки, после чего впивается в его шею практически с укусом. Ризли отвечает вздохом. Она зажала его у его же письменного стола, опрокинув спустя пару секунд половину документов с него. У его горла — была ее шпага, теперь там — её губы. Клоринда слизывает капельку крови с его шеи, оставляет рядом след от теплых, но таких жестоких губ, сглатывает — бешено и нервно. Когда в проход к шлюзу хлынула вода первозданного моря, а он остался по ту сторону, ей казалось, что всё закончится прямо сейчас. Не будет больше длинных чаепитий под водой, герцог не замнется неловко на входе в её дом — такой уютно-уютный, теплый, с окнами, выходящими на море, отглаженными скатертями и целым конвертом свежих фонтейнских булочек, — не присядет, чувствуя себя громоздко-неловким, на диван, пока ждет её нехитрые и недолгие сборы; у нее больше не будет шанса снять форму и отправиться с ним на берег, дразнить морских коньков и чесать пухленей, потому что «Кло, посмотри, это так здорово, видишь, ты им нравишься!»; не будет этого ощущения — когда можно уснуть под толщей воды, носом к стенке, пока кто-то заботливо заправляет в одеяло твои пятки, и можно забыть про всех, кто пал на дуэли с ней. Все знают, что Клоринда не сражается в пол силы со своими противниками из уважения к ним; все знают, что сражаться с ней — это как подписать себе приговор. Ризли знает. Знает и сдается сразу же, стоит ей обнажить рапиру. — Все, все, все в порядке, я…. Ризли ждет; ждет, пока натянутое напряжение схлынет, пока она его так «накажет», пока у нее есть силы вцепиться в его волосы так, как просто не позволительно для её статуса, и и смотреть на него т а к; у Клоринды в глазах блещется самая темная часть моря, его тоннели, о которых не знает и сам Ризли, о которых ведают только морские гады и чудовища; глаза Клоринды становятся чернильными, когда она злится и грустит. Рапира падает на пол, Ризли опускает руки, а после аккуратно прижимает к себе девушку. — Ты — идиот и пухлень. — Согласен. Они какое-то время молчат, просто стоят, среди бардака, бумаги и холода крепости; стучит завод по производству жандармов, где-то совсем отдаленно звучат голоса заключенных, Кло шумно дышит на уровне сердца. Когда дела касаются поверхности и Клоринды, он действительно чувствует себя пухленем. А потом чувствует, как Клоринда обвивает его шею руками, целует в губы и перехватывает его руки, сплетая пальцы; особый вид игры — смотри, целуй, но не смей трогать, пока она не разрешит, даже если очень хочется и смотреть попросту невмоготу. Сначала Ризли скидывает перчатки, потом — куртку, следом — летит к черту пиджак Клоринды. Она практически кусает его губы, не расцепляя поцелуя, пока он гладит, сжимает и прижимает к себе ее тело, пока идеально выглаженная рубашка не высвобождается из брюк, оголив живот. Ризли скользит по нему губами от пупка, вверх, к груди, и мелко чувствует сквозь свою жилетку ее ногти, выдает низкий, сдавленный вздох. — Я думал, мы будем ругаться. Шепот глохнет в горле, пока ее руки ложатся на его слегка небритые щеки, пока она исступленно нежно целует его в районе переносицы, в щеку и в губы и — о боги — зарывается коготками за уши, почесывая их, перебирая украшения. — А ты хочешь? — Нет. Ризли подхватывает ее, сажает на стол, руки скользят по груди, уже более развязно и жадно, хватают за шорты, расстегивают молнию — как-то, так быстро, в моменте, и они оба раздеты на половину, спешат, рвутся в напряжении, как первозданное море. Время стирается, границы дозволенного меркнут. — Люблю. — Твоя. Клоринда облизывает губы, царапая тело герцога под не до конца расстегнутой рубашкой, цепляется коготками за его соски, скользит по торсу, обнимает ногами и рукой обхватывает стоящий колом член. Ризли выдыхает, шумно, напряженно, щурится, смотрит на нее голодным волком. Слишком близко, слишком жарко, на кончиках пальцев у Клоринды — электро, и его тело так хорошо его проводит, что остается только покрываться мурашками. Ризли заваливает Клоринду на стол на спину, поддерживает под поясницей рукой, тянет к себе; Клоринда улыбается, расслабленно, пьяно и шкодливо, трется пахом об его пах, резко прижимается к нему сама; вот она вся — твоя, как есть, ни больше и не меньше, бери, сколько нужно, и можно даже больше, потому что возможно у нас нет никакого завтра и все рассыпется прахом так, как чуть было не рассыпалось сегодня. Ризли играет на её нервах, стаскивает чулки зубами, кусает её бедра, заставляя заливаться краской, неловко ерзать и давить стоны в шумном дыхании. А потом — входит, резко, едва ли размазав выделившуюся из девушки смазку по ее промежности. Клоринда комкает руками какие-то счета на столе от прошибающего до самого затылка удовольствия, закатывает глаза. Внутри всё пульсирует, Ризли двигается плавно и неторопливо, дает ей выгнуться на встречу, и самой задать комфортный темп. Ему нравится, как выглядит сейчас Клоринда; ее влажные возбужденные глаза, то, как покраснели от поцелуев её губы, то, как она их кусает, и то, как при резком, неожиданном движении она издает сорванный стон. Руки скользят по ее промежности, находят клитор — Клоринда жмурится от внезапного и острого ощущения, от того, как он мягко ласкает его пальцами, осторожно, без давления, и от того, как контрастно давит на её нутро. Это что-то голодное, сильное, большое, вызывающее взрыв похоти в них обоих. После оргазма они некоторое время сидят под столом, допивают остывший чай из укатившихся чашек, и молчат. Страхи отпускают, тает напряжение в теле, и ласки становятся куда более нежными и мягкими. Клоринда отставляет чашку, опрокидывает Ризли на пол, герцог увлеченно утягивается вместе с ней вниз, сажает ее на себя верхом. Да, этот день еще не закончен. Эта ночь будет очень, и очень длинной.