Здесь дом. Здесь мама. Здесь детство

В окнах горел свет, и Тсунаеши прикрыл глаза. Ему уже давно было далеко не пятнадцать, и время слез безвозвратно ушло, только предательская влага все равно упрямо повисла на кончиках ресниц. Он подошел поближе, но заходить не пытался, просто смотрел в залитый теплым электрическим сиянием широкий оконный провал и пытался представить себе. Что бы она могла делать? Готовила? Занималась уборкой? Читала книги? Быть может, перебирала старые фотографии, сохранившиеся еще с тех времен, когда все они были глупы, наивны и счастливы? В саду царил полный порядок. Даже в редком скупом лунном свете можно было разглядеть ухоженный газон и несколько цветочных клумб. Мама очень любила цветы, любила ухаживать за ними. Кажется, именно сюда она несла все свои печали и радости. Сюда же он сам не раз сваливался, когда Реборн, Хибари или Ламбо с гранатой выбрасывали его со второго этажа. Хрупкие цветочные стебли ломались, но смягчали удар, и игра в мафию продолжалась без особенных потерь. Только мама горько вздыхала, улыбалась как-то особенно беззащитно, принимала заказы на ужин, а затем отправлялась работать: поправлять причиненный ущерб. В комнате самого Тсуны было темно. Он с большим трудом нашел окно собственной детской. Вздрогнул. Она казалась ему какой-то особенно маленькой, и было сложно представить, что в некоторые моменты туда умещалась едва ли не вся Вонгола. Разве что Мукуро томился тогда в подземной лаборатории Вендиче, и почтить их своим визитом никак не мог. Теперь Вонголе тесно даже в огромном особняке на берегу Средиземного моря, а толку-то… Савада осторожно подвернул брюки, индивидуального пошива, невероятно качественные, снабженные всеми защитными средствами, невероятно дорогие, а затем уселся прямо на усыпанную речным песком дорожку. Скрестил ноги, осторожно устроил подбородок на ладони. На мгновение ему показалось, что в окне мелькнула темная тень, но затем все исчезло, комната выглядела так же, как и секунду назад. Тсунаеши внимательно прислушался к гипер-интуиции, но она молчала. Впрочем, она всегда молчала, когда мама намеревалась навести в комнате своего сына порядок и выбросить все пустые обертки из-под чипсов и зачитанные до дыр любимые потрепанные комиксы. Когда мама вспоминала, что родителям положено следить за успеваемостью своих детей, и она принималась читать отвратительные школьные сочинения и резкие отрицательные отзывы учителей, интуиция тоже предательски молчала. Хотя это ведь никак нельзя назвать важным, значимым и нужным, не правда ли? На окне с торца первого этажа все еще осталась маленькая щербинка. И-Пин убегала от Ламбо прямо по стене дома, но наткнулась взглядом на Хибари. Тот как раз сидел на дереве и упорно делал вид, что не участвует в срочном совещании Вонголы, и вообще не имеет к собравшимся в комнате никакого отношения. Нога девочки соскользнула и выбила крупную щепу, а на высоком лбу начался отсчет часовой бомбы. Реборн тогда спешно схватил Тсунаеши за резинку домашних штанов и выбросил его из окна. Перевоплотился Савада уже в полете и лишь чудом уберег собственный дом от кошмарного взрыва. Хибари тогда крепко всыпал ему, когда все закончилось. За «непозволительный внешний вид», — так сказал он, но на деле, конечно, за то, что ему снова было выдано поручение от ненавистной «стаи». За деревом справа уже ничего нельзя было найти, однако именно там Гокудера и Сасагава дружно, едва ли не впервые вне поля боя объединившись, закапывали стащенную у Ямамото катану. Тсунаеши до сих пор с содроганием вспоминал перекошенное от боли и гнева лицо Ямамото: улыбчивого мягкого парня он ни до, ни после больше в такой ярости не видел. Мечник не покрошил покусившихся на святое лишь потому, что на его пути стоял Тсунаеши. Стоял, дрожал, блеял, но не отступал. А мама как раз вышла на крыльцо с целым блюдом блинчиков и и сказала, что настало время для пикника. Ламбо торжественно нес клубничный джем, И-Пин тащила одеяло, и конфликт рассеялся сам по себе. Если бы теперь все могло бы решаться точно так же… Тсунаеши тяжело вздохнул и крепко обхватил ладонями виски. Если мама как и прежде могла отводить от него все проблемы… — Глупый Тсуна! — тонкий голос Реборна заставил Саваду вздрогнуть и повернуться. Он мог стать главой самой сильной и влиятельной мафиозной семьи, но отслеживать и чувствовать собственного бывшего репетитора так до сих пор и не научился. — Зайди к ней, обними и скажи все, что хочешь. — Нельзя! — Тсунаеши болезненно зажмурился, отвернулся, вскочил на ноги и направился к выходу. — Я не могу подвергать ее… — Я уже вырубил почти десяток врагов, которые решили понаблюдать за тем, куда ты направился в Намимори посреди ночи в полном одиночестве, — сухо сказал Реборн и продемонстрировал заляпанный алым тонкий носовой платок. — Ты и без того подвергаешь ее опасности. — Не могу, — отрезал Тсунаеши. — Понимаешь, это место — единственное место, где я могу остаться ребенком. Теперь, когда у меня руки по локоть… Пока мы еще не разобрались с Джессо… Не могу. Не сейчас. Савада выскочил за низенькую ограду и широким шагом помчался прочь от дома, огни которого на мгновение дрогнули, а затем засияли по-прежнему. Чуть дернулась занавеска, но и она вернулась на место. Реборн покачал головой. — Ты все еще очень глуп, мой ученик, — сказал аркобалено и поправил на шее галстук. С некоторых пор ему почему-то стало тяжеловато дышать. — Потом может быть слишком поздно.