только ты знаешь, что нас было двое

вероятно, это был конец января. погода была морозной, ветреной и снежной. в классе холодно. последний урок, монотонная речь учителя похожа на колыбель, глаза постепенно слипаются, и кир уже не может удержаться от того, чтобы не улечься на парту. соприкосновение с холодной поверхностью стола вызывает не самые приятные ощущения, но он перетерпел их и зарылся между рукавов кофты. постоянный недосып делает свое дело: курседов уснул почти сразу же, и проснулся уже после звонка. в классе было пусто, и даже преподаватель отсутствовал. вопрос о том, почему его никто не разбудил, скорее всего, останется открытым навсегда. не заметить обладателя чёрно-красных, развалившегося на последней парте, было бы очень тяжело. в коридоре пусто. и, опять-таки, холодно. лишь в конце помещения на подоконнике напротив кабинета математики сидел кто-то. фигура бледного юноши слегка пугает. кир не видел его в школе раньше, хотя людей здесь учится немного. не пройти мимо него не получится, потому что выход находится в той стороне. закидывает сумку на плечо и старается аккуратно прикрыть дверь, но из-за сквозняка она со скрипом захлопывается, из-за чего раздаётся глухое эхо. казалось, что весь мир теряет свои очертания и краски, абсолютно всё стало непонятно отчего бледным и излучало холод, от которого по спине бегали мурашки, а пальцы каменели. тихо ступая по плитке, кир направился в сторону выхода. — уже довольно поздно, почему ты ещё в школе? я вот жду маму, она сейчас урок ведёт… — тихо раздалось за спиной. кир обернулся, и теперь он мог ближе рассмотреть сидящего на подоконнике и рисующего на запотевшем стекле смайлики. некоторые из них улыбались, кто-то плакал, а кого-то и вовсе размазали. парень был очень худым, кожа его была бледной, что очень сильно контрастировало с длинными чёрными волосами, закрывающими больше половины лица, и тёмной одеждой. в висках неприятно пульсировала кровь. парень спрыгнул с подоконника и подошёл ближе. — пойдём, в школе уже никого нет. возможно, в памяти кира уже и не всплывёт то, как они вышли из школы. курседов продолжал молчать, а черноволосый тихо шёл рядом. — я живу чуть дальше. вижу тебя каждое утро, но ты, скорее всего, меня впервые. будем знакомы? — вместо слов в ответ последовал лёгкий кивок.

***

и тогда у кира появился первый близкий человек. складывалось впечатление, словно это некая родственная душа, ибо до этого у него не было таких друзей. каждый раз, возвращаясь домой из школы, они шли вместе. кажется, что это то, чего киру так не хватало. как это назвать: комфорт, уют? да как угодно. прогулки, частые разговоры на некоторые откровенные темы так быстро сближали... их мнения были во многом схожи, поэтому курседов был искренне счастлив, что в его жизни появился человек. который его понимает. полностью. — по той причине, что ты постоянно берешь мои сигареты, я решил, что куплю тебе другие, к твоему милому личику не идёт винстон, — кир ухмыляется, насмешливо глядя прямо в глаза серёже. после чего достает из кармана пачку шоколадного чапмана, — чекай, вот это тебе подходит больше! — быстро достав одну сигарету, он тут же протягивает её другу. — ну ты и блядина, кир. так уж и быть, давай свою сигарету сюда… — и он берет, чуть соприкасаясь с пальцами курседова. пару мгновений, и акумов осознает, как точно попал кир. идеальный вкус. не то, что он курил до этого. нет, теперь он не понимает, как он курил ту ерунду, что была до этого. теперь, стараясь не показывать своего восхищения, он лишь слегка удивленно смотрит на сплитового. — ладно, не так уж и плохо. — ха-ха-ха! да у тебя на лице написано, что понравилось, причем очень! акумов уже хочет затушить сигарету, как его холодные руки хватает кир. одну руку берет в свою, сцепляя в замок, а у другой он ловко вынимает из пальцев сигарету. акума, не успевая ничего сказать или как-либо возразить, ошеломленно наблюдает за тем, как кир делает тягу из той же сигареты, которую курил сам серёжа. курседов только выдыхает дым, лыбится, смотря на удивленного друга. такое поведение самого кира ни коим образом не смущало, так и должно быть. — не волнуйся, я тебя и в этих приторных сигаретах поддержу, ты же мой лучший друг, как никак, — говорит совсем непринужденно, что заставляет почувствовать акуму себя неловко. по крайней мере — киру так казалось, что тот чувствует себя неловко. или вообще как-либо себя чувствует. наверное, это неважно. — м-да, мерзость, — закатывает глаза, а курсед всё смеется. казалось бы: серые, морозные, обычные февральские будни. дым шоколадного чапмана помогал полностью погрузиться в атмосферу панельных зданий, которая рядом с серёжей была какая-то своя и куда более особенная, чем всё, что переживал кир до этого. с ним как-то… точно не так, как со всеми. курседов даже думал над тем, что здесь явно какой-то подвох, вот только акумов каждый день это опровергал. киру нравились его руки, волосы, которые, в отличии от его собственных, вкусно пахли и были всегда мягкие, а не жесткие, как у него самого. ему нравилось давать акумову сигареты, а также видеть то, как он улыбается. у него словно появился смысл жить? это довольно громкое заявление, но сейчас примерно так он и думал. акумов рассказывал о своих увлечениях и привычках, много чего совпадало с тем, что было у курседова. как оказалось, акума тоже любил играть в доту, но вот на пати почему-то отказался, совсем не пытаясь что-то объяснить курседову на этот счет. «ну ладно, захочет — предложит». даже в февральском сумраке, в таком холодном и мрачном, было тепло. даже тогда, когда над головой шёл сильный снег, падающий на землю тяжёлыми мокрыми комками и явно предвещающий лёд на дорогах, рядом с ним он ощущал тепло, но, кажется, не физическое, ведь его руки всегда были холодными, если задуматься. «всё это не так важно, пока мы всё ещё общаемся». каждый день в школе он ждал окончания уроков, ведь акума был в другом классе, который находился в другой части школы, из-за чего во время перемен между уроками просто не получалось пересекаться даже ради пары слов, поэтому кир, нудно, в плохом настроении, но терпел все уроки. всё ради новой прогулки до дома. порой хотелось, чтобы они длились бесконечно, но идти до дома было недолго. в груди отчего-то было вечное волнение насчет того, что завтра они не встретятся у выхода из школы, что больше ничего не смогут сделать вместе, что он потеряет такого близкого друга, который быстро стал ему важен. стоя у подоконника, где он впервые встретил акуму, кир ненароком вспоминает последние прогулки с лучшим другом. кажется, будто он перегружен, ведь голова безбожно начинает болеть от одного только вида акумы. «почему так?» — курседов и сам не знал. и всё равно, он шел, не подавая виду, так как испортить момент ему совершенно не хотелось. вчера у них зашел разговор за внешность. очевидно, что у них обоих полно комплексов, это с легкостью можно сказать по их внешнему виду. киру несвойственно кого-либо поддерживать, ведь какая ему разница, если это не его проблемы. вчера же он, ни с того ни с сего, взял лицо темноволосого в свои руки, стараясь рассмотреть как можно лучше. щёки акумы были слегка розоватыми, но это от холода. — у тебя просто ахуенное лицо, бро, — такие слова с его стороны были необъяснимы, однако он совершенно не врал. хотя, может, он не видел никаких минусов, ведь любовь закрывает глаза на изъяны! вот только в голове кира была лишь мысль о том, что это крепкая дружба, иногда касаясь мыслей о чём-то большем. акума, тем временем, мог лишь отводить взгляд, ведь возражать он не хотел, хотя, вернее сказать, не мог сделать этого под пристальным наблюдением тёмных глаз, сверкающих из-под выцветших волос. когда они подходили ближе к дому, голова сплитового заболела так, что казалось, будто он вот-вот отключится. слова акумы просто расплывались в голове. «как же так? я же не мог допустить такого состояния…» — хотя, с его недосыпом, он может и не таких метаморфозов сознания получить в скором времени. звон в ушах. много смешанных голосов, он не слышит, он не понимает. он не знает, как должен попрощаться с акумой, ведь, кажется, они уже пришли. кир касается своих щек. они влажные. «почему..?» повернувшись в сторону акумы голову, ему показалось, что он видит не друга, а будто какой-то бесформенный силуэт. ещё секунда, и курседов снова видит акуму, но уже ни на шутку перепуганного таким состоянием друга. когда кир вошел в дом, он тут же заметил начавшийся за окном снегопад, вернее сказать — метель. весь оставшийся день ему было холодно, потому что акумы не было рядом. погода никак не влияет на него… кир оторвался от реального мира, переходя в мир иллюзий. даже стоя здесь, в школе, он не может не перемещаться куда-то в свои мысли. хотя школа даже была довольно удобным местом. все сопоставления, всё увиденное, чересчур сильно путалось в голове курседова, но ничего. он лишь надеется, что сегодня голова не будет болеть, что он сможет нормально пообщаться с акумой, а от слова «акума» сам невольно улыбается. у кира не было близких друзей, за исключением одного. он держится за эти эмоции, которые так легко разрушатся. бам! и кир вздрагивает. кто-то положил ему руку на плечо. — курседов, ты чего так испугался-то? — кусакабе говорит это с максимально удивлённым от его реакции лицом, — ты в последнее время пиздец странный, всегда был таким закрытым, а сейчас вон… — он указывает пальцем на ярко-выявленную улыбку кира, — постоянно лыбишься, тебе буквально подходит выражение «в облаках витаешь». а знаешь, ты прямо как влюбленная восьмиклассница, хи-хи! кир, давай рассказывай, что там у тебя на уме? небось девушку нашел? или как? — кусакабе, закончив свой монолог из, по мнению кира, несвязных между собой реплик, облокачивается на подоконник, смотря на повернутого к окну курседова. — да бля, ты же знаешь, что я как бы ни с кем кроме тебя и не общаюсь даже… правда, недавно у меня появился друг. мы с ним довольно схожи… сейчас я большую часть времени с ним провожу, — кир умалчивает почти всё, но самое основное и поверхностное всё же рассказывает другу. он решил не говорить про то, что акумов был сыном их учительницы математики, ведь думает, что в таком случае, миша бы точно засмеял его, потому что характер учительницы математики был не из лёгких, по мнению многих, но кир так не считал, а наоборот, думал, что она была очень доброй женщиной, — поэтому некоторые вещи поменялись, как и моё настроение. кусакабе уже хочет отпустить шутку про то, что курседов пидор, однако кир начинает смотреть на него презрительно быстрей, чем он что-то успел сказать, поэтому тот молчит, совсем отворачиваясь от друга. — лан, я пошёл в класс. сплитовому оставалось переждать один урок. сегодня у него с акумой заканчивались уроки в одно и то же время, чему он очень рад. предвкушение очередной встречи с другом заставляло губы подрагивать, давлению подниматься, а пульсу ускоряться, из-за чего тот глухо отдаётся в ушах. сегодня мороз был сильнее, чем вчера. пальцы без перчаток уже сильно замёрзли и начинали ощущаться как какие-то щупальца, а не нечто, имеющее при себе кости. ничего не согревало. почему-то акумов задерживается… ничего, он подождет столько, сколько нужно. — прости. мне пришлось задержаться, чтобы поговорить с мамой, — он мнется. что-то не так. — сегодня последний раз, как мы идем домой вместе… — серёжа, что..? почему? — как бы сказать, — по его бегающему взгляду видно, что он нервничает. — уже сегодня мама займется моим переводом в другую школу… я никогда тебе не говорил, но у меня есть проблемы с одноклассниками, и в последнее время всё ухудшилось, поэтому я не могу больше здесь учиться, — он опускает голову. — после недолгой паузы, он добавляет: — прости. у курседа в голове крутится много вариантов, как же им продолжать видеться. — эм… ну, ты же помнишь ту площадку у моего дома? — кир кладет руку на его плечо, пытаясь снять напряжение с друга, хотя он и сам после этой новости был словно на иголках. — давай каждый вечер будем там встречаться? ты же не переезжаешь, я надеюсь? акумов берет ледяную руку курседова в свою. кажется, рука серёжи сегодня наконец-то теплая. кир ощущает это физически, неужели ему его действительно не хватало? темноволосый опустил взгляд на их руки, вряд ли бы он смог поднять голову и посмотреть в глаза другу сейчас. — я не переезжаю, насчёт этого даже не волнуйся! просто знаешь, мне так… тяжело здесь, в этом коллективе, — он дрожащим голосом говорит это, все так же прожигая глазами землю, присыпанную грязным снегом. казалось, что он вот-вот заплачет, и чтобы успокоить этот внезапный поток грусти, кир расцепляет их руки и приобнимает акуму. аккуратно, неловко, словно боясь того, что тот может сломаться в его руках. слышатся едва слышные всхлипы, которые он пытается подавить, но, по всей видимости безуспешно. — всё хорошо, пойдем домой? — ему хотелось кричать о том, что он обязательно защитит его, убережёт от этого жестокого мира, что поддержит, что всегда будет рядом, но силы нашлись только для того, чтобы смахивать крупные слезы с уголков глаз. хотя, по улыбке, возникшей на лице серёжи, он, по всей видимости, понял всё и без лишних слов.

***

течение времени ускорилось до невозможного: прошло уже около трех месяцев с их первой встречи. наступила последняя неделя апреля, снег уже сошёл с земли, лишь в тени оставались скромные остатки зимы. на некоторых видах деревьев уже появились первые листья, но уже почти на всех набухли почки. на улицах стало гораздо оживлённее, особенно в вечернее время, ведь никто больше не боялся отморозить себе что-либо на качелях, хотя сильных людей месяцем ранее от встреч на площадке во дворе не останавливал и холод с мерзким снегом, пока курседов не заболел. мать его была всегда занята, всегда на работе, потому лечение легло на собственные плечи. предоставленный сам себе, он целыми днями занимался своими делами, но и про встречи на площадке все так же не забывал, хоть и горло болело, из-за чего голос пропадал, а нос был заложен и не давал спокойно дышать. «надо же так проебаться и заболеть в апреле, когда уже тепло», — на самом деле, простуда начала проявлять свои симптомы ещё в начале месяца, и если бы кир взялся бы за своевременное лечение, то обошлось всё гораздо легче. — пойдём домой, ты и так болеешь, — сегодня на улице дул холодный ветер, и беспокойство акумы было оправданным. качели беспокойно качались от силы стихии, а деревья неприятно шелестели своими ещё голыми ветвями. всё-таки, акума был сильнее и затолкал курседова в подъезд, где было спокойнее. сегодня, как и в другие дни, в нём снова было нечто особенное, нечто притягивающее к себе и такое манящее. с каждой встречей акума открывался ему с другой стороны, и это заставляло сердце довольно трепаться от тёплых чувств внутри. — алло? — входящий звонок на телефон отвлёк от разглядывания друга. — нет, я не пойду. я с акумой, — после недолгого разговора, кир убрал телефон. — что с тобой, серёж? — кто это? — с ноткой тревоги в голосе спросил акума, когда услышал упоминание о себе. — это кусакабе, мой школьный друг. я тебе рассказывал, помнишь? — спокойно ответил он. — он что, знает обо мне.? — ну да, а что? — да нет, ничего… — несмотря на такой ответ, казалось, что всё-таки акуму что-то насторожило в этом. — слушай, пойдём к тебе, что мы тут как ебланы сидим? — стараясь быстрее сменить тему и скрыть свое волнение, пробормотал акума. кир согласился, причин для отказа не было. квартира встретила тёплыми объятиями парней, микроклимат тут был гораздо лучше, чем в грязном подъезде, пропахшем сыростью и плесенью. отражение двух парней, лежащих на кровати, немного искажалось в отражении гланцевой поверхности белого потолка. лежали в полной тишине, ведь есть такие люди, с которыми даже молчание — это вещь приятная. — ты хорошо спишь? — как бы невзначай спросил черноволосый, сев на кровати и обняв свои колени. казалось, что он всегда очень хорошо чувствовал даже малейшие изменения в состоянии кира. будто читал мысли: стоило подумать о чём-либо, так на его лице либо появлялась улыбка, или беспокойство. — всё хорошо. пришлось умолчать то, что за последние трое суток он поспал максимум часа три, из-за чего галлюцинации, как звуковые, так и зрительные, в разы усилились. в глазах плыло, и курседов моментами еле держался, чтобы не упасть: благо, объекты рядом обычно помогали сохранять равновесие. родительница уехала в командировку: кир часто оставался один дома с класса третьего, если не ещё раньше. просьбы матери всегда были одними и теми же: ходить в школу, подметать полы, чтобы было не сильно грязно, и питаться, но с каждым разом делать это становилось всё труднее: волна апатии накрывала сразу же, стоит курседову остаться одному в пустой квартире, причём с каждым разом сильнее и сильнее. здесь всегда стояла тишина, ведь даже настенных часов не было, которые могли бы разбавлять эту пустоту своим ритмичным тиканьем. этот же раз обошёлся чуть проще, чем предыдущие, ведь не хотелось обесценивать заботу акумы, которая и правда очень была кстати во время болезни. приходилось принимать лекарства, потреблять хоть какую-то еду ради того, чтобы были силы, даже если хочется блевать, выходить на улицу и дышать воздухом, а не разлагаться в кровати до пяти вечера. — обещай, что выспишься сегодня и будешь беречь себя, — обуваясь, сказал акума. — представляешь, уже завтра первое мая! начало последнего месяца весны! это так ахуенно… — обещаю... встретимся завтра? он ничего не ответил на это, и кир расценил молчание как знак согласия. — люблю… — тихо раздалось совсем рядом с ухом, а после на щеке почувствовался едва заметный тёплый след. дверь хлопнула, а курседов остался в прихожей. он едва касался кончиками пальцев своей щеки, где всё ещё чувствовался этот лёгкий поцелуй.

***

первый день мая радовал своей тёплой погодой. время близилось к семи вечера: скоро должен подойти акума. сегодня, как и всегда, на площадке никого не было. «он освобождается в пять. на дорогу до своего дома тратит около получаса, затем отдыхает ещё около часа, как говорил сам, а затем идёт ко мне, около тридцати минут.» время доходило до полвосьмого, затем до восьми, затем до полдевятого. «хуесос, где тебя полтора часа носит?» «хотя, может, матери помогает?» «или забыл..? не, забыть он точно не мог, такое больше мне свойственно», — правда, про встречи с акумой курседов никогда не забывал. позвонить серёже кир не мог, ведь номер его так и не спросил, а об адресе тут и речи не могло быть. таким образом и прошла первая неделя мая. кир, как и обещал акумаке, стал больше спать и старался не засиживаться до поздна, тем самым постепенно нормализировав свой режим, надеясь похвастаться перед ним своим достижением. каждый вечер, как и полагалось, в семь часов, он выходил из дома и сидел на качелях, надеясь, что акумов вот-вот появится из-за угла кирпичной многоэтажки. «неужели напрасно?» сегодня он снова сидит на качелях в бессмысленном, казалось, ожидании. майский, но уже по-летнему тёплый ветер, каждый вечер противно обдувал кира. почему-то от ветра становилось так пусто на уме, словно он выдувал все мысли и ощущения, но при этом не давал забыть тот поцелуй акумы, не давал забыть и о молчании в тот день. старые качели отвратительно скрипели, ведь его далеко не был новым. глаза бегали, а надежда увидеть силуэт бледного юноши за углом многоэтажки с каждым днем угасала всё больше, и казалось, что скоро этот ветер совсем задует слабый огонёк этого чувства внутри. было тепло, но состояние душевного холода, казалось, постепенно начинало возвращаться до февральского уровня.

***

наконец, курседов решает взять ситуацию «в свои руки», ведь постоянно безуспешно ждать акуму на площадке довольно-таки удручает. придя в школу куда раньше обычного, кир тут же направился в другой корпус школы, где, по словам друга, он и учился. «так… параллель у нас одна. 10 "Б" должен быть его классом» атмосфера здесь была какой-то омерзительной. в классе было всего несколько человек, поэтому пока что он решил опросить хотя бы их. курседов подходит к одной из парт, после чего начинает незамысловатый с виду диалог, общаясь с сидящим за этой партой. — привет. с вашего класса не так давно ушел парень с именем «сергей акумов». знаешь такого? — он облокачивается на парту за ней сидящего, смотря прямо на него. в его пустых глазах не было ничего, ничего кроме усталости. услышав суть вопроса, он смотрел на кира как на дурака. — в нашем классе такой чел не учился, — максимально раздраженно отвечает ученик, ложась руками на парту, будто собираясь заснуть. при этом его сосед по парте, который всё это слышал, казалось бы, слегка оживился, услышав имя серёжи, — лучше у классухи спросил бы, я здесь мало чем помогу. — а ты знаешь что-нибудь? — кир переключился на сидевшего рядом. — нет, впервые слышу это имя... — неуверенно ответил тот, словно пытаясь что-то умолчать, но курседов не придал этому значения. — ладно, — у самого кира испортилось настроение от этих парней, ведь те, казалось, в какой-то степени даже насмехались над курседовым, что очень раздражало. предложение спросить у учителя было действительно неплохим, потому он вышел из кабинета, чтобы не погрязнуть в его угнетающей атмосфере, и сел на лавочку неподалёку, чтобы не пропустить появление преподавателя. из открытой двери кабинета на него пару раз кидали свои взгляды предполагаемых одноклассников акумова. пока за окнами становилось всё светлее, взор упал на подходящую к кабинету женщину, ранее проводивших у его класса замену какого-то урока, поэтому кир встал с места и поспешил к ней. — здравствуйте… — хотелось обратиться повежливее, но он не мог никак вспомнить имя, — скажите, у вас в классе учился акумов? — учительница средних лет всё так же неодобрительно, как и тот человек в классе, смотрела на кира. — мальчик, у нас таких никогда не училось, ничем тебе помочь не могу, — она лишь цокает, быстрее проходя в класс. кир молчит. «почему они такие злые?» —поведение, что у ученика, что у учительницы далеко не из лучших. но, в общем, не в этом дело. кир не мог ошибиться классом, ведь параллель была всего одна. вопросов теперь стало гораздо больше, а ответов на них не было совсем. «что же делать? у кого ещё можно спросить?»

***

снова вечер. сегодня, на удивление, погода была отвратительной. увесистые тучи плыли над городом, сильный холодный ветер продувал со всех сторон, не давая покоя. курседов, несмотря на такую погоду, пошёл на ту же площадку, в то же самое время, что и всегда. «может, сегодня этот еблан придёт?» киру, в целом, теперь мало в это верилось, но надежда всё ещё оставалась, не угасала, все так же горела тем слабым огнём, и не потухала, так как воспоминания бережно охраняли его. он не понимал, почему серёжа так резко исчез. начал моросить дождь. «ничего, он же придет, да?» «ведь так? он же придет?» он садится на уже слегка влажные качели, слабо отталкиваясь. холодно было сегодня во всех смыслах. «ты же обещал беречь себя, так почему ты морозишься тут сейчас?» — эта мысль точно не принадлежала самому курседову, да и голос в голове слишком был похож на голос... — акума? — реплика растворилась в шуме дождя. приходилось прикрывать руками сигарету, чтобы та не потухла. шоколадный чапман, на который он подсадил акуму — ценное воспоминание, как ни крути. кир курит. хочет сильнее погрузиться во время, связанное с этим процессом. хочет вспомнить его холодные руки, а иногда и смущение на бледном лице. курседов замечал все детали в поведении акумы, всё запоминал, словно навсегда выжигал на сердце. до сих пор помнил, ту редкую искру в глазах, что так редко можно было увидеть из-за закрывающих лицо волос. вдох за выдохом и вот, казалось, что он уже там… — по той причине, что ты постоянно берешь мои сигареты, я решил, что куплю тебе другие, к твоему милому личику не идёт винстон. чекай, вот это тебе подходит больше! из пачки шоколадного чапмана быстро достаётся одна сигарета. — ну ты и блядина, кир. так уж и быть, давай свою сигарету сюда… — ладно, не так уж и плохо, — говорит милый акума после пары затяжек — ха-ха-ха! да у тебя на лице написано, что понравилось... причем очень! он хочет потушить сигарету, но кир быстро перехватывает её и решает докурить сам. — не волнуйся, я тебя и в этих приторных сигаретах поддержу, ты же мой лучший друг, как никак. — м-да, мерзость...

курседову нравилось, что он подсадил акумова на курение. как бы это ни звучало, но для него это было своеобразной заботой, ведь таким образом можно забыть о том, что окружает, хотя бы на короткий срок. сегодня он не ждёт акуму долго. кажется, всё бессмысленно. было холодно…

***

«пиздец, почему я раньше не додумался?» кир направляется в кабинет математики. действительно умная мысль — обратиться к самой матери друга, она ведь всё ещё работает тут, всё ещё учительница математики средней образовательной школы — посетила его только сейчас. кажется, будто шел он целую вечность. проходит мимо подоконника перед её кабинетом математики, стараясь не обращать на него внимания, ведь податься в воспоминания не хотелось, спускается по лестнице, и вот, дверь учительской прямо перед ним. признаться, курседову было страшно. он не знал, с чего начать диалог, как подвести к сути. на душе становится тревожно, ведь предстояла встреча с преподавательницей, которую все боялись, и, как говорили слухи, даже некоторые учителя сторонились её. киру всегда казалось это странным, ведь она никогда не казалась ему такой. ей было сорок или около того, она была понимающей женщиной, которая всегда разрешала пересдать тест и исправить оценку, она устраивала дополнительные занятия тем, кто не понимал её предмет, за просто так. но в мае прошлого года она куда-то пропала, а в этом году вернулась, только, казалось, совсем другой, ведь что-то в её характере поменялось точно. войдя в просторный кабинет, он сразу заприметил знакомую учительницу, которая как и всегда работала после окончания уроков: сидела за какими-то бумагами. вокруг неё были наставлены стопки тетрадей, каких-то книг, отчётов. чёлка была аккуратно убрана с помощью заколок, а длинные чёрные волосы убраны в хвост. квадратные очки, что обычно располагались на её переносице во время урока, сейчас висели, зацепившись одной дужкой, на банке с карандашами и ручками. на спинку стула был накинут пиджак, а петля красного галстука на шее была ослаблена. кроме неё в кабинете никого не было. из открытого окна сюда доносилось пение птиц и шум проезжающих мимо машин, визг играющих на площадке неподалёку детей, а также шелест листвы кустов сирени, что росли прям под окнами учительской. нельзя было сказать, что курсед учился плохо: как говорили практически все учителя, он был умным, но ленивым, при этом стабильно заканчивал четверти без троек. что насчёт математики, по ней у него почти никогда не было плохих оценок. хоть он и не многое пропустил из-за недавней болезни, кир решил, что это будет отличным аргументом для того, чтобы начать диалог с преподавательницей. — здравствуйте! — пребывая в мыслях и будучи погружённой в работу, она не сразу заметила вошедшего в кабинет курседова. она поздоровалась в ответ. немного помявшись, пытаясь сформулировать свою мысль, курседов продолжил: — я много пропустил, потому что был на больничном... скажите, у меня нет никаких долгов? кир сел на стул напротив, а акумова достала из ящика в рабочем столе какую-то тетрадь и, быстро пролистав страницы и найдя раздел класса кира, пробежалась глазами по строчкам с его фамилией. — у тебя нет никаких долгов. что-то ещё? тебя никогда не волновали долги за то время, сколько я преподаю у вас, следовательно, причина визита кроется в другом, верно? даже голос её был очень сильно похож на голос акумы, и это ранило в самое сердце. такую проницательность, по всей видимости, серёжа тоже унаследовал от неё: он словно всегда знал, что кир хочет сказать, и как сильно отличается от того, что он произносит вслух. — да... я хотел спросить, куда пропал ваш сын? просто я как-то давно не видел его... — удивительно, конечно, что ты только сейчас решил спросить об этом... — её голос слегка дрогнул. как она не старалась скрывать своё волнение, его можно было распознать по бегающим с предмета на предмет глазам. — ты дружил с серёжей? — да, мы хорошие друзья с ним. использование настоящего времени по отношению к мёртвому человеку очень удивило её, задело скрытые под жестокой по отношению к людям оболочкой струны души, иначе невозможно объяснить, почему она после его слов закрыла лицо руками, пытаясь остановить приступ слёз. — он совершил самоубийство чуть больше года назад. первое мая... одноклассники довели, у него всегда были проблемы при общении с ними, и я пообещала перевести его в другую школу, в случае, если он пойдёт в десятый класс... поздно, — как бы женщина не держалась, было понятно, что ворошить воспоминания о сыне было больно. акумова снова закрыла лицо руками и уперлась локтями в стол. она дрожала, она была так беззащитна прямо сейчас. кир на мгновение отвёл взгляд, а когда снова посмотрел на неё, заметил, как чьи-то руки обвивают её шею. — мама... прости меня, я такой глупый. серёжа прижался щекой к её волосам. он был ещё более бледным, чем обычно, а на левой руке, от кисти до плеча, находился продольный шрам. глаза его были опухшими от слёз, а по всему телу были видны тёмные гематомы. — простите, я не хотел вас расстраивать... — тихо пробормотал курседов. она лишь сказала, что всё в порядке, и чтобы он шёл домой.

***

сегодняшняя ночь была по-особому холодной: температура опустилась до нуля градусов. люк на крышу был как и всегда открыт. небо усыпано миллионами разных звёзд, складывающихся в прекрасные созвездия. полумесяц висит на окраине неба, игриво заглядывает в незашторенные окна и будет освещать землю до тех пор, пока не взойдёт солнце и не заберёт эту роль себе. слабый ветер трепал крашеные волосы и забирался под одежду, пытаясь забрать тепло прямо из-под кожи. почти во всех окнах погас свет, и лишь в некоторых он всё ещё слабенько горел, несмотря на позднее время. курседов сел на край крыши и закурил сигарету, всё тот же шоколадный чапман. — я хотел бы показать тебе звезды, акума. ведь мы так и не посмотрели с тобой на ночное небо. да и в целом, я бы сделал для тебя всё, что можно. — что реально, и даже невозможно. не хотелось бы верить, но всё в прошлом. прощай навсегда, кир, — раздался голос за спиной, но, обернувшись, курседов никого не увидел.