Caesura

18 ГРАЖДАНСКИХ ЛИЦ БЕССЛЕДНО ПРОПАЛИ В ТОКИО Полиция объявила о пропаже по меньшей мере 18 человек между 11:00 и 14:00 27 октября. Исчезновения зафиксированы в 4 разных районах: Синдзюку, Асакуса, Роппонги и Сибуя. «Он просто собирался посмотреть кино, — рассказал нам член семьи одного из пропавших. — А после этого не вернулся. Мы также не смогли найти никаких следов [автомобиля]». «Несколько часов назад он подходил к дому, — сказал знакомый другой семьи. — Там я видел его в последний раз. Ещё я помню, что в то утро он разговаривал с маленькой девочкой. Но я не знаю, кто она». Другие свидетели отсутствуют. Сообщается, что несколько подозреваемых находятся под стражей для дальнейшего допроса, хотя Департамент столичной полиции Токио ещё не опубликовал никаких окончательных заявлений. Информационное агентство AP сообщило, что эти исчезновения похожи на те, что происходили в разных частях Токио в течение последних 3 месяцев. «Но сейчас совершенно другой масштаб, — поделился с нами анонимный информатор. — Никогда раньше мы не получали сообщения о целых 18 пропавших за одни сутки». Если вы видели кого-нибудь из пропавших без вести (список ниже) или обладаете любой информацией об их местонахождении, пожалуйста, свяжитесь с полицией по телефону 110 или со службами экстренной помощи по телефону 119. 27 октября, 16:15

-----

— Сёко, — говорит Сугуру. — Это плохо. Сёко переводит на него взгляд. Свет стробоскопов караоке-бара падает на её лицо, и под их красными и синими лучами она выглядит суровее, чем есть на самом деле. — Пить пиво — плохо? — Нет. А вот пить седьмую бутылку, пока Утахиме ещё на пятой… и теперь пытается кошмарно исполнить… что это вообще такое… — Cry me a river! — выкрикивает Утахиме. — Cry me a river, — повторяет Сугуру. — Вот. Что. Плохо. Сёко бросает на него ещё один тяжёлый взгляд. Возможно, Сугуру бы и промолчал, если бы не тот факт, что это она притащила его сюда. Его и девушку, с которой они познакомились всего лишь вчера. — Семь кружек пива — это ни о чём, Гето, — говорит Сёко. — О чём ты так переживаешь? Кстати, ты должен признать, что Утахиме поёт вполне достойно. — Её английский довольно неплох, — допускает Сугуру. — Так что нечего забивать голову всякой ерундой. Здесь прекрасно и весело. Высший класс. Сугуру смотрит на Утахиме, которая сама, по своей собственной воле ушла от них в другой конец помещения, и теперь, поставив одну ногу на стол и прижав микрофон к подбородку, со страстным, хоть и немного перенапряжённым выражением лица выкрикивает слова, отображаемые на мониторе. Несмотря ни на что, она попадает в ритм и ноты, тут он готов отдать ей должное. Так странно видеть, как человек, который ещё несколько часов назад выглядел таким строгим — как будто вот-вот отругает его и пригласит в храм, — делает… вот это. — Она же в дрова, — говорит Сугуру. — У меня есть идея, — Сёко мирно пододвигает к нему наполовину наполненный бокал виски. — Тебе надо выпить. — У тебя сегодня неиссякаемый запас блестящих идей, — задирает бровь Сугуру. Бокал он не берёт. Возможно, при других обстоятельствах он бы не отказался. Например, если бы у него завтра не было миссии или если бы он чувствовал себя сейчас более комфортно. Сёко ненадолго задерживает на нём взгляд. После этого грудью ложится на стол и укладывает подбородок на руку. На её лице расползается насмешливая улыбка, как будто она видит его насквозь. И Сугуру это очень не нравится. — Знаешь, — говорит она, — мне кажется, что если бы здесь был кое-кто другой, ты был бы не прочь с нами повеселиться. — О чём это ты? — хмурится Сугуру. — Не прикидывайся дурачком. — Ты, — начинает Сугуру и сразу замолкает. Моргает, беззвучно открывая рот, в попытках избавиться от охватившего его смятения. — Ты серьёзно считаешь… Ты пытаешься сказать, что присутствие этого придурка изменило бы что-нибудь в лучшую сторону? — Я не говорю, что с ним было бы лучше. Просто думаю, что в таком случае ты бы здесь не скучал. — И что заставляет тебя так думать? Сёко не отвечает. Только продолжает сверлить его насмешливым взглядом. Сугуру хмурится ещё сильнее. Всё это его напрягает, и поэтому… — Ну что ж, — решается он. — Я и в самом деле не понимаю, откуда у тебя берутся такие мысли, Сёко. Но, по крайней мере, я точно знаю, что я не из тех, кто будет подкатывать к девушке спустя двадцать часов после знакомства. Выражение лица Сёко не меняется. Но она подозрительно моргает. — Или я ошибаюсь? — наклоняет голову Сугуру. Тщательно контролирующая свои эмоции Сёко выглядит всё такой же безучастной. Идеально выверенное спокойствие в глазах, отточенное молчание — но Сугуру знает её достаточно хорошо, чтобы не верить этому. Он откидывается на спинку сиденья и скрещивает руки на груди, даже не пытаясь скрыть ухмылку, расползающуюся по лицу. — Да ладно тебе, — беззаботно говорит Сугуру. — Думаешь, что я не в состоянии определить, что это флирт? Сёко приподнимает бровь. И почему-то в этом видится сарказм. — Нет, Гето. Я так не думаю. — Ты думала, что я не замечу, — продолжает Сугуру, дразняще кивая в сторону Утахиме, — как сначала ты спрашиваешь про её увлечения, а потом цепляешься за первое, что она называет? И вот мы сидим в караоке, несмотря на то, что ты в такие места в принципе не ходишь. Какое совпадение. — Говори потише, — бормочет Сёко. — Ради меня ты никогда не шла на такие жертвы. — Ну, ты не был настолько симпатичным, — она смотрит на него своим фирменным пронизывающим взглядом. — Скажешь ей хоть одно слово, и… — Понял, понял, — Сугуру с улыбкой поднимает перед собой обе руки, уступая ей. — Буду держать рот на замке. Сёко не сводит с него предостерегающего взгляда. Будучи в глубине души мелочным, Сугуру чувствует себя в какой-то степени победителем от того факта, что он прав. На самом деле, в случае с Сёко это случается не так часто, как ему хотелось бы. Но прямо сейчас она выглядит так, будто с трудом удерживается от того, чтобы не испепелить его взглядом, поэтому Сугуру миролюбиво ей улыбается, готовый перевести разговор на более незатейливую тему, например, алкоголь или Утахи… И тут звонит его телефон. Сугуру скорее чувствует вибрацию в кармане, чем слышит самую мелодию, заглушённую воплями Утахиме. Достаёт телефон и смотрит на имя звонившего. Это Иджичи. — Мне нужно ответить, — говорит Сугуру. Сёко задерживает на нём взгляд, а потом пожимает одним плечом, что несомненно означает: тогда можешь сваливать прямо сейчас. Сугуру со смешком поднимается и уходит. Пробирается сквозь толпы людей в коридоре. На всём этаже яблоку негде упасть, отовсюду доносятся разговоры и шум. Боже, как бы ему ни хотелось проявить сочувствие к Сёко, на лице которой была лёгкая паника и мольба о помощи, когда она просила его пойти вместе с ними, ему ни в коем случае не следовало соглашаться. Это место целиком вызывает у него головную боль. Здесь слишком много людей для вечера четверга. Интересно, думает Сугуру, выходя из здания и чувствуя облегчение от свежего, прохладного октябрьского воздуха, что всё это значит. Иджичи никогда не звонит им в такое время. Сейчас уже одиннадцать часов вечера. …И это слишком поздно для хороших новостей. — Алло? — Сугуру подносит телефон к уху. — Привет, сынок, — говорит Иджичи. Голос у него такой усталый и напряжённый, что Сугуру сразу настораживается. — Прости, я… Скорее всего, я не смогу отвезти вас с Сатору Годжо на место завтрашней миссии. Сугуру выдыхает. Внутри разрастается чувство тревоги. Могло бы быть и хуже, говорит он себе. — Почему? Что-то случилось? — На самом деле ничего особенного, просто… С Киётакой что-то не так. Ничего серьёзного, но… — Что с ним? — Думаю, он сегодня съел что-то не то, — сбивчиво говорит Иджичи. — Это всего лишь… это не смертельно, но я бы хотел остаться с ним, чтобы убедиться, что всё в порядке. Но из-за этого я не смогу завтра вас сопровождать. Завтрашняя миссия. В отчёте сказано, что они отправятся в Сибую, в место неподалёку от района Аояма. Шесть проклятий третьего уровня. На данный момент жертв среди гражданского населения нет, зафиксированы только лёгкие ожоги и травмы. Всё просто. Эта миссия должна быть лёгкой. — Мы справимся. Не волнуйтесь. Я надеюсь, что с Киётакой всё будет в порядке. Иджичи прочищает горло. Голос его звучит не слишком уверенно, и Сугуру предполагает, что Иджичи либо по-настоящему сомневается по поводу произошедшего, либо скрывает что-то от него. — Да, — в конце концов говорит Иджичи. — Конечно. С ним всё будет в порядке. — Снова молчание. Сугуру буквально слышит, как Иджичи трёт переносицу. — Все наши ассистенты завтра заняты. Свободных нет, сынок, иначе я бы договорился, чтобы кто-нибудь отправился с вами. Но если в таком случае вы не захотите пойти, я всегда могу… — Что такое несколько жалких проклятий третьего уровня? — перебивает его Сугуру. — Это пустяки, господин Иджичи. Мы справимся со всем сами. — Уверен? — Каждый из нас уже изгонял проклятия второго уровня, — заверяет его Сугуру. — Конечно, работать вдвоём с этим капризным ребёнком будет неприятно, но я уверен, что с нами всё будет в порядке. — С этим ребёнком, — со смешком повторяет Иджичи. — Говоришь так, как будто он младше тебя. — Но если он действительно себя так ведёт. — Не будь таким злым, — говорит Иджичи, и Сугуру слышит в его голосе симпатию. — Господи. Прошу прощения ещё раз. Мне очень жаль. Это случилось так внезапно. Киётаке сейчас намного хуже, чем когда он болеет ежегодным гриппом, и вся семья беспокоится. — Что ж, если мы не вернёмся целыми и невредимыми, то будем знать, кого в этом винить. — Ха-ха. Очень смешно, — ворчит Иджичи. Его голос всё такой же усталый, но теперь в нём больше теплоты, больше лёгкости. — А теперь серьёзно. Будь начеку, сынок. Если что-то пойдёт не так, мы бы предпочли, чтобы вы вернулись побеждёнными, чем не вернулись вовсе. Сугуру улыбается. После этого они обмениваются ещё несколькими любезностями. Звучат заверения и напоминания, Иджичи снова и снова проходится по нюансам миссии, просто на всякий случай. Разговор повторяется по кругу — больше для того, чтобы заглушить чувство вины и ответственности, чем для чего-то другого, — пока Иджичи внезапно не заявляет, что ему необходимо позвонить Годжо, чтобы убедиться, что тот тоже не имеет ничего против, вот чёрт, нужно успеть, пока Годжо не лёг спать, это приводит к скомканному прощанию, и вот они уже кладут трубки. Ничего не поделаешь. Сугуру вздыхает. Прислоняется спиной к кирпичной стене. Изнутри доносится приглушённая музыка, нескончаемые толпы людей проходят по улице, на которой расположен бар. На него заглядываются две девушки, застенчиво машут ему, и Сугуру улыбается в ответ — улыбкой, которую он использует как буфер между собой и окружающим миром, — и не делает попытки познакомиться. Ничего не поделаешь. Похоже, что завтрашний день он со стопроцентной вероятностью проведёт наедине с Годжо. Вот это попадалово. Все наши ассистенты завтра заняты, сказал Иджичи. Все до единого. Разве это не странно? Даже подозрительно, учитывая, что у них более чем достаточно персонала для этой работы. Почему вдруг не хватает людей? Не то чтобы для него и Годжо было проблемой справиться с проклятиями третьего уровня самостоятельно, но, разумеется, это не имеет никакого отношения к… — Что-то случилось? Выдохнув, Сугуру даже не напрягается, чтобы найти взглядом того, кто с ним говорит. — Ничего серьёзного. Просто Иджичи не сможет отвезти нас завтра на миссию. — Ясно, — доносится голос Сёко. — Отстой. Он поворачивается к ней. Сёко стоит с уже зажжённой сигаретой во рту, в воздух поднимается бледное облачко дыма. — Ты оставила Утахиме одну? — Говоришь так, как будто кто-то придёт и вышвырнет её тело в океан. Почему Иджичи не может с вами поехать? — С его сыном что-то не так, — Сугуру скрещивает руки на груди. — Хотя, кажется, это не особо опасно. А другие ассистенты заняты. Сёко хмыкает. Молча делает ещё одну затяжку от зажатой между пальцами сигареты, пристально смотрит на него, словно хочет сказать что-то ещё. Сугуру вопросительно приподнимает бровь. Сёко всегда было трудновато читать, думает он. И всё из-за её склонности замыкаться в себе, держаться особняком. В то же время это приятно — осознавать, что раз они дружат, то вроде как это значит, что она принимает его. — Знаешь, — наконец говорит Сёко, — Утахиме рассказала мне, что появились проблемы, с которыми приходится разбираться большей части магов в Токио. Она не уточнила, какие именно, — добавляет она, когда Сугуру уже открывает рот, чтобы спросить. — Так что я не могу ничего сказать. Но именно поэтому в этом году отложили это… как его… Мероприятие доброй воли. И поэтому она тоже здесь, отчасти. — Мероприятие доброй воли? — Традиция у них есть такая. Что-то типа соревнования между двумя школами. Вряд ли его будут проводить, пока они не решат все свои проблемы. Сугуру медленно кивает, соглашаясь с ней. Что-то, с чем шаманы должны разобраться? Ассистенты, которых в колледже в избытке, оказались заняты все до единого? Сын Иджичи внезапно заболел? Само собой, кое-что из этого может быть просто совпадением, но у Сугуру внутри, как снежный ком, нарастает тревога, потому что да… да, конечно, всё это каким-то образом связано с новостями, которые он прочитал сегодня утром. Восемнадцать гражданских лиц бесследно пропали в Токио. Может быть, это проклятие? Здесь должна быть какая-то связь. И теперь что-то неприятное зудит на задворках сознания Сугуру, жгучее, как молния, острое, как шипы… но он берёт себя в руки до того, как окончательно сформируются контуры и глубины его страха. — Иди домой, Гето. Сугуру смотрит на Сёко. Она внимательно смотрит на него в ответ. А ещё в её глазах сквозит лёгкое недоумение, потому что, как бы они ни были близки, есть вещи, которые он никогда никому не позволит прочитать на своём лице. Чтобы не дать повода другим волноваться, чтобы держать всё под контролем. Поэтому Сугуру отбрасывает свои чувства в сторону — этим он одарён от природы — и улыбается ей. Сёко ещё пару секунд смотрит на него, а затем, вздохнув, делает то, что ей, видимо, давно хотелось, но она сдерживалась: выбрасывает окурок в утрамбованную урну неподалёку. По слоям старого пепла и табака вполне можно проследить историю минувших лет. — Иди домой, — повторяет она прохладным голосом. — И хорошенько отдохни. Что бы ни происходило сейчас, Гето, тебе не помешало бы иметь хотя бы наполовину свежие мозги. И здравый смысл, чтобы держаться подальше от всего этого.

-----

Через полчаса к ним должна присоединиться Мэй Мэй. Скорее всего, ей позвонила Сёко. Сугуру ждёт её появления, прежде чем уйти. Он считает, что с его стороны это очень обдуманный и деликатный шаг, независимо от того, насколько сильно это злит Сёко. Потому что Утахиме в этот момент надрывает лёгкие в попытке петь сопрано, а сама Сёко с довольной улыбкой наблюдает за ней, допивая девятую бутылку пива. В какой-то степени это даже мило, но в то же время утомительно. Вот бы оказаться дома. И именно по этой причине, в ту же секунду, как только Мэй Мэй переступает порог караоке-бара, он встаёт со своего места, прощается со всеми и выходит на улицу, где ловит такси до школы. Уже поздно. Сугуру сидит на пассажирском сиденье. Откидывает голову на подголовник, прислушивается к тихому гудению двигателя, смотрит на дорогу. Впереди расстилается непроглядное небо, беззвёздное, чёрное. Сквозь рамку лобового стекла такси видно, как машина движется вдоль тротуара, который изгибается, словно река, устремляясь к горам и приближаясь к их напоминающему храм кампусу. Но сейчас слишком темно, чтобы хорошо разглядеть что-то, кроме света фар и огней города по левую от него сторону. Уже поздно. Приближается полночь. Это значит, думает Сугуру, когда машина подъезжает к воротам, что все остальные, вероятно, разошлись по своим комнатам и легли спать. И он, скорее всего, тоже спит. Но когда Сугуру идет по каменной дорожке их кампуса и приближается к зданию общежития, то понимает, что ошибался. Годжо не спит. От удивления Сугуру встаёт как вкопанный метрах в тридцати от общежития. На ветке дерева сидит Годжо. Сугуру бы его и не заметил, если бы луна не светила так ярко на небе. Годжо сидит на ветке — вместо того, чтобы расположиться на скамейке в саду или прогуливаться по территории школы, — яростно болтает ногами и даже… не держится ни за что. В одной руке у него жёлудь, и он… что? Пытается ткнуть им в белку? Какого дьявола… — Эй, — зовёт Сугуру. — Какого дьявола ты там делаешь? Годжо продолжает спокойно заниматься своими делами. Несомненно, это означает, что он почувствовал присутствие Сугуру ещё до того, как повернулся посмотреть на него. — А что, по-твоему, я делаю? — Беседуешь с белками. Предаёшься грусти в ночи. Почему ты вообще там сидишь? — Разве нужна причина? Мне просто захотелось. Наступит день, думает Сугуру, наступит день, когда я закончу учёбу и уйду отсюда, и мне больше никогда не придётся иметь дело с этим именитым белобрысым придурком. И находит утешение в этой мимолётной фантазии. — Слышал новости от Иджичи? — решает спросить Сугуру, меняя тему, прежде чем его инстинкты одержат верх и он запустит камнем в голову Годжо. — Насчёт завтрашней миссии. — Ага, — зевает Годжо, потягиваясь. — Он звонил полчаса назад. — Хорошо, — говорит Сугуру. — Тогда завтра просыпайся пораньше, чтобы мы успели на утренний поезд. Годжо застывает. Хлопает глазами. Затем поднимает подбородок, наклоняет голову в сторону и смотрит в упор на Сугуру. — Что? — говорит он, прищурившись. — Поезд? А почему мы не можем воспользоваться той твоей… стрёмной рыбной хренью? — Это скат, — раздражённо поправляет его Сугуру. — И нет, он не выдержит двоих. — Выдержит. — Это ты манипулируешь проклятиями, — резко говорит Сугуру, — или я? — Если бы это был я, то я не был бы таким скупердяем, как ты. Почему бы нам просто не полететь на скате? Так будет быстрее, нам не придётся ждать общественный транспорт, и к тому же будет меньше людей, — Годжо прислоняется к стволу дерева, задирает одну ногу и ставит её на ветку. Это выглядит так непринуждённо, что Сугуру хочется срубить чёртово дерево целиком. — Сам-то я всегда могу телепортироваться. Просто предлагаю вариант получше и побыстрее. — Ты что, думаешь, что я хочу сидеть с тобой так близко? — А ты думаешь, я хочу? — Он не выдержит двоих, — повторяет Сугуру. Годжо закатывает глаза. — Глупости. Не узнаем, пока не попробуем. Сугуру хочется его стукнуть. Очень сильно. Зарядить прямо в лицо, чтоб тот навернулся с этой ветки прямо на землю. Но всё, что он сейчас может делать, так это сверлить Годжо пронзительным взглядом в надежде, что придурок окажется способен распознать всю сдерживаемую им ненависть. Этот мальчик невыносим. Наглый, высокомерный, самовлюблённый. Разговаривать с Годжо — всё равно что со всей дури бежать навстречу кирпичной стене и надеяться, что лоб останется цел. Твою ж мать. А дело вот в чём: Годжо — это сын древнего магического клана, наследный принц, он войдёт в историю. Сугуру видит на его плечах всю тяжесть возложенных ожиданий, она проявляется в его отрешённом виде, когда он гуляет один, в холодном, настороженном выражении лица, в глазах, сканирующих территорию вокруг, как будто никто не может дотянуться до него. Сугуру мог бы посочувствовать ему. Но потом, когда дело доходит до уроков, когда дело доходит до командной работы во время тренировок, Годжо ведёт себя так, словно он лучше других. Это видно по тому, как он разговаривает, как двигается. А ещё всё это приправлено странной жизнерадостностью. В этом есть противоречие. Это выбивает из колеи. И Сугуру, который умеет быстро разбираться в том, что представляет собой тот или иной человек, и который легко определяет, что именно от него можно получить, это изматывает. И почему-то трудно поверить, что это тот же самый мальчик, который закрыл собой ребёнка, чтобы оградить того от опасности, совершенно не задумываясь о том, что произойдёт дальше. — Что, — голос Годжо лёгкий и воздушный, — то, что я сказал, было настолько логично, что ты потерял дар речи? Сугуру поднимает взгляд. Сверху, в обрамлении густой листвы, ему улыбается Годжо. Хитрой, игривой улыбкой. А в тот момент, когда облака проплывают мимо луны и на него падает свет, окрашивая ресницы в серебро и снег, Сатору Годжо кажется чем-то потусторонним. В его глазах — бесконечная синева; и как бы упрямо Сугуру ни отрицал это, Сатору Годжо красив настолько, что его это изумляет, а после — сводит с ума. — Спускайся, — сердито говорит Сугуру. — Ты слишком высоко. Годжо моргает, глядя на него. Но это продолжается всего лишь секунду, а затем его рот растягивается в улыбке — широкой, острой, как бритва, — и он говорит: — Ого, — этот коварный тон Сугуру очень, очень сильно не нравится. — Неужели Сугуру нервничает? К чёрту. Он просто чудовище. — Пошёл ты, — бросает Сугуру и, громко топая, направляется к общежитию. За спиной раздаётся смех Годжо. Громкий и издевательский, он разносится эхом в ночи, и это заставляет Сугуру серьёзно задуматься о преимуществах и законности нанесения смертельных ножевых ран своему однокласснику. — Так что, — кричит ему вслед Годжо, — завтра никакого общественного транспорта? — Мы не будем, — кричит в ответ Сугуру, — использовать ската!

-----

В итоге они летят на скате. И оказывается, что это блядское проклятие вполне способно выдержать двух человек. Места, чтобы чувствовать себя комфортно во время поездки, конечно, не хватает, но скат совершенно точно не падает под их весом и не сдаёт назад на полпути. — Видишь! — громко восторгается Годжо. — А я тебе говорил! Сугуру это бесит. Его это нереально бесит. И то, что Годжо, сюрприз, не затыкается ни на секунду, ни капли не помогает. Придурок долго хвастается тем, что он был прав, после того, как они набрали высоту. Он сидит, небрежно развалившись позади Сугуру, в то время как сам Сугуру пытается ответственно (не так, как Годжо) сориентироваться в пространстве и определить точное место, где им нужно приземлиться. И даже после того, как Годжо перестаёт нахваливать себя, он продолжает без умолку трещать обо всём на свете. Обо всём. Всём и вся, что всплывает в его пустой голове. — Ух ты! — поражённо восклицает Годжо. — Я никогда не был так высоко! И: — Почему мы не полетели туда? И: — Посмотри на птичек! И: — Охренеть! У тебя тоже было это странное ощущение в животе? — Ты заткнёшься или нет? — злобно говорит Сугуру в тот момент, когда его терпение лопается. Оглядывается на Годжо. — Ты орёшь уже пять минут, и у меня уши сейчас отвалятся. — Ну, — оскорблённо фыркает Годжо, — тебе ведь не нужны уши, чтобы командовать проклятием, не так ли? — Мне нужна тишина, чтобы сосредоточиться, — говорит Сугуру. — Так что хоть раз в жизни, Годжо, не мог бы ты закрыть свой рот… — Стой, кажется, именно в этом месте я когда-то отметелил одного пользователя проклятий! — восклицает Годжо, указывая на грязный переулок. — Видишь? Блин, мой дядя так разозлился на меня в тот день за то, что я чуть не прибил его своей техникой. Вот, смотри! Там! Это точно то место! И нет, придурок, я уверен в этом на все сто, так что тебе не обязательно выглядеть так, будто ты сомневаешься в моих словах. — Я не сомневаюсь, — распаляется Сугуру. — Я раздражён. У меня нет желания слушать про твои детские дра… — Глянь, там внизу драка! — перебивает его Годжо. — Ух ты! Хочешь поспорим, кто победит? Ой, да ладно тебе, не смотри на меня так. Ты прямо как Яга. Каждую секунду зациклен на всех этих правилах, манерах и прочей ерунде! Даже обидно, что это ты контролируешь проклятия, сечёшь? — он откидывается назад, опираясь на ладони, непринуждённо закидывает одну ногу на другую и смотрит на Сугуру с ухмылкой, которая каким-то неведомым образом сочетает в себе и издёвку, и веселье. Сугуру хочется его придушить. — На твоём месте, Сугуру, я бы усадил всех девушек, которые тебе нравятся, на эту летающую хрень и показал им город с высоты. И ты сразу отпустишь себя. Уберёшь это угрюмое выражение лица. Расслабишься, в конце-то концов! — Я тебя сейчас отсюда скину, — объявляет Сугуру. — Да брось, — насмешливо улыбается Годжо. — Мы оба знаем, что ты не ста… Наверное, получать удовольствие от того, как Годжо визжит, когда его сбрасывают со ската, не очень полезно для здоровья или, точнее будет сказать, не очень правильно с моральной точки зрения. Но Сугуру однозначно испытывает восторг от допплеровского эффекта голоса Годжо по мере того, как тот падает всё ниже и ниже. Сугуру зависает, глядя вперёд, на линию горизонта тёмно-синего цвета, на парящие над головой облака, и выжидает. Всего лишь секунду, а после этого разворачивает ската и стремительно пикирует вслед за Годжо, бестолково размахивающим руками в свободном падении, — и уже в следующее мгновение хватает его за воротник. Под весом Годжо скат внезапно проваливается на пару сантиметров вниз, но они всё ещё на несколько этажей выше самого высокого здания и чуть ниже самых низких облаков. Под ними раскинулся оживлённый, суетливый Токио. Хватка у Сугуру крепкая. А когда Годжо, потрясённый, злой и так очаровательно сбитый с толку, вскидывает голову и впивается в него взглядом, Сугуру одаривает его самой обаятельной и триумфальной улыбкой, на которую только способен. — Прости, — бодро говорит Сугуру. — Ты что-то говорил? — Пошёл ты, — шипит Годжо. Его руки и ноги яростно и абсолютно бесполезно болтаются в воздухе. Выглядит комично. — Ты же знаешь, что я не могу летать по щелчку пальцев, когда… Эй! Что ты… Бля, перестань меня так трясти и подними наверх! — Не подниму, пока не пообещаешь заткнуться. — Ты такой… — Ни звука, — медленно цедит Сугуру, — и тогда я позволю тебе вернуться на ската. Глаза Годжо гневно пылают огнём. На удивление он оказывается легче, чем Сугуру думал; рука не напрягается от веса, даже когда Годжо цепляется за его рукав. От негодования его щёки краснеют, а в бесконечной синеве плещется ненависть. Это даже как-то мило. И хочется уронить его ещё разок. — Ну так что? — с улыбкой говорит Сугуру. Глаза Годжо вспыхивают, прожигая дыры в его руке. — Ты, — с перекошенным от злобы лицом выплёвывает он, — просто тупой, зазнавшийся, бесполезный кусок…

-----

До конца поездки Годжо молчит. Дуется, но не произносит ни слова. Сугуру пытается не выглядеть слишком довольным, хотя уголки его губ сами собой лезут наверх. И даже если ему не удастся совладать с собой, всё равно здесь нет никого, кто мог бы стать этому свидетелем.

-----

Миссию они завершают быстро. Путь от школы до места назначения занял приблизительно пятнадцать минут на скате. Им удаётся обнаружить проклятия в указанном районе (благодаря Сугуру, не Годжо) и, не теряя времени, изгнать их. Ноль жертв, ноль допущенных ошибок. Работа выполнена идеально. И как бы Сугуру ни отрицал и это, миссии с Годжо эффективны. Хоть он и действует на нервы, хоть он и самая настоящая заноза в заднице, Годжо умеет сражаться. Он сражается с помощью логики, чутья и сил, заложенных в нём с рождения. Временами то, как он вцепляется в чьё-то горло, кажется животной реакцией; то, как он противостоит этим обезличенным, бледно-ржавым человеческим эмоциям, — инстинктом; из-за того, как тщательно он разрывает на куски проклятия, люди готовы навесить на него ярлык безумца. Сугуру смотрит на то, как Годжо вспарывает проклятие до самого брюха, а по земле стелется дым от развороченного тела. Эффективный. Временами Сугуру забывает об этом, но Сатору Годжо силён. ----- — Фух, — выдыхает Годжо, вытягивая руки над головой. — Миссия прошла успешно, и всё благодаря мне! Уже наступил вечер. Заходящее солнце окрашивает лицо и руки Годжо в красный — цвет предупреждения. Сугуру продолжает идти. Октябрьский ветер кусает его за плечи, заползает под одежду, и это ощущается, словно по коже проводят кубиками льда. Сугуру продолжает идти и пытается не обращать на Годжо внимания. — Ну давай же, Сугуру, — ноет Годжо. — Прояви хоть немного благодарности! — Спасибо, — теряет контроль Сугуру, — что разорвал то проклятие так, что его ошмётки чуть не попали в меня. — Но этого же не случилось, — невинно говорит Годжо. — И ты его сожрал потом. — Дело вот в чём, Годжо, — выговаривает Сугуру. — Раз ты так стойко не желаешь слушать ничего дельного из того, что тебе говорят люди, то ты просто не можешь так безответственно относиться к своей силе. Это опасно. — Это опасно, — несмешливо передразнивает его Годжо и высовывает язык. — Ты полный отстой. — Я серьёзно. Задумайся об этом. Тебе будет полезно. С миссией они расправились быстро. Годжо победил три проклятия, Сугуру тоже три. Сугуру поглотил их всех. Оба стряхнули с себя налипшую грязь и оказали помощь гражданским. А теперь, спустя несколько часов после этих событий, они идут по пустой дороге в престижном районе в попытках выбраться на главную улицу, и всё потому, что Годжо настоял (скорее, ползал перед ним на коленях) на том, чтобы заглянуть в кондитерский магазин неподалёку, в котором у людей якобы происходили многочисленные случаи остановки сердца, вызванные чрезмерным употреблением сахара. В результате по его вине они заблудились в общей сложности аж четыре раза. Наворачивали круг за кругом в одном районе. — Недоумок, — добавляет Сугуру. — Чего? — огрызается Годжо. Это всё так абсурдно. Никакого уважения к протоколу, никакой вежливости. Они битый час бессмысленно бродят по окрестностям. Даже то, что Годжо достаёт телефон, чтобы определить их точное местоположение, не помогает. Как и то, что они трижды срезают один и тот же угол. Абсурдно, но именно так будут проходить все его взаимодействия с Годжо, предполагает Сугуру. Настойчивый и эгоистичный, Сатору Годжо относится к категории людей, которым неебически рано попало в руки оружие, и теперь они думают, что раз они умеют пользоваться им лучше многих, то их время должно цениться больше. Он стал легендой в слишком раннем возрасте, и это произошло так быстро, что то человеческое, что в нём осталось, всё ещё борется за существование. Он не из тех, кем у Сугуру получилось бы вертеть, как он захочет. — Блин, — говорит Годжо. — Давай передохнём. Он смотрит на Сугуру хмурым, раздражённым взглядом, плечи словно опущены под невидимым грузом. Выглядит он не очень — это всё, о чём может думать Сугуру. Изгиб сгорбленных плеч напоминает неровную кожуру гнилого яблока. Что за избалованный ребёнок. — Не думай, — говорит Сугуру, — что ты можешь делать всё, что захочешь, только потому, что привык добиваться своего любыми способами. — Как ты вообще собираешься жить дальше с таким характером, — не остаётся в долгу Годжо. — Лучше бы проследил, чтобы твой одноклассник не заблудился посреди Сибуи, — с осуждением говорит Сугуру. — Тот самый одноклассник, который, между прочим, поспособствовал с транспортом. — Поездка была ужасная, кстати, — бурчит Годжо. — Ты слишком избалован. — По крайней мере, я не высокомерный. — Ты придурок. — А ты строишь из себя не пойми кого. — Имбецил. Годжо разъярённо смотрит на него, а потом…

Тревога.

Годжо замирает. Следом замирает Сугуру. Внезапный приступ страха не даёт ему сдвинуться с места. Он бросает быстрый взгляд на Годжо и видит, как в расширенных глазах, синих, как холодная вода, отражается паника. — …Ты чувствуешь это? — спрашивает Годжо. Здесь что-то есть. Сугуру в этом уверен. Здесь точно что-то есть. Проклятая энергия. Никаких сомнений. Неожиданно она становится слишком очевидной, слишком тёмной, слишком чуждой, от неё исходит горечь и гниение. Сугуру всё так же не может пошевелить и пальцем. И только его глаза мечутся по сторонам в попытке уловить хоть какие-нибудь… Свободных нет, сынок, иначе я бы договорился, чтобы кто-нибудь отправился с вами… …появились проблемы, с которыми приходится разбираться большей части магов в… 27 октября. Восемнадцать гражданских лиц бесследно пропали в… Токио сейчас ощущается как могила, город потонул в тишине, чересчур зловещей для заходящего солнца. Сугуру собирается с силами. Поворачивается, чтобы посмотреть назад. Никого. Оглядывается по сторонам. На тихой улице, кажущейся совсем потусторонней под розово-красным вечерним небом, нет никого, кроме них. Проклятая энергия. Она исходит из места, которое он до сих пор не может… — Она исходит оттуда. Сугуру смотрит в ту сторону, куда указывает палец Годжо. Там стоит дом. Большой, в идеальном состоянии. В нём три этажа, покатая крыша, широкие окна. Во дворе разбит сад, по стенам стелется виноградная лоза. Дом красив так, как красивы самые дорогие дома, устойчивость же ему придаёт вес вложенных денег. Нигде не горит свет, дом кажется застывшим в прохладе токийской осени. И вот теперь Сугуру это чувствует — чьё-то присутствие внутри. Мрачное, неуловимое, затаившееся в ожидании. — Мы должны зайти и посмотреть что там, — заявляет Годжо. Сугуру смотрит на него. Годжо смотрит в ответ, без тени шутки или напускной бравады. — Постой-ка, — с растерянным смешком говорит Сугуру. — Там явно что-то опасное, и ты хочешь броситься туда сломя голову? — Ничего такого, с чем я не смог бы справиться, — не задумываясь отвечает Годжо. — Мы оба с тобой знаем, Годжо, — тихо говорит Сугуру, — что это проклятие особого уровня. Его встречает спокойный взгляд. Лишь приподнятая бровь подсказывает Сугуру, что Годжо знает, ну разумеется, он знает; поток проклятой энергии особого уровня, которую не спутаешь ни с чем другим, не мог остаться незамеченным наследником Шести глаз. Но ведь это Особый уровень, он умеет скрывать своё присутствие, размышляет про себя Сугуру. Его в принципе было трудно обнаружить, пока на него напрямую не указали пальцем. В этом чудится дурное предзнаменование. И ему это не нравится. Годжо стоит, уперев руку в бедро. Брови нахмурены. В его взгляде, направленном на Сугуру, разочарование смешивается с нетерпением. — Ну что? — Ну что, — медленно произносит Сугуру, так терпеливо, как только может, хотя единственное, что ему хочется сделать сейчас, это уебать Годжо. — Мы должны сообщить об этом в школу, идиот. Кто-нибудь разберётся с этим потом. Годжо задумывается. А затем наклоняет голову вбок и спрашивает: — Боишься, что ли? — Разумеется, нет. — Если ты боишься, — каким-то образом искренность в его голосе звучит гораздо хуже, чем насмешка, — я могу просто пойти один. И он уходит. Сугуру смотрит на его удаляющуюся спину. Моргает несколько раз. Вот, думает Сугуру, сжимая телефон в кармане с такой силой, что его края больно впиваются в пальцы. Вот почему Сёко, скорее всего, переживёт их обоих и будет умудрённо посмеиваться до самого конца. — Ты сам представляешь угрозу, — бормочет Сугуру и догоняет Годжо. Они идут по подъездной дорожке, поднимаются по ступенькам лестницы и останавливаются у входной двери дома. Годжо бегло оглядывается по сторонам, и Сугуру, раздражённый до невозможности, берёт на себя инициативу. Поднимает руку и стучит в дверь. Раз, второй, третий. Никто не отвечает. Изнутри не слышно даже шагов. Ни шороха, ни единого звука. Они ждут ещё немного. Мимолётно обменявшись с Годжо хмурым взглядом, Сугуру тянется к ручке, и… Дверь со скрипом начинает открываться. Рука Сугуру застывает в воздухе, пока дверь медленно, сантиметр за сантиметром не открывается полностью. В прихожей пусто. Не видно ни души. — …Не знаю, как ты, — говорит Сугуру, — но, на мой взгляд, это похоже на ловушку. — Это точно ловушка, — отвечает Годжо и заходит внутрь. Сугуру вздыхает и идёт следом за ним. В доме царит мрачная атмосфера. Вроде бы ничего необычного — всё стоит на своих местах, порядок, мебель целая — но здесь охватывает давящее ощущение. Как будто накрыли подушкой, и теперь она с немой обидой душит тебя, щедро делясь своей злобой из каждого уголка. На первом этаже пусто. Они заглядывают во все комнаты по очереди и ничего подозрительного не находят. Зато обнаруживаются признаки жизни: мятая газета, недопитые кружки с чаем, открытый блокнот с разбросанными по нему цветными карандашами. Но самих людей нет. Сугуру чувствует отголоски их присутствия, словно здесь обитают призраки семьи. Тишина пугает. В холодном воздухе почему-то пахнет затхлостью. Неужели все?.. — Кажется, дома никого, — говорит Годжо. Сугуру оставляет это без ответа. Лишь надеется, что так оно и есть. Они доходят до лестницы в конце коридора. Утвердительно кивнув Годжо, Сугуру первым поднимается по ступеням. Останавливается, когда добирается до второго этажа, внимательно осматривает всё на наличие опасности, а затем жестом показывает Годжо, что идти можно. — Мне не нужна охрана, — бубнит Годжо и протискивается мимо Сугуру, чтобы пойти впереди него. Остроты ощущений, что ли, не хватает. — И кто теперь из нас неблагодарный? — задаёт риторический вопрос Сугуру. На этом этаже всё то же самое, что и на первом. Ничего, что выбивалось бы из колеи. Мебель, потом ещё мебель, дизайнерская и абсолютно бездушная, наивно и бессмысленно выставленная напоказ. Неужели все просто исчезли? Следов борьбы не видно. Может быть, им удалось сбежать до того, как то, что обитает здесь, захватило это здание? Сугуру заглядывает в комнаты, не торопясь, чтобы не упустить ничего ни в одной из них. Боковым зрением следит и за Годжо, который в нескольких шагах впереди него. Выражение лица у Годжо настороженное, плечи напряжены. Это смотрится на нём так неестественно, что Сугуру пытается стряхнуть с себя налипшую тревогу. Он продолжает осторожно ступать по мраморному полу, опасаясь потенциальных ловушек, расставленных на пути. А потом слышит, как Годжо делает судорожный вдох. Сугуру поспешно поднимает взгляд. Годжо стоит в паре метров от него, перед комнатой в конце коридора. Дверь полностью открыта, Годжо держится за дверную ручку с каменным выражением лица и смотрит на что-то, что находится вне поля зрения Сугуру. В животе нарастает страх. Он всегда знал, что Годжо легко идёт по жизни, что он запросто может отмахнуться от любых ужасов. Но прямо сейчас, когда Годжо выглядит так, словно находится в состоянии «бей или беги», металлическая дверная ручка под кончиками пальцев кажется единственной вещью, которая удерживает его от бегства. Сугуру быстрыми шагами подходит к нему, заглядывает внутрь. В комнате пять тел. Все пять раздеты догола. Кто-то содрал с них кожу, обнажив красные, цвета полевого мака, вены и мышцы; кровь высохла уже до такой степени, что перестала стекать на мрамор под ними. Сугуру замечает, что двое из них держатся за руки, застыв в состоянии трупного окоченения, и все они стоят на полу на коленях, с опущенными в поклоне спинами и головами. Кто-то, думает он, чувствуя, как желчь подкатывает к горлу, придумал для них безупречный образ подчинения. Это не просто безжалостное убийство, совершивший явно получал извращённое удовольствие от процесса. Сугуру хочется разнести это место на куски. — Пиздец, — выдыхает он. Годжо никак не реагирует. Лишь с усилием сглатывает, и это первый раз, когда Сугуру видит у него такие сильные эмоции. Выражение его лица пугает сильнее, чем его цвет — к этому моменту оно стало почти мертвенно-бледным, — при следующем выдохе его дыхание образует облачко конденсата, и оно сливается с прохладным воздухом, проникающим сюда. — Нам нужно идти, — твёрдо говорит Сугуру. …и вдруг всё вокруг меняет цвет. Сугуру замирает. Моргает. Два, три, четыре раза, делает это быстро, просто чтобы убедиться, что у него нет галлюцинаций. Всё, что находится в его поле зрения, обращается в негатив. Он оборачивается. Позади них стоит женщина. Высокая. Её лицо закрыто длинными чёрными волосами. Бежевый плащ туго завязан на талии, ноги покрыты пятнами. Её руки, пальцы, шея и рот обмотаны бинтами. А потом она слегка приподнимает голову. И открывает рот. Сугуру слышит звук рвущейся плоти, когда её рот постепенно растягивается — всё дальше и дальше по щекам — и льётся кровь, и всё становится красным, неестественно гротескным, обнажаются острые как бритва зубы. От её дикого оскала волосы встают дыбом. Сугуру слышит, как его собственное сердце стучит громко и беспорядочно, слишком поздно осознавая, что теперь они находятся внутри чужой территории. И тут она произносит: — Я красивая? Застыв, Сугуру смотрит на неё в ответ. Боковым зрением замечает, что Годжо тоже стоит как вкопанный. Это не проклятие особого уровня. Годжо тоже это знает, если судить по напряжённому выражению его лица. Это не проклятие особого уровня. Не его присутствие они чувствовали всё это время, и это значит, что оно где-то здесь, за пределами территории, прячется в месте, которое они так и не нашли, и ждёт, пока… — Я красивая? — повторяет женщина дребезжащим голосом. Сугуру колеблется. — Э-э, — выдержав паузу, говорит он, — да?.. Годжо издаёт хрюкающий звук. Сугуру свирепо смотрит на него. А этот идиот только смотрит в ответ широко раскрытыми невинными глазами. И потом они слышат это. Скрип и щелчки, звук металла, рассекающего воздух. Сугуру вновь переводит на неё взгляд и видит, как на волосах женщины вырастают глаза, целые скопления глаз, они бьются в конвульсиях на последнем издыхании; и следующее, что он помнит, это то, как она призывает десяток ножниц — и направляет в их сторону. Сугуру бросается вперёд, чтобы закрыть Годжо. Долго не раздумывая, он активирует проклятого духа. Вовремя успевает заблокировать лезвия, летящие в них. Все они вонзаются в плоть проклятия, не задевая ни одного из них, а после этого цвета возвращаются к нормальному состоянию. И тут… — …тьма, чернее ночи. Пусть очистится то, что… …что-то ударяет его в живот. Сугуру не шевелится. Сразу переводит взгляд на Годжо. С тем всё в порядке, он невредим, но, когда он смотрит на место чуть ниже груди Сугуру, его глаза широко распахиваются, а рот приоткрывается в панике. Сугуру опускает взгляд. В его животе дыра. Прямо в боку. И он даже не знает, чем в него прилетело. Неожиданно накатывает боль, а потом он будто чувствует огненный удар между рёбер. Мир расплывается перед глазами, как изображение в заляпанном объективе фотоаппарата. Он не слышит ничего, кроме шума в ушах, не видит ничего, кроме оцепеневшего лица Годжо, его чувства притуплены, боль ласково сворачивается в животе, она светится золотом, она разъедает, и… — Сугуру! …и Сугуру, которого изнутри пожирает неконтролируемый страх, который почти потерял способность связно мыслить, на семьдесят процентов уверен, что вот-вот потеряет сознание.