На этаже

Белая стена с вздыбленной штукатуркой, исписанная пылью и грязью, лестничный пролет, он и она. Сигарета окуривает почерневшие пальцы, прижимавшие табак к губам. Фитиль краснеет в тусклом желтом свете лампы и губы выпускают сизый дым. Подъезд охватывает резкий, непривычный и неприятный для нее запах. Белокурые локоны собраны на макушке в аккуратный сноп. Для него она изумительна. Белая шаль укрывает гордый стан. Горло скрывает свитер. А глаза застилает пелена слез, когда он сознается в убийстве человека. Он затушил окурок о стену. Тяжесть сдавила грудь от всхлипов и слез Наташи. Вова садиться рядом, обнимает, прислоняется лбом к ее виску. Невыносимо тяжело стало думать о своей жизни. Как было бы хорошо далеко от сюда, у моря, где вечное лето, в Абхазии. С ней. Только с ней. Без нее нет смысла. Фантазии о такой жизни успокоили девушку. Она с улыбкой смотрела на него, а он не мог сохранять хладнокровие. Ее худая ручка с длинными тонкими пальцами заботливо стряхивала с куртки главаря универсамовских грязь. Такое простое, казалось бы, действие, но сколько от него тепла. Предложение пожить у тети и слова: «если что, ты мой жених» смахнули с лица улыбку. Он утопал в ней все больше. Глаза пали на припухлые нежные губы. Напряжение возросло и притянуло его к ней. Машинально одна рука легла на ее плечо, а другая на шею. «Только не пропадай…» Поцелуй становился глубже и превратился в серию жарких коротких касаний губ. Он мягко опустил ее на пролет. Без точки опоры было невозможно оставаться в себе. Она вскружила ему голову. Рука гуляла по ее коричневому пальто, пока девушка не разорвала объятия и не поднялась на ноги, убегая ниже по этажам и шепча ему: «пойдём…».