ты не будешь мечтать

К смерти нельзя подготовиться. Ее можно ждать, думать о ней, но быть готовым к встрече никогда. Стоя возле свежей могилы родителей, Саша не мог поверить в происходящее, постоянно отрицая то, что видит собственными глазами. Многочисленные родственники подходили к нему и старшим двум братьям и сестре выказать свои соболезнования, а ещё попечалиться о тяжёлой судьбе бедных деток. Под "детками" они явно имели в виду его самого и маленького Олежу, которого Саша накануне отвёл к своей лучшей подруге Илоне. Ведь необученному медиуму нечего делать на кладбище. Но вот о дальнейших действиях насчёт него важно было поинтересоваться, поскольку Олежа один несовершеннолетний из пятерых детей погибших супругов Шепс. — А что будет с Олегом? Он же маленький совсем, кроха. По сути, судьба братика, единственное, что сейчас волновало Сашу. Естественно он, как и любой ребенок, потерявший родителей, скорбел. Но свою скорбь он сможет пережить. Как и остальные братья и сестра, он достаточно взрослый, но Олежа был привязан к родителям, буквально зависел от них. Ведь для детей его возраста, учитывая открывшиеся способности, очень нужна поддержка опытного видящего взрослого. Мать могла отгонять особо наглых фантомов от неокрепшей души юного медиума, когда Саши не было рядом, ведь обычно он Олежу укрывал своей аурой, параллельно зачищая пространство. Поэтому вопрос его дальнейшей судьбы сейчас приоритетнее. — Саш, я не уверен, что кто-либо из нас сможет о нем позаботиться на достойном уровне. Мы с Юлькой только поженились, не уверен, что она согласится воспитывать чужого ребенка... — Он не чужой, он наш брат! — не отшатнуться от ставшего вдруг омерзительным брата, помогла только сила выдержки. Но глаза все равно сузились в опасном прищуре, Олежу нельзя так называть. — Дослушай меня. Конечно, он не чужой, для нас нет. Но для Юли он никто, прости. Поэтому я предлагаю наилучший вариант..., — Арсений явно пытался подобрать подходящие слова, потому что пауза была неестественная, а Саша уже был настроен воинственно, — я предлагаю передать опеку соответствующим органам... — Ты предлагаешь сдать нашего брата в детский дом? Сень, что ты несёшь, у Олежи три живых брата. Я не понимаю, как ты такое можешь говорить. Саша буквально перестал ощущать почву под ногами. Как Арсений мог разбрасываться такими словами в ста метрах от могилы родителей. Хорошо, что он сейчас не может видеть презрительный взгляд их погибшей общей матери. Даже она не ожидала столь глупого и жестокого одновременно заявления от старшего сына. Но Арсений не останавливался, не чувствовал фантомный прожигающий взгляд, вызывая к себе ещё больше ненависти. — Поверь, ему там будет лучше. О нем позаботятся, пока мы не встанем на ноги. А потом мы обязательно его заберём, не звери ведь, родная кровь. — Но он там будет совсем один, он не сможет. Пожалуйста, Сень, пожалуйста... — сейчас уже было плевать на гордость, ведь Саша был готов встать на колени, если потребуется. Олежа не сможет один, за ним же духи вереницами ходят. Он ведь постоянно к Саше ночью прибегает, чтобы тот нерадивого фантома или сущность изгнал. Как его бросить наедине с этой проблемой? Нет, Саша не сможет. Это же его маленький братик, самое родное и любимое существо во вселенной. Они ведь нитью красной связаны, неразрывной. Олежа всегда за Сашу цепляется, намертво, не отцепишь. И отдать его... Нет! Саша не сможет. Никогда. Эта решительность четко отражается сейчас в его натянутой позе, сжатых кулаках и в глазах, где бликами виднеется холодная решительность. — Хорошо, — в голосе ощущалась смиренность, — хорошо. Ты не хочешь брать на себя ответственность, тогда я его заберу. Но мне точно не дадут опеку из-за возраста и отсутствия стабильной работы. Я прошу, нет, я умоляю, оформите с Юлей опеку на себя. Я обещаю, мы с Олежей вас не побеспокоим. Он официально будет под вашей опекой, но воспитывать его буду я, — Саша даже руку на грудь положил, указывая для точности, кого именно он имеет в виду. Показывая жестами матери, что искренне готов на столь серьезный шаг. Не побоится, отстоит. — Ты рехнулся, Сань? Ты даже себя нормально не можешь обеспечить, постоянно у родителей деньги клянчил, что ты будешь делать с семилеткой? На свои эмо-вечеринки его водить? — Это мои проблемы. Просто..., — говорить было тяжело, как и воспринимать, на что он себя обрекает, но сердце билось спокойно, подтверждая твердую уверенность своего носителя, — просто сделай то, о чем прошу, пожалуйста. — Будь твоя воля. *** — Саш, а мама и папа больше не придут, да? Маленький Олежа, сидя на слишком высоком для него стуле, и болтая ножками в воздухе, совершенно искренне хотел узнать ответ у своего брата, готовящего им завтрак. Он не понимал, почему мама, которую видел недавно у своей кровати, перестала появляться. Конечно, Олежа осознавал, что мама и папа умерли, а видел он лишь их фантомы, но недавно даже они пропали. Услышав вопрос, Саша прекратил взбивать яичную смесь, аккуратно отложил вилку, мысленно проговаривая ответ. Рассказывать про самостоятельно поставленную защиту на квартиру, которая не пропускает ни единого будь то знакомого, или незнакомого, родного даже, фантома, он не будет. Ведь родителям он тоже закрыл проход, поскольку не хотел травмировать психику Олежи постоянными появлениями мамы. Папа приходил очень редко, но вот мать явно не могла смириться, что ее насильно забрали от самых младших, неокрепших ещё, детей. Саша знал, если она увидит их бедственное положение, то не найдет покоя. Обрекать на мучения родного человека не хотелось. Ведь матери и правда было за что переживать, денег, которые зарабатывал Саша, катастрофически не хватало. Экономить приходилось буквально на всем, и он не хотел, чтобы их родители были свидетелями подобной ситуации. — Малыш, — приседая на корточки напротив брата, прошептал Саша, — к сожалению, да, они больше не придут. Но это не означает, что мама и папа нас разлюбили, просто сейчас так нужно. Главное, что они нас видят, каждую секундочку наблюдают за своим очаровательным сыночком с неба, — Саша пощекотал живот Олежи, вызывая у него искренний смех. Ради этого смеха, Саша был готов на все, даже соврать, что родители их видят. И как же ему стыдно, что он не может обеспечить своему брату достойное существование. Саша ощущал вину, в первую очередь, перед родителями. Ведь только недавно на их могиле клялся, что сможет Олежу вырастить. Но время шло, и сомнений в своем обещании появлялось все больше, как и неоплаченных счетов за электроэнергию и воду. Ведь как бы Саша не верил в свои слова, произнесенные в день похорон, что сможет Олежу воспитать, сейчас он глубоко сомневается. Сомневается не в решении забрать брата себе, а в своей возможности дать ему все самое лучшее. Иногда, укладывая Олежку спать, Саша подолгу сидит у его кровати, и бесшумно плачет. Без истерик, без искривленного в агонии рта, с невозмутимым лицом, лишь глотая слезы. В такие моменты он тихо просит прощения у родителей, что оказался настолько никчёмным, и неспособным выбраться из этой выгребной ямы проблем и безденежья. Единственным просветом в этой тьме, кроме любимого Олежи, для Саши была Илона — лучшая подруга, почти что сестра, даром, что некровная. В ситуации, когда даже самые родные практически отказались от двух младших Шепсов, положиться Саша мог только на нее. Часто именно Илона подкидывала ему варианты какой-никакой работы. Конечно, в условиях отсутствия высшего образования, на высокую зарплату рассчитывать не было смысла. Времени на учебу, учитывая неизбежную потребность работать, тоже никак не удавалось найти. Замкнутый круг, но выход нужно было срочно отыскать. При всем это, Саша никогда не жалел о своем решении самостоятельно воспитать брата. Он бы матери не смог в глаза смотреть, не ощущая постоянное чувство вины. Думать о том, как Олежа справлялся бы один, среди чужих стен и людей, со своими способностями видеть мертвых, не хотелось вдвойне. Саша все сделал правильно, только это знание не сможет их с братом прокормить. Он волен сколько угодно быть хорошим братом и сыном, но хочется ещё и Олежу на ноги поставить, дать ему все самое лучшее. Бегая каждый день по подработкам, денег в кошельке не увеличивалось, а долги росли. На свое собственное моральное состояние уже давно было наплевать, как и на физическое собственно. Его, и так заметная на фоне крупных братьев, худоба стала явно нездоровой. Поскольку между тем, чтобы накормить Олежку, или поесть самому, выбор всегда был очевиден. Брат ведь крошечный ещё совсем, для него в одночасье рухнул весь прежний мир. Из огромной семьи остался только любимый и самый родной Саша. И Саша правда пытался заменить родителей. Никогда не пренебрегал развлечениями и играми, старался сбалансировано кормить, включая в рацион брата злаки, овощи, фрукты, пока сам давился лапшой быстрого приготовления. Но этого было мало. Поэтому над намеками Илоны, что у Саши есть то, что выгодно отличает его от тысяч других парней и девушек, он основательно задумался. Саша понимал, лучшая подруга имеет в виду его собственное тонкокостное тело — единственное, что он может выгодно продать. Ведь и возраст, и внешность позволяли, даром, что сознание противилось ложиться под кого-то. Но взрослые дяди любят молоденьких худеньких мальчиков. И даже если от подобных мыслей Сашу неконтролируемо передергивало, это был единственный выход заработать много в максимально короткий срок. И он был готов отдать свое тело на жертвенный алтарь, если это позволит сделать жизнь Олежи лучше. Холодная решительность в глазах Саши не пугала и Илону, которой он рассказывал о своем решении, сидя ночью на кухне, и на подсознательном уровне прислушиваясь к звукам из Олежиной комнаты. Выработанный за четыре года инстинкт, ровно с того момента, как в возрасте трёх лет брат увидел свою первую сущность. — Ты же понимаешь, что обратной дороги не будет? Такие люди просто так не отпускают. — У меня нет выбора, буквально, — ожидалось, что голос Саши будет загнанным, полным паники, но он был спокойным, почти как штиль в тихом море, — если это единственное, что мне поможет, я готов. Однако, если голос был почти что умиротворенным, смиренным, то в глазах плескался самый настоящий животный страх. Совладать с ним, контролировать его у Саши никак не получалось. Ведь от одной лишь мысли, что чужие грязные руки будут касаться его тела, а он будет вынужден стать безвольной игрушкой для утех, по загривку бежали мурашки ужаса. К такому невозможно морально подготовиться, остаётся только смириться, и держать в голове, что так правильно, так нужно. Собираясь на свой первый заказ, предварительно получив инструкции своей дополнительной подготовки, Саша, глотая слезы, настраивался. Он мысленно прогонял в голове план собственных действий, в котором было всего два пункта: не оставаться на ночь, потому что Олежа не может заснуть без него, и попытаться абстрагироваться от происходящего. *** Но попытки абстрагироваться, перенестись мысленно к тёплому Олеже, рушатся о липкие прикосновения незнакомого мужчины к собственным ногам. — Какая ты красивая куколка, малыш, — руки мужчины плавно очерчивают бедра сидящего на его коленях юноши, — не поверил сначала, услышав, что у Влада появился такой хрупкий звонкий мальчик. Ты идеален, куколка. Еще бы трястись перестал, я ведь не кусаюсь. Но в противовес своим словам, мужчина невзначай оставил едва заметный укус на Сашиной шее. Узнавать имя своего первого клиента, Саша не хотел. Ведь в таком случае, что-то абстрактное обретёт форму. — Почему ты молчишь? Расслабься, я Дмитрий, не назовешь мне свое имя? Или тебе нравится прозвище "куколка"? Оно несомненно тебе подходит, но у каждой куколки в любом случае должно быть имя. Услышав, как именно представился мужчина, мир для Саши вдруг остановился, остальные произнесенные слова превратились в бессвязный шум, ведь было то, что забрало способность слышать и осознавать услышанное. Это было явственное и весьма жестокое наказание от Вселенной, привести его к мужчине, с именем парня, которого Саша любил, но не смел признаться, хотя и ловил на себе идентичные, полные безмолвной любви, взгляды. Но мужчине, которому холодное "Дмитрий" шло больше теплого "Дима", бездействие все ещё безымянного юноши не нравилось. Он заплатил за него, поэтому потребность в отдаче, конечно, превалирует над наслаждением от созерцания невинности мальчика. — Я всё ещё жду ответ, куколка, — Дмитрий сдавливает тонкую юношескую талию, чтобы вывести этого неоперившегося птенца из клетки собственных мыслей. — Саша, — голос звучал задушено и хрипло, отказываясь произносить любые другие звуки и замораживая голосовые связки коркой льда. Саша сжимается весь на коленях мужчины в попытках исчезнуть или стать меньше. Но Дмитрия подобное только умиляет, ведь раньше все заказанные проститутки были опытными, сами знали, что делать, пока он пассивно наблюдал за умелыми действиями. Поэтому сейчас Дима с удовольствием возьмёт на себя руководство, направит, покажет, научит. — Милый мальчик Саша, — эта мнимая покорность дурманит мысли, сейчас даже нет желания молча поставить на тощие коленки, нагнуть на кровати, грубо вставить свой член в разработанную задницу и отыметь. Хочется показать нежность, сделать первый раз мальчика, как минимум, не столь болезненным. Поэтому осыпая лёгкими поцелуями идеальное тело, будто созданное по личному эксклюзивному эскизу, он плавно снимает юношу с собственных колен и укладывает на спину, тут же нависая над ним, и заглядывая в невозможные синие стекляшки, которые светят на скуластом лице Саши вместо обычных человеческих глаз. Проверять растянутость нет смысла, Дима уверен, что мальчик неподготовлен. Но такое непослушание даже не злит, наоборот, раззадоривает. Поэтому сообщать Владу, что один из его мальчиков пренебрёг приказом подготовить себя, Дима не будет. Он сам раскроет этот подарок, эту сладкую конфету, чтобы узнать, какая начинка скрывается под аппетитной глазурью. Оторваться от совершенного тела буквально невозможно, хочется трогать его, гладить, ощущать дорогой бархат кожи подушечками пальцев. На такое банальное действие, как взять смазку с прикроватной тумбочки, приходится себя заставлять. Но мысли о том, чтобы наконец-то оказаться внутри упругой задницы мальчика, подталкивают Диму ухватить тюбик со смазкой, и выдавить себе на пальцы, по ощущениям, половину от общей массы. Саша, конечно же, чувствует скорое наступление точки невозврата, все моральные силы сейчас уходят на то, чтобы заставить тело не дрожать. Он не глупый, понимает, что в данный момент является товаром, у него не должно быть лишних эмоций, и, уж тем более, слез. Терпеть, думать ради чего пошел продавать себя — единственные варианты абстрагироваться. Диму злит некая пассивность юноши, но он достаточно благоразумен, чтобы понимать предпосылки подобного поведения. Смазанные пальцы левой руки уверенным движением поглаживают анус мальчика, пока правая рука неспешным движением накрывает чужой член, вызывая у Саши первый за этот вечер стон. Пользуясь отвлечением на удовольствие, Дима решительно проталкивает указательный палец в расслабленную дырочку, сразу начиная поступательные движения вперёд-назад. — Вот так, куколка. Я сейчас добавлю второй палец, — одновременно со словами, Дима пытается протолкнуть средний палец вместе с указательным, но натыкается на сопротивление, — не зажимайся. Возможно, строгость в голосе следовало бы контролировать, потому что Саша сейчас выглядит, как нанизанная на булавку бабочка. Даже дёрнуться боится, чтобы крылышки свои нежные не порвать. Желая немного расслабить зажатого птенчика, Дима накрывает своими губами чужие. Но вместо обещанного расслабления, Саша может ощущать лишь непривычное покусывание. Хотя третий палец, который Дима добавляет через некоторое время, ощущается уже не так болезненно. В отличие от члена, который чувствуется как раскалённая кочерга, что протыкает все внутренности, хоть и есть понимание, что это физически невозможно. Но, оказавшись внутри юноши, Дима моментально забывает про его боль, концентрируясь на собственных ощущениях. Стеночки ануса идеально сжимают его член, поэтому не дав куколке время привыкнуть к чувству распирающей заполненности, мужчина начинает двигаться, срываясь на невозможно быстрый для девственного Саши темп. — Больно... От режущей боли в уголках глаз скапливаются слезы, а непослушные пальцы мертвой хваткой цепляются за шёлковую простынь. Боль вынуждает Сашу выгнуться в спине, как кошка в течку, но отнюдь не от удовольствия, а в попытках соскользнуть с распирающего его члена. Но кто бы позволил, Дима фиксирует ладони на мальчишеской талии, оставляя царапины в стремлении удержать на месте разбушевавшегося птенчика. — Шшшш, тихо, это не больно, не капризничай, — движения не замедляются, мужчина всё ещё держит достаточно быстрый для неопытного Саши темп, — будь послушным, куколка, не расстраивай меня. Можно сколько угодно раз повторить, что это не больно, но эффекта плацебо не возникнет, даже если искренне верить. Хочется в сию же секунду подняться и сбежать, но мысли об Олеже буквально прибивают гвоздями его к кровати. Нельзя давать заднюю, нужно терпеть, не показывать недовольства... Что там ещё говорил Владислав, отправляя Сашу по адресу квартиры Дмитрия... Ах да, не перечить, и соглашаться на все, что просит клиент. Поэтому Саша побудет послушным, даже если это означает, поскуливая на одной ноте, давиться собственными слезами. А ещё молиться, чтобы его состояние не почувствовал маленький Олежка, ведь они опытным путем установили, что их связь позволяет им чувствовать яркие эмоции другого. Диме не нравится, что мальчик под ним лежит недвижимой куклой, уставившись своими синими стекляшками куда-то в потолок. Это бьёт по самолюбию, будучи умелым любовником, он не способен доставить удовольствие, пускай и продающему себя, но красивому юноше. Поэтому в стремлениях услышать из мальчишеских губ стоны, вместо задушенного скулежа, Дима меняет угол проникновения, чтобы попадать по простате, и вновь обхватывает своей шершавой ладонью Сашин член. Проводит большим пальцем по чувствительной уздечке, размазывая предэякулят по головке, и массирует ее круговыми движениями. Услышать такой долгожданный стон наслаждения оказывается гораздо приятнее, чем думалось. Сашу выгибает на кровати снова, но уже не от боли, а в стремлении получить больше, продлить это чувство, дать завязаться узлу подходящего оргазма внизу живота. Рот открывается, повинуясь желанию и потребности в толике воздуха для своего хозяина. Распирающая боль в анусе отходит на задний план, выдвигая вперед неожиданное удовольствие, затуманивая разум, и выключая способности к рациональной оценке чужих действий. А Диме нравится вид настолько нуждающегося мальчика, ведь гораздо приятнее выступать не насильником напуганных птенчиков, а их проводником в мир вожделения, чтобы сами в дальнейшем запрыгивали на его член. А в том, что этого малыша он закажет ещё, сомнений не было. — Куколка, ты буквально создан для секса. Я бы забрал тебя себе насовсем, привязал к этой самой кровати, и трахал, пока имя собственное забудешь. Чтобы только на прозвище откликался, чтобы скулил от чувства наполненности, но все равно просил больше и глубже, — рычащие нотки в голосе Димы намекают, что все сказанное он готов осуществить в жизнь. Но Влада он все же уважает, и забирать у него такое сокровище для заработка — кощунство. Мальчик точно будет популярен. А Саше бы ответить как-то, но он даже слова не в состоянии разобрать, они смешиваются в неразборчивый шум, путая сознание, вытесняя за пределы все ненужное. — Приворожил меня, птенец неоперенный, оторваться от задницы твоей сладкой не могу, — Дима убирает руки с Сашиной талии, чтобы сразу вцепиться в аппетитные половинки, и раздвинуть их для большего проникновения. Пропавшая с собственного члена рука Дмитрия ощущается как пустота, Саша даже поддается вперёд в бессознательном поиске продолжения. Ему было мало, хочется ещё, член пульсирует от желания кончить, но попытку обхватить его своей рукой, Дима пресекает, беря в захват оба Сашиных запястья, и поднимая над головой, слишком много себе позволяющей, куколки. — Нет, птенчик, кончишь вместе со мной. Терпи, — голос то и дело срывается на хрип от переизбытка ощущений, с этим мальчиком их получаешь даже от банальнейшего. Буквально рвет крышу даже от едва слышного запаха, исходящего от кожи. Настоящее сокровище. Дима бы в нем вечность находился, целуя нежную кожу, и сжимая молочные бедра, чтобы на месте удержать. Но подступающий мощный оргазм заставляет его все же положить свободную руку на член куколки, и в пару движений заставить излиться, а следом сорваться самому. Идеально. Саше бы отдышаться нормально, но следуя внутреннему инстинкту оказаться как можно быстрее возле своего детёныша, он выпутывается из рук Дмитрия, которые оплетали его талию. Не обращая внимание на недоумевающие взгляд мужчины, Саша быстро берет свои аккуратно сложенные вещи. — Где у вас ванная? — потребность смыть с себя подсыхающее собственное семя, и убрать противную липкость между бедер набатом стучит в воспалённом сознании. Проводив птенчика почистить крылышки, Дима обратно ложится на кровать, закрывая в блаженстве глаза. Он бы никогда не подумал, что трахать девственника так крышесносно. А ведь не хотел изначально, когда Влад настаивал на выборе именно этого мальчика, мол свежая кровь, попробуй. Оказалось, что ему преподнесли не кота в мешке, а самый желанный подарок. Тот самый подарок, когда не знаешь, что внутри, но раскрыв праздничную упаковку, остаёшься доволен содержанием. Этот Саша по истине настоящий сюрприз. Сейчас даже радостно, что из всех мальчиков Влада не заказал кого-нибудь привычного. Теперь у Димы новый фаворит, которому не жалко и дополнительных денег добавить, не в счёт оплаты заказа, в качестве некой благодарности. *** Слезы ненависти к себе начинают скапливаться в уголках глаз ещё в такси. Саша держался в квартире Дмитрия, держался, когда брал у него деньги "на цацки", хотя Влад получил оплату за него ещё вчера. Но Дмитрий сказал, что эти деньги не нужно отдавать Владу, они лично для Саши. Но выбравшись на свежий воздух, Саша явственно почувствовал удавку на шее, а ещё черную метку на ауре. Метка продающего себя человека. В этот момент явственно хотелось умереть, но вспомнив ради чего все затевалось, появилось желание как можно быстрее обнять Олежу, почувствовать сердцебиение его маленького сердечка и тепло ручек на собственной шее. Это ведь все ради него, ради самого родного и любимого человечка в прогнившем мире. Саша для Олежи сделает абсолютно все, пойдет на любые жертвы, только бы видеть счастье в его глазах, и чувствовать его безусловную любовь. Ведь иначе никак.