Седьмая попытка

А денёк был ясным. Середина лета, тридцать первое июля. Солнце слепило глаза и припекало спину, пока Волдеморт заканчивал приготовления к ритуалу. Здесь, на холме у Годриковой Лощины, раскинулось продолжение местного кладбища. Тихое, спокойное место всего-то с дюжиной могил. Он раскурочил их все, кроме одной – вокруг одной – единственно важной, единственно имеющей значение во всём этом ничтожном мире. Седьмое по счёту надгробие. И седьмая по счёту попытка. Последняя. Больше Волдеморту нечем будет жертвовать, нечего отдавать. Но это ничего, ведь теперь у него точно получится. Останки тел и надгробные камни он сбросил с холма, расчистив и разравняв рыхлую, сухую землю. Никто этого не увидел, никто Волдеморта не остановил – жаркий ветер ударил в лицо, принеся с Годриковой Лощины смрад горелой плоти и пепел мёртвой деревни. Волдеморт выпрямился и рассеянно провёл рукой по лицу, размазывая сажу по неестественно белой коже. В горле першило. Он снял с шеи медальон Слизерина, и по зелёному камню весело забегали яркие блики. Внутри всё болезненно скрутило, сжало. Волдеморт разбито смотрел на крестраж в своей руке, пока приступ острого удушья не прошёл. Выровняв дыхание, он опустил медальон на могилу и, не удержавшись, зарылся пальцами в землю. Его седьмая попытка. Его последняя попытка. Он проверил, все ли вещи по-прежнему лежат в сумке. Мантия Невидимости, тисовая палочка, дневник, несколько зелий и мешок с галеонами – всё на месте, ничего не пропало. Волдеморт поднял к глазам бузинную палочку, которую держал в руке, перебрал пальцами по древнему дереву, отчаянно не желая смотреть на маячившее перед глазами надгробие, ненавидя само его существование.

Гарри Джеймс Поттер

(31.07.1980-12.09.1998)

Это была ошибка. Он сделает несколько шагов назад – ему нужны месяцы, да – и он придёт куда нужно. - Ты знаешь, чего я хочу. Бузинная палочка холодила пальцы. - Ты знаешь, что я отдаю. Он навёл её конец на свой последний крестраж и без промедления бросил: - Авада Кедавра! Умирать всегда мучительно больно, но теперь ему уже почти не страшно.