Так гаснет свет в твоих глазах

Пуля выстреливает методичным хлопком и красит стены кровью-цветами. Десятилетний Ксено смотрит, как умирает отец. У него в руках заяц перешитый несколько раз, кошмарный и жуткий до омерзения. Стэнли стойко кривит нос и в сторону странного ребёнка с игрушкой старается не смотреть, но взгляд цепляется как-то сам. Ксено улыбается чему-то своему, смешок едва слышный испускает и смотрит на смерть перед собой, как на фееричное шоу. У Стэнли пробегает холодок по спине; у него мысль в голове пробегает, что Ксено сумасшедший прямо, как этот мужик. Отец Ксено был известным маньяком. Орудовал хирургией, расчленял тела своих жертв, а Стэнли о таких психах только в книжках и слышал. Он впервые в реальности видел, как его отец — полицейский, закалённый военной службой и лет тридцати — лично разбирался с одним. Отец Ксено улыбался также. У него в глазах Стэнли не видел ничего, — там бескрайняя пустота билась об стенки окровавленной радужки. Когда он умирал, то даже не моргнул. — Бедный ребёнок, — голос матери дрожит, она гладит плечи стоявшего перед ней сына и она ему глаза пыталась закрыть, когда раздался выстрел, но безуспешно. — И куда он теперь? Стэнли дышать здесь мерзко. Дым оседает во рту привкусом смерти, а взгляд мечется от одного человека в форме к другому. Он останавливается снова на одинокой фигуре ребёнка, которого по волосам гладят, чтобы успокоить. У него улыбка с губ не оседает, словно ножом вырезанная поверх. А Стэнли его почему-то совершенно не жаль. Вечер омывает солнце в закатном и карминовом. Он за горизонтом всплеском пурпура обращается в линию. Первый холод касается плечей, он освобождает и Стэнли вдыхает, будто не дышал вечность. Он леденец на палочке во рту елозит языком, чтобы согнать фантомную сладость крови. — Меня зовут Ксено. Мальчишка этот возле него. Заяц-инвалид болтается на подвешенной лапе и длинным ухом, выше другого, подметает пыльную землю. Стэнли взгляд отводит побыстрее и руки прячет в карманы куртки. Ему сделать шаг в сторону хочется, но ноги к земле прирастают позорным и каким-то тревожным. — А тебя как? — Ксено смотрит, хоть Стэнли не видит, и ответа ждёт, — странный, мерзотный мальчишка. — Стэнли. Стэнли Снайдер. — Красиво звучит! Стэн, ты будешь моим другом? Ксено вытягивает спрятанную в карман руку. Не ждёт, пока Стэнли осознает или помешает и хватает, сжимая в своей. Ладонь обдаёт леденящим, а ногти впиваются, как мелкими иглами. Они шьют по коже Стэнли и стягивают их руки в клубок, который не отодрать. Стэнли пытается, но не выходит. Раздражение сменяется паническим, неосознанным, а Стэнли моргает, наблюдая, как уродливый заяц остаётся там же на земле, где они стояли пару мгновений назад. Тот смотрит брошенным трупом наверх, а последние лучи касаются пластмассовых глаз и исчезают там навсегда. Стэнли думает, что труп отца Ксено выглядел также. Он идёт за Ксено, а весна затягивается удавкой алых цветов на его шее. Стэнли смотрит на распоротый труп. Лягушка обыкновенная, сброшенная на стол после разреза ножа. Учитель ясно показывает, как это делать, а животное почти не противится. Оно связанное — воткни нож и избавь от страданий. Ксено уже убил его лягушку. Он сидит рядом. Другая в его ладони ещё живая, она трепыхается, как мошка в паутине, а скальпель медленно ведёт по спине. Ксено начал с ножек — он отрывал их медленно, разворачивая до характерного хруста и улыбался, — Стэнли, смотри, разве не элегантно? Она похожа на перерезанный сотни раз труп, но всё ещё борется за жизнь. Стэнли кривится, возвращая взгляд к собственной. Ксено попросил убить её первой, а Стэнли, пожимая плечами, позволил. Сам он, возможно, не хотел этого делать. — Оп-ля! — Ксено торжественно завершает её короткую жизнь и жмёт скальпелем туда, где предположительно располагается сердце. Лягушка противится всего секунду, а затем навсегда сдаётся, схваченная словно в кокон. Ксено улыбается какое-то время, перекладывает из ладони в другую, но быстро теряет интерес, как только больше не видит сопротивления. Он хмурится, с отвращением отбрасывая лягушку на стол. — Стэн, ты знал, что сердце лягушки содержит разные виды крови, — Ксено в перчатках, перепачканных в крови, как на достижение, — и в желудке они смешиваются. Ксено смотрит с воодушевленной улыбкой, будто ждёт мнения Стэнли о сказанном факте. Или просто получает извращённое удовольствие от содеянного — адреналин взрывается алым и ударяет в мозг Ксено. — Это на что-то влияет? — Стэнли отводит взгляд и ухом улавливает голос учителя, затыкающийся неожиданно подскачившим пульсом. Желудок крутит едко и неприятно, — он отмахивается от такого. — Одна венозная, другая — артериальная. Они отличаются по цвету и составу. Одна более тёмная, другая — насыщенная и красная. — Запах тоже? — Вероятно. — И вкус? Ксено поднимает глаза. В них клубится дымка расплывчатая шального веселья и удовольствие тошнотворное. Ксено притягивается, а Стэнли не дышит. В нос въедается запах сырого, вспоротого до кишков мяса животного. Так пахнет кровь, когда Ксено мажет пальцем по его губам, оставляя окровавленный след. Он присматривается, поддев подбородок и оценивающе хмурится. Затем мгновение — глаза в глаза, а Стэнли сглатывает — и Ксено склоняется. Он целует его губы, вытягивая с каждым движением воздух. Стэнли морщится и жмурит глаза, — в рот проникает язык, измазанный в крови, и Стэнли уверен, что так на вкус ощущается пуля или лезвие скальпеля, впущенного в плоть. Пальцы Ксено, как паутинка, небрежно трогают скулы. Он отстраняется первым, выдыхая и слизывая оставшийся на губах след. — Гадость, — Стэнли вытирает ладонью свои под смешки Ксено. У того в глазах — смешинки и удовольствие, светлеющее более осознанным красным, как артериальная кровь. Глаза того убийцы были такими же. У Стэнли дрожат руки. После урока он пальцами в окоченении впервые пытается закурить. Дым въедается в кожу, окутывает вуалью и ощущается прикосновениями Ксено на коже. — Тихо. Стэнли цепляется пальцами за простыни, а изо рта вырывается стон заглушенный и извращённый. Он извивается змеёй, схваченной ладонью Ксено во влажности и душноте, рдеющей запахом дыма. Всё размывается, — потолок причудливо приближается-отдаляется-кружится. И Ксено такой невыносимо красивый ему улыбается, зажав сигарету Стэнли в своих губах. — Хороший мальчик, — Ксено холодно оценивает сверху, надавливает на кожу до ранений в кровь и стоит у кровати. — Ксено… — Тебе нравится, Стэн? Скажи мне. Зрачки Ксено двоятся шариками зажжённого кончика сигарет. Дым ворует в плен четырёх стен без выхода или входа и впереди — только Ксено, который может разорвать его и перешить заново, как пожелает, — лишь войти и сорвать заветный голос до хрипа. У Стэнли губы в помаде такие припухшие, умоляющие, в которые Ксено вцепляется зубами. Пальцы в перчатках входят медленно по одному, раздирая резью изнутри. Так жертва отдаётся в руки убийце. — Ксено… прошу… — рука Ксено обхватывает член, а пальцы глубже, как лезвие безумным и убивающим. — Мне хорошо… Ксено двадцать три, и его отец умер в этом же возрасте. У него пальцы в крови Стэнли, когда он вытягивает их наружу, чтобы склонить голову в бок. Краешек губ дёргается в ухмылке. Он тушит сигарету об Стэнли, — где-то между венами на шее. У Стэнли кружится голова до тошнотного и гадкого. Ксено входит в его тело, — вспарывает ногтями и давится кровью под рёбрами. Она темнеет безумием смешливого наслаждения, а Стэнли смотрит наверх. Там ночь разрастается жалюзи весеннего солнца и исчезает с каждой секундой-стоном-вздохом с глаз Стэнли. А руки Ксено сжимаются на шее, — толчок, поцелуй, выдох и — Стэнли окончательно падает.