Саломея

Орден Ланьлин Цзинь славился, в первую очередь, богатством. Люди поговаривали, что Башня Кои хранит не только горы золота, заморские артефакты, да мечи, но и древние знания, с которыми даже библиотека Гусу Лань может соперничать. Однако, главное сокровище ордена находилось не в хранилище под десятью замками, а за бронзовым зеркалом в Благоухательном дворце. Сокровища в виде полок и шкафов самых разнообразных форм и размеров, заваленные книгами, свитками, драгоценными камнями, мечами и прочим оружием — все это в подметки не годилось главной драгоценности. Хозяин, даже в потайной комнате, прятал ее за шторкой. Он бережно хранил свое сокровище на серебрянном блюде. Стоило Цзинь Гуанъяо войти, как масляные лампы на стенах зажглись сами собой. Тусклый свет озарял красивое, даже женственное, лицо Верховного заклинателя. Его вымученная улыбка, наконец, потухла. Не спеша, смакуя каждое мгновение, он подошел к шкафу и поднял занавеску. Цзинь Гуанъяо стоял неподвижно, его глаза по — кошачьи блестели, вглядываясь в глубину полки. Он помолчал еще мгновение, прежде чем схватить сокровище с блюда, и прижать к груди. — Ты не хотел мне дать поцеловать твой рот, посмотри куда тебя это привело, Чифэн-цзунь. Хорошо, теперь я поцелую его. Я укушу его зубами своими, как кусают зрелый плод. Да, я поцелую твой рот, Не Минцзюэ. Не говорил ли я тебе? Ведь говорил? Так вот! Я поцелую его теперь. Но почему ты не смотришь на меня? — спросил он у головы, чьи глаза, уши, рот, были крепко запечатаны заклинаниями. — Твои глаза, которые были так страшны, которые были полны гнева и презрения, закрыты теперь. Почему они закрыты? Открой глаза свои! Приподними свои веки, брат. Почему ты не смотришь на меня? Теперь — то ты боишься меня, Чифэн-цзунь, что не смотришь на меня?..Язык твой, подобный красной змее, источающей яды, он не шевелится больше, он ничего не говорит теперь, Не Минцзюэ, эта красная ехидна, которая своим ядом оплевала меня. Не странно ли это? Как же случилось, что эта красная ехидна не шевелится больше? Ты не захотел меня, Чифэн-цзунь. Ты оттолкнул меня. Ты говорил мне позорящие меня слова. Ты обращался со мной, как с распутной девицей, как с сыном шлюхи, со мной, Лянь Фан Цзунем, сыном Мэн Ши, благороднейшей из женщин! А теперь, Чифэн-цзунь, я жив еще, а ты мертв, и твоя голова принадлежит мне. Я могу с нею делать, что хочу. — Цзинь Гуанъяо ласково погладил череп по волосам. — Я могу ее бросить собакам и птицам в воздухе. Что оставят собаки, съедят птицы, горячо любимые птицы Не Хуайсана, в воздухе… Ах! Да — Гэ! Да — Гэ, ты был единственный мужчина, которого я любил. Все другие внушают мне отвращение. Но ты, ты был красив. Твое тело было подобно колонне из слоновой кости на подножии из серебра. Оно было подобно башне из серебра, несгибаемой, как и твои убеждения, украшенной щитами из слоновой кости. Ничего на свете не было крепче твоего тела. Ничего на свете не было чернее твоих волос. В целом свете не было ничего краснее твоего грубого рта. Твой голос был жертвенным сосудом, изливающим странное благовоние, и, когда я смотрел на тебя, пусть ты ругал меня, я слышал странную музыку! А! — руки безумного баюкали голову. — Почему ты не смотрел на меня, Не Минцзюэ? За твоими руками и за хулениями твоими скрыл ты лицо свое. На глаза свои ты надел повязку, за которой не видел дальше идеалов. Ну, что же, ты видел лишь праведный путь, Чифэн-цзунь, но меня, меня ты никогда не видал. Если бы ты меня увидел, если бы понял, ты полюбил бы меня. Я видел тебя, Да — Гэ, и я полюбил тебя! Я все еще люблю тебя. Тебя одного. Твоей красоты я жажду. Тела твоего я хочу. И ни вино, ни слава, ни власть, не могут утолить желания моего. Что буду я делать теперь, Чифэн-цзунь? Ни реки, ни великие воды не погасят моей страсти. Лянь Фан Цзунем, героем, убившем Вень Жоханя, был я, ты презрел меня. Твоей правой рукой был я, ты прогнал меня прочь. Мэн Яо я был, без имени, без судьбы, а ты зажег огонь в моих жилах… — темное золото плескалось в стеклянных от слез глазах. — А! А! Почему ты не посмотрел на меня, Не Минцзюэ? Если бы ты посмотрел, ты полюбил бы меня. Я знаю, ты полюбил бы меня, потому что тайна любви больше, чем тайна смерти. Лишь на любовь надо смотреть. Губы безумца прижались к обескровленным губам. Казалось, темная энергия сгущается в сокровищнице, в которой были лишь двое. Двое, способных сохранить эту чудовищную тайну, ведь один из них был мертв. Тихий, жуткий, смех пронесся по комнате, словно ветер, тревожа огонь в лампах. — Я поцеловал твой рот, Чифэн-цзунь, я поцеловал твой рот. На твоих губах был острый вкус. Был это вкус крови?.. Может быть, это вкус любви. Говорят, у любви острый вкус. Но все равно. Все равно. Я поцеловал твой рот, Не Минцзюэ, я поцеловал твой рот. Цзинь Гуанъяо, погладив щеку побратима, аккуратно вернул голову назад в шкаф, с блаженной улыбкой опустив драпировку. Факелы потухли. Сокровищница погрузилась во тьму.