Save her, not me

      Поиздевалась ли так над ней судьба, вселенная, бог или все они разом?       В третий раз дрожащими руками переплетая хвост Лексе вспоминается только лишь фото, которое она однажды увидела у Кларк на подоконнике. Она была тогда сражена тем непосредственным счастьем, что светилось на лице широко улыбающейся Кларк, и когда её кожа мерцала, блестела на солнце, пока Октавия Блейк прижимала её сияющее лицо к своему, она думала, что ничего красивее не видела. Никогда не видела Кларк такой счастливой — и нет, не потому счастливой, что Лекса смогла её найти и живой оказалась, и не потому, что они смогли забрать Дейзи. Не от поцелуя счастливой. От постоянства счастливой. От простого счастья. От той радости, которая проникает не в бездну отчаяния и безвыходья, не тогда, когда руки опускаются и от боли хочется выть, а той радости, которая всегда сидит внутри. Которая тихая, спокойная, почти незаметная, утерянная среди глупых волнений и неважных забот.       Лекса переплетает причёску вновь, сморщившись от ощущения натянутости на висках. Октавия Блейк. Она будет у неё обучаться. Просить поменять ментора, наверное, не стоит. Наверное, и думать об этом так много не стоит. Лекса зевает, оставив, наконец, свои волосы в покое, и тянется к зубной щётке. Всё тело ломит от позы, в которой она пролежала всю ночь, но, на удивление, смогла-таки уснуть. Поняла это только, когда открыла глаза, а за окном уже светло. Отдохнуть этот чудо-сон всё же не помог.       Наспех позавтракав вчерашним салатом, Лекса не стала истязать себя взглядом в зеркало — мешки под глазами хоть и слегка посветлели, но всё же не исчезли полностью, а от зеркала она отвернулась слишком быстро, чтобы вновь рассмотреть собственное равнодушное лицо. Вчера она практиковала улыбку почти два часа.       Схватив несколько пачек орешков с сухофруктами, — курага точно бы Дейзи пришлась по вкусу, — она накидывает на острые плечи тёплую белую куртку. Плотные штаны неприятно стягивают кожу на бёдрах, всё ещё едва влажную после в спешке принятого душа. Она не проспала, но собираться не хотелось совсем. Лучше провести несколько лишних минут в дороге, а не в пустом неприветливом доме, который, кажется даже, весь вздохнул с облегчением, как только Лекса закрыла за собой дверь. Что же, его чувства абсолютно взаимны. Борясь с желанием поморщиться от непрекращающейся головной боли, она вдыхает застоялый пыльный воздух.       В сообщении, что вчера вечером, сразу после дня рождения Четвёртого, отправила Октавия, говорилось, что к семи к её дому прибудет машина и отвезёт к Центру Управления и Координации. Лекса учтиво отказалась, подумав, что воспользуется лишними тридцатью минутами дороги, чтобы пройтись и подумать ещё раз. Октавия только отправила ей адрес, пожелав спокойной ночи, Лекса ответила тем же.       Поначалу Октавия показалась ей слегка враждебной, сканирующей своим суровым из-под густых длинных ресниц взглядом каждое её движение, и ничего общего с той искрящейся непередаваемой любовью фотографией Лекса не заметила. Перед ней предстали два совершенно разных человека — впрочем, такой была для неё когда-то и Кларк. Это только потом, спустя много времени, Лекса смогла соединить эту прямую их общими точками соприкосновения. Только потом та Кларк, с фотографии, улыбающаяся и изнутри сияющая предстала и перед ней, слилась, наконец, с этим изображением себя, которое Лекса так долго хранила в памяти.       Шмыгнув носом, она мимолётно одёргивает край куртки. Соседи неспеша бродят по улицам, отправляют детей в школу, и едва заметный прохладный ветерок треплет волосы, когда она прячет взгляд в пол вновь, терзаемая желанием понаблюдать за счастливыми семьями ещё несколько минут. Сейчас не время, думает она, ускоряя шаг.              Навигатор сказал, что до центра около получаса пути пешком или же двадцать минут на автобусе. Если бы Лекса знала, что сможет уснуть, конечно, изучила бы свой путь по шагам, чтобы не тратить время на разбирательства утром, но она не знала, поэтому и идёт, засунув руки в карманы, и пытается слиться с тротуаром, стать для всех настолько невидимой, насколько это возможно. Пахнет сыростью и грядущим дождём. Всю ночь лило, как из ведра — может, как раз благодаря стуку капель о подоконник и смогла уснуть. Поначалу так же, как и раньше, прислушивалась к каждому шороху и стуку. Потом начался дождь. Сердце, почему-то, вновь сжималось в ритм мерному постукиванию по крыше и даже сквозь сон она слышала, как радуется дождю Дейзи.       Едва заметно мотнув головой, Лекса кусает внутреннюю сторону щеки в попытке удержать свои мысли там, где нужно. Сегодня первый день. Она должна постараться как можно лучше. Не дать Октавии ни единого повода, чтобы вышвырнуть её из команды, как вшивого котёнка. Впрочем, в себе, почему-то, Лекса как никогда уверена — наверное, сказываются часовые ночные посиделки у пейджера и экрана ноутбука в поисках информации, которую приходилось по крупицах собирать то тут, то там. Не хотелось потом объяснять Секретариату, что означают все её запросы.              Слегка расстегнув замок куртки от подбородка вниз, чтобы было легче дышать, Лекса так же приветливо улыбается в ответ гуляющему со своей женой Лусией Фернандо — с ней она успела познакомиться на второй день после своего приезда, когда они перебросились несколькими словами у порога и Лусия спросила, не хочет ли Лекса присоединиться к её книжному клубу по вторникам и пятницам. Лекса поначалу замялась, но всё же отвергла это предложение в связи со своей скорой стажировкой. Завидев, однако, что женщина заметно расстроилась, всё же пообещала, что как-нибудь обязательно заглянет. Соврала с такой лёгкостью, что даже в сердце не кольнуло.       Тем не менее, соседи её вполне устраивали — довольно тихие, дружелюбные и совсем не ищущие в ней ничего подозрительного. Очень даже неплохой вариант для такого развития событий, поэтому Лекса всё же выдавливает из себя эту приветливую улыбку. На удивление это требует не так много усилий, как Лекса думала. Поэтому позволяет себе на несколько минут остановиться рядом в глупой попытке оправдать свой отказ вполне реальным доказательством — вот, мол, Лусия, я не врала, действительно начинаю обучение в Секретариате, даже форму выдали. Лусия только кривовато улыбается в ответ.       Только вот ни он, ни она надолго останавливаться не намеревались, поэтому Лусия и подёргивала мужа время от времени за ворота рубашки и незметно кивала в сторону дома. Лекса, конечно, заметила, но виду решила не подавать — только попрощалась первая, сказав, что уж они и заболтались. Настроение заметно подпортилось.       Ветер теперь дует в спину, растрёпывает волосы и хлещет беспощадно прядями по лицу. Центр Управления и Координации она изучила ещё вчера, как только получила его адрес — не помчалась туда, но фотографии просмотрела. Огромной высоты белоснежное здание с высокими, толстыми, плавно утончающимися к верху округлыми колоннами, и с баснословных размеров террасами и балконами, усыпанными столиками и множеством фонтанов. Оно возвышается к небу, точно намёк на непосягаемую власть и силу, точно смеётся прямо в лицо и говорит так прямо — тебе никогда наверх не добраться, не достичь задуманного, только Лекса не верит. Медленно подходит ко входу, чувствуя себя маленькой точкой в этом огромном и сложном мире административной системы, собранной сложно, но с умом. Теперь и её шестерёнка встанет на место и будет крутиться на благо Нового Мира, только вот недолго — пока не найдётся возможность расквитаться с Четвёртым. До того же момента её шестерёнка будет послушно работать, вписываться в общую гармонию и вписывать другие, такие же глупые шестерёнки, пока всё не разрушит.       Хотела бы снаружи остаться подольше, подождать, пока время не остановится под гнётом её бесконечных мыслей, но большущие часы над входными воротами гласит, что через десять минут начинается первый день стажировки с Октавией Блейк.       Внутри пространство кишит людьми, — Лекса, почему-то, не думала, что в Полисе настолько много людей, — но никто никуда не спешит, не торопится, все будто по своему собственному расписанию снуют по светлым коридорам в идеальном порядке. Как только лифт поднялся, несколько следующих людей подошли к двери. Эскалатор заполнен только по правой стороне, по левой же размеренно в ногу шагают остальные.       Высоченные потолки на крайнем уровне расписаны словами гимна Нового Мира и портретами всех президентов, плавно между собой переплетающимися. Толстенные белесые колонны устало придерживают первый уровень, по которому точно так же ходят люди. Лекса сразу опускает голову, чтобы взглянуть на сообщение Октавии — зачем, и правда, ведь она наизусть запомнила её указания — второй уровень у информационного стенда. Сквозь сердцебиение в ушах, Лекса вытирает ладони друг о друга, боясь испачкать белоснежные штаны в первый же день, и ступает на первую ступеньку эскалатора. Расстёгивает куртку ещё больше, борясь с нарастающим ощущением удушья. Пространства пока ещё достаточно, чтобы дышать можно было спокойно, только вот сердце так и не слушается, ускоряясь в груди, подгоняя за собой лёгкие. Кончики пальцев покалывают от ожидания, пока она переходит ко второму эскалатору, который и отправит её ко второму уровню. Макушка Октавии уже виднеется за небольшим прозрачным ограждением, но Лекса отворачивается, возвращая лицу уверенный вид. Быстро несколько раз выдохнув, она на несколько секунд прикрывает глаза и натягивает на лицо приветственную улыбку.       — Александрия! — слышит она даже через половину холла — Октавия не скромна в своём голосе. Здесь людей уже намного меньше. Октавия приветственно машет ей рукой, улыбаясь во весь рот, и, склонив голову к пейджеру, что-то бормочет.       Одёрнув края пиджака Лекса быстро подходит к Октавии. Тех двоих, что стоят возле, она ещё не встречала.       — Привет, Октавия, — говорит она и поворачивается к остальным. — Я Александрия Вудс.       Высокий темнокожий парень пожимает её руку первым. Лекса могла бы увидеть в нём угрозу, если бы не его беззаботная улыбка во все зубы. Светловолосая короткостриженая девушка дышит довольно быстро, прямо так, как несколько минут назад дышала Лекса, и пальцы её периодически потряхивают, когда Октавия поднимает голову, вглядываясь в окружающих — переживает, должно быть, перед началом стажировки, заключает Лекса, поворачиваясь к парню вновь.       — Линкольн Стоун, приятно познакомиться, — слегка басит он, поворачивая почти лысую голову к девушке, стоящей рядом с ним. Они, наверное, уже знакомы. — А это — Хоуп Диас, но она слегка нервничает, поэтому не обращай внимания на её невежливость.       Эта самая Хоуп только толкает его локтем в рёбра и Лекса слегка хихикает на его слова, протягивая, всё же, ладонь и к ней. Её карие глаза заинтересованно снуют по Лексе. От её пытливого взгляда внутри вновь затягивается узел и по пальцам пробегает едва заметная дрожь. Хоуп, пожимая её руку, сразу это подмечает.       — Тоже волнуешься?       — Есть немного, — неловко пожимает плечами Лекса, пряча глаза в мраморный пол, и засовывает кулаки в карманы.       Октавия подходит ближе и вмешивается в их недоразговор, укладывая руку на плечо Лексы.       — Знали бы вы, как я тряслась в свой первый день! Всю ночь не спала, думала как бы своим страхом землетрясение какое не вызвать…       Они втроём одновременно поворачивают головы к ней, но встречают только тёплую улыбку в ответ.       — Но я сразу предупреждаю, — начинает она, когда брови её расслабляются и лицо приобретает своеобразную суровость. Жар отливает от лица, но, Октавия, однако, не продолжает, только подскакивает выше, вновь взмахивая ладонью, чтобы привлечь внимание стоящих поодаль людей. — А вот и Майя и Ноа!       Невысокая кудрявая девушка и такой же взбалмошный парень выглядят немного моложе Лексы, примерно возраста Ниссы, если не младше, и в ногу подходят к ним.       — Доброе утро, — одновременно говорят они, по очереди сканируя глазами каждого перед собой, и так же одновременно протягивают всем руки. Схожесть в их внешности бросается в глаза сразу же и больно колет в самое сердце.       Несколько минут проходит, прежде чем Октавия представится и представит их всех заново, но внутренняя дрожь так и не проходит — о чём она хотела предупредить? Точно услышав мысли Лексы, она сразу же отступает на несколько шагов назад, выравниваясь и опуская руки по швам. Медленно приподнимает подбородок, убирая какую бы то ни было непосредственность с лица.              — Раз уж все собрались, — вздыхает она и показывает рукой на деревянную светлую дверь в конце коридора, возле небольшого горшка с каким-то деревом, — вот там мой кабинет, в котором я буду находиться каждое утро с восьми до девяти. Если у вас будут ко мне вопросы в другое время, лучше связываться со мной по пейджеру.       Все кивают и Лекса спешит повторить за ними. Октавия внимательно осматривает каждого, маскирует свой взгляд под знакомство, только вот глаза её оставляют на коже ощущение липкости и жара. Она сканирует их тщательно, только вот что она пытается обнаружить?       — Так вот, что я хотела вам сказать, — вздыхает Октавия вновь, — я не зверь, но к своей работе отношусь ответственно, поэтому если у вас возникнут какие-либо вопросы или проблемы, сразу сообщайте о них мне и мы всё решим вместе. Вы все находитесь под моей личной ответственностью, а упасть в грязь лицом мне совсем не хочется, думаю, как и вам. Всё это время я так же буду за вами наблюдать, чтобы подобрать вам работу, которая лучше всего покажет все ваши позитивные качества и принесёт наибольшую пользу Новому Миру, — Октавия останавливается, глубоко вдыхает и слегка хлопает в ладоши, прежде чем продолжить. — Первая неделя нашего с вами обучения будет полностью посвящена ознакомлению с работой каждого уровня. Как вы могли догадаться, сегодня мы знакомимся с нулевым.       Лекса тихо выдыхает ртом, подавляя напряжение в плечах, и пытается опустить руки ровно по швам, но только снова расправляет складки на бёдрах. Хотелось бы, конечно, излучать такую же уверенность, как и Октавия, или, хотя бы Линкольн, который выглядит совсем уж как рыба в воде в этой обстановке.       — Как вы уже поняли, Центр Управления и Координации распределяется по уровням, — Октавия начинает свой шаг по направлению к лифту и их пятерка незамедлительно следует за ней, — каждый уровень имеет свои особенности и свои задачи. Наши ресурсы ограничены, и поэтому очень важно, чтобы каждый из вас выполнял свою роль с максимальной эффективностью.       Октавия подходит к стеклянным дверям лифта, открывает их с помощью своего пропуска, и сразу заходит внутрь. Взгляд Лексы ненадолго задерживается на ярко освещённой панели управления, чем-то смутно схожей с той, с которой Лекса битый час боролась в ванной. Им и здесь нужно было всё до невозможности усложнить. Лифт начинает стремительно опускаться на нижний уровень, а сердце подбирается к горлу то ли от внезапно нахлынувшего жара, то ли от резкого спуска.       Октавия поворачивается к ним, взгляд её остаётся строгим и внимательным, словно она видит каждого насквозь — в этом Лекса всё же сомневается.       — Помните, что ваша работа важна не только для вас самих, но и для всего Нового Мира, — напоминает она, когда лифт останавливается на цокольном этаже. — Поэтому будьте готовы к тому, что каждое ваше решение и действие будут иметь последствия, которые могут затронуть не только вас, но и всех ваших соседей, знакомых, друзей. Мы все здесь, чтобы работать вместе, чтобы создать лучшее будущее для всех, и об этом никогда нельзя забывать.       Лекса кусает внутреннюю сторону щеки, чтобы сдержать свои порывы возразить. Ноющая тоска в сердце только усиливается — её речи сейчас, как никогда, напоминают о Кларк — о той Кларк, которая только-только переступила порог сектора и свято верила в ценности, превозносимые Новыми Людьми. Сейчас она другая. Лекса изменила её. Наверное, лучше было бы, если бы она не стала ни в чём сомневаться, не знала об их существовании, не начала пересматривать свои моральные устои. Её жизнь была бы такой, как у Октавии. Размеренной, спокойной, переполненной, хоть и лживой, но уверенностью в завтрашнем дне. Кларк заслужила этого больше, чем кто-либо другой.       Двери лифта открываются, и они выходят из него во всё ещё оживлённый коридор нулевого уровня.       — По большей части, нулевой уровень предназначен для посетителей, — она кивает в сторону нескольких стоек с множествами флайеров и газет, — здесь расположены информационные стойки и стенды помощи посетителям, лобби с напитками и приёмные. Исторический музей занимает восточное крыло, но сейчас там реконструктивные работы, поэтому та часть уровня закрыта.       Октавия идёт ровно, нерасторопно — наверное, ощущает себя здесь как дома, чего уж точно нельзя сказать о Лексе. Она хоть и пытается не подавать виду, всё же съёживается под тяжестью толстенных потолков и громоздких колонн. Одёрнув полы пиджака вновь, кое-как расправляет плечи. Октавия продолжает беззаботно говорить о множестве задач, с которыми справляется нулевой уровень, пока Лекса всматривается в висящие на дверях таблички с фамилиями и должностями — ничего интересного для себя не нашла.       Однозначное мнение об Октавии составить всё ещё сложно — что бы она сделала, если бы узнала всю правду о Новых? Её верность кажется безграничной и необъятной, но если Кларк была готова признать ошибочность своих убеждений, Октавия кажется действительно гордой за всю проделанную ими работу. Смогла бы она преодолеть эту гордость? Смогла бы принять реальность такой, какая она есть, как это сделала Кларк?       Её туго затянутый хвост качается в такт ритмичным шагам. Форма облегает тело точно вторая кожа. Глаза горят. Октавия в свой мир влюблена и не заметить это невозможно. Впрочем, как и Линкольн, Хоуп, Майя и Ноа — почитание Новых в каждом их вдохе читается. Отбивается в каждом шаге. Если бы Лекса в этом росла, она, наверное, точно так же восхищалась ими. Стояла бы горой за Полис и своих людей.       — До Новых Людей, — начинает Октавия серьёзно, когда они останавливаются у прозода к восточному крылу, — во время Третьей мировой войны, на этом месте находилась тюрьма, в которую был заключен Андреас Прайм. Человек, который основал оппозиционную партию тогдашней действующей власти и за что был несправедливо приговорен к смертной казни. Когда народ прознал об этом, началась Великая Революция, по итогу которой его провозгласили новым лидером. Сначала Первый построил на этом месте музей, в который мы обязательно как-нибудь сходим, а Второй закончил постройку Центра Управления и Координации в память об отце. Теперь, в качестве символа победы над диктатурой и политикой террора, здесь заседают самые важные люди Нового Мира.       К восточному крылу ведёт узкий длинный коридор, сейчас засыпанный непроглядной тьмой. Лексе даже видится, как между этими стенами на казнь вели Первого — истощённого, уставшего, избитого до изнемождения — и какое-то садистичное удовлетворение пробегает под кожей мурашками. Он был тем человеком, которому пришла в голову идея создать сектора. Он был первым человеком, который, прожив всю жизнь в терроре, получил шанс всё изменить. Только вот решил использовать людей в качестве бесплатных рабов. Решил продолжить, но теперь не для всех, а для тех, кто был ему неугоден. Знает ли Октавия об этом? Знает ли она и продолжает закрывать глаза на все эти зверства?       Она молчит, взгляд скользит по стенам, словно ответы на свои вопросы она может найти в узорах постаревших исцарапанных камней. Кровь постепенно отливает от лица и жар расползается по шее. Лекса отводит взгляд от коридора, пытается дышать ровно, чтобы не вызвать подозрений, но ловит на себе понимающий взгляд Октавии.       — Я знаю, что это может быть нелегко — сталкиваться с прошлым нашего народа и понимать, что это всё сотворили наши предки, но для этого мы здесь и работаем — чтобы встать на путь искупления, чтобы искупить наши действия и загладить вину перед самим собой в первую очередь.       Лекса кривовато улыбается на её слова, отводя взгляд от её тёмных глаз. Они возобновляют шаг, каждый слишком очевидно в своих мыслях. Октавия не давит с вопросами, продолжает идти дальше, даёт немного времени — даже если все остальные уже успели свыкнуться с этими мыслями, для Лексы же это в новинку. Она понимала, что у Новых есть свои способы управления людьми и далеко не глупые, раз проработали на них целую сотню лет, но увидеть всё с другой стороны оказалось довольно… странно. Двояко. Неуютно. Конечно, за эти несколько предложений Лекса не успела поменять своё о них мнение кардинально — впрочем, она никогда не была настроена против людей. Против правительства — да. Против солдат — конечно. Но, наверное, какая-то наивная часть её всегда верила, что если бы люди узнали о секторах, узнали обо всём, что там происходит, они бы восстали. Они бы приняли их сторону. Вышли бы против Новых.       Просторный ослепляющий своей белизной холл всё не кончается — о людях, скрывающихся за толстыми мраморными дверями, Октавия рассказывает увлечённо и неспеша.       Когда между ними ненадолго воцаряется тишина, Лекса одёргивает пиджак снова. Воротник прилип к вспотевшему затылку, а пальцы ног занемелиот пронизывающего холода. Завтра нужно будет одеться потеплее, думает Лекса, когда Октавия приостанавливается у очередной двери.       — За этой дверью столовая для работников нижних уровней. Вы можете ознакомиться с часами работы у стенда в лобби, но моя личная рекомендация — на завтрак приходите пораньше, сырные булочки тут разбирают мгновенно, а подобных нигде в Полисе вы больше не попробуете!              Лекса мысленно хмыкает. Если бы её так сильно волновали булочки. В ответ на тихие смешки Линкольн приподнимает бровь.       — Это правда, — ведёт плечом он, — моя бабушка писала рецепты сама, а она так готовит, что можно рассудок потерять.       Октавия радостно хлопает в ладоши, глаза её загораются огнём, а Хоуп только усмехается уголком губ.       — Ох, Линкольн, — прищурившись говорит она, — ты же понимаешь, что твоей главной обязанностью теперь является откармливать нас этими самими булочками?       Он в ответ посмеивается и сразу подмигивает развеселившейся Октавии.       — Только если это поможет мне закончить обучение.       Хоуп показательно давится воздухом, покрываясь краской с головы до пят, и толкает Линкольна в живот. Октавия в ответ на его слова смеётся.       — Это вряд ли, — и, посмотрев на пейджер, добавляет, — ну, на сегодня мы закончили. У вас есть какие-то вопросы? Может, хотите обсудить что-то с глазу на глаз? — после того, как все отрицательно закивают головой, Октавия продолжает, — тогда приглашаю всех завтра вечером на ужин ко мне. Есть ли у кого-то из вас аллергии?       Лекса и рада была бы ответить на этот вопрос, только вот ни на что из еды в секторе аллергии у неё не оказалось, но там разнообразием питание не отличалось, поэтому она просто качает головой. Октавия добавляет, что отправит адрес и время в сообщении чуть позже, и завтра они встретятся в то же время, но на первом уровне.       Она поспешно со всеми прощается и резво разворачивается на своих каблуках. Её силуэт уже через несколько секунд растворяется в толпе посетителей центра и Лекса, растерянно вглядываясь в носки своих до блеска начищенных ботинок, поправляет всё ещё прилипший к затылку воротник.       Дорога ей теперь только в пустую и холодную квартиру.

***

      — Но, Кларк, он знает о протоколе, он не будет думать, что что-то не так!       Они вышли на улицу несколько минут назад, чтобы остудить голову. Чтобы посмотреть на ситуацию свежим взглядом, чтобы понять, как сделать лучше. Морозный воздух ударил в ноздри, как только Кларк сделала свой первый вздох полной грудью. Спор не утихает. Дела в лесах идут совсем худо. Животные перепугались взрывов, многих нашли уже мертвыми, задохнувшимися от дыма, спровоцированного подрывом пропускных пунктов.       — Да, но Макрири о нём не знает! Он должен был бы отправить какой-нибудь отчёт Четвёртому о снижении продуктивности в связи с сокращением населения или что-то в этом роде или попытаться приостановить казни, чтобы улучшить работоспособность…       — А если он знал и должен был знать? Может, Дийоза по приказу рассказала ему обо всём лично? Мы не знаем его роль в этом всём!       Кларк складывает руки на груди, нахмурив брови. За все месяцы, которые она провела здесь, погибло шесть тысяч человек. Конечно, в этой войне погибших было больше всего, но за время относительного «спокойствия» погибло уже две тысячи. Если у них ничего не выйдет, получается, что Кларк просто помогла им побыстрее привести протокол в исполнение. Люди истощены, хоть и безмерно рады, что освободились от этого векового гнета. Может ли Кларк даже попробовать отправить их на эти адские работы снова?       — Ладно, — соглашается она, слегка остыв под влиянием морозного воздуха, — до отчётного периода ещё два месяца, если за это время что-то произойдёт — напишем и отправим отчёт, если нет, то будем просто ждать.       Рейвен качает головой, закусывая губы, но больше не протестует. Она, в каком-то роде, права. Им нельзя рисковать быть пойманными на лжи. Если Четвёртый что-то заподозрит — им конец. Не успеют даже подумать о смерти, как всё здесь сметут одним ударом. Поэтому сейчас сделать правильный выбор именно жизненно необходимо. Но какой выбор правильный? Надеяться на то, что покажет время — непозволительная роскошь.       Рейвен тянется к внутреннему карману и достаёт пачку сигарет. Кларк морщится ещё до того, как Рейес предложит одну и ей, и сразу качает головой, вжав подбородок в шею.       — Сегодня праздник, — едва ли разборчиво говорит она, зажав сигарету зубами. Огонёк на несколько секунд освещает её посеревшее от недосыпа лицо, отбрасывает танцующие тени на лоб и щеки. — Ты идёшь?       — С каких пор ты куришь?       — С тех пор, как приехала, — быстро отвечает она, складывая руки на груди, укутываясь поглубже в зимнюю куртку. Кларк отводит взгляд в пол. — Что? Здесь совсем несладко, осуждение не приветствуется.       Кларк слегка улыбается, ведя плечом.       — Никакого осуждения.       Рейвен шумно выдыхает, хмыкнув, и поднимает голову, чтобы всмотреться в сгустившиеся над сектором тучи.       — Так что насчёт праздника? Придёшь?       Кларк не просто так не ответила на этот вопрос. Одна её часть понимала, что это будет первый вечер за всё это время, в который жители смогут хоть немного расслабиться и отпраздновать свою победу. Оплакав погибших, вытереть мокрые от скорби щёки и вдохнуть, наконец, полной грудью. Вторая её часть оказалась до предела уставшей. Вымотанной. Истощённой постоянными вопросами и делами, решениями, конца и края которым не видно, — Кларк с удовольствием расслабилась бы, только вот напряжение в груди не даёт покоя. Этот глупый до невозможности громкий таймер внутри, под кожей, с оглушающим цокотом отсчитывающий секунды до конца. Да тут бы вздохнуть спокойно, уняв дрожь рук.       — Нет, — тихо говорит она, — не приду.       Рейвен несколько секунд молчит, медленно выдыхая серый дым, и наклоняет голову, прищурившись вглядываясь в поджавшую губы Кларк.       — Может, стоит попробовать. Тебе это нужно.       Кларк вздыхает громче, чем хотелось бы. Сердце в груди отбивается чуть громче, чуть быстрее при мысли о том, что ей действительно нужно.       Она просто пожимает плечами, не отпуская взглядом вдумчивые темные глаза Рейвен. Что бы Кларк делала, если бы её здесь не было? Выжила бы ли вообще? Смогла бы справиться со всем, что навалилось в последние дни? Рейвен только устало улыбается на её внимательный взгляд, исследующий её потерявшее цвет лицо. Сколько она уже не спала, разгребая всё, с чем Кларк справиться не могла? Сколько взяла на себя, забыв об отдыхе, истязаемая мыслями о Монти и Джаспере, своей семье, которая оказалась по ту сторону этой войны? Неужели ей проще с этим смириться?       — Тебе не помешало бы напоминание о том, за что мы боролись. Да, мы потеряли много людей. Да, мы потеряли даже больше, чем представляли, но… В конечном итоге, мы спасли всех остальных. Дали им возможность по-настоящему жить. Даже если у этого такой короткий срок годности, это многого стоит.       Кларк поджимает губы, вжимая подбородок в шею. Может, Рейвен и права, только вот столкнуться с этим… Кларк не готова. Не готова видеть результат своих действий, итог своих жертв, ведь если они все погибнут, все эти жертвы были зря. Впустую. Все эти смерти, все эти потери, все эти разговоры. Там дальше ещё больше людей, которые потерпают от рук солдат и черт знает, сколько человеческих жизней уже погублено. Сто тысяч.       Рейвен докуривает и бросает окурок в небольшую урну у входа в главный корпус. Кларк засовывает руки в карманы, съёживаясь от порыва пронзающего ветра. Неприятные мурашки бегут по затылку от всепоглощающего холода. Что, если правильного решения и вовсе нет? Рейвен разворачивается, сгорбившись направляется внутрь. Что, если каждое их решение всего лишь оттягивает неизбежное? Кларк, слегка погодя, следует за ней.       В импровизированном кабинете Кларк всё ещё находятся несколько человек, с которыми они обсуждали все эти важные дела. Нет, о протоколе самоуничтожения они не знают. Нет, Кларк не понимает, стоит ли им рассказывать до того, как они придумают хоть какой-нибудь план. Знает, зато, что эту тайну могут использовать против них тоже. Это нечестно, но для таких решений у жителей сектора есть Кларк. Люди и так устали терять друзей. Тяжесть в груди поднимается к горлу вместе с сердцем.       Миллер кивает Кларк, как только она подходит к нему сзади, и отступает, освобождая для неё место.       — Фермеры уже начали обработку почвы в теплицах, но им нужно больше людей. Солдаты заняты в лесах, а заключённые… — Нисса резко поворачивается к нему и крепко сжимает руки в кулаки, Миллер прокашливается, — жители сектора вплоть до сегодня были заняты обвалами, раскопками и уборкой.       Рейвен кивает, вновь складывая руки на груди, и Кларк наклоняет голову, глазами гуляя за окном.       — Я думаю, что Кларк может толкнуть какую-то классную мотивационную речь перед праздником, чтобы привлечь больше людей к этому вопросу, — говорит Рейвен и Кларк недовольно цокает языком. Сказала ведь, что не хочет идти на этот праздник. — Провианта у нас ещё на полгода хватит, но свежие овощи и фрукты лишними совсем не будут.       Кларк мысленно хмыкает на её слова — провианта хватило бы на полгода с учётом пятнадцати тысяч человек в секторе. Теперь здесь почти вдвое меньше — при желании, они могли бы почти целый год не заниматься аграрными делами, но жителям нужно чем-то занимать руки и мысли, а копаться в земле это не наихудшее занятие, которое можно придумать. Кларк легко соглашается на это.       — Сколько у нас вообще осталось теплиц? — спрашивает она.       Харпер расправляет слегка помятую карту сектора на столе.       — Три — остальные были уничтожены солдатами, как только они поняли, что проигрывают.       — Значит, нужно заняться строительством. Материалов у нас достаточно для ещё трёх минимум. Рейвен, — Кларк поворачивает голову к ней, — сколько времени на это уйдёт?       — При хорошем раскладе до двух недель. Я найду людей, которые помогут с планировкой.       Кларк медленно кивает, опуская руки висеть ровно по швам. Они обсуждают ещё несколько вопросов — из третьего сектора продолжают поступать ткани для швейного цеха, но у Кларк есть решение этой проблемы — они долго думали, что делать с пленными солдатами, которые не перешли на их сторону. Они будут работать в цеху. Конечно, можно было отправить их строить теплицы и обрабатывать почву, но на открытом воздухе может быть легко затеряться или сбежать, а настолько много людей, чтобы окружить их у них пока нет. В море выходить они тоже не могут — на корабле есть и ножи для потрошения рыбы, и сети, и возможность пришвартоваться у портов соседних секторов. Этого тоже нельзя допустить, а в леса — и подавно. Всё же польза от них хоть какая-то, да должна быть.       Поэтому вариант усадить их за швейные машинки кажется самым безобидным.       Конечно, хочется заставить их прочувствовать каждую долю боли, которой они причинили, хочется сравнять их с землей, хочется увидеть это унижение на их лицах, но Кларк не такая. К сожалению или к счастью, ничья боль всё ещё не приносит ей удовольствия, даже при таких условиях.       С моряками дело пошло куда лучше — рыбы, хоть и меньше, но всё ещё достаточно для сектора и даже для транспортировки в Новый Мир.       За окном люди вовсю готовятся к сегодняшнему празднику — расставляют лавки и столы из столовой, устилают их самыми разными покрывалами и скатертями, вышитыми красными и чёрными нитями причудливыми узорами. Снег растаял ещё позавчера и больше не выпадал.       Кларк с радостью предоставила им винный погреб Макрири, в котором запаса вина оказалось на несколько тысяч людей точно — она одна насчитала около трёхсот бутылок, а это даже не треть — полкам конца и края видно не было, они тянулись вдоль стен, обставленных огромными сосновыми бочками с пшеничным пивом и вином. Масштабы обустройства его скромной обители удивляли и отвращали — он не хотел делать ничего, кроме как наживаться, пополнять свои коллекции не только алкоголя, но и шкур животных и разных оторванных пуговиц — пуговицы эти все до единой были серыми, в тон формы жителей сектора. Кларк представлялось, что это пуговицы всех его жертв, всех людей, которые физически или морально от него потерпали. Наверное, ни Дейзи, ни Лекса исключением не стали. Пуговиц здесь должно было быть пятнадцать тысяч.       Тихий сигнал пейджера отвлекает от разговора и Кларк быстро хватает пейджер, краем ока замечая сообщение от Октавии. Едва заметно горько усмехнувшись, поглаживает резинку на запястье. Сердце на несколько секунд ускоряется и Кларк всё же открывает диалог. Ничего важного. Просто пишет, что не может определиться с ужином, к которому пригласила всю свою команду. Кларк прищуривается — интересно, как в их не маленькой, но довольно небольшой квартире она сможет всех разместить? Конечно, если Беллами присоединится, он может помочь ей передвинуть стол, но у них даже стульев так много нет.       — Кларк?       Она тут же качает головой, развеивая остатки теплившихся в голове мыслей. Харпер покашливает в руку, прежде чем повторить свои слова.       — Ты упоминала, что среди жителей сектора были солдаты.       — Да, — кивает Кларк, — но большинство были призваны к битве из-за недостатка солдат. Возможно, несколько человек всё ещё остались непойманными, но это единичные случаи. Оружие, всё же, выдаём только людям, в которых уверены. Они могут наблюдать за остальными изнутри, да и кто, как не они, знают, кому можно доверять внутри сектора?       Миллер кивает, но брови его нахмурены. Его собственные мысли Кларк не слышала с самой битвы — он стал молчалив и холоден, на диалог шел совсем неохотно, да и Кларк пытаться перестала. Все они были погружены в какие-то свои собственные кошмары.       — Главное, чтобы они не были приставлены к пленным солдатам, иначе ещё одной битвы не избежать, — тихо изрекает Нисса, сложив руки на груди. Сердце пропускает удар и Кларк отводит взгляд от её насупленных бровей.       — Поэтому с пленными только солдаты, которым мы на сто процентов доверяем, — пытается успокоить волнение Харпер, только голос её напряженный. Никто не может дать никаких гарантий, а в постоянной тревоге жить кажется пыткой.       Встреча заканчивается спустя полтора часа, и они проходят как в тумане. Виски продолжают пульсировать, заглушать неуверенные голоса, но в голове Кларк всплывают только одни и те же вопросы — как связаться с другими секторами? Как узнать, какие их них уже разрушены и какие находятся в нескольких шагах от этого? Связаться напрямую с ними никак нельзя, поговорить с полковниками можно только по приезду, но отправлять туда кого-то из своих людей? Что, если там может быть какая-то ловушка? Что, если стоит им переступить порог любого другого сектора, на него посыпятся бомбы? Кларк не готова терять кого-то ещё. Совсем не готова. Да и стоило бы это того?       Миллер покидает встречу первым. Сказав, что чувствует себя увереннее там, на улице, защищая жителей сектора, а не здесь, принимая неважные решения. Харпер промолчала, только вот в её глазах так отчётливо промелькнула солидарность с его мнением, что весь воздух из лёгких выбило. Рейвен только шикнула, взмахнув своим хвостом, и отвернулась, сверля взглядом стену. Все на взводе. Кларк чувствует себя, почему-то, в тупике.       Харпер присоединяется к подготовке к празднику. Краем уха Кларк услышала, что Монти всё ещё не смог смириться с тем, что никто не поделился своими мыслями с ним. Наверное, это должно быть больно. Наверное, так и будут себя чувствовать Октавия и Беллами. Может, даже мать, в чём, конечно, нельзя быть уверенным. Впрочем, они все настолько поглощены своим долгом, что предугадать возможный исход кажется совсем уж невозможным.       Кларк вновь занимает руки пейджером Дийозы. Рейвен уже прошерстила его вдоль и впоперёк, но так и не нашла ни единой связи с Четвёртым. Может, Кларк сможет что-то найти. Может, Рейвен просто слишком сконцентрирована на каких-то сложных зашифрованных каналах. Может, всё у них под носом.       Никаких диалогов с Макрири обнаружить не удалось тоже. Возможно, ответы лежат в самом секторе, но никаких зацепок они не обнаружили. Ни в доме Макрири, ни в доме Дийозы. Скрывать эту тайну становилось с каждым днём сложнее. Хоть время у них ещё было, уверенности это не прибавляло — с каждой секундой эта угроза нависала всё ниже и ниже, всё плотнее обволакивала, сковывала движения так, что Кларк каждую ночь вглядывалась в потолок, не в силах пошевелиться, поглощенная своими мыслями. Кларк не глупая, замечала, как Рейвен пытается занять и себя и её сейчас совсем не столь важными задачами и разговорами; может, думала, что так будет проще справиться с собственным бессилием, может, пыталась отвлечь Кларк от других мыслей и чувства вины. Резинка на запястье продолжала обжигать кожу. В лёгких жгло всесильным огнём, стоило подумать о Лексе.       Нисса не разговаривала с ними совсем — только лишь о делах, связанных с сектором. После таких переговоров обычно сразу же уходила, незаметно, тихо, сливалась с бушующим по комнате сквозняком, точно растворялась в щели под дверью. Кларк не пыталась её останавливать. Видеть человека, потерявшего Дейзи, и обиженного на Лексу казалось ей слишком. Не могла справиться с собственными чувствами, куда ей ещё чувства и мысли Ниссы?       Страница за страницей, кнопка за кнопкой, но ничего стоящего Кларк так и не смогла найти. Рейвен ушла где-то через десять минут тщётных попыток заговорить. Хотела бы Кларк превозмочь этот ком в горле, пройти эту тягучесть в груди, только не получалось. Может, так пыталась. Может говорить об этом ещё не время.       К празднику, всё же, стоит переодеться. Форма совсем не поможет произвести впечатление человека, которому стоит доверять. Внутри всё же тревожно.       Половицы дома скрепят совсем тихо, когда Кларк шагает по полу в своих громоздких ботинках. Казалось бы, хоть здесь можно расслабиться, снять с себя эту маску уверенности, поплакать где-то в уголочке. Почему-то Кларк уверена, что стоит эту маску снять, надеть её обратно уже не получится. Проще не снимать. Проще делать вид, что понимаешь, что делаешь. Даже дома.       Написав быстрое сообщение Октавии, она сбрасывает с себя тяжеленную куртку, с облегчением выдыхая, когда ощущение её тяжести покидает сгорбленные плечи. Душ немного приводит в чувство, помогает остудить голову, но пустота внутри зиять продолжает. Её не заглушить ни едой, ни напитками, ни даже разговорами с Октавией о матери. Как бы ни хотелось унять эту дрожь, в такие моменты безделия она только подпитывалась.       Не задумываясь, Кларк на слегка влажное тело натягивает тёплый вязаный бежевый свитер. Шерсть неприятно липнет к коже, но это лучше, чем обтягивающая колючая форма. Слегка улыбается собственному отражению в запотевшем зеркале, шумно выдыхает ртом, когда глаза набираются влагой. Протокол самоуничтожения многое расставил по местах. Ответил на сотни вопросов. Создал только тысячу новых.       Дийоза поэтому не торопилась просить о помощи соседние сектора. Поэтому не препятствовала постоянным казням. Поэтому постоянно погибали люди. Поэтому погибла Анья. Почему только она позволила Кларк разобраться с вирусом? Почему дала ей возможность исправить ситуацию? Даже Макрири был против, хотя он, вроде как, никакого отношения к этому протоколу не имел. Смахнув очередной шквал мыслей, Кларк вновь расчёсывается и натягивает тёплые тёмные штаны. Вид не слишком праздничный, но а что ей вообще праздновать?       Солнце уже начинает клониться к горизонту, освещает спальню мягким оранжевым светом, поглощает холод и острые углы; медленно, но верно усыпляет, успокаивает сердце и лёгкие, только вот Кларк знает — это ощущение обманчиво. Через несколько мгновений всё снова погрузится во тьму. Только не сегодня, думает она, поворачиваясь к бушующим в центре площади кострам. Сегодня они не погребельные. Сегодня они не оплакивают людей.       Вздохнув, Кларк, наконец, направляется к выходу. Запах горелого дерева навевает совсем не те воспоминания и, утерев сухие щёки рукавом свитера, Кларк на несколько секунд прикрывает глаза. Отголоски смеха и громких шумных разговоров напоминают, почему-то, о Полисе и о временам, когда всё было совершенно по-другому. О перешёптываниях с Октавией по ночам и длинных беседах за вином с Беллами. Сердце колет в очередной раз, но шаг Кларк не сбавляет. Проскальзывает на ещё не начавшийся праздник незаметной тенью, глазами выискивая хотя бы одно знакомое лицо рядом. Нисса неподалёку копырсается в мешке с украшениями, Рейвен ведёт разговоры с кем-то из жителей. Кивает ей признательно, как только их взгляды пересекаются в освещенной огнём темноте.       Останавливаться не хочется, хочется пройти дальше, скрыться между голыми деревьями, раствориться в лесу и переждать, пока это празднование утихнет. Сердце барабанной дробью стучит в ушах. Влажные ладони она вытирает о штаны. Рейвен машет ей рукой, подзывая к себе, но Кларк на месте застыла. Несколько десятков глаз обращаются теперь на неё и на несколько секунд тишина вновь берёт площадь под контроль. Кларк поднимается выше, становится на порог главного корпуса, и упирается дрожащими ладонями о перила. Если Рейвен хочет от неё речь — она будет. Но та ли, которую она хочет услышать?       — Я хотела бы сказать вам несколько слов, — сглотнув говорит она. Голос дрожит, переплетается с потрескиванием поленьев, но успокоить дрожь не получается. — Сегодня, — она прочищает горло снова, чтобы прогнать хрипы прочь, — особенный день. Мы собрались здесь, чтобы отпраздновать не только победу над Новыми Людьми, но и союзников, которых мы обрели на пути к освобождению. Вы столкнулись со множеством испытаний и не позволили им сломить свою волю к жизни и это не может меня не восхищать.       Толпа радостно топает ногами, а на лицах улыбки. Кларк хотела бы улыбнуться тоже, но губы цепями скованы и на месте держатся крепко.       — Вами манипулировали и пользовались, вас уничтожали и унижали, вам лгали и бросали вызов за вызовом, но вы остались вместе, поддерживая друг друга. Лично я пришла на этот праздник не только ради веселья, но и для того, чтобы отпраздновать вашу стойкость и непоколебимость, потому что без вас нам ничего бы не удалось, однако… — голос её содрогается на полуслове, глаза наполняются влагой вновь. Но, шмыгнув носом, она возвращается к речи, — я знаю, что слова не могут вернуть нам то, что мы потеряли… Но мы должны помнить о тех, кто ушёл от нас. Мы должны нести их память в наших сердцах и действиях. Мы должны делать всё возможное, чтобы предотвратить новые потери, чтобы никогда больше не потерять ни одну жизнь в беспощадной борьбе за выживание.       Кларк замолкает, позволяя своим словам уйти в недра собравшейся толпы. Голос её обрастает эхом. Люди медленно кивают, опускают головы вниз, но Кларк поднимает подбородок выше — нельзя опускать руки. Нельзя позволить себе жить в страхе. Нельзя думать о каждом шаге настолько, чтобы бояться его совершить.       Вниз она ведома шумными аплодисментами. Улыбка на лице всё же возникает, когда Кларк видит на себе печальные, но живые взгляды. Они потеряли многих, да, но скольких они сумели спасти? Сумели сделать то, о чём даже подумать никто не решался. Но какой ценой? Ценой жизни сотен маленьких детей? Тысяч женщин и мужчин? Стоило ли это того?       Рейвен встречает её слегка глубже в толпе. Кларк моргает быстро, пытается избавиться от надоедливых слёз, но стоит только Рейвен раскинуть руки в стороны, пригласить в свои объятия, как попытки предотвратить слёзы сразу прекращаются. Её сердце стучит быстро, почти так же, как и собственное, когда она прижимается к ней в желании найти давно потерянное в руках Лексы утешение. В груди до едва заметной точки сжимается весь мир. Губы Рейвен изогнуты в улыбке.       — Я не хотела праздник превращать в попытку завербовать людей в рабов снова, — тихо шепчет ей Кларк, и Рейвен кивает. Действительно ли она ожидала, что возможность сказать что-то такому большому количеству людей Кларк использует с целью завербовать их для строительства теплиц?       Чьи-то руки утягивают Кларк в водоворот из тел и напитков, воздух наполняется разговорами и песнями. Внутри распутывается комочек тепла, распространяется под кожей, начинает с живота — Кларк этому чувству не сопротивляется. Быстро поддаётся на мимолётные уговоры присоединиться к распитию вина. Может, сейчас именно это принесёт хотя бы мало-мальское облегчение, подарит возможность ночью крепко уснуть и не думать обо всём, что предстоит сделать. Кто-то впереди провозглашает тост за будущее. Кларк сглатывает, но поднимает бокал; толпа сзади толкает вперёд, носки уже как следует оттоптаны и испачканы во влажной грязи. Вино льётся по запястью, когда Кларк всё же протискивается между танцующими в разговоре телами.       Женщина позади заводит новую песню, которую Кларк не знает, и толпа тутже подхватывает её тонкий голос. Их усталые лица больше не кажутся такими же усталыми и истощёнными, как только лишь несколько недель назад. В то время им даже говорить без разрешения нельзя было, не то, что петь, и от этого — либо же от выпитого вина, — внутри вновь разливается тепло. Кларк не видела ещё такой радости на их лицах — настолько всепоглощающей, такой искренней и отчайдушной. Они хоть и потеряли многих, всё же не отчаиваются, продолжают радоваться таким долгожданным переменам и уж точно не видят в ней человека, повинного во всех этих смертях.       Кларк, запыхавшаяся от духоты и ходьбы, садится на стол, выставляя ноги на деревянную лавку. Несколько жителей рядом с ней приветливо поднимают в её сторону свои напитки, но всматриваются в людей, что продолжают свои песни. Слушают их пение внимательно, с расслабленными улыбками на лицах и Кларк, наверное, впервые, совсем без дополнительных усилий, улыбается. Внутри что-то обрывается, но после этого собственное тело ощущается таким невесомым, таким лёгким, что стоит встать на цыпочки — улетишь, гонимая ветром, как воздушный шарик. Кларк хихикает своим мыслям и прикрывает глаза. Пение приятно ласкает, щекочет уши, завораживает своей красотой.       Музыка становится частью собственного сердцебиения, проникает под кожу электрическим разрядом, что приводит в чувство вновь. Помимо тяжёлых воспоминаний и боли за потери, которые никогда не забудутся, здесь, в этом моменте, есть и радость, и надежда на будущее. Как они так быстро готовы идти дальше? Как так быстро отпустили прошлое и оплакали погибших? Кажется, будто она одна здесь не может смириться с потерями, которые пришлось понести, как и в особенности с потерями, которые не были для победы необходимыми. Песни и танцы, конечно, отвлекают, только пот ещё несколько недель назад здесь всё было залито кровью и слезами, окроплено криками и последними вздохами.       Конечно, они и так многое пережили. Конечно, теперь, когда на горизонте появилась возможность нормальной жизни, им точно стало проще обойтись с потерями. Спустя столько лет угнетений это точно уж ощущается как глоток свежего воздуха и цену за него можно заплатить любую. Кларк это понимает.       Не понимает только, как это применить к себе. Как саму себя заставить в это поверить. Как отпустить, хотя бы на время, своих демонов восвояси и освободить голову от дурных мыслей?       Она соскальзывает со стола как только глазами встречается со стоящей поодаль Рейвен, вовлечённой в беседу с невысоким мужчиной.       — Ты была права, — тихо говорит Кларк, пока люди вокруг продолжают петь веселые песни. Рейвен поднимает голову, улыбка касается её глаз, — мне это нужно было. Теперь мне нужно увидеть другие сектора.