Поменялись планы

Сидя на темной кухне без лампочки на потолке, он докуривал последнюю пачку сигарет, запивая джином. На улице совсем стемнело. И лишь свет уличных фонарей мог прокрасться сквозь темные шторы той самой пустой, холодной, поглотившей одиночеством кухню. Он тихо всхлипывал на стуле, оперевшись рукой с дымящейся сигаретой о стол. Нервы на исходе. Сначала его мечты, затем она, а затем и все остальное. «Где же тот заветный выход с этой пустоты?», — все думал он. «Где же та жизнь, что была год назад, где моя жизнь, где мой кислород?». Не так многого хотел наш герой. Его основной целью жизни было быть счастливым. Но счастье исчезло, так же как и любимая, мечты, люди вокруг. «Человеку нужен человек»,—всегда говорил он. И не ошибся. Вот, только, где же такого человека встретить? Кратковременные романы с глупыми пустышками, что не очаруют своей красотой глаз и сердца, доводили лишь до той точки дна, откуда кажется невозможным выбраться. Он делает очередной глоток джина, почти сразу закуривая, чтобы избавиться от жжения в горле и заполнить лёгкие дымом. Казалось, вот она, рутина потерянного в жизни человека, что не может найти выход к свету. Но в дверь постучали. Постучали так тихо, что уловить этот шум не смог бы каждый. Подойдя ко входной двери, он не задумываясь открывает. И что он видит? —Привет, — тихо, заикаясь, произнесла кудрявая девчонка. —А я… —Пойдём,— сухо говорит наш юноша, затаскивая девушку во внутрь. И перед тем как захлопнуть дверь, он выглядывает в подъезд, сам не понимая зачем. Он усмехнулся этой мысли. Но вот, дверь закрыта на несколько оборотов. Он обходит девушку со всех сторон, рассматривая. Кудрявые рыжие локоны, которые он успел потрогать, намотать один локон на палец, облизывая горькие губы после спиртного; он встал сзади неё, прикоснувшись шершавыми ладонями о хрупкие женственные плечи, проведя ими по спине. Он поднял ее волосы, освобождая доступ к шее, левой рукой, а правая медленно поднялась по предплечью девушки вверх; указательным пальцем он, слегка касаясь, провёл по шейным позвонкам верх до зоны роста волос затылка, где и остановился. Она дрожала. Испугалась. Ее тело покрылось мурашками, застыло. И лишь громкое частое дыхание, бешеный ритм сердца выдавал всю натуру очарования. Ей казалось, что придя к нему, она лишь поговорит с ним, начнёт общение. Но как же девочка ошибалась. —Что же привело тебя сюда?— пальцем он сильнее давил на затылок. Его тело приблизилось. —Не молчи, Аделина…—он прижимается сзади, вдыхая запах рыжих локон, опрысканных каким-то парфюмом. От неё пахнет лавандой, которой она прыскалась каждое утро перед учебой. Но девушка молчит, боясь шелохнуться. Он чувствует запах спиртного, запах сигарет. В глазах мутнеет, но она стоит ровно, как натянутая струна гитары. Ее зрачки расширены от адреналина, бушующего в груди. Дыхание учащается, когда его тело соприкоснулось со спиной. —Боишься,—усмехается он. Ладонью он скользит к горлу, обхватывая шею; большим пальцем он проходит по нижней челюсти. Кудри осторожно наматываются на кулак Лёвой руки, потянув на себя, чтобы увидеть этот страх в глазах. «А какие у неё глаза?». О, глаза Аделины — самые чистые глаза в его жизни. Никакая любовь не переплюнет эту девушку в чистоте своей невинной души. В них видно все: адреналин, бушующий океан страха, подавленных эмоций. Заглянув в них один раз, хочется показать ей настоящий мир, излить душу — хочется испортить этот чистый лист своими линиями, штрихами, пятнами жизни. Но увидев их, планы изменились. Надо делать все осторожней, чертить как можно лучше, изящней. Именно поэтому он опустил столь лакомую идею бросить ее на пол и проделать всю работу, не добравшись до той самой постели. Где когда-то любил. Встав прямо перед ней и заглядывая в океанические глаза, он огрубевшей рукой осторожно прикоснулся к шелковой ладони, взяв в свою. Глаз не мог свести с ее. —Пойдём. Он тихо, с каким то опасением в грудной клетки, вёл ее в ту комнату, где никто не был после той, что исчезла. Аделина шла медленно, продолжая все так же смотреть на своего оппонента. И лишь в момент он остановился, аккуратно повернул ее спиной к кровати за нежные плечи. Она смотрела словно в его душу, заглядывая в каждый уголок измученного сердца. Пугала мысль, что существуют такие люди. Ее глаза будто видели все, что было в этой жизни. И ничего утаить не мог, как и перекинуть взгляд на скользящую шелковую ладонь вверх к плечам, щеке. Она будто подарила что-то необъяснимое. В глазах ее теперь не видно страха, а лишь отражение действительности: боль, ношу, от которых не может избавиться. Чертовка, видит все. И глаза ее открывают мир ему. Слеза одинокая бежит по щеке ее, что осторожно уберёт он пальцем, проведя по бархатной коже такой хрупкой девчонки. В глазах его она открыла новый мир утопии. И другая рука ее освобождается с его вспотевшей ладони, подбираясь к майке, что начинает поднимать ее. И слов не потребовалось, чтобы она сказала, что сейчас снимет ее. Она осторожно снимает ее с него, отбрасывая в сторону. Не теряя глаз друг друга, она позволяет сдернуть с себя пальто, нежно снять с себя шерстяной свитер, оголить нежные груди. Губы его припадают поцелуями к молочной коже тела, спускаясь ниже, оставляя влажные следы на ключицах, груди, ложбинке, животе. Он опускается перед ней на колени, расстегивая на боку молнию юбки, стягивая ее с бёдер с колготками. Поцелуи так нежны и мягки, ладони ее так горячи, аккуратно лежавшие на широких плечах того, кто целует ее тело. «Такая ли ты небезупречная?» Кожа ее светлая так бархатна, нежна, что остановиться не пожелаешь и не сможешь. Она роняет вздох, ее тело хочет извиваться, голос надорваться от стонов. Ладонями сжимает плечи, когда он скользит руками вверх по ногам к бёдрам, оставляя мурашки по всему телу. Она стоит оголенная перед ним, полностью доверив себя. Медленно он поднимается с колен, сжав ладони на талии, выталкивая с неё новый вздох, что так будоражит сознание. Нежно опускает ее на мягкие простыни постели, залезая сверху. Руки ее скользят по влажной от пота спине юноши, что примыкает губами к открытой шее. «Вздыхай, кричи. Я хочу.» Она словно слышала его. Ее сухие губы выдавали новые вздохи, грудная клетка ее быстро наполнялась кислородом, чтобы так же быстро выдохнуть его, делая все заново. Ладонью блуждал он по ней, запоминая все очертания, всю нежность этого чистого тела. Проскользнув медленно вниз, он коснулся ее через ткань трусов, наполнив этим действием комнату хриплым стоном, что он так ждал с ее уст. А затем ещё одним, когда проник под них, начав доставлять удовольствие. Ладони ее блуждали то по спине, то по рукам, желая запомнить его таким. Она спустила руки на резинку штанов, желая избавиться от ненужных элементов. Аккуратно стягивая с него штаны с трусами вниз, она приподняла бёдра, чтобы помочь ему избавиться от нижнего белья. Он аккуратно потёр коленом меж бёдер, заставив тем самым издавать те вздохи, что он запоминал. Скрипнув остатки одежды и оказавшись абсолютно оголенными друг перед другом, он потянулся тумбочке. «Аделина..» Она извивалась под ним, блуждала руками по его телу, шумно вздыхала, хрипло стонала, когда пальцы его касались столь нежных мест. Он надел контрацептив и перед тем, как проникнуть, снова посмотрел в ее океанические глаза. Она была так прекрасна, так чиста. Даже сейчас, она такая же чистая, неиспорченная. Глаза ее такие нежные, открытые ему. Она поцеловала его. Губы ее так нежно коснулись его, почувствовав трепет в груди, жар в теле. Она доверилась ему, отдалась полностью. Он целовал ее, потеряв все. Он подарил ей то, чего у него не было. Аккуратно проник в нее. Новый стон. Новые ощущения. Плавно двигаясь в ней, он доставлял удовольствие ей. Он хотел этого впервые. Она извивалась под ним, прижимала к себе. Целовала. Она хотела его. Ее волосы путались в его руках. Она подавалась ему навстречу, желая большего. Она хотела подарить ему хоть мимолетное счастье. Юноша целовал ее губы, шею, выталкивал с неё громкие вздохи, стоны. Они подарили друг другу что-то большее, чем просто ночь. Она подарила ему новый мир, подарила те чувства, что он не испытывал в жизни. Он смог ей подарить своё доверие, подарил ей то, что он так долго скрывал. Они подарили друг другу то, что не смогли бы подарить другим.