Последствия

В порыве гнева Амброзиус бросает противно звенящий телефон в стену. Он и не задумывал вставать с постели. К чему это, он даже не планировал открывать глаза. Звонок прерывается. От грохота просыпается Баллистер и пихает Амброзиуса в бок, чтоб поднялся и проверил, что к чему. Он поднимается. Не без проклятий и порчи на все ужасы жизни, но поднимается. Свет не включает — кому он нужен?.. Он спотыкается обо что-то, падает, материт треклятую землю и со злости пинает рядом стоящую тумбу. Кажется, именно об неё он и споткнулся… дважды… Как только настанет утро, он непременно пойдёт за канистрой бензина, он обещает себе… Амброзиус на ощупь находит на полу свой телефон и нервно смеётся. Он даже без света чувствует, что экрану пришёл звездец. Ах-ха, а если он вообще остался без связи.? Сонный мозг подсказывает, что в целом он ничего не теряет… Амброзиус бросает телефон обратно на пол. Вернуться в постель ему уже мешает сам Баллистер. А точнее его раскиданные в сторону конечности и скомунизженные пара одеял. — Эй, Балли, двинься, — хриплым, всё ещё сонным голосом заявляет Амброзиус, хлопая по баллистерскому плечу. Баллистер мычит что-то неразборчивое в подушку, но двигается… и забирает с собой оба одеяла… Отлично. Когда через пару минут, по ощущениям, со стороны двери доносится стук, Амброзиус совсем не из добрых чувств начинает искать в тумбе свою зажигалку. А ещё думает, что стоит закупиться огнестрелом. Ну так, на чёрный день. Баллистер же предпочитает в корне игнорировать существование внешнего мира. Амброзиус хочет себе такой же пофигизм, но ему не светит. Стук повторяется. Да блять… — Кто там, Амб? — почти не слышно спрашивает Баллистер, нехотя поворачиваясь в сторону звука. — Если б я знал, — измученно отвечает Амброзиус, понимая, что, если бы он в действительности знал, кто там, то этого человека уже не было бы в живых. Он наспех влезает в первые попавшиеся на руки брюки и к двери он уже подходит с мыслью, что лучше б сгорел этот мир дотла. В каком святилище замаливать свои грехи, чтобы он, наконец-то, смог спокойно прожить хотя бы один день и провести его с Балом? Этой ночью Амброзиус не отказывал себе в счёте ритмичного баллистеровского дыхания, и не потребовалось много времени, чтобы, убаюканный уютом, он сам заснул, уткнувшись носом в копну чёрных волос. Смел ли о таком он вообще мечтать? Амброзиус уже собирался поставить крест на этом пункте и, по-видимому, стоило всё-таки оставить роспись в этом списке своей же кровью. Баллистер, не очень успешно пытаясь бороться со сном, умудряется следить одним глазом за расплывающейся фигурой в комнате. Кто бы ни был за дверью — Амброзиус хочет его убить. И открывает он её с сокрушительным пониманием, что за удачей к нему не обращаться. Как, чёрт возьми, это возможно?! Почему с ним происходит именно это? — Ух, чувак, ты дерьмово выглядишь! Проспись, что-ли, должно помочь. — И тебе доброе утро, Тодд. Чё надо? — удручённым тоном и с вселенской болью в голосе вздыхает Амброзиус, надеясь, что он достаточно красноречиво показывает, что видеть эту рожу перед собой не намерен. Суреблейд это успешно игнорирует. Либо же он слишком тупой, чтобы понять. — Дело есть к твоей крыске. Пусть выходит. — Нет. Баллистер моментально подрывается с постели, и на сонливость больше ни единого намёка. Амброзиус думает, стоит ли сказать Тодду, что это произойдёт только через труп самого Суреблейда или же попридержать эту аксиому внутри себя. — Я не спрашивал твоего разрешения. Он, — Тодд указывает пальцем на полузакрытую дверь, из-за которой доносятся спешный шорох и бормотание, — должен сейчас же выйти и подняться в офис Декана — его приказ. Амброзиус хмурится, напрягаясь. — С каких пор ты стал его посыльным? — Серьёзно, бро? С тех самых, как вы, два педика, заперлись в своей комнатушке и игнорируете все звонки и смс! И пока вы двое проверяли матрас на прочность — я выполнял приказ Декана, бро! Зубы от давления едва не крошатся, а кипящее в теле раздражение разливается по мельчайшим клеткам. Амброзиус не самый сдержанный человек, а тварь перед ним не самая галантная, и если бы у несчастной двери, на которую Амброзиус изливает свой гнев, были чувства, она уже давно молила бы о пощаде. Амброзиус, конечно же, хочет, чтобы на месте этой двери была шея Суреблейда. — Амб?.. — шепчет Баллистер. — Нет! — Амброзиус бьёт кулаком дверной косяк. — Последний шанс, Тодд: проваливай! Руки Суреблейда раздражённо взметаются в воздух. — Слушай сюда, чувак: я пришёл не к тебе и приказывать ты будешь своей крысе в постели, а не мне, понял? Не моё дело, как ты к нему относишься — я лишь передал распоряжение Декана и должен проследить, чтобы этот ублюдок его выполнил. «Святая Глорет, дай мне сил!», — взмолился в мыслях Амброзиус, уже наплевав, что когда-то собирался забыть это имя. Амброзиус кожей чувствует поступающую панику Баллистера, ему даже глаза не нужны для этого. Конечно, ещё недавно у него были ограничивающие факторы, в число которых также входил сам Бал, но сейчас… Баллистер слишком многое потерпел из-за Тодда, чтобы снова с тем же холодным рассудком противостоять ему… Амброзиус беззвучно шипит, закрывает глаза и мысленно считает до десяти. Когда-нибудь это начнёт ему помогать… Он надеется на это. — Ты когда-нибудь перестанешь быть таким паршивым мудаком? Суреблейд, кажется, в действительности задумывается над ответом. На него это не похоже. — Возможно… возможно с таким же успехом, с которым ты перестанешь быть его ручным щенком! — То есть — никогда? — быстро отвечает Амброзиус, не задумываясь. Баллистер с Тоддом одновременно замирают, уставившись на него. Амброзиус забирать слова не собирается. Не без того противное лицо Тодда искажается в гримасе неохватного отвращения, что только усиливает желание его ударить. Амброзиус позволяет себе обернуться, и что-то в закатывании карих глаз и лёгкой снисходительной усмешке заставляет его улыбаться. Чёрт, как же он соскучился по баллистерской любви и ласке!.. — Я, наверное, лучше пойду, — разрывает вековую тишину Баллистер, протискиваясь к выходу. Быстрее, чем осознать, Амброзиус успевает положить ладонь на его плечо, останавливая. Не нужно особых причин, чтобы встретиться с большими тёмными глазами и утонуть в них. Как можно было навредить этому человеку, когда он так смотрит? Словно ты — его единственная надежда… — Ты уверен, Балли? Баллистер осторожно кивает. — Он один? Амброзиус высовывает голову за дверь и оглядывается, игнорируя недовольный бубнёж Тодда. — Да. — Я справлюсь. — Я не хочу, чтобы тебе приходилось справляться с ним! — упорствует Амброзиус, на что Баллистер лишь с невозмутимым лицом вскидывает брови. — Спасибо за заботу, но не недооценивай мою силу. Ох, как же Амброзиусу хочется ответить, что он прекрасно помнит, как Баллистер силён. Никогда не забудет руку, стискивающую его шею до помутнения зрения и рассудка. Уж не хуже помнит каждое поражение в спарринге с ним… Но ничто из этого не способно отменить желание уберечь его от новой боли. — Я не недооцениваю твою силу — я просто не хочу переоценить его честь! Он не то чтобы блещет ею, тебе ли не знать… — Э, Голди! Я вообще-то всё ещё здесь! Баллистер не очень успешно пытается скрыть свой смех, маскируя его под кашель. — Всё хорошо, Амби, но от Декана спасти тебе меня не удасться. — А если он врёт? Почему ты так уверен, что он говорит правду, а не пытается выманить тебя? Баллистер вздыхает, отворачиваясь. — Эй, чувак, ты сам тянешь время. Я не хочу получить по башке от Декана из-за тебя! — возмущается Тодд, уже явно выходя из себя. Амброзиус хмурится с жаждой крови в каждой клетке тела, вдобавок, чувствуя, что скоро начнёт плеваться желчью. Тодд даже не думает захлопывать свой помойник. Он в принципе не думает. — Расслабься, Голди. Я сегодня не в настроении набивать ему морду. Ты посмотри, ещё с прошлого раза не всё зажило. Амброзиус быстрым взглядом проходится по скуле Бала, на которой всё ещё было видно маленькое пятнышко, и с большей яростью разворачивается к Тодду. — Неплохо, да? У меня неделю ещё рука болела… Договорить ему не позволяет Амброзиус, моментально сокративший расстояние между его лицом и своим кулаком, со всей накопленной злостью впечатав его в скулу Тодда. Ровно в то место, где болело у Бала. Амброзиус не слышит, как закричал его парень. Сквозь образовавшийся вакуум он слышит только визг Тодда и тот трёхэтажный мат, которым он его покрывает. — Ты совсем к ебеням отъехал?! Какого хуя творишь?! Амброзиус выходит из комнаты с поднятыми наготове кулаками. Он больше не кадет. Не золотой мальчик и не идеальная кукла системы… Он рыцарь — и это очень сильно развязывает руки. — Не парься так сильно, Тоддеус, — усмехается он, разминая плечи, — Я всего лишь возвращаю всё то, что задолжал. На секунду в глазах Суреблейда мелькает странный блеск: то ли страх, то ли осознание, но больше чем эта секунда Амброзиус передышки ему не даёт. Одним точным попаданием ноги в солнечное сплетение он сбивает Тодда с ног. Парень, всё ещё прижимавший ладонь к челюсти, кричит от новой вспышки боли. Дыхание спирает моментально, а Амброзиус, надвигающийся грозой, кажется, собирается стать его худшим кошмаром. Он хватает того за ворот, грубо отрывая от земли и замахивается в нос. Под пальцами громко трескаются хрящи и кости. Амброзиус бьёт размашисто, в слепую, выплёскивая кипящую в крови ярость. Он не чувствует боли, когда Тодд разбивает ему губу. Он лишь отплёвывается от крови и наступает снова. Мыслей нет, как и желания прекратить. Амброзиус честно пытался контролировать себя, но не мог остановиться и перестать чувствовать, как трещит под костяшками чужая плоть. В голове был только образ Бала, все его шрамы. Амброзиус помнит каждый его синяк и разошедшиеся незажившие раны. Он не замечает, что бьёт в те же места, на которых видел раны Баллистера. Амброзиус замахивается ногой Тодду в грудь, выбивая из него воздух. Тот кричит от боли, но Амброзиусу этого мало. Он представляет Бала. Избитого и истекающего кровью, смиренно принимающего удары от толпы рыцарей. Амброзиусу мало рассечённой брови над правым глазом Тодда, заливающей кровью половину лица. Он сжимает зубы и сдавленно шипит, не позволяя слезам пролиться, когда кулак Тодда находит его больное плечо. Он не слышит криков Баллистера, умоляющих его прекратить, плюёт на визжащую сигнализацию и красные вспышки света со всех сторон. Он хочет избить Тодда до полусмерти. Он хочет, чтобы в его руках появилась арматура и он смог выбить ею позвоночник ублюдку перед собой. Тодд не успевает блокировать удары: стоит поднять руки над головой, как Амброзиус уже целится в печень. Суреблейд падает на пол, прямо рядом с занесённым в его лицо коленом. Но в момент всё меняется. Амброзиус никогда не смотрит под ноги — это знает едва ли не каждый, кто хоть раз спарринговал с ним. Тодд, крутанувшись, ставит ему подножку и за миллисекунду выскальзывает из-под падающего тела. Амброзиус надрывает связки, прижимает к груди вывернутое под неестественным углом левое запястье и лишь с большей злобой оборачивается на Суреблейда. Он поднимается на подрагивающих ногах и, ведя неравную борьбу с головокружением, хватает Тодда за край униформы и, протаранив им пару вывешенных регалий, впечатывает его в стену. Суреблейд орёт и извивается, закрывает лицо руками, ожидая новых ударов. Он задыхается, уже порядком заебавшись отплёвываться от сгустков крови. Амброзиус больше не бьёт кулаками — правый занят, а левый болит — он хватает правой рукой Тодда за горло и несколько раз толкает в стену. В какой-то момент штукатурка начинает окрашиваться в красный. От застелившей разум ярости Амброзиус пропускает множество ударов. У Суреблейда перед глазами плывёт, он слабеет. Но даже в таком состоянии он бьёт достаточно точно и без экспрессии, хоть и не мог полностью от него избавиться. Отталкивать Амброзиуса бессмысленно — он слишком тяжёлый, но и Тодд никогда не играл по правилам. Он сгибает ногу, коленом заряжая Амброзиусу в пах, видя, как того скручивает от боли, и он, вскрикнув, падает на пол. Суреблейд отбегает в сторону, размазывает кровь по лицу, морщась от жжения. Баллистер подбегает к Амброзиусу, помогая тому подняться и что-то шепча ему на ухо. Амброзиус не может разобрать слова, но уже ненавидит себя за панику в его голосе. Стражи несутся по коридорам, гремя доспехами. Суреблейд, похоже, пытается незаметно свалить. Амброзиус на полусогнутых поднимается, сбрасывая с себя руки Баллистера, и с криком несётся на Тодда, больной рукой хватая его за горло и сжимая пальцы, чувствуя под ними бешеный пульс. Амброзиус заносит кулак над его лицом, приготовившись выбить тому челюсть, как его перехватывают бронированные рыцари. Руку тянут за спину, грубые пальцы находят чувствительные точки на плечах. Амброзиус визжит, но ослабляет хватку на шее, и одной секунды потери контроля хватает, чтобы позволить трём обученным рыцарям оттащить его от Суреблейда, на чьём теле безупречно смотрятся сине-красные следы. Амброзиус доволен своей работой, но ему всё ещё этого мало. На коже Бала всё равно больше отметин. Тодда оттаскивает всего один рыцарь — он даже не пытается сопротивляться. У него сегодня не было настроения набивать кому-то морду. А Амброзиуса держать было жизнеопасно. Он извивается и дерётся за возможность пройтись кулаками по лицу Тодда. И поэтому секунда затишья должна была насторожить рыцарей, но те не успевают среагировать, как Амброзиус каждому из них заряжает пяткой под колено, в место не защищённое бронёй. Мгновения оказывается достаточно, чтобы он смог вырваться и налететь на Тодда. Амброзиус за полсекунды разминает кисть и сжимает в кулак, разгоняясь до бега и занося его, со скоростью света останавливаясь у лица… Бала… Что за.? Амброзиус отступает, с трудом осознавая реальность и опуская руку… Бал?.. Баллистер храбрится, вырастая перед ним скалой и расправляя плечи, но всё равно сжимается, готовый принять на себя удар. Тодд за его спиной в ожидании атаки закрывается руками и напрягается, но, не почувствовав её, в непонимании оглядывается. Кроме рыцаря сбоку от него и неприкрытой бронёй спины спереди он не видит ничего. От того сильнее разрастается чувство тревоги и непонимания. Не чувствуя яркой вспышки боли, на которую рассчитывал, Баллистер медленно открывает глаза, с прищуром оглядываясь по сторонам. Амброзиус замирает. Его глаза широко раскрыты, а губы беззвучно шевелятся, словно он пытается что-то сказать, но слова не находятся. Его кулак был занесён, но столкновение с реальностью — с тем, что между ним и Тоддом стоит Баллистер, — выбивает из него все остатки замысла. В голове гремит. Ещё мгновение назад он был поглощён своей яростью, а теперь не знает, что делать. Его взгляд мечется от Баллистера к Тодду, который всё ещё выглядит сбитым с толку, как и сам Амброзиус. Баллистер, в свою очередь, принимая новую роль выпрямляется. Его взгляд холоден и несокрушим. — Назад, Амброзиус, — сдержанно ратует он, смотря прямо в глаза. Но на Амброзиуса это оказывает ровно противоположный эффект. — Почему ты его защищаешь? — взрывается он, резко сжимая кулаки, — Это он тебя унижал, избивал! Зачем тебе его защищать?! Баллистер молчит, хмурится; его губы плотно сжаты. Ему приходится перебарывать себя, чтобы не показывать, что внутри него война: разум против эмоций. — Чего ты молчишь?! — вскипает Амброзиус, шагнув вперёд, его голос срывается на крик, — Нечего сказать?! Баллистер вздыхает, медленно и тяжело, как будто пытается подавить в себе вселенский гнев. Что, в принципе, не так далеко от правды. — Я сказал назад! — более грубо повторяет он, его голос принимает стойкость стали и её холод. Эти слова разносятся эхом по коридору, и на миг всё замирает. Позади них Тодд, почувствовав их напряжение и вкусив волю, усмехается, ободрённый. — Прислушайся к своему парню, Голди! — язвительно произносит он, — Может, хоть раз в жизни сделаешь что-то правильно! Это становится последней каплей. Амброзиус вскипает от злости и, не задумываясь, толкает Баллистера в сторону, чтобы добраться до Тодда. Баллистер пошатнулся, больше от шока, чем от толчка, но быстро восстанавливает равновесие. В этот миг нутро загорается смесью протестующей свирепости и оттенка предательства. И это после всех обещаний!.. Баллистер не собирается это терпеть. Когда Амброзиус стремится к Тодду, Баллистер резко ставит ему подножку. Амброзиус теряет равновесие, но, прежде чем он успевает упасть, Баллистер подхватывает его и не церемонится, рывком заводя обе руки ему за спину, прижимая локоть своего протеза к его шее. Амброзиус брыкается, вырывается из хватки, но всё безуспешно. Он наступает назад, готовясь к атаке, оказываясь совсем неподготовленным к тому, что Баллистер обезоруживает его слишком легко, угадывая стратегию и отступая. В ответ он давит сильнее на шею. Первую дрожь, прошедшую по позвоночнику, Амброзиус не осознаёт. Второй же — пугается. Он сопротивляется, мотает головой из стороны в сторону; ему нужно найти выход. Хоть что-нибудь. Он повторяет попытку вырваться, резко двигаясь с места… Раздражённо шипя и матерясь, Баллистер рывком дёргает его обратно на себя, возвращая на место и крепче сжимая его руки. Только теперь Баллистер заводит протез за его шею, обхватив горло и подняв подбородок к потолку. Амброзиус теперь точно не сдвинется с места. — Всё. Хватит, — с трудом контролируя голос, чтобы в нём не так явно сквозил гнев, шепчет Баллистер ему на ухо. Медленно, словно предупреждающе, он опускает протез, ослабляя давление. Хватка теряет жёсткость даже в живой руке. Амброзиус не сопротивляется, совсем не двигается, словно боится даже шелохнуться. Опешив на более глубинном уровне, чем сознание, он оказывается полностью обезоруженным. Ранее задержав дыхание, теперь же не может насытиться кислородом. Его глаза широко раскрыты, а губы слегка дрожат. Слишком резко приходит понимание, что Баллистер давно не нуждается в его защите — уж точно не в его защите. Баллистер — не ребёнок. Он сам в состоянии себя защитить… и не только себя. А к тому, насколько тот, оказывается, силён, Амброзиусу не с первого раза удаётся подготовиться и понять. Он думал, что знал… Нет. Не знал. Тот факт, что Баллистеру не составило труда в секунду обезвредить гору ярости и злобы, одной рукой притянув к себе и поставив на место… Амброзиус разрывается между страхом и восхищением. Баллистер прижимает его чуть сильнее, чтобы убедиться, что он точно обездвижен, и, глядя на рыцарей, спокойно приказывает: — Заберите его. — Что.? — надломившимся голосом произносит Амброзиус, но не договаривает. Рыцари, гремящие доспехами, быстро подбегают, хватают его и тащат прочь. — Я приказываю отпустить меня! — кричит Амброзиус, ярость вновь гремит в его голосе. — Я ваш Капитан! Один из рыцарей спокойно ответил: — Вашими же усилиями, Капитан, вы не единолично управляете рыцарями. Эти слова наносят урон гораздо больший, чем любой кулак. Амброзиус замирает, осознавая их вес, и медленно переводит взгляд на Баллистера. Не успевает он придумать ответ, как другой рыцарь, удерживающий Тодда, обращается к Баллистеру: — Что делать с ними, Сэр? — Что?! Почему ты его спрашиваешь?! — взрывается Амброзиус, вновь предпринимая попытку вырваться. Баллистер напрягается, глушит в себе оскорблённный краешек личности, треснувший от этих слов, и громко, но без эмоции произносит: — Держите себя в руках, — он поднимает голову, чтобы посмотреть ему прямо в глаза и с ноткой колкости продолжить, — Капитан. Но потом Баллистер замолкает; его взгляд мечется между Амброзиусом и Тоддом. Слова, то решение, которое он сейчас примет, неоспоримо скажется на Амброзиусе и на нём самом. Эта власть… она не должна быть эгоистичной или хоть сколько-то основанной на эмоциях… Рыцари смирно ждут его приказа. Собственные мысли гложут разум, заставляют чувствовать себя неуютно. Чувствовать себя неправильно — так, будто он занимает чужое место, надевает корону не по размеру… — Арестовать их, — наконец произносит Баллистер холодным, решительным голосом. Слова повисают в воздухе приговором. Рыцари молча уводят Амброзиуса и Тодда, оставляя Баллистера в оглушительной тишине. Только звук их шагов гулко отзывается в стенах, будто эхо беспощадно указывает, насколько бесповоротной является ситуация. Амброзиус идёт напряженно, ссутулив плечи, а его взгляд мечется из стороны в сторону. Ему не нужно оглядываться, чтобы знать: Баллистер всё ещё стоит на месте, неподвижный, как статуя, пожираемый чувством вины. Они уже проходили это… Чувство дежавю было слишком огромным и всепоглощающим, чтобы его не замечать. Тодд выглядит обескураженным. Он не поднимает головы, лишь изредка бросает короткие взгляды на рыцарей, которые держат его за руки, и на Амброзиуса, который идёт чуть позади. Это всё… заставляет воспоминания всплывать, как обломки давно затонувшего корабля. — Это уже было, — едва слышно бормочет Тодд, словно для себя. Амброзиус, услышав его, резко поворачивает голову. — Что? — Это… — Тодд запинается, его голос звучит нервно, — Вы уже через это проходили. Амброзиус хочет что-то ответить, но внезапное осознание ударяет его. Он чувствует это. Как высоковольтное электричество незащищённой кожей. Глухое ощущение беспомощности. — Тихо! — обрывает один из рыцарей, крепко сжав его руку. — Вы не понимаете! — вспыхивает Амброзиус, но его голос дрожит, — Бал! — он оборачивается, пытаясь найти взгляд Баллистера, но тот стоит, сгорбившись, а его лицо скрыто в тени. Амброзиус знает, что он чувствует, о чём думает… Они не могут это повторить! — Бал, скажи им! Ты не можешь… ты не можешь просто так… Рыцарь грубо толкает его вперёд, не дав договорить. — Молчать! Амброзиус чувствует, как рыцарский доспех врезается в больное плечо, но это лишь усиливает его гнев. — Болдхарт, чёрт возьми! — кричит он, вырываясь, но другой рыцарь уже перехватывает его сильнее. Тодд, к своему же удивлению, шокированный только бормочет: — Это бессмысленно… Баллистер всё ещё стоит там, пока шаги не не уходят дальше. а крики не становятся тише. Амброзиус в последний раз смотрит на него, его взгляд, полный растерянности и парадоксального понимания, встречается с Баллистером всего на короткую секунду. Теперь ему точно придётся зайти к Декану. И не только к нему… Амброзиус всё ещё сопротивляется, пока рыцари не кидают его и Тодда по разным камерам в тюрьме с одинаковым болезненным стоном, окончательно ставя точку в их споре. Хотя бы руки не заковали — и на том «спасибо». Будет чем стену подолбить… когда появится желание подняться с грязного холодного пола, истоптанного лапами крыс. — Ты живой там? — неожиданно интересуется Тодд, сам от себя в дичайшем шоке, — Эй, бро, ты слишком резко затих, и я… Амброзиус бесится с одного только его голоса, но сдерживается: молчит и не шевелится. — Эй! Ты чё там, сдох, что-ли?! — подрывается Суреблейд, переходя на крик. И Амброзиус не выдерживает. — А тебя ебёт?! — взрывается он и резко ударяет кулаком по прутьям решётки — Святая Глорет, ты не сдох, — тон Тодда кажется более расслабленным, но каким-то потерянным, — Не то чтобы меня волнует, просто… вы двоё выглядите так паршиво, когда дерётесь друг против друга… Фу, смотреть противно! Амброзиус не знает, какими силами, но он сдерживается от того, чтобы не начать поливать Суреблейда дерьмом. Но тот, сука, не затыкается. — Тебе нельзя сдыхать, чувак. — Да неужели! И давно это тебя так осенило?! — Шиш, полегче, чувак. Так до комы недалеко, — слишком спокойно отвечает Тодд, хотя Амброзиус считает, что тому стоит боготворить вселенную, что их отделяет бетонная стена, — А то Баллистер опять будет как зомби… Баллистер. Не придурок, не ублюдок, не крыса. Не благотворительный фонд, не «кто его, блять, сюда впустил». Баллистер. Просто Баллистер! — О, так тебя стоит почаще башкой об стену бить, чтобы ты, ебаторий, наконец, запомнил его имя?! — вспыхивает Амброзиус, подрываясь с пола и хватаясь за решётку, будто мог её сломать. — Я всегда знал его имя, — обиженно бормочет Тодд… — Так какого хуя ты всегда издеваешься над ним?! — Амброзиус в бешенстве трясёт решётку и орёт, — Ты! Гандон ебучий, сидишь затираешь мне, что мы уже проходили всё это, а сам, блять, напряги свои три извилины и пойми, из-за кого это всё повторяется! Кому нужно было потешить своё эго и показать, какой он крутой?! Кому- — Так было бы не интересно, — бубнит Суреблейд. Внезапно повисает тишина. Гробовая. Оглушительная. — Я тебя убью, — утверждает Амброзиус без единой эмоции. Но не надолго. — Я убью тебя, Суреблейд, — он бьёт кулаком стену, — Я выйду отсюда, поверь, и я не оставлю на тебе живого места. Ты будешь гнить в этой тюрьме, доедая своё тело и захлёбываясь собственной кровью. Ты будешь лежать в ней, считая свои кости и никогда не сможешь сосчитать до конца. Я сломаю каждую, я- — Ты не решишь этим свои проблемы… Секунда тишины… — Ты прав. Не решу, — затихает на секунду Амброзиус, придумывая красочный план по истязанию куска плоти в соседней камере, — Я… — Сделаешь всё только хуже…