Семейные ценности

Канкуро ощущает сильное похмелье, и ему как будто бы и вправду нездоровится. А может это всё из-за присутствия брата. От него словно всё ещё иногда пахнет таблетками, хотя мать никогда их им не давала — только лекарства, которые делала сама. Мутно-розовое — для Темари. Грязно-серое — для них с Гаарой. Канкуро хмурится. Толкает брата плечом. — Какого цвета было мамино лекарство? Гаара лежит с закрытыми глазами. — Розовое. Канкуро поджимает губы. Ему становится его даже почти жаль. Он смотрит на лицо брата — бледное, с темными провалами под глазами. Нет, ему его действительно жаль. Никто не заслуживает такого. Даже Гаара. — Прости меня, — говорит он. Тот молчит и улыбается. Мамино лекарство было лиловым. День начинается вяло. Мокрый после душа Канкуро приходит на кухню, набирает стакан воды. На нём очередная черная футболка — кажется, покинув отчий дом он выкинул все рубашки. — Возьми таблетку от головной боли. У тебя похмелье, — говорит Гаара. — Принеси, — устало говорит Канкуро, и брат неожиданно слушается его. Он возвращается с хитрым взглядом. — Где таблетка? Младший хватает Канкуро за шею, наклоняет к себе и через секунду таблетка — больша, продогловатая, — оказывается у Канкуро во рту. От изумления он сглатывает её сразу же, отталкивает брата. Дает пощёчину. Она горит ярким следом на щеке. Гаара улыбается. Или скалится. — Зачем? — только и может выдавить старший. — Мне так захотелось. Канкуро хочется взвыть: — Прекрати! — Ты оставил меня умирать, — Гаара смотрит пристально, холодно. Внутри Канкуро всё сворачивается. Ему нечем ответить. Ему нечем противостоять. — Что тебе нужно?! — Ты, — Гаара смотрит спокойно, и от этого становится ещё хуже. — Лучше бы ты умер, — говорит Канкуро, и сбегает из собственной квартиры. Гаара ухмыляется. Эти транквилизаторы нельзя мешать с алкоголем. Когда Канкуро вернётся — ему будет либо очень хорошо, либо очень плохо, — Гаара получит своё в любом случае. Но Канкуро не возвращается. Гаара ждал его всю ночь, но он так и не пришёл. Мысль о том, что Канкуро проводит время с кем-то другим была невыносимой. Зубы Гаары сжимались до боли, он впивался ногтями себе в ладони и был в шаге от того, чтобы сделать что-нибудь очень нехорошее. Брат вернулся через полтора дня. — Та таблетка была не от головной боли, — безэмоционально говорит он. Гаара сидит, обнимая себя за колени. Он переводит тёмный взгляд на старшего. Канкуро даже не смотрит на него. Он берёт сумку Гаары, собирает в неё его вещи, сует в руки. — Выметайся. Сейчас. — Нет, — говорит тот, и его жвалы напрягаются. Канкуро хватает его за шкирку, встряхивает, поднимает с места. Ведет к двери. Гаара выворачивается из захвата и толкает старшего к стенке. Прижимает. Под рукавами длинного свитера у него крепкие жилистые руки. — Ты хотел остаться один, — Гаара смотрит выжигающим взглядом. — Темари… — На заднем дворе, Канкуро, — на самом деле Гаара не знает, где она, но звучит предельно уверенно. Лицо старшего брата окрапляется скорбью как прыснувшей из раскушенной артерии кровью. — Чёрт, — шепчет он и сползает спиной по стене. Гаара садится на корточки. Берет брата за руки. — Ты можешь найти искупление. Ты можешь помочь мне. — Тебя не спасти, — вырывает свои руки тот. — Ты знаешь, что больна была только мама. Ты знал. И ты никому не сказал. — Ты тоже болен, Гаара! — в отчаянии кричит старший. — Исцели меня, — Гаара пытается ухватиться ладонями за его лицо. — Что тебе нужно? — Канкуро скрывает хныкающие ноты, но Гаара их слышит. Он обнимает отбивающегося брата. — Я уже сказал тебе. Ты.