Алгезиметр

      Кулаки у Тайджю тяжелые и крепкие, как две свинцовые гири. Они бьют резко, часто, хаотично, градом ударов выбивая из тела желание двигаться (жить? существовать?). Бежать не получается: огромные лапища держат за шиворот и волосы, за руку и ногу, за удавку послушания на податливой шее, за собственный страх. Уже и кричать-то нормально не выходит, лишь хрипеть, а он все бьет и бьет, бьет и бьет, трясясь в бессильной ярости. Даже вид крови, кажется, Тайджю только бесит.       Хаккай причины не помнит, как не помнит ее и лежащая в отключке Юзуха: кинулась, бесстрашная, под горячую руку, а теперь и двинуться от сковавшей боли не может. Дышит рвано, с затяжкой, хрипя в полубреде. На сестру искоса смотреть все также боязно: заплывший глаз, разбитая губа, наливающиеся синяки и кровь-кровь-кровь, запачкавшая милую футболку с котиками (ее любимую), даже с такого ракурса вызывающие блевоту. Или его все же тошнит от удара?

А может от совести?

      Хаккаю страшно до чертиков, Хаккаю мерзко от себя, Хаккай плачет сухими слезами и воет в начищенный пол. Начищенный их, Хаккая и Юзухой, руками, потому что он(и) случайно пролил(и) гранатовый сок. Смешно, ведь светлый паркет сейчас в разводах, красных и липких, как и тогда, но смеяться не хочется. Вообще ничего не хочется.

Разве что исчезнуть.

      Тело немеет, гнев «Бога» проходит. Ливень жалящих слов и град сбитых костяшек кончается, напоминая о себе сотней лужиц-кровоподтеков да парочкой асфальтовых трещин. Хаккай чувствует себя открытым переломом или раздробленной голенью и отчаянно желает зафиксироваться в одном положении, чтобы не крошиться; сестра сбоку как-то подозрительно сипит, чувство вины в нем бунтует (не спас, подставил, бросил — все равно, что избил саморучно). Он хочет встать, чтобы проверить ее, но

сил даже на то, чтобы повернуть голову, не хватает.

      Мальчик лежит неподвижно, тревожно вслушиваясь в чужое дыхание. Каждый новых вдох — спокойствие, каждая пауза — леденящий ужас. От одной только мысли, что ее может не стать, что она умрет страдая, что оставит его одного… сердце пропускает удар, а разум наполняется вонючей субстанцией. В ней смешан и страх, и гнев, и боль, и отвращение (к Тайджю ли?), вместе с кровавыми соплями и толикой безысходности.       Нет-нет-нет, Юзуха выживет, точно выживет, ведь она такая сильная, такая добрая, такая хорошая, ей жить и жить еще долго, дольше него, ведь он такой длинной жизни не заслуживает. Она сильная, переживала времена и похуже, все будет отлично, замечательно, хорошо…

…и все же первым делом Хаккай набирает скорую.