Дама треф

Мысли становятся вязкими. Слишком густыми, медленно перетекающими друг в друга, и, казалось, запутывающимися сами в себе. Перед глазами все плывет, и окружающий мир теряет четкость. Границы размываются, и цвета смешиваются, переставая быть выразительными. Реальность блекнет, утрачивая привычную яркость, и время уподобляется глицерину. Такому же тягучему и липкому. Секунды растягиваются в часы, и сосчитать минуты не получилось бы не при каких условиях. Мгновения превращаются в бесконечно длящиеся моменты, заполняющие собой все существо. Плотные лучи неона, нарушающие все принципы мироздания, теряются в пространстве, путаясь в потоках воздуха и не находя выходы среди многочисленных людей. Они кажутся несуществующими, недосягаемыми. Мелькают в разных частях зала, и не задерживаются нигде дольше чем на пару секунд. Словно мысли, всплывающие где-то на подкорке сознания, и сразу же сбрасываемые в пучину забвения, где властвуют инстинкты, подкрепляемые высоким градусом. Неоновые лучи свободны. Неудержимы. Цветные пятна отражаются от блестящих стен, и пропадают в воздухе, не желая быть найденными. Они способны разрезать пространство на тысячи мельчайших частей, подчиняя каждый из них себе, чтобы никто больше не имел возможности собрать его заново. В лишенном естественного освещения клубе эти неоновые линии кажутся всесильными, необузданными. Поймать их не получилось бы ни у кого. Как не старайся, но искусственный свет все равно быстрее. Равнодушнее. Холодный неон привлекает и манит, но остается неуязвимым, цветными отсветами сверкая перед носом. Горящие неоны замирают вместе с, кажется, всем миром. Они путаются в светлых волосах, окрашивая их ультрафиолетом, и вплетаются в густые пряди. Цветные лучи сдаются, принимают свое поражение, попадая в плен зеленых глаз, отвести которые не дано ни при каких обстоятельствах. Сил на размышления не остается. Остается только желание отдаться моменту, и Кевин повинуется ему, прерывая молчание. — Я хочу предстать перед публикой в качестве вашего тренера, — сквозь оглушающую музыку голос кажется приглушенным, но сомнений в том, что его услышали не остается. Скользнув взглядом по подсвеченным волосам, Кевин сразу же попадает в засаду карих глаз, которые, казалось, не выпускали его из поля зрения ни на секунду. Бровь слегка дергается, и Миньярд прокручивает полупустой стакан в пальцах. — По вниманию соскучился? — не предвещающий ничего хорошего оскал касается губ Эндрю, и в один миг вокруг не остается ничего, кроме небольшого столика и черных глаз. — Мы, пожалуй, пойдем подышим воздухом, — торопливо заявляет Ники, заметив серьезный взгляд Миньярда. — Но я не хочу, — лениво отзывается Аарон, практически уснувший на согнутых руках, расслабленный алкоголем. — Хочешь, — на немецком шипит Хэммик, толкая в бок блондина и практически сбрасывая его с дивана. Аарон недовольно косится на Ники, но все же встает со своего места, попутно опустошая один из бокалов. Дэй этого не замечает, лишь чувствует, как Хэммик невесомо хлопает его по плечу. — Мы скоро, — мило улыбается Ники, подхватывая Миньярда под руку и уводя в неизвестном направлении. Музыка словно замолкает, как и все окружающие звуки, давая возможность разговаривать, не прикладывая лишних усилий. Мир тускнеет окончательно. Лишь глаза цвета чернеющего оникса не теряют красок. — Так, значит, по вниманию соскучился? — повторяет Эндрю, словно наслаждаюсь звучанием слов, — или может быть по воронам? Или по вниманию воронов? — Не угадал, — делая глоток темного рома, качает головой Кевин. — Вот как? — усмехается Миньярд, — поведай тогда истину. — Устал прятаться, — в подернутых пеленой глазах что-то мелькает, и Дэй готов продать душу, чтобы разгадать, что именно. — Думал, ты этим всю жизнь занимался, — не отводя взгляда, Эндрю откидывается на спинку, скрещивая руки на груди. — Я не прятался, — копируя позу Миньярда, протестует Кевин. — Конечно, — кивает Эндрю, — это тебя прятали. Всю жизнь причем. За спиной твоего любимого Рико. — Сейчас это не важно, — Дэй хмурится при упоминании знакомого имени и тянется к новому стакану. — Неприятная правда, да? — на губах усмешка, но глаза ледяные, не отражающие ни капли видимой веселости. — Это не отменяет того, что я сказал ранее, — под пристальным взглядом, Кевин старается увести разговор в прежнее русло, не желая утопать в воспоминаниях. — И даже не боишься? — переставая мучать Дэя, вздыхает Эндрю. — Боюсь, — признает Кевин, не нарушая зрительного контакта, — но все равно хочу. — Ты же в курсе, что ты буквально отправишь свой адрес воронам с сердечком в конце письма? — склоняя голову к плечу, уточняет Миньярд, продолжая блистать оскалом. — Я знаю, — просто соглашается Дэй. — А это уже интереснее, — фыркает Эндрю, отставляя стакан в сторону. Неон скользит по бледному лицу, и Кевин следит за проложенным маршрутом, впервые отвлекаясь от темных глаз. На мгновение подсвеченная усмешка сейчас кажется слишком правильной. Ее холод и уверенность стирают любые сомнения. То, что раньше пугало, сейчас внушает лишь доверие. Эта улыбка способна разрушить весь мир и заново собрать его по мельчайшим деталям. — И когда ты собрался мордашкой светить? — хриплый голос вырывает из смазанных мыслей, возвращая к реальности. — На следующей игре, — прочистив горло, отвечает Дэй, опуская взгляд на сжимающие нагревшееся стекло пальцы. — Что будешь делать, когда объявятся вороны? — опираясь на ладони, интересуется Эндрю, склоняясь над столом. — Продолжать тренировать лисов, — приглушенно произносит Кевин, — пока контракт подписан, я буду делать то, что должен. — Будешь держаться за контракт, — перефразировав, кивает Миньярд. — Буду держаться за тебя, — слова вылетают быстрее, чем мозг успевает их проанализировать, и Дэю не остается ничего, кроме как наблюдать за вздернувшейся бровью. — За меня? — переспрашивает Эндрю, сузив глаза. — Я буду здесь до тех пор, пока ты мне это позволяешь, — заканчивает мысль Кевин и одним глотком опустошает стакан. — Получается, ты тут из-за меня? — каждая буква пропитана ядом, но глаза язвительность не трогает, — проспись, Дэй. — Я бы здесь не сидел, если бы ты этого не хотел, — выдыхает Кевин, замечая приближающуюся макушку Хэммика. — Проспись, — повторяет Миньярд и, достав пачку сигарет, скрывается в толпе. Ники подходит к столику, провожая взглядом Эндрю, и вопросительно косится на едва ли живого Дэя. — Э, — осекается Хэммик, подбирая слова, — у вас тут все нормально? — Да, — отмахивается Кевин. Мир снова наполняется звуками, и Дэй вспоминает о необходимости регулярно дышать, когда Ники опускается рядом с ним на диван. Он тут же начинает о чем-то эмоционально болтать, заполняя собой все пространство, но замолкает, когда Кевин вновь обращает на него внимание. — Я пьяный? — серьезно спрашивает Дэй, будто от этого завесила как минимум судьба человечества. — Не больше, чем обычно, — опешив от неожиданного вопроса, фыркает Хэммик и, наблюдая за потянувшемся к новому стакану Кевином, добавляет, — или нет…

***

Неопределенность когтистыми пальцами сдавливает горло, не давая воздуху добраться до легких, и заставляет сердце биться чаще, пуская волнение по венам. Ком в горле мешает, и Дэй выпрямляется на кровати. Через несколько часов вставать на игру, но тревога не дает глазам сомкнуться, с каждой секундой прогоняя весь круговорот мыслей, пропитанных сомнениями, заново. Голова слишком тяжелая. В висках начинает пульсировать от бесполезных попыток предугадать предстоящие события. Ни к чему конкретному прийти не получается, и лишь тупая боль в затылке не позволяет провалиться в забытье. С тихим вздохом вставая с кровати, Кевин с тоской отмечает отсутствие воды в стакане и, приняв свою участь, не издавая лишних звуков направляется к двери. Хэммик тихо сопит, и Дэй соврет, если скажет, что не завидует ему сейчас. Гостиная встречает его тишиной и практически полной темнотой, нарушаемой лишь холодным светом фонаря. Справа валяется оставленный Ники рюкзак, а на диване наверняка забытая зарядка, которую он потом будет искать по всему общежитию. Все как всегда, и ничто не выбивается из привычной обыденности. Но по легким бьет горький запах табака, слишком явный для остаточного дыма, и Дэй поворачивается к окну. Скрестив ноги, на подоконнике сидит Миньярд, выпускающий клубы дыма в приоткрытое окно и не замечающий, казалось, ничего вокруг. Почему-то это нисколько не удивляет Кевина, и он просто останавливается напротив. Их разделяет пара метров и плотная завеса ночи, но Дэй уверен, что взгляд Эндрю устремлен на него. Проходит несколько длинных минут тишины перед тем, как Кевин все-таки прерывает молчание, вспоминая о существовании речи. — Почему не спишь? — сделав незаметный шаг навстречу, спрашивает Дэй. — Не хочу, — Кевин почти уверен, что Миньярд закатил глаза на этих словах. — У вас завтра игра, — напоминает Дэй, чувствуя, как пульсация в голове замедляется, — тебе нужно выспаться. — Завтра нервы скорее тебе пригодятся, чем мне, — негромко усмехается Эндрю, выдыхая белый дым. — Отступать некуда, — с легкой тоской произносит Кевин. — Почему же? — свешивая ноги с подоконника, издевается Миньярд, — вороны соскучились по тебе. — И ты меня отпустишь? — вопросом на вопрос отвечает Дэй, склоняя голову в бок. — Тебя держит контракт, — потушив окурок, Эндрю ловит зрительный контакт, — не я. — Ты, — как само собой разумеющееся произносит Кевин, — и потом уже контракт. Я был не настолько пьян, я все помню. — Значит, ты помнишь, что это глупо, — с усмешкой. — Уверен? — серьезно. Эндрю молчит, и Дэй не понимает, когда успел подойти настолько близко. В искусственном свете глаза Миньярда напоминают темный хрусталь. Такие же холодные, такие же идеальные. Хрупкие, но способные ранить осколками любого. Стеклянная пустота затягивает, и Кевин не сопротивляется. Он чувствует, как ладони касаются деревянной поверхности около бедер блондина, и дрожь пробегает по позвоночнику. Эндрю не шевелится, и воздух застревает в районе гортани. — Можно? Единственное слово, на которое способен сейчас разум. Пять букв, в которых слишком много смысла. Два слога, произнесенные на выдохе и делящие жизнь на до и после. Одно мгновение и чужая рука зарывается в темные волосы, притягивая ближе. Контраст температур пускает мурашки по коже, и Дэй готов раствориться в моменте, когда обветренные губы накрывают его собственные. Едва заметное прикосновение, заставляющее сердце биться с удвоенной скоростью, и Кевин судорожно втягивает воздух, обхватывая нижнюю губу. Ладонь Эндрю ложится на шею, и язык невесомо обводит контур рта. Дэй не смеет сдвинуть руки с места, и просто вверяет свою судьбу крепкой хватке, сжимающей волосы. Раскрывает рот, и впускает чужой язык, скользящий по контуру зубов. Ногти впиваются в подоконник, и два языка сплетаются в мокром танце, о котором, казалось, не было известно ни одному живому существу, кроме двух парней, теряющихся в ночи. Кроме Эндрю, пальцем надавливающим на шею и наклоняющим голову под нужным углом. Кроме Кевина, забывающего о всем реальном мире и вкладывающем в поцелуй всю оставшуюся душу. В этом мгновении только густая ночь и темнота. Только деревянный подоконник и прохладный воздух. Только нетерпеливые губы и прихватывающие зубы. Только влажные языки. Только Кевин и Эндрю.