О Боже, каково жить тогда было прекрасно

      Ладони смыкаются за чужой спиной, повалив Дипломатора на простыни. Это сделать не так сложно, как кажется на первый взгляд, хоть и трудно, тут никто не спорит.       Сегодня бордовое белье на кровати. Это странное упоминание, но Олеже это даже кажется романтичным.       Красное вино, красные розы, красное белье, красная помада у глаз Дипломатора.       Идиллия. Хотя, конечно, стоило постараться для этого заранее.       Вы даже не представляете, сколько двум парням пришлось перелезть в интернете, чтобы узнать, как всю эту косметику использовать, а в особенности — стирать. Хотя они оба молодцы: «тинт — это ведь по сути тоже самое, что и помада». Ха-ха, наивные.       Да и цена была по-дешевле, а у Олежи все еще висит эта образная красная тряпка, когда речь начинается про цену, акции и тому подобное. Ведь до сих пор трудно поверить и привыкнуть к тому, что твой парень может все позволить не только себе — но и всей твоей семье впридачу. Да и дачу, наверное, если захочет — тоже приобретет. Где-то на Рублевке при этом.       Хотя, конечно же, в косметике они полные профаны… при том наивные профаны, которые только потом этот тинт часа за два смогли оттереть мылом, полотенцем, тряпками и всем чем только можно. Это был, наверное, самый запоминающийся их секс. Ну, разве что, кроме их первого.       Они вряд ли, конечно, его вообще когда-нибудь забудут.       Но воспоминания — это полезно. Вот расстанутся они, или кто-то умрет из них. Кого-то из них не будет — а воспоминания останутся.       Ведь всегда есть такие вероятности, хотя Антону не нравится о них думать, даже когда Олежа просто упоминает это. Не нужно! Они живы — это главное.       Хотя, конечно же, грустно, от того, что они полноценно всю свою жизнь так жить не смогут. Чем-то все равно придется пожертвовать. Например тем, что в этой стране они никогда не получат государственного брака — а это же тоже какой-никакой показатель любви.       Ведь браки очень многое что дают. Но не об этом сейчас. Вот черт! Началось все с бородового постельного белья — а закончилось вновь упоминанием брака!       А ведь Олежа просто хотел подтвердить то, что итак знал — Дипломатор с своем рабочем костюме, в плаще, в черной вязаной кофте, которую они однажды и нашли, шикарно смотрится и лежит на этих бордовых простынях. Дипломатор невообразимо сексуален.       "Это даже не подлежит рассмотрению" — выразились бы в суде какие-нибудь юристы. Это "аксиома" — как выразились бы математики. На всех языках мира должно быть вытатуировано то, что Дипломатор — самый лучший. Ведь это правда.       И Олежа хочет, чтбы об этом знали все. Знали о том, какой Антон Звездочкин — герой. Какой он великолепный, идеальный, лучший парень на свете, но при этом принадлежит только Олегсею Душнову. Никак иначе.       Непослушные шатенистые волосы разлохмачиваются по подушке. Антон невообразимо сексуален, когда не приглаживает эти волосы назад. Зачем он вообще это делает? Когда он оставляет волосы свободнее — он и выглядит как герой, прошедший через многое на своем пути.       Красная помада неряшливо растушевалась по лицу. Кое-где даже отпечатались следы от чужих губ. Под чужой "маской" след, с которой и наносили часть косметики на чужие лепестки губ, что так по-хозяйски очерчивают каждую складочку и родинку на размалеванном красным лице.       Сбитое дыхание. Тяжко приподнимается грудь.       Конечно, Дипломатор в таком на показ не выходил, нет. Он бы и не позволил себе выйти подобным образом. С ним это сделали. Совершили. Сложно подобрать синонимы. А ведь самое главное — что Дипломатор позволил себе сотворить нечто подобное с его телом в этом костюме.       С самым, мать его, горячим телом, которое так и остается все еще не раздетым, разогревая воображение. Эти мышцы, что заметны даже под слоем черной водолазки с высоким горлышком. Это слишком привлекает.       Губы остервенело вгрызаются в чужие. На губах остается легкий привкус крови и помады. Вишневая. Пахнет приятно.       — Снимай ее. — Командным тоном приказывает Олегсей, поддевая пальцами чужой воротник.       Он слишком раздражает лишь одним своим существованием и целью скрыть следы на шее. Особенно возле кадыка, что даже сейчас выпирает через одежду.       Как вообще можно? Это такое кощунство — заставлять надевать таких мужчин одежду. И именно такие парни, черт возьми, являются теми еще следователями закона.       Даже являясь при этом революционером, известным уже на всю страну своими миттингами.       Иначе как можно объяснить эту умилительную улыбку на чужих, слегка подтрескавшихся губах? На нижней из них все еще та неосторожная ранка, кровь из которой уже давно засохла, но какой она доставляет атмосферности и романтичности.       Некой остринки в их давно уже налаженных, выглаженных, смазанных всеми маслами и смазками отношениях, которым остается лишь двигаться по начерченным рельсам судьбы.       — Может хоть с себя начнешь? — Усмехается Дипломатор, расслабляясь на подложенных под спину подушках. Даже не стоит сомневаться в том, что сейчас будет интересно.       Антон знает, что его Олежа любыми способами, правдами и неправдами, любыми действиями добъется чужого внимания. Антон никогда на эти действия и не жаловался.       Голубая клетчатая рубашка стекает по чужому телу, оставляя Олегсея с оголенным торсом у основания их большой кровати в их общей спальне, укрытой полумраком этого вечера.       Окно слегка приоткрыто. Кожа покрывается мурашками от прохладного воздуха, задувающего в помещение.       Пальцы спускаются ниже, поддевая пряжку ремня, вытаскивая одним движением хвостик из всех петелек на джинсах, что так уже неприятно давят в области ширинки.       — Где тот флакон от помады? — Спрашивает он, поворачиваясь в сторону белого деревянного туалетного столика, чья подсветка давала некий контраст на фон своим свечением люминесцентных лампочек, прикрученных к гримерному зеркалу, придавая, все же, некую мягкость полуобнаженному силуэту, теперь уже стоявшему у обширного прямоугольного зеркала.       Слегка опухли и порозовели от частых поцелуев лепестки губ, след на которых уже съехал по губам куда-то к правому уголку, подчеркивая коричневеющий кровоподтек.       Крышка оглушающе громко падает куда-то на белую поверхность стола, оставляя алой полосой след от своего ободка.       Олегсей сминает свои губы, распределяя помаду по их площади, слегка выходя за края. Взгляд падает на Антона, разложившегося на подушках. Игриво улыбается. Олежа улыбается ему в ответ, вновь возвращаясь на матрац.       Кровать привычно прогибается под тяжестью двух тел.       — Тебе следует запретить ходить по квартире в одежде. — Дипломатор, не отрываясь, наблюдает за тем, как из шлёвок серых брюк в эту секунду плавно выскальзывает ремень из чёрной кожи. Он падает, затерявшись в складках постельного белья.       Штаны летят куда-то комом с кровати.        Где-то неподалеку на кресле раскинутое черное пальто, впопыхах скинутое с чужих плеч, когда они только добирались до кровати, страстно врезаясь в дверные проемы и роняя вещи на своем пути.       Черная водолазка с вышитой желтыми нитками буквой «Д» плотно прилегает к натренированному телу, очерчивая каждый кубик пресса на крепком торсе мужчины. Олежа уже перестал удивляться тому, как его молодой человек все успевает.       Гораздо проще признать просто тот факт, что Антон Звездочкин — машина. Секс-машина. Терминатор. Кто угодно, но только точно не один из этой серой массы серых среднестатистических людей. Он выделяется среди всех ярким алым пятном.       Приспускается кромка нижнего белья, обнажая уже вставший член, из уретры которого уже заманчиво блестит капля преэякулята. Олегсей не отказывает себе в удовольствии посмаковать эту бордовую головку своими губами перед тем, как погрузить ее глубже. Жарко. Влажно. Узость рта обволакивает вставший орган.       Проявившийся алый след кольцом обхватывает ствол, зрительно оттеняя и отделяя выступающие венки.       Губы импульсивно наносят поцелуи по всему стволу, отпечатываясь на коже. Это в какой-то степени выглядит даже романично: истекающий природной смазкой член, усеяный любовным узором из поцелуев и подтеками помады.       Между головкой и губами протянулась нить слюны, еле-слышно обрываясь.        Цвет слегка стерся, растушевавшись на лице от частых пошлых контактов. В полумраке это выглядит еще горячей.       Небесно-голубые глаза исподлобья смотрят прямо тебе в душу. Когда их обладатель при этом с членом во рту - это только сильнее заводит.       Особенно, когда этот член принадлежит тебе. Особенно когда этот член толкают себе за щеку, а ты видишь при этом его игриво поднятые уголки губ. И он вновь оставляет закольцованный алый след на венистой коже.       Ладонь невольно опускается на чужой затылок, пригладив растрепавшиеся черные волосы.       Забавная разница. Олежу неописуемо возбуждают растрепанные волосы, тогда как Антон - больший любитель порядка. Иронично, ведь изначально, наверное, всем, все же, покажется, что все совершенно наоборот.       Ну конечно, вряд ли можно подумать о том, что импульсивный и развязный с властями Дипломатор, который устраивает народные бунты в наше время и, если захочет, может в теории разбить кому-нибудь лицо раскладным стулом, на деле является довольно педантичным в жизни человеком. Иронично, не правда ли?       Тогда как его молодой человек, что проживает теперь не только на деньги со стипендии, круглый отличник с первого класса и до самого универа, староста, пишущий легендарный конспект, истории о спасательный свойствах которого распространяются по всему универу, своими быстропишущими в тетради пальцами способен на многое.       И соучастие в противозаконных действиях даже не так значимо, раз вы дошли до сюда, то очевидно сейчас вам это беззаконие совсем не интересно.       Ведь черная водолазка все еще на нем.       На нем все еще этот глупый элемент одежды, который Олежа просебя уже успел проматерить миллион раз, но так ничего с этим и не сделал. Когда Дипломатор закинул от удовольствия подбородок, кадык стал только сильнее выделяться на этой мощной шее. И как же это, черт возьми, привлекательно вкупе с этими прошибающими тихими вздохами и стонами удовольствия.       Дипломатор впринципе при взгляде снизу вверх выглядит потрясающе величественно, масштабно, словно какое-то событие. Хотя Дипломатор впринципе является событием нашего поколения. Было бы круто, если бы через пятьдесят а то и через все сто лет о Дипломаторе писали бы в учебниках истории. Вот только они к тому моменту вряд ли доживут.       — Олеж?       Он очень резко переменился в лице. Лишь совсем недавно смотрел своими влюбленными ангельскими глазами, которые так внезапно потеряли жизнь всего за мгновение. Опять.       По скуле плавно проходят костяшками пальцев правой руки. Двумя пальцами поддевает подбородок, случайно получая с нижней губы красный отпечаток на подушечку большого пальца.       Направляет голову нижнего в свою сторону. Смотри на меня. Невербального приказа слушаются. Голубые глаза вновь встретились с этим расплавленным янтарем чужих. При таком освещении они выглядят так, словно светятся. Нет, не нужно думать о каком-то вероятном будущем, которое может и не случиться. Все пока что хорошо. Все будет хорошо. У них все получится, в их страну вернется справедливость. Нужно верить только в лучшее.       Вновь лопается ниточка слюны, когда Олежу притягивают к себе, накрывая чужие опухшие губы своими. Антона совсем не смущает ощущение собственной природной смазки на языке, что это якобы "грязно".        Нет, сейчас поцелуй был им просто жизненно необходим. Как глоток свежего воздуха, как напоминание о том, что они живы, что прямо сейчас они счастливы и что все будет только лучше.