Сумрак лжи

            Галадриэль стояла перед зеркалом, холодно рассматривая своё отражение, пока её служанка Бронвин тщательно причесывала её светлые волосы, завивая пряди и закалывая их жемчужными заколками. На ней было простое, но элегантное платье из переливающегося серебристо-серого шёлка, с тонким поясом, подчеркивающим её тонкий стан. Простой наряд подчеркивал её достоинство элегантность, хотя сама она чувствовала себя совсем иначе. Всё в этот вечер, начиная с мелочей, казалось ей обременительным. Но прийти на приём к герцогине Мириэль – одной из самых богатых землевладельцев округи, было обязательным — отказаться от приглашения означало выставить себя в невыгодном свете перед местной знатью и, возможно, привлечь нежелательное внимание.       Бронвин, привычно внимательная к малейшему настроению хозяйки, старалась поддержать лёгкую беседу.       — Миледи, вам стоит хотя бы на этот вечер расслабиться, — осторожно заметила она, мягко затягивая шнуровку на спине платья. — Уверена, что герцогиня и все приглашённые будут очарованы вашим присутствием.       Галадриэль фыркнула.       — Ты слишком многого ожидаешь от этих женщин, Бронвин. Эти приёмы — просто парад пустопорожней болтовни.Они интересуются только собой, и если что-то им интересно во мне, то лишь для очередных сплетен. Все их разговоры сводятся к обсуждению ничтожных вещей — платьев, бриллиантов и чужих жизней.       — Всё же, они будут рады видеть вас, — пробормотала Бронвин, не отрываясь от своих обязанностей, но в ее словах сквозило сомнение. Она прекрасно знала, как герцогиня Мириэль и её окружение порой относились к хозяйке.       Галадриэль, нахмурившись, посмотрела в зеркало, припоминая прежние встречи с герцогиней и её подругами.       Мириэль… Холодная, изящная и — об этом знали все — злопамятная. В молодости она, будучи дочерью богатого, но не знатного семейства, вышла замуж за престарелого герцога, спасая честь своей семьи. Это был брак, построенный на расчёте, но Мириэль обрела в нём власть, к которой её всегда влекло. Герцог страдал от слабого здоровья и, прожив с Мириэль недолго, начал терять рассудок, и к моменту, когда его состояние ухудшилось настолько, что окружающие стали замечать странности, она уже твёрдо стояла у власти.       Изолировав мужа под предлогом заботы о его «покое и здоровье», Мириэль взяла в свои руки все важные дела, превратившись в холодную и отстранённую хозяйку его огромного состояния, которую знали даже при дворе королевы.       Её внешняя холодность и скрытая жестокость вызывали у Галадриэль отвращение, но уважение. Герцогиня умела вести себя с окружающими с лживым любезным интересом, за которым скрывалась лишь холодная зависть и постоянное чувство соперничества, особенно по отношению к более молодым и независимым дамам. В её глазах именно эти качества, — свободолюбие и уверенность, — были наиболее омерзительными пороками.       Галадриэль была уверена, что герцогиня видела в ней едва ли не опасного конкурента, хотя сама она никогда не стремилась к таким отношениям. Зато герцогиня, не раз подмечавшая, что у неё нет детей, считала это темой для колких замечаний. Эта ирония была тем более язвительной, что сама Мириэль тоже была бездетной — но, возможно, именно поэтому она всё больше теряла терпение, выискивая в чужих семьях ту полноту жизни, которую сама обрести не могла.       Другая из аристократок, часто присутствующая на этих вечерах, — Диса — была женщиной совсем иного склада. В отличие от знатной Мириэль, Диса вышла замуж за Дурина, сына владельца угольных шахт. Этот брак был для неё настоящей удачей, ведь в юности она не имела ни титула, ни состояния, и её семья принадлежала к роду далеко не аристократическому. Тем не менее, она умела вести себя изысканно, чем и очаровала Дурина. Тот всегда полагался на мнение отца и был не склонен к самостоятельности, но это Дису поначалу не смущало. Их брак был наполнен любовью, и она родила ему двоих детей. Но с годами её раздражение росло: Дурин продолжал оставаться в тени своего властного отца, и власть старого патриарха казалась незыблемой. Диса, не терпевшая такого ограничения свободы, понимала, что ради места у семейного очага ей приходится идти на унижения, льстить и подлизываться к свекру, которого она втайне ненавидела.       Она, подобно Мириэль, давно ощутила к Галадриэль скрытую неприязнь. Её смущала её независимость, возможность принимать решения, ни от кого не завися. Диса считала, что Галадриэль была лишена всех тех трудностей, с которыми ей приходилось сталкиваться ежедневно, и с долей зависти полагала, что жизнь у неё во всём лучше и легче.       Общество этих дам было крайне обременительным, и Галадриэль желала, по возможности, встречаться с ними как можно реже. Однако уставы благородного общества — незыблемы, на приглашение должно отвечать соответственно.       Наконец, тяжко вздохнув она, бросила последний взгляд на Бронвин и сдержанно кивнула:       — Пора ехать.

***

      Галадриэль медленно поднималась по мраморной лестнице, ведущей в зал, где проходил приём у герцогини. Тишина, царившая вокруг, казалась обманчивой, ведь на самом деле в воздухе витали сплетни и тайные недовольства.       Дворецкий герцогини повел её в гостиную, где, за дымкой дорогих парфюмов, уже собрались остальные приглашённые дамы. Диса, разодетая в пух и прах, сидящая в углу и изящно попивающая вино, тут же оживилась при виде Галадриэль, кивнула и улыбнулась. Однако её улыбка казалась скорее дежурной, чем искренней, и Галадриэль почувствовала насторожённость.       Зал был украшен изысканными гобеленами, и ароматы дорогих духов смешивались с оттенками свежих цветов, стоящих в вазах. Мириэль всегда умела устроить великолепные приёмы, и сейчас она выглядела неотразимо. Её тёмно-зелёное платье с золотыми узорами было, как всегда, роскошно и крайне вычурно. Свет от огромных хрустальных люстр отбрасывал мягкие тени на ее лицо, придавая облику герцогине таинственность и мнимую моложавость.       Галадриэль пересекла зал, её шаги были уверенными, хотя в глубине души ей не хотелось участвовать в этой игре. Она знала, что на таких приёмах женщины не просто собираются, чтобы выпить чашку чая и обменяться любезностями. Это были нечто большее — поле для интриг и сплетен, где каждый шаг, каждое слово могло оказаться оружием.       Она подошла к столу, где собрались местные аристократки. Сначала в глазах Мириэль и Дисы она не увидела ничего, кроме поверхностного интереса, но под их взглядами прятались острые иглы зависти и недоброжелательства.       Разговоры плавно переходили от банальных сплетен о моде к обсуждению жизни общих знакомых, ставших очередной темой для пересудов. Галадриэль молчала, едва слушая, хотя её взгляд невольно следил за движениями собеседниц.       Наконец, Мириэль перевела взгляд на неё.       — Леди Галадриэль, как приятно видеть вас! — произнесла Мириэль с фальшивой улыбкой, её голос звучал так, словно она была рада, но в глазах читалась скептическая недоброжелательность. — Я слышала, что вы очень заняты в последнее время, но все же рада, что вы смогли освободить этот вечер для нас!       — Спасибо, герцогиня, — ответила Галадриэль, стараясь сохранить спокойствие. — Я всегда нахожу время для встреч, даже если очень занята.       — О, как же благородно с вашей стороны. Я всегда думала, что такие независимые женщины, слишком заняты, чтобы уделить время подобным светским развлечениям, — прощебетала Диса.       Галадриэль сдержала желание резко ответить. Она знала, что Диса всегда искала возможности поддеть её, ведь, несмотря на своё более скромное происхождение, она оказалась замужем за сыном владельца угольных шахт, что дало ей определённый статус в обществе. Однако для многих она, все равно, осталась, лишь удачной выскочкой.       — Я всегда рада насладиться хорошей компанией. Однако дела поместья, иногда, требуют самого пристального внимания,— произнесла Галадриэль, на мгновение чувствуя, как её слова становятся щитом, защищающим её от их нападок.       — Делами поместья? А я слышала, что вы слишком заняты делами бедняков. Все эти исчезновения, знаете ли, занимают все ваше свободное время! Бедняге Келеборну в пору на прием записываться, чтобы провести время с собственной женой — тон Дисы был игривым, с явной долей насмешки.       Галадриэль напряглась. Её руки, державшие бокал, слегка подрагивали, и она ощущала, как участился ее пульс. Чертовы ведьмы! Она не могла позволить себе выглядеть слабой перед ними.       — Келеборн — благородный мужчина, и я горжусь, что он мой муж! Он понимает, что мои интересы и усилия направлены на процветание нашей округи! — ответила она, стараясь говорить уверенно и явным достоинством.       — Ваш муж нынче всё чаще проводит время в обществе старого дуралея Гэндальфа, — тихо заметила герцогиня, тщательно подбирая слова. — Невероятный человек, скажу я вам! И эти его воспитанницы… Не правда ли, леди Эланор — такая изящная, милая девушка?       Галадриэль напряглась, стараясь сохранить непроницаемость.       — Да, леди Нори прекрасна, —кратко ответила она.       Диса, уловившая интерес к теме, добавила:       — Мне показалось, что они очень близки с Келеборном. Иначе с чего бы ему так часто заглядывать в дом старика? Я же помню, раньше он не был таким увлечённым гостем.       Эти слова, сказанные якобы в шутку, задели Галадриэль. Она ощутила, как все взгляды сосредоточились на ней. Притворное участие, фальшивая забота — всё это казалось ей унизительным. И всё же она, выдавив из себя спокойную улыбку, ответила:       — Мой муж действительно часто бывает у лорда Гэндальфа, но думаю, это всего лишь его желание помочь старику и поддержать его.       Мириэль, словно ожидая этого ответа, ухмыльнулась и вонзила ещё одну иглу:       — Это прекрасно, такие порывы достойны похвалы! Однако у мужчин, иногда бывают, как бы это сказать, и иные потребности и интересы!       Галадриэль, прищурила глаза, окатив герцогиню ледяным ушатом презрения. Однако Мириэль это абсолютно не смутило и она, довольно нагло, продолжила:       — Милочка, все знают, что ваш муж проводит много времени с леди Нори, некоторые даже приписывают им тайный роман! — произнесла она, явно стараясь задеть соперницу как можно сильнее.       Разговоры за столом моментально стихли и все взгляды обратились на Галадриэль. В этот миг она замерла, будто стала статуей, и её сердце застыло в груди. Каждая женщина, присутствовавшая в зале, остановила свои разговоры и уставилась на неё с любопытством, некоторой долей жалости.       Она чувствовала на себе вес этих взглядов, и они давили, как камни, с каждым мгновением заставляя её усомниться в себе. Взгляды Мириэль и Дисы были особенно пронзительными — в них читалось сочетание злорадства и триумфа.       Галадриэль невольно сжала руки в кулаки, пытаясь собрать всю свою уверенность. Слова о Келеборне и Нори вертелись в её голове, как неистовые вихри. Её разум бушевал, пытаясь проанализировать, что именно она сейчас чувствует: гнев, разочарование или, может быть, полное замешательство. Она старалась понять, как реагировать на подобные сплетни, но вместо этого ощущала, как на её лице проступает лёгкий румянец от стыда.       Неужели они правы? — пронеслось у неё в голове. Мысли о муже и Нори не покидали её, и на мгновение в ней мелькнула мысль, что всё это — просто сплетни, призванные унизить её. Но тень сомнения тут же окутала её сознание, и она начала задаваться вопросом: А вдруг это правда?       Она искала в своём разуме опору, пытаясь вспомнить, как именно Келеборн вёл себя на недавних приёмах? Не было ли в его взгляде чего-то, что она упустила?       Галадриэль заставила себя выпрямиться, но в ней росло чувство неуверенности. С каждой минутой она всё больше начинала сомневаться в своей интуиции, в своих чувствах, а это наполняло её гневом.       Собравшись с силами, она прикрыла глаза, как будто инстинктивно желая укрыться от ненасытных взглядов. Ей не хотелось быть предметом обсуждения.       Что они могут знать? — внутренний голос твердил ей, что все это — лишь домыслы и сплетни.       Но, углубляясь в размышления, она не могла избавиться от ощущения, что уходит от правды. А что, если это не сплетни? Что, если они действительно увидели то, чего не видела я? Вопросы рождали страх, который всё больше сжимал её сердце.       Вдруг Галадриэль ощутила, как в ней поднимается гнев. Я не позволю им унижать меня, — подумала она, собирая свою решимость.       — Я уверена, что Келеборн уважает меня, и это только слухи, — ответила она, чувствуя, как изнутри нарастает уверенность. — Нори — милая молодая девушка и только! Молва припишет ей кого угодно в кавалеры!       Диса недоверчиво поджала губы и с насмешкой произнесла:       — Да, возможно так и есть. В конце концов, любому мужчине нужно немного флирта для разнообразия, не так ли? Вот, мой благоверный, например…       Галадриэль, слегка встряхнула головой, словно отгоняя навязчивый и гнусавый голос Дисы, словно назойливую муху, Немного успокоившись и собравшись с мыслями, она пригубила вино.             Внутри неё всё ещё бушевали эмоции, но она решила, что не будет показывать своего смятения.       Я не позволю им видеть, что их слова затронули меня, — твердила она себе.       Сидя среди дам, она старалась сохранять невозмутимость. Взгляд её блуждал по уютному залу, где свечи отбрасывали мягкий свет на полированные поверхности мебели, создавая уютную атмосферу. За окнами уже стемнело и звезды начали мерцать на тёмном бархате неба.       — Дорогие мои, — произнесла Мириэль, поднимая бокал, — давайте поговорим о более приятных вещах. Хоть светский сезон и закончен, однако я твердо решила провести маскарад в канун Дня всех святых и вы все, разумеется, приглашены!       Галадриэль слушала её, стараясь сосредоточиться на разговоре. Мириэль оживлённо описывала детали мероприятия, и вскоре женщины, охваченные общим интересом, начали обсуждать свои наряды и возможные танцы.       Несмотря на напряжённость, которая всё ещё витала в воздухе, Галадриэль чувствовала, как её уверенность постепенно возвращается. Всё это лишь пустые разговоры, — думала она.       Вечер продолжался, и разговоры становились всё более непринужденными. Женщины смеялись, делились новостями, и Галадриэль обнаружила, что её собственный смех начал звучать в унисон с их веселостью. Она искала в их глазах хоть толику искренности, но заметила только поверхностные улыбки и фальшивые жесты. Тем не менее, в этот момент её это не беспокоило. Она решила просто наслаждаться вечером и не думать о том, что произошло ранее. Она не выдаст своей растерянности перед этими гарпиями, каких бы усилий это не стоило.

***

      Галадриэль лежала в полумраке своей комнаты, тревожно прислушиваясь к тишине за окном. Округа давно уже спала, укрытая вуалью ночи, но мысли в её голове не утихали, будто буря, которую невозможно остановить. Её разговор с Дисой и Мириэль звучал в ушах, как слабый, но неумолимый шум, и каждая фраза словно впивалась в сердце, вызывая всё новые вопросы. Эти женщины — холодная Мириэль с её вечным пренебрежением и хитрая Диса, у которой был свой, всегда скрытый мотив, — обе намекали ей на нечто такое, что казалось невозможным, немыслимым. Однако слова о Нори и Келеборне будто запустили в ней какой-то механизм, заставивший всё внутри неё содрогнуться.       Почему Келеборн так холоден в последнее время? Почему он вдруг стал проводить так много времени у старого лорда Гэндальфа? Она не могла забыть те взгляды, обмененные на одном из приёмов, когда Келеборн, как ей показалось, слишком долго задержал взгляд на Нори, воспитаннице их старого знакомого. Тогда это показалось ей лишь ничего не значащим пустяком, случайным моментом, но теперь это воспоминание пылало перед её внутренним взором, как яркий огонь. Возможно ли, что сплетни этих клуш могли быть не пустыми?       Неужели Гэндальф смотрел сквозь пальцы на нарушение приличий в своем доме? Ведь она всегда уважала его…       Старый лорд Гэндальф был для общества фигурой неоднозначной, но определённо уважаемой. Он имел титул и знатное имя, а в его роду числились предки, сыгравшие свою роль в истории страны, однако сам он не пользовался этим наследием для достижения влияния или богатства. На первый взгляд его жизнь выглядела скромной: дом Гэндальфа не поражал великолепием или размахом, и его состояние не приближалось к состояниям местных аристократов. Тем не менее, принадлежность к старинному роду дарила ему природную аристократичность и свободу, позволявшие жить так, как он считал нужным.       С ранних лет Гэндальф отличался стремлением к знаниям. Окружающие знали, что в его библиотеке хранились десятки книг, среди которых преобладали труды по астрономии. Ночами он часто пропадал в своей обсерватории, оборудованной простым телескопом и аккуратно разложенными записями. Астрономия стала для него делом всей жизни, тайной, к которой он прикасался с благоговением. Гэндальф мог часами рассказывать об распространении звёзд и созвездий, об их влиянии на судьбы, хотя большинство слушателей лишь вежливо кивали, не разделяя его пылкого интереса.       Он всегда жил один — ни жены, ни детей у него не было, и, казалось, он никогда не испытывал необходимости в этом. Но десять лет назад его жизнь неожиданно изменилась: Гэндальф стал опекуном двух осиротевших кузин, Нори и Поппи. Их родители погибли при трагических обстоятельствах, оставив девочек сиротами, и, возможно, отчасти именно сострадание, которое скрывалось в глубине его мудрой души, побудило его принять на себя эту ответственность. Но не только жалость к ним сделала их частью его жизни — Гэндальф видел в них возможность подарить хоть кому-то частицу своего тепла и знаний.       Нори и Поппи выросли у него, окружённые хоть и скромной, но наполненной заботой атмосферой его дома. Нори, к счастью, унаследовала лучшие черты своих родителей — она выросла в поразительную умницу и красавицу. Изящная и стройная, она привлекала внимание своим острым умом и открытой душой, а её манеры и лёгкость общения делали её желанной гостьей на приёмах и балах. Гэндальф гордился ею, искренне радуясь её успехам и зная, что именно он помог ей войти в свет и сформировать в ней самоуверенность и стремление к знаниям.       Поппи, её кузина, была полновата и робка, в глазах многих она не казалась привлекательной. Её часто высмеивали за внешность и застенчивость, а многие даже не скрывали своего пренебрежения. Гэндальф видел, как она страдает, и часто разговаривал с ней по душам, стараясь внушить ей уверенность в себе. Он относился к Поппи с особой теплотой, видя её доброту и чуткость. Со временем она стала его тихим собеседником и даже помощницей в его астрономических наблюдениях, но для общества она по-прежнему оставалась только «той самой Поппи», над которой легче посмеяться, чем увидеть её добрую натуру.       Однако любимицей Гэндальфа, все же была Нори. Он не скрывая, пророчил ей блестящее будущее. И, с не свойственной ему хвастливость заявлял, что выдаст ее, только за герцога и то за молодого!       Особенно близким к ним был Келеборн, который частенько навещал дом Гэндальфа. Он любил беседы с мудрым стариком и находил в общении с ним покой и отдых от светских обязанностей. Келеборн искренне восхищался знанием и интеллектом Гэндальфа и часто просиживал у него долгие часы, слушая его рассказы о звёздах и далеких мирах. Гэндальф, в свою очередь, был рад видеть, что Келеборн ценит не только светские забавы, но и глубину знаний, которую он так почитал.       В доме Гэндальфа царила атмосфера спокойной интеллигентности, которую невозможно было найти больше нигде. Он жил словно в своём собственном мире, не завися ни от чужих мнений, ни от светской суеты. Старик всегда встречал гостей в строгом костюме с неизменной улыбкой, которая казалась чуть ироничной, но при этом его глаза сохраняли неподдельную доброту. Общество, пусть и не всегда до конца понимавшее его образ жизни, уважало его за то, что он оставался верен себе.       К Галадриэль Гэндальф всегда относился с особым уважением, видя в ней не только красивую, но и мудрую женщину, обладающую собственным мнением и глубокими убеждениями. Его взгляды на жизнь и доброта к другим людям перекликались с её стремлением помогать нуждающимся. Он понимал, что её сила заключалась в стремлении справедливости и стремлении поддерживать тех, кто оказался в трудной ситуации.       Каждый раз, когда они встречались, Гэндальф проявлял искренний интерес к её делам, задавая вопросы о её деятельности и проявляя желание поддержать её начинания. Он мог часами обсуждать с ней вопросы социальной справедливости и сострадания, вдохновляя её на новые поступки. С каждым разговором она чувствовала, как растёт доверие между ними.       Гэндальф не только пропагандировал идеалы доброты и человечности, но и активно помогал бедным, что особенно трогало Галадриэль. Он часто раздавал щедрые суммы тем, кто нуждался в помощи, не щадя ни сил, ни средств. В его особняке всегда находились кусок хлеба и сыра, которые он раздавал тем, кто приходил к нему за поддержкой. Слава о его благотворительности распространялась по округе, и многие знали, что могут рассчитывать на его помощь в трудную минуту.       Галадриэль восхищалась его благородством. Она знала, что такие люди, как Гэндальф, редкость, и его поступки вдохновляли её стремиться к тому, чтобы изменить мир вокруг себя к лучшему. Каждый раз, когда она слышала о его благих делах, её сердце наполнялось гордостью за то, что у неё есть возможность считать его своим другом и союзником в борьбе за справедливость.       Он считал ее другом … Считал, однако скрыл факт измены, если такова была…       Галадриэль вздохнула и прижала ладонь ко лбу, стараясь унять нахлынувшие чувства. Мириэль и Диса были не теми, кто станет предлагать добрый совет или делиться новостями из искренней заботы. Они всегда говорили что-то скрытое между строк, тайное, и часто ей стоило сил не поддаться их тягостным намёкам. Но в этот раз Галадриэль понимала, что не сможет так просто забыть сказанное ими за бокалом вина. Каждое слово, каждая недомолвка в голосах этих женщин теперь заставляли её сердце сжиматься от неопределённости.       Она приподнялась с кровати и подошла к окну, всматриваясь в холодный свет луны, освещавший дворы и крыши домов. Гэндальф. Старый астроном, человек, который всегда вызывал у неё уважение и которому она полностью доверяла, — неужели он мог быть замешан в этом? Его опека над Нори и Поппи всегда казалась ей почётным долгом, проявлением доброты. А Нори… Что она вообще знала о ней? Неужели и вправду у девушки был интерес к Келеборну? А если так, то мог ли Келеборн ответить на её чувства?       Мысли Галадриэль кружились вокруг этих вопросов, не давая ей покоя. Её спокойный дом, её брак, их общий путь — всё казалось ей до сих пор прочным и надёжным, как будто выстроенным на скале. Но теперь эта скала, казалось, покрылась трещинами, а ночная тьма скрывала то, что могло оказаться правдой.       Приняв решение, Галадриэль ощутила странное облегчение. Если она сама проследит за Келеборном, если она сама увидит его намерения, если сама разберётся в этой паутине лжи и тайных взглядов, она сможет вернуть себе покой. Возможно, всё окажется лишь её иллюзиями, и она сможет вновь вздохнуть с облегчением. Но она знала, что если не выяснит всё сама, то её подозрения сожгут её сердце до самого пепла.       Галадриэль глубоко вздохнула, постояла несколько секунд в безмолвии, а затем, решительно подняв подбородок, она узнает правду!        Она ещё не знала, когда именно предпримет задуманное, но в ту ночь, среди теней и лунного света, Галадриэль обрела твёрдую уверенность: она узнает правду, какой бы горькой она ни была.       Почему бы не сесть за стол и не поговорить открыто? — размышляла она, представляя, как, глядя Келеборну в глаза, с честностью спрашивает о своих сомнениях.       Но что если он уже обманывает меня? — вдруг вспыхнула мысль, как молния среди безоблачного неба. Если он мог скрывать это от меня раньше, он может обмануть и сейчас.       Галадриэль уставилась в стену, в замешательстве сжав кулаки. Смогу ли я ему доверять? Это было мучительное сомнение, ослепляющее её разум. Она задумалась о том, как легко он мог бы обмануть её. Если он умело скрывал свою истинную природу, то, возможно, и его текущие слова окажутся лишь продолжением той же лжи.       Сначала мне нужно узнать правду, — решительно произнесла она, ощущая, как её уверенность медленно возвращается.       Ей нужно было понять, есть ли в поведении Келебона, что-то, что могло бы подтвердить её опасения. Возможно, Бронвин могла заметить какие-то детали, которые ускользнули от её внимания. Если он действительно изменяет, я должна быть готова к этому, — думала она.

***

      Утром, едва сдерживая тревогу, которая гложила её изнутри, Галадриэль вызвала Бронвин. Служанка всегда была в курсе всех дел поместья, возможно, она заметила нечто такое, что ускользнуло от внимания самой Галадриэль. Она пыталась сохранить внешнее спокойствие, но каждая клеточка её существа желала только одного — поскорее получить ответы.       — Бронвин, — тихо начала Галадриэль, её голос был уверен и холоден, но внутри всё трепетало от волнения, — скажи мне, ты не замечала чего-то… необычного за хозяином? Были ли случаи, когда он… скажем, отлучался без объяснений или возможно, обменивался с кем-то письмами?       Служанка слегка замялась, потупив взгляд и нервно заломив руки. Казалось, она боролась с самой собой, решая, стоит ли делиться этими сведениями, или ей лучше было бы умолчать.       — Ну, миледи, не знаю, стоит ли говорить об этом… Но несколько раз Арондир, мой муж, передавал для хозяина письма. И как-то раз он упомянул, что они предназначались лорду Гэндальфу, Однако, однажды Арондир, сказал мне, что письма у него брала леди Эланор — её голос дрогнул, когда она, будто преодолев сопротивление, произнесла это имя.       Галадриэль ощутила, как её сердце оборвалось. Эланор… Нори…       Приняв это известие, она с трудом сохранила самообладание и кивнула служанке, отпуская её с благодарностью.       Сплетни Мириэль и Дисы нашли своё первое подтверждение. И теперь она знала, что поедет к Гэндальфу сама — без свидетелей и без сопровождения.

***

      В последние несколько дней Галадриэль всё больше терзалась сомнениями и внутренними переживаниями. Каждый раз, когда Келебон входил в комнату, она испытывала внутренний конфликт: с одной стороны, желание верить в его преданность, с другой — настойчивое желание разобраться в его истинных намерениях. И вот, через несколько дней, судьба подкинула ей возможность, которая могла подтвердить или опровергнуть её догадки.       Келебон объявил, что собирается навестить Гэндальфа, чтобы обсудить свои последние научные изыскания. Он говорил о новых открытиях в астрономии, о философии, которая его так увлекала, и о том, как важно иметь возможность делиться знаниями с единомышленником. Галадриэль почувствовала, как её сердце замерло. Она знала, что эта поездка могла стать ключом к разгадке всех её тревог.       — Ты не против, если я пойду с тобой? — спросила она, стараясь сделать свой голос нейтральным, хотя внутри бушевали эмоции. Келебон сморщил лоб, глядя на неё с некоторым недоумением.       — Зачем? У нас будут только научные разговоры. Это совершенно не увлекает тебя.       Его слова острой болью отозвались в ее сердце. А тело окатило горячей волной. Она почувствовала, как её нутро наполнилось гневом. Почему он не хочет, чтобы я была рядом? Что он скрывает?       — Я лишь хочу поддержать тебя, — ответила она, стараясь сохранить невозмутимость. — Возможно, я тоже смогу внести что-то интересное в ваши обсуждения.       — Это может занять некоторое время. Ты же знаешь, как Гэндальф любит обсуждать свои теории. Лучше оставайся дома и займись чем-то более важным.       Это "важное" звучало как осуждение, и Галадриэль почувствовала, как её терпение иссякает. Она не могла избавиться от чувства, что в его словах звучит наглая, возмутительная ложь. Но вместо того, чтобы продолжать этот разговор, она решила оставить его в покое и сделать то, что ей было нужно.       Когда Келебон ушёл, она решила, что не будет просто сидеть и ждать его возвращения.       Она отдала приказ оседлать лошадь и уже через несколько минут, подобрав поводья, тронулась в путь. Холод пробирал до ее до костей, но её мысли были сосредоточены на другом. В тишине и пустоте улиц, где лучи солнца пробивались между узкими переулками, её душу снова наполнили сомнения.       Она ощутила стыд за свою слежку, словно холодные пальцы сжимали её сердце. Как же я могла опуститься до этого? — пронеслось в её голове. Её сознание не могло освободиться от мысли, что она, Галадриэль, сама себе враг. Разве я не должна доверять своему мужу? Почему мне нужно следить за ним, как за изменником?       Эти мысли терзали её, как шипы, проникая в самое сердце. Она понимала, что доверие — это основа любых отношений. Однако жить с лжецом и прикидываться ради его блага дурой — было выше ее сил.       В ее голове продолжали всплывать образы: как Келебон с восторгом говорил о Нори, как его взгляд искал её среди толпы на балах, как он смеялся над её шутками.       Стыд, который она чувствовала, отравлял её душу. Он скручивал её внутренности, мешая сосредоточиться и рассуждать логически. Я не могу позволить ему обманывать меня, — твердило её сердце, указывая на необходимость узнать правду. — Я должна выяснить, что происходит, даже если это причинит мне боль.       Доверие, которое когда-то казалось ей незыблемым, теперь стало хрупким и зыбким. Она чувствовала, как гнетущий страх овладевает ею. Если он изменяет мне, что я буду делать? Это невыносимая мысль заставляла её снова и снова осмысливать, как они докатились до такого момента.        Как я могла оказаться в такой ситуации?       Однако холодный рассудок и гордыня, свойственная ее характеру, взяли верх. Если этот мерзавец смеет обманывать меня, я немедленно оставлю его, уничтожу, выжгу землю под его ногами!       По прибытии к дому Гэндальфа, старинном особняку, словно древнему кладезю мудрости, которую носил его хозяин, Галадриэль соскользнула с лошади. Её встретил дворецкий Джон — пожилой мужчина, всегда тихий и серьёзный. Его лицо слегка выразило удивление, когда он увидел её у порога.       — Добрый день, миледи, — вежливо поприветствовал он, поклонившись. — Боюсь, милорд ненадолго отлучился, но если вы хотите, можете подождать его. К слову, ваш муж тоже здесь. Он уже некоторое время как прибыл.       Эти слова, камнем упали ей в душу, но, поблагодарив Джона, она последовала за ним. Коридоры дома, увешанные картинами звёздного неба, создавали таинственную атмосферу, будто она попадала в другое измерение, далёкое от её дома и её прежней жизни.       Когда они подошли к гостиной, Галадриэль, замершая на пороге, поняла, что её мужа здесь не было. Она хотела задать Джону вопрос, но промедлила, и в этот момент её взгляд случайно упал на окно, выходящее в сад.       Там, вдалеке, она увидела фигуру Келеборна, идущего в глубь сада, в строну старой беседки, одиноко стоявшей на берегу небольшого озерца.       Ведомая тревогой, Галадриэль, скомкано объяснив дворецкому, что подождет милорда Гэндальфа в саду, быстро последовала за мужем, шаг за шагом углубляясь в зелёные тенистые аллеи, окутанные покоем.       Сад был старым и запущенным, увитые плющом дорожки тянулись между деревьями, которые, казалось, помнили времена, когда сам Гэндальф был юн.       Галадриэль шла, затаив дыхание, среди деревьев, сердце колотилось, как пойманная птица, но лицо оставалось спокойным, словно маска, которая не позволяет прочесть истинные чувства. Её настойчивое стремление узнать правду привело её сюда, в глухие заросли сада. Она была далеко от освещённых залов и нарядных гостиных, где она привыкла видеть Келеборна рядом с собой. В воздухе витал запах цветов и влажной земли, светлые полосы заката скользили по листьям, окружавшим её, но она видела перед собой только тёмный силуэт человека, за которым она шла.       Она шла, стараясь не оставлять следов, не издавать ни звука. Время от времени она слышала приглушённые голоса, лёгкий смех — его и её. Эти звуки накатывали, как волны, заставляя Галадриэль отстраняться назад, как будто желание узнать всю правду встало против страха столкнуться с ней лицом к лицу. Она остановилась, скрываясь за стволом дерева, и, наконец, увидела их — Келеборна и Нори.       Нори стояла, прижавшись к дереву, её каштановые волосы мягко спадали с плеч, отливая золотом на солнце. На её лице отражались лёгкая озабоченность и смущение, но глаза смотрели на Келеборна с той самой игривостью и любовью, что когда-то сама Галадриэль подмечала у самой себя. Келеборн наклонился к ней, и они заговорили так тихо, что Галадриэль не могла различить слов, но в этом жесте была интимная близость, к которой её, его законную жену, не допускали уже долгое время.       Она всматривалась в Келеборна. Его лицо было умиротворённым, едва заметная улыбка касалась уголков его губ. Этот взгляд она слишком хорошо знала — тот же самый, с которым он когда-то смотрел на неё, на их первых встречах, когда каждый день был новым открытием друг друга. Но сейчас этот взгляд принадлежал Нори. Галадриэль чувствовала, как нарастает внутри неё чувство — не злость и не ревность, но пустота, словно кусочек её самой откололся и исчез, оставив холодное пространство, которое она уже не могла заполнить.       Внезапно Келеборн протянул руку, его пальцы мягко коснулись щеки Нори, скользнули по её волосам, убирая прядь за ухо. Галадриэль словно оцепенела, не веря, что видит это. Каждый жест его руки был знаком ей до боли, но теперь он принадлежал не ей. Её муж, её Келеборн, был рядом с другой женщиной, словно их совместные годы вдруг стали ничем.       Она едва дышала, чувствуя, как каждая секунда протягивается в бесконечность, словно всё происходило в тягучем сне.       Келеборн продолжал смотреть на Нори, и Галадриэль почувствовала, как внутри неё поднимается ярость. Но это была не та ярость, что выкрикивается в запале или сжимает кулаки до боли. Это было что-то более глубокое, таинственное, словно внезапный прорыв темных вод, которые она так долго сдерживала.       Келеборн наклонился, и в эту секунду Галадриэль поняла, что он намерен поцеловать Нори. Он приблизился к ней, их лица были так близки, что она отчетливо видела слегка приоткрытые губки Нори и губы Келеборна властно накрывающие их.       На миг её собственное зрение замутилось, перед глазами словно вспыхнули огоньки, и она отвела взгляд. Слова Мириэль и Дисы, ядовитые, полные скрытого злорадства, тут же вспомнились ей с мучительной ясностью.        Она отступила в темноту деревьев, где её не было видно, выпрямилась, собираясь с силами. Но что-то внутри неё окончательно надломилось — как тонкая стеклянная фигурка, которая, падая, разбивается на тысячу осколков. Уходя, она чувствовала лишь одно: теперь она видела мир и свою жизнь совсем иначе.