Четвертьфинал

Если бы каждый раз, когда Кэйа думал больше положенного и за тех, кто должен был этим заниматься, ему платили, он бы уже смог оплатить своим родителям поездку в тропики, и при этом у него самого бы осталась какая-нибудь мелочь на приобретение домика где-нибудь на юге. И, чем ближе оказывался день финального матча, тем быстрее росли его воображаемые активы. Началось все со вполне адекватной, даже простоватой для одного из лучших студентов Когтеврана мысли: мои чувства к сопернику не должны повлиять на качество игры. И если бы Кэйа на них остановился, то никакого домика на юге ему было бы не видать. Это было логично и рационально, как и все простое, но постепенно оно стало искажаться, обрастать ржавыми шипами и менять свою форму: мой соперник – которого я целовал неподалеку от Плакучей ивы – лучший загонщик курса. Я – которого еще вчера Дилюк поймал в углу библиотеки, и мы целовались, пока нас не прогнал особо вредный портрет особо вредного древнего выскочки – его потенциальная цель (эту мысль он быстро перечеркнул, помотав головой, и разумно заметил, что целью Дилюка в принципе была вся вражеская команда). Наши отношения – которым скоро исполнится месяц, ведь я точно считал и даже придумал, что ему подарить (интересно, а мне он что-то подарит?) – это то, что может исказить восприятие игры, и скорее всего точно его исказит. Решение? Проще простого. Каким же умным он посчитал себя тогда, когда оно пришло ему в голову! – Нам нужно расстаться. Окна главного зала были открыты, и теплый майский ветер легко заигрывал с листвой, неся ее к низеньким подоконникам. Дети были заняты доеданием обедов и подготовкой к экзаменам и тестам; кого-то они тревожили в меньшей степени, и те беспечно подтрунивали над зубрящими товарищами, а кто-то сидел и зубрил, зарывшись пальцами в волосы и пихая своих друзей в бок, чтобы те образумились и присоединились к ним. Дилюк не относился ни к первым, ни ко вторым. Он только успел отправить в рот вилку с вареной цветной капустой, когда перед ним возник Кэйа и выпалил то, от чего следующая вилка навеки замерла в воздухе. – Чего? – переспросил он, даже не услышав, что ему сказали. Кэйа был готов распасться на мелкие кусочки, рассыпаться и покатиться по старым каменным полам. Он явно не был способен сказать это дважды, но все равно собрал в себе силы и почти по буквам произнес: – Расстаться. – Что «расстаться»? – Нам. Надо. В голове Дилюка промелькнула мысль: «А мы встречались?», и он даже намеревался ее озвучить, но, еще раз посмотрев на Кэйино выражение лица, очень тактично передумал паясничать и решил тоже всерьез воспринять сказанное. – Но… почему? – нахмурился он, и Кэйа, словно ожидая этот вопрос, всплеснул руками – мантия от этого его жеста взвилась черным облаком и сдулась, сползая по локтю к плечу. – Скоро матч, так? – Дилюк кивнул. – Когтевран против Гриффиндора, так? – еще один кивок. Дилюк догадался, к чему он клонит, и отодвинул от себя тарелку с недоеденным обедом. – Мы с тобой в разных командах. – Так. – И будем соревноваться друг против друга. – Так. – За кубок школы. – Так. – Ты дурак? Кэйа запнулся на слове, но успел уверенно ему кивнуть. Ясные карие глаза с мягким сочувствием смотрели, как он поджимает губы и почти пищит в ответ: – Сам ты дурак! Я серьезно! Нельзя, чтобы мы друг на друга отвлекались. А тут мы как будто будем поддаваться, потому что, ну… – рукой он показал куда-то в неопределенность. Дилюк выгнул бровь и ждал продолжения. – Ну потому что ты мой парень, вот почему! – Во-первых, я планировал играть против Когтеврана так же, как играл в первом матче. То есть, если мне надо будет сбить тебя с метлы – я это сделаю, и не важно, друзья мы, или враги. Это квиддич, в конце концов. Это квиддич, конечно же, это просто квиддич. Кэйа знал это; трудно утверждать обратное, когда пять лет кряду ты твердишь одно и то же. Только сейчас слова Дилюка его сильно задели, и сам он не знал, почему. Не оттого ли, что он, думая о своем поведении на поле и боясь, что в ненужный момент даст слабину, мечтал, что влюбленный в него Дилюк сделает так же? – А во-вторых… – казалось, он и сам задумался прежде, чем высказать что-то очень важное, недостающее его гениальному плану. – Ну расстанемся мы ради матча. А после него ты планируешь подойти, сказать, что теперь все нормально и что мы снова дружим? – Ну… Ну, нет, но… – То есть, ты действительно хочешь расстаться? Это были страшные слова. Период бескрайней влюбленности еще не прошел, и даже подобные минуты, когда чей-то мозг решает расставить по алфавиту все то, что должно стоять по цветам, такая мысль их страшила. Одномоментно они отреагировали страхом: что я сделал не так? Дилюк не хотел, чтобы Кэйа ему кивнул. Кэйа поджал губы и сжал кулаки. – Н-нет. – Но тогда я не… – Я просто хочу выиграть! Вот и все! – вскрикнул он. К ним обернулись многие, и лодыри, и зубрилы, и даже те, кто так же, как и Дилюк, пытались в спокойствии пообедать и не думать об окончании года. Дилюк молча посмотрел на него, и вместо спокойствия на его лице читалось непонимание, искреннее и очень сильное. Он и сам не знал, откуда оно взялось и что с ним делать, а делать что-то надо. От него неожиданно на душу легла очень сильная тоска. – Ты хочешь выиграть, и ради этого готов, ну… готов от меня… отвернуться? Теперь «нет» казалось желанным, но Кэйа не клюнул на одну и ту же уловку дважды. Он хмуро воскликнул, спросил, не отрывая от Дилюка глаз: – Как будто ты бы так не сделал! – Не сделал бы! – Ну конечно! А кто мне сказал, вот только что ты сказал, что планировал играть так же жестко, как и раньше, а? Ты что, не хочешь выиграть? – Хочу. Дилюк поднялся. Обед за ненадобностью мягко воспарил от его места и исчез за первым поворотом песочной стены. – А еще я сегодня хотел с тобой погулять, – пробормотал он, не смотря Кэйе в глаза. Тот возмущенно засеменил следом, но Дилюк как будто этого не видел. – Но теперь не хочу. Я пошел, Кэйа. Бывай. Он прибавил шагу, чтобы наконец-то отлепиться, ускориться, уйти восвояси, не хлопая дверью. Он хотел исчезнуть, и когда он исчез, Кэйа наконец-то услышал его последние слова. Они ничего не планировали на сегодняшний вечер. Неудивительно, ведь график подготовки к экзаменам, сдача предметных зачетов, а еще постоянные, непрестанные тренировки и попытки первее занять поле для квиддича и поотрабатывать удары и мертвые петли чуть-чуть подольше, не давали им возможности устраивать долгие свидания. Но сегодня он почему-то хотел встретиться и погулять. Он соскучился. Может, у него были новости, сплетни, а может, переживания, которые он хотел разделить с Кэйей. И вот Кэйа стоял перед открытыми нараспашку дверьми, стоял в центре старого портала, который вел из коридора в главный зал и наоборот, и чувствовал, что ноги его теперь намертво прикованы к месту, на котором он остановился, когда Дилюк исчез из виду. Никуда Дилюк не исчез; он был в замке, пошел плакаться Джинн или ныть кому-то из когтевранцев, знакомых им обоим, чтобы после этого они устроили Кэйе темную за его глупости. Может, от злости он ушел пинать неработающие бачки в туалете на втором этаже и пугать местных призраков, а может, вернулся в башню гриффиндора и укрылся одеялом. В любом случае, его можно было найти, но Кэйа не двинулся с места. Ему хватило сил сделать глубокий вдох, выдохнуть, а еще хватило сил на то, чтобы свалить с себя груз вины под предлогом, что это все равно ничему не поможет. Есть дела посерьезнее каких-то там сладкозвучных обиженок. Да и вообще – он не виноват. Разве это плохо – говорить то, о чем думаешь? Мало ли, что там могут подумать другие! Разве это плохо – хотеть выиграть? Кэйа оторвал ногу от пола и сделал шаг. Через полчаса начиналась очередная тренировка, на которой Герта опять будет сгонять с них семь потов. *** – Добро пожаловать на закрывающий матч этого сезона! Отложите перья и палочки и возьмите все, что может шуметь, поддержите любимую команду лучшими кричалками, ведь это – финал кубка Хогвартса по квиддичу! Эхом над ярко-зеленым полем разлетался голос Лизы Минси. Ему внимали все и каждый, в гвалте смеха и криков он проникал на трибуны, над ними и под них, и от этого общий задор только разгорался сильнее и сильнее. Она и сама кричала и прыгала на месте, и даже деканы не могли ее как-то успокоить, хотя и не особо старались. Все понимали: она радуется, что ее команда вышла в финал. – Итак, команды поднимаются в воздух! – кричала она. – Смотрите внимательно, слева от вас команда, которая в очередной раз забрала себе лучшие отметки по всем экзаменам всех предметов и курсов! Вы не ослышались: впервые за столько лет Когтевран вышел в финал! Ребята настроены серьезно, и мы желаем им удачи. О, вот взмыли в небо наши ловцы! Напоминаю всем, кто только-только проснулся: когда ловец поймает золотой снитч, игра завершится, но лишь количество очков решит, кто станет победителем! Они все были смешные, щурились, стремясь в ярком солнце рассмотреть друг друга, а ветер забивал волосы им в нос и глаза. Обе команды образовывали круг; Кэйа парил вторым от Герты, а с другой стороны от него висел их загонщик. Напротив был Тома. Он сдержанно улыбнулся ему – вежливость, ничего более. Тома всегда был очень вежливым и приветливым, когда они встречались в коридорах, и Кэйа не понимал этого. По сторонам он не смотрел, лишь механически, словно не понимая, что происходит, ждал заветного свистка, а когда тот раздался, когда гвалт толпы и визг ветра снес их с их мест, метнулся, как и все, за большим бурым мячом. Он победит, возьмет в руки кубок и поднимет его над всем полем. Ему будут рукоплескать, а после, уже в когтевранской башне, поднимут в честь команды припасенное сливочное пиво и будут распевать песни, смеяться и шутить. А после он отправит родителям письмо, в которое вложит живую фотографию, на которой маленький Кэйа вечно будет поднимать кубок над маленьким миром и улыбаться. И это будет его сладкая-сладкая победа. Между его мечтами пролетел заветный мяч; Кэйа притормозил, посчитал, куда примерно и кто его бросил, и резко ухнул вниз, почти отпуская контроль над метлой. Обманный маневр заставил загонщика Гриффиндора затормозить – мозг кричал Томе, что он вот-вот врежется в синий плащ, так резко возникший перед ним, но вот уже не было синего плаща, а мозг все никак не унимался. Доли секунды занял у Кэйи захват квоффла, и он даже сам не понял, что очередная волна оваций была посвящена его маневру. – Кэйа Альберих завладевает квоффлом… – шло сквозь бурю быстрое бормотание Лизы. Его триумф тут же сменился чужим именем и чужим достижением, а затем еще раз, и еще, и вот снова Лиза вернулась к нему, уже машинльно прокричав. – Кэйа Альберих бросает мяч в среднее кольцо! Гол! Десять очков Когтеврану! Когтевран открывает счет! За несколько мгновений передышки, пока команды осознают перемены и меняют тактику, Кэйа быстрым взглядом нашел свою команду и вздрогнул, наткнувшись на капитана: Герта хмурилась, не переставая прожигать его глазами. Тогда он прекрасно видел, как она махала ему рукой и требовала передать ей мяч, но проигнорировал все знаки, весь ее план. Он хотел играть сам. Кэйа улыбнулся ей и поднял руку, что означало бы, что он все понял. На его руках не было защитных перчаток. Широко и горделиво улыбнувшись, Кэйа поднял вверх сжатые кулаки, приветствуя зрителей, и тут же вернулся в игру. Постепенно игра брала над ними верх: вновь на языке чувствовался азарт и жажда выделиться, сыграть свою роль так, чтобы принести команде победу, а из головы вылетели все страхи и переживания, даже то, что игра была финальной. Кэйа огибал поле и нырял под трибуны, он ловил квоффл и, перекатывая его между руками, перебрасывал своим, но каждый раз мяч вновь оказывался у соперника. А вскоре в игру полноценно включились бладжеры. Маленькие гаденыши метались по полю с отвратительным звуком, готовые по щелчку пальцев поменять направление и найти себе новую цель. Вновь завладев квоффлом, Кэйа понесся к кольцам, лишь изредка меняя траекторию своего полета для того, чтобы не привлекать лишнего внимания, и тогда услышал совсем рядом тот самый тошнотворный звук. Он едва успел: вжал голову в плечи и дернул в панике метлу, и бладжер коснулся лишь хвостовой ее части, поломав пару прутьев, но этого ему хватило, чтобы сбиться с курса и выронить мяч, который тут же подхватили гриффиндорцы и унесли в другом направлении. Он прекрасно помнил боль от удара бладжером, а потому дал себе две-три секунды, чтобы отдышаться и найти свою следующую цель. И именно в эти две-три секунды к нему подлетела Герта и рявкнула: – Придерживайся плана! Кэйа кивнул ей, а сквозь зубы послал ее план куда подальше. Он разозлился, то ли из-за бладжера, то ли из-за того, что точно знал, кто именно запустил в него этот мяч. Как и обещал, Дилюк воспринимал происходящее не более, чем игру. – Счет – сорок-двадцать! Команда Гриффиндора вырывается вперед дважды, так как наш многоуважаемый вратарь профукал мертвую петлю! Лиза тут же принесла извинения всем, кто хотел их услышать, то есть, деканам по обеим сторонам от нее, которые тут же набросились на когтевранку и пригрозил отобрать волшебный рупор. Кэйа хмыкнул. Игра продолжалась. Его основной целью было подрезать и отвлекать соперника, и иногда, если ситуация была идеальной, хватать мяч и со всей дури дуть к воротам. До этого момента будь добр, мелькай перед красными плащами и сбивай их с курса, и Кэйа, придерживаясь, как и было сказано, плана, откровенно скучал. Ему нравилось щелкать перед носом метлой и толкать гриффиндорцев с намеченного ими пути, но не больше, чем получать внимание от принесенных им очков. И нет-нет, но посматривать в сторону одного из загонщиков, тоже вклиненного в идеальную тактику команды. В один такой момент, когда Дилюк нагонял бладжер, на другой стороне поля что-то произошло. Послышался крик и уханье толпы: бладжер сбил Итэра с метлы. К нему тут же подбежали, Лиза кричала, во все глаза смотря на Джинн, которая метнулась к загонщику и проводила его в лазарет. Игра на это время как будто остановилось, но после того, как Итэра унесли, ей нужно было принять решение: уходить на официальный перерыв, чтобы пересмотреть тактику, или продолжать игру. В конечном счете она помотала головой, смотря на тренера и судью одновременно. – Гриффиндор отказывается от перерыва! Значит ли это, что ему наконец-то достался серьезный соперник, который не дает им продыху?! Однако Кэйа уже не слышал. Он смотрел за бладжером, лишившим Гриффиндор одного из загонщиков, а тот, пометавшись из угла в угол, внезапно сделал круг и понесся в другой конец поля. Он не знал, что конкретно заставляло эти мечи так свирепеть и ненавидеть людей на метлах. Будто бы злой дух какого-нибудь инквизитора, судившего ведьм, заточили в кожаный мешочек и надули, и теперь он, жаждая мести, то и дело пытался вырваться наружу, но настолько обезумел за эти несколько веков, что уже давно потерял свой истинный ориентир. Сейчас, однако, он его нашел: рыжеволосый мальчишка, полностью отвлеченный на своего раненого товарища и одновременно на другой бладжер, парил к нему спиной, и Кэйа это видел. Он живо представил, как мяч пробивает ему спину, как Дилюк кричит и тоже падает головой вниз. Как ломается его шея – разумеется, она у него ломается, ведь именно так было во всех фильмах с падением с небоскребов и прочих высоток. У Эмбер и Итэра не сломалась, а у него обязательно сломается. И Кэйа подумал, что он, у которого из дел только и было что вилять и увиливать, обязательно справится со своим обезумевшим инквизитором. Все на поле происходило за доли секунды, за мгновения, которые для глаза зрителя остаются неуловимыми, в отличие от тех, кто парит в воздухе: для них все движется во сто крат медленнее. Вот и Дилюк медленно разворачивался, спокойно осматривал поле, ведь он был профессионал, и спешить ему было некуда. Он тоже заметил черную точку, которая приближалась к нему; сжал биту, поджал губы, приготовился сделать крюк и отбросить бладжер от себя, как всегда это делал, как вдруг прямо перед носом у него пролетело темно-синее пятно. Сбитый с толку, бладжер последовал за новой своей жертвой. Дилюк поджал губы; от злости у него покраснела шея, уши и щеки. Кажется, когтевранка Лиза как-то прокомментировала эту ситуацию и своим комментарием обратила на них внимание обеих команд, на Кэйю и бладжер, который несся за ним неровной дугой. Чтобы избавиться от преследования, нужно двигаться непредсказуемо даже для самого себя, чувствовать кончики пальцев и их мгновенное желание дернуть метлу вправо или влево, и слушаться этих странных, неожиданных просьб. Кэйа пытался, но каждый его поворот или петля казались недостаточно острыми, быстрыми, они недостаточно сильно резали пространство, чтобы запутать волшебный мяч. Другим способом избавиться от мяча было иметь в команде достаточно опытного загонщика, который сможет либо подрезать бладжер, либо сравняться с ним и со всего размаху двинуть по жесткому кожаному шару, чтобы тот отлетел и забыл, за кем гнался. Это Дилюк и сделал: он ускорился, свернул по диагонали, поймал его на биту, и, стиснув зубы, отбил назад. В тот же момент краем глаза он заметил недоумевающего загонщика Когтеврана, который только-только подлетел к ним и намеревался провернуть то же самое. Дилюк стушевался. Он опустил глаза и пробормотал какие-то куцые извинения, а затем поспешил нагнать Кэйю, который машинально продолжил лететь по прямой. – Ты совсем, что ли, с ума сошел?! – прокричал Дилюк, смотря на него дикими глазами. Кэйа услышал, несмотря на ветер и скорость, и повернулся к нему возмущенным лицом. – Он бы в тебя врезался! – Ты кто вообще такой?! Этот вопрос сбил его с толку. Кэйа решил возмутиться, потому что ответов на него у него в голове оказалось неожиданно много: он когтевранец, тот-кто-выиграет-кубок-школы, он его соперник, а еще он Кэйа, а еще он его… друг, и его… назвать себя «парнем» не поворачивался язык после всего, что он ему наговорил, но, как опция, это тоже последовало в списке титулов и прозвищ. Как Дилюк вообще смеет задавать такой наглый и глупый вопрос?! Он отвлекся, вовремя уловив решение передать ему квоффл, поднырнул под Джинн, которая также заметила движение, и поймал мяч. С мячом подмышкой Кэйа наклонил метлу и прочертил очень ровную волну, отбиваясь от белокурой охотницы, но в конечном счете оказался подрезан Томой, который кулаком выбил из его рук заветный мяч. Вместе они оставили Кэйю с носом и стремглав помчались к Сахарозе, перекидывая друг другу такие близкие десять очков. Он даже не расстроился тому, что потерял мяч; освободившись от неожиданно свалившейся на него ноши, Кэйа принялся мотать головой и искать в небе Дилюка, и нашел его в момент, когда, в привычном уже жесте занеся биту над головой, тот с глухим ударом отбил бладжер прочь. Наверняка ему было тяжело – у Гриффиндора в строю остался только один загонщик. Зная это, Кэйа, по всей видимости, решил еще больше усложнить ему жизнь и изменил траекторию охоты за мячом, так, чтобы во время пролета пронестись перед ним и бросить: – Я твой соперник! – Ты — охотник, балда! – моментально прокричал Дилюк уносящемуся прочь синему плащу. В шуме оваций и криков Кэйа совершенно не услышал, как после своих слов, злых и немного отчаянных, он с досады начал рычать. Он не чувствовал, что задел его, лишь определил для себя: пора включаться в игру. Отринуть чувства и обиды, вспомнить тот самый удар, который нокаутировал его во время первого матча, вспомнить свои победы, две, над сильнейшими командами и людьми; вспомнить, как много он сделал, чтобы в итоге добраться до финала, вспомнил и то, зачем он в принципе делал все это. Совершенно полностью собравшийся, Кэйа гордо поднял голову и стал искать мяч и свою команду, когда над полем громогласно, потому что Лиза тоже отринула волнение и фаворитизм, пронеслось, сверкнуло молнией и разорвало их небо напополам: – Эмбер ловит золотой снитч! Кэйа едва успел затормозить и не врезаться в трибуну пуффендуйцев, у которой в тот момент пролетал. Он метался взглядом по полю и не мог поверить своим глазам, ушам, не мог поверить голове, которая очень быстро подсчитала итоговые баллы. Нет, такого не могло быть, не могло случиться, просто не могло! Матч закончился слишком быстро, он только разыгрался и только-только включил голову и настроился! Что значит – «ловит золотой снитч»?! Самый долгий матч по квиддичу длился целых три месяца. А самый короткий – несколько минут, благодаря силам ловца сборной Уэльса. Кэйа читал об этом, когда изучал историю, но никогда не думал, что матч, в котором примет участие непосредственно он, может быть короче получаса. Уже потом ему скажут, что матч не был сильно короче остальных, просто значимость Кэйи в нем неожиданно оказалась мизерной. Он возмутится таким словам: естественно, ведь настроиться на игру ему удалось только к половине! Однако тогда ему хватило ума оставить при себе эти возмущения, ведь никто не был в этом виноват. Ну, или почти никто. Он медленно спустился и смотрел, как Герта бежит обнимать Джинн и пожимать ей руку. Джинн сияла, не звала свою команду поскорее присоединиться к ней, и те летали, собирая овации зрителей. Вместе с Дилюком, таким же счастливым и до тошноты солнечным они подхватили Эмбер, когда та наконец-то приземлилась, и усадили себе на плечи. В своей руке она держала золотой снитч. Она быстро слезла с них и подбежала к Ами, которая утирала слезы и старалась всем своим видом показать, что совсем не расстроилась, и почти так же легко, как это сделали с ней, подняла ее в воздух. Ами засмеялась. Щеки ее блестели. К ней подбежал Тома, которого попросили помочь притащить кубок; передав его капитану, он тоже обнял ее и что-то сказал. Кубок школы, яркий, начищенный до блеска и отражавший солнце с таким усердием, что сам как будто стал второй звездой, Джинн подняла вместе с Гертой. Трибуна когтевранцев встречала своих героев овациями, а когда деканы и комментаторка произнесли поздравительную речь и броское: «команда гриффиндора становится победителем чемпионата Хогвартса!», то детям разрешили-таки высыпать на поле и присоединиться к общей радости. Кэйа как будто остался совершенно один. Ему показалось, будто победа была нужна ему одному. Когтевранцы в целом не были особо заинтересованы в спорте, и командный дух им сохраняли общие баллы с экзаменов, интеллектуальных турниров и дуэлей; для них выход в финал в бо́льшем числе уже был достижением, которым можно будет хвастаться в дальнейшем. А сама команда факультета состояла из разных курсов, и те, что были помладше, вдохновились прошедшим годом достаточно, чтобы продолжить трудиться в следующих. Несомненно, за поражение было обидно, даже очень – взглянуть хотя бы на Ами, которая не переставала реветь от обиды даже тогда, когда ей припомнили победу над Слизерином. Но это было начало, и начало было положено. Кэйа этого совершенно не чувствовал, как и того, что по его щекам, как и по щекам Ами, текли слезы. Он и сам врал себе, что плакал от поражения, но на самом деле был обижен на самого себя: разве должны были ждать пока он наконец-то возьмет себя в руки? Разве кто-то просился вступиться за этого глупого, невнимательного оболтуса, который не может вспомнить простой рецепт рябиновой настойки, который боится гнева своего такого же глупого папашки и в которого Кэйа имел неосторожность влюбиться? И как же не повезло ему влюбиться впервые в жизни, отчего он чувствовал себя еще хуже, чем было раньше? Он успел сморгнуть слезы и вытереть их рукавом мантии, сделав вид, что на самом деле вытирает грязь с щеки: о его существовании вспомнила Джинн и, подбежав, лихо дернула за рукав в общую кучу. Кэйа улыбнулся, притворился, что разделяет общую радость. Ему очень хотелось уйти. Вытерпел он и последующий праздник в гостиной Когтеврана, прекрасной комнате астрономической башни, где под потолком мягко горели звезды, собираясь в созвездия с их латинскими именами, где было прохладно и сухо, потому что встроенные в стены книжные шкафы не терпели влажности, а посередине, на синем ковре стояли диваны и кресла. Такая гостиная встретила победителей и их однокурсников, и все они пели, кричали, а из их палочек то и дело вырывались фейерверки и конфетти. Примерно тогда, когда основное веселье утихло, из опустевшей гостиной выскользнул Кэйа Альберих. Ему казалось, что пробудь он в комнате с маленькими окнами еще хоть минуту, и задохнется от духоты и невозможности подумать обо всем, что сегодня случилось. После нескольких шоколадных лягушек, которых впихнул ему в рот Альбедо, и мышек-ледышек, которые он сам стянул с общего стола, его настроение немного улучшилось. Он перестал дуться на Джинн или ее факультет, а стоило упомянуть какой-то девочке те эффектные моменты, которые подарил этому сезону Кэйа Альберих, и вовсе заулыбался. Но, как и положено, с наступлением вечера все темные мысли возвращались после радостного праздного дня. Он отправился к озеру, одинокая фигурка в темнеющей траве. Кэйа сел под дерево и смотрел на водную гладь, в которой отражалась молодая луна, дрожала, ныряла и выныривала над поверхностью вместе с рыбьими хвостами и порывами легкого ветерка. Было прохладно, тихо, спокойно – идеальное время, чтобы подумать. Мыслей в голове не было, поэтому ему самому пришлось ковыряться в мозгах, ведь завтра, в обычный день, с занятиями и подготовкой к экзаменам, ему снова придется нет-нет, но встретиться с Дилюком. Черт бы побрал это его желание стать мракоборцем, ради которого ему пришлось выбрать те же самые предметы для изучения. Почему-то он не боялся потенциального серьезного разговора. Мелькали язвительные ответы: «вот видишь, вы все равно выиграли», «поздравляю с победой, гриффиндорская выскочка» и «я был прав». В чем конкретно Кэйа был «прав», он еще не решил, но слова были привычными, как и убеждение в целом. Да ни черта он не был прав. Загнался, подумал-передумал, составил стратегию и план, которого решил придерживаться до конца, даже когда на половине понял, что план ужасный. Проиграл. Проиграл, наорал, расстроил. Кэйа вспомнил, как хорошо ему было, когда они гуляли вокруг озера, как легко было на душе – теперь этого не вернуть и не повторить. Душа возмутилась, затопала ногами, заверещала: как это – никогда? Это были такие простые моменты, а он взял и потерял с ними связь. А ему хотелось капризничать, хотелось погладить жесткие волосы и ущипнуть курносый нос, а затем совсем легко коснуться пальцами щеки; и смеяться, когда Дилюк полезет его щекотать, тоже ему хотелось, а еще хотелось грозиться, что сейчас сглазит и слышать в ответ такое веселое «не верю». Не верил же. И Кэйа не верил, что какой-то откровенной глупостью взял и перекрыл себе воздух. На глаза снова навернулись слезы, а затем он услышал голос Джинн и быстро их вытер. – Вон он! – она старалась не кричать. Не получилось. Послышались тихие рваные шаги: Дилюк спускался по небольшому холмику вниз. Когда он сел рядом, Кэйа уже знал, что сказать: – Джинн попросила поговорить, да? – в темноте он увидел удивленное лицо и тут же прикусил язык. Захотелось завыть, стукнуть себя по башке, а может, и вовсе броситься в озеро, но недостаточно сильно, чтобы после всего этого выдавить примиряющее «прости». Кажется, Дилюк его совсем не ждал. – Нет, я сам. Джинн просто показала, куда ты ушел. – А, вот как. Понятно. – Мне показалось, что тебе захочется поговорить. – М-м-м. Дилюк замешкался. – Так… тебе хочется поговорить? Кэйа пожал плечами, не поворачиваясь к нему лицом. Он боялся моргать. – О чем нам говорить? Что, хочешь, чтобы я тебя поздравил? Ну так поздравляю, с победой и всем прочим. – Кэйа… – Что? – Он заметил, как Дилюк приблизился к нему и как потянулся к его рукам, и убрал их, но тогда же в его голове наконец-то появилась дельная мысль. Он повернулся к нему, и Дилюк точно увидел его блестящие глаза. – Матч закончился, вы победили, мы проиграли, я в этом виноват – ну, по крайней мере, я виноват в том, что думал совершенно о другом, когда должен был, наверное, следить за полем. И что забыл, что я «охотник», – передразнил он Дилюка. Дилюк нахмурился и надул щеки, но Кэйа не дал ему договорить. – Нет, ты молчи. Ты был прав. А я хотел как лучше – да, я правда думал, что так будет лучше! Что если мы… – «Расстанемся» на время матча, то не будем друг друга отвлекать? – Кэйа кивнул и отвернулся. Положив голову на колени, он совсем бесшумно дышал. Дилюк понизил голос. – Мне можно тебя обнять? – Да делай, что хочешь, – прошептал он в ответ и тут же оказался мягко обнят, почувствовал тепло и тяжесть головы на своем плече. Он поджал губы и шмыгнул носом. Дилюк выдохнул, сомкнул руки где-то на животе и вслушивался в его дыхание, скрытное, прерывистое. Он ничего ему не говорил. Так они сидели, в тишине, думая о чем-то и надеясь, что собеседник поймает эту мысль и поймет ее. Кэйа лишь чувствовал, как по животу, по легкой рубашке плавно водят горячими пальцами, вместо разговоров и поцелуев. Прикосновения вместо откровений, и говорили они громче, чем любимые слова. Им удалось перекричать то, что Кэйа наговорил в главном зале, удалось перекрыть и шум толпы на квиддичном поле. Им удалось успокоить его, его голову, расчесать мысли, заставить их замолчать. А потом тишина закончилась. Дилюк, сделав предупреждающий шумный вдох, сказал с улыбкой: – Я тебя прощаю. Он добился должного эффекта: Кэйа возмущенно дернул головой и пихнул его под подбородок своим плечом. На его лице читалось, что прощать его было совершенно не за что. Дилюк уже успел к такому привыкнуть, а после Кэйа тихо, опустив глаза в землю, спросил: – Так мы не… ну, это… мы не расходимся? Дилюк улыбнулся и распустил объятия. Он снова сел рядом, обнял колени и мечтательно окинул взглядом спокойное озеро, пока Кэйа сгорал от ожидания его ответа. И в абсолютно характерной ему манере гриффиндорец его дал. – Я подумаю. – Тебе нечем это делать. Решай сейчас! – он пихнул его в грудь, и Дилюк рассмеялся, а затем, укусив губу, покачал головой. Кэйю это не удовлетворило. – Да или нет? – Нет. – Не расходимся? – Не расходимся. Если тебе еще какая придурь в голову не взбредет. Знаешь, мне ведь было обидно, когда ты тогда, в главном зале это сказал. Кэйа ничего не ответил. Он разрешил взять себя за руки, разрешил приблизиться и поцеловать себя, и рассыпался восторгом на этот поцелуй, хотя внешне не дал и намека на это. Легко и очень желанно, он мазанул по щеке губами и поцеловал его еще раз. Дилюк улыбался, а в голове у Кэйи наконец-то не было ничего лишнего. Когда стало совсем прохладно, они поднялись и пошли к замку, там, где с позволения декана их ждала Джинн и Лиза, чтобы вместе пойти дальше. На полпути Кэйа что-то вспомнил; осененный, он нагнал Дилюка и, поравнявшись с ним, остро улыбнулся ему: – В следующем году будет турнир трех волшебников. – Ну… – Дилюк опешил на пару мгновений. – Ну да, и что? Кэйа ехидно улыбнулся, а затем, подняв нос к небу, торжественно произнес: – На нем я тебя точно сделаю. Он оставил Дилюка, ошарашенного, позади и с улыбкой ступил на каменную дорожку. Джинн подошла и помахала ему рукой, в то же время его нагнал и Дилюк. – Ни черта подобного! – воскликнул он. – Это же не викторина по истории магии! Недостаточно быть зазнайкой, чтобы победить. – Но и битой махать тоже недостаточно! – Да, но… – Вы о чем? – перебила их Джинн. Дилюк и Кэйа хмуро, словно ничего не произошло за последние полчаса, посмотрели на нее. Кэйа выдал: – Мы про турнир трех волшебников и о том, что у Дилюка на нем против меня совершенно нет шансов. Джинн и Лиза переглянулись. Гриффиндорка сложила на груди руки. – Нет шансов? – Кэйа кивнул. – А ничего, что в турнире может участвовать только один представитель от школы? Они, совершенно об этом позабывшие, тут же сникли, а Кэйа в добавок еще и надулся, так как по общим представлением должен был знать такую мелочь. Однако Джинн не закончила. – И выбирают его не профессора, а специальный кубок, так что ни к кому не подлижешься. И вообще, – она ухмыльнулась, когда они зашли внутрь. – В турнире выиграю я. Перед тем, как взорваться гвалтом возмущений и аргументов, четверо старшекурсников зашли в замок и скрылись за первым поворотом. Куда они направлялись, было неясно, ведь в такой радостный день что Полная Дама, охранявшая гостиную Гриффиндора, что когтевранский рыцарь решили дать главным героям поблажки и внезапно забыли и пароль, и все свои многочисленные загадки, которые в обычное время охраняли убежище знаний от посторонних глаз.