Как пахнет «ничто»

Его запах менялся постепенно. Молочный привкус на выпуске из Кадетского, металлический — после первого бритья трех волосинок на подбородке. В эту картину не вписывался известковый запах мела, но если он посчитает нужным, расскажет.   — Майк, Майк! А меня можешь понюхать?   Некоторые талантливые барды знали, через какие аккорды передать поступь плутовки-лисицы, чтобы ленивый слушатель ненароком не перепутал ее с женой чиновника. А Майк мог точно учуять чужой хоровод мыслей. Но он не бард, ему никто не поверит.   — Ты пахнешь как коричная булочка из Митры, Петра. Как коричная булочка с изюмом. — Ха-ха, ну хоть хлоркой не пропахла — и на том спасибо. Пусть она не знает, что пропахла. И хлоркой, и потом, и кровью — своей и чужой. Такие, как Петра, должны всегда сладко пахнуть булочками. Хорошо, что Майк — не бард, его никто не проверит. — Тщ-с. А меня сможешь учуять? — Оруо, я и так могу сказать, что от тебя пахнет подражанием. Элд всегда был прямым. Как лезвия в кобуре его УМП, как его намерения убить титанов. — Скорее, чем-то сливочным с нотками дерева. Что было раньше: Майк почувствовал напускное ребячество и ответственность Оруо или Майк узнал от Леви, что Оруо — старший из кучи братьев и сестер? Все смешалось в одно, все всегда смешивается.   Когда-то его запах был пока живым — кроны леса гигантских деревьев, в которых играет солнце, начали покрываться толстым слоем пыли карт и манускриптов. Тогда они были еще первыми из вереницы. Тогда железного привкуса было не так много. — Эй, Нюхач! А как я пахну? Ханджи — пример настоящего исследовательского духа, от которого забываешь обо всем на свете: считать бюджеты, которые ему так сложно выбивать из чиновников; считать дни недели, которые смешиваются в один на пике творческого порыва. Если бы Леви обладал хотя бы толикой таланта Майка, он бы заставлял Ханджи мыться чаще. И следил бы за графиком гораздо тщательнее. Если бы Ханджи и титаны наступали одновременно, Майк бы сошел с ума. — Ханджи, я безмерно уважаю тебя как капитана отряда и как человека. Твои профессиональные навыки не уступают искренности и широте твоей души. Для меня ты в первую очередь — личность. — Такой запах мне нравится.   Майк знал, как должен быть измениться его запах — полевой азарт вытеснится чернилами, пот с полигона заменится на тяжесть штор. Стальная уверенность — на кислый забродивший виноград. Он видел такое раньше: то, что подавило Шадиса, уничтожает Пиксиса, съест Несса. Но эта везучая сволочь, Майк так говорил только с уважением, гордостью и хмелем на усах, и здесь перетасовала неудачный расклад. — Да с чего вы ему верите? Вас дурачат, а вы и рады. Спертый воздух комнаты быстро наполнился порошком и мылом, к нему добавился неплохой черный чай. И отчего-то сильно отдавало мускусом. Если бы Леви был менее скептичен и рос открытым лучезарным мальчишкой, Подземный город пережевал бы его, перемолол в своих жерновах как всех остальных своих жителей. Выплюнул обратно в мир изуродованным калекой. — Напомни, чем пахнет Эрвин Смит? — Ничем. — Ты мог бы соврать что-то поэтичное вроде «железный привкус крови» или «чернила на бумаге» — и то было бы правдоподобнее.   Леви закатывал глаза, всем видом стараясь подчеркнуть пренебрежение редким даром. Эрвин пах. И кровью, и чернилами, и чем только не. А еще порошком и мылом. И дешевым черным чаем, чей сорт со временем становился лучше. И отчего-то сильно отдавало мускусом. Майк заново учился краснеть: по-мальчишески, как когда не вовремя зашел в чужую комнату; неловко, как когда подсмотрел что-то личное; смущенно, как когда стараешься не шуршать кустами. А он ведь просто хотел единолично общипать раннюю малину. И приходится дышать через раз на собраниях, на обеденном перерыве, на полигоне, чтобы не быть свидетелем лишнего, личного. Его запах было слишком очевидно спутать. Гораздо надежнее соврать целиком, чем потом запутаться в деталях. Пусть стратегиями занимается Эрвин, а Майк надежно прикроет его — как в старые недобрые времена.   — Ничем.   Майк сделал грубый акцент, задавил интонацией, раздул ноздри. Его взгляд был предупреждающим. А Леви все наконец-то понял. Как удачно, что он не умеет краснеть.