Залётные птицы

Твой голос, друг мой, звучит в моём сердце, как тихий шум моря среди чутких сосен.

Рабиндранат Тагор.

"Залётные птицы"

Небесная столица всегда блистала яркими красками золотых крыш, которые день ото дня ласкали солнечные лучи, окрашивая их изящными переливами. Бесконечное небо глубоких голубых тонов возвышалось над ними, образуя прекрасный ансамбль цветов, который смертному глазу вовек не суждено было постичь. Боги проносились над этими крышами, расправляя свои широкие крылья. Это были их дома, где восседали они да решали насущные проблемы. Богам ни к чему было спать или же принимать какую-либо пищу, однако та гордость, что внушали им сотни тысяч верующих, не давала им сбросить с себя оковы праздности и бесконечных пиршеств. Чаще всего эти благородные птицы проводили время за чаркой вина и ласкающими слух звуками циней, а по ночам собирались вместе, дабы обсудить заслуги каждого, что день за днём будто бы продолжали расти, пускай на деле они редко совершали действительно достойные дела. Раз в в пару лет, однако, они всё же спускались вниз, чтобы пронестись над очередным богатым домом и одарить его талантом. Такие люди, получившие в дар от богов их перо, всю жизнь должны были возносить им благодарности в надежде, что талант их не угаснет и что успех, которого они сумели добиться при жизни, продлится ещё долгие годы и останется в памяти по крайней мере у следующих девяти поколений их потомков. Таким образом журавли и жили, обеспечивая свою бессмертную жизнь верующими, что из страха и тщеславия, а может и по какой иной причине, не хотели расставаться с новообретённым талантом и постоянно молились, вознося драгоценные дары своим благодетелям. Богатым людям никогда не хотелось лишаться влияния и славы, а это значит, что им проще было обменять на богатства и веру ещё один год, нежели лишиться того, из чего теперь состояло имя их семьи. Но в любой истории есть свои герои, как и в этой есть своё исключение. У Владыки Небесной столицы, всемогущего и благородного императора Цзюнь У, был наследник, которого именовали при дворе Сяньлэ. Хотя немногочисленные божественные друзья привыкли называть его просто — Се Лянь. Се Лянь был тем, кто снискал свою славу отлично от братьев, ведь совсем не любил ту праздность, которой забавлялись другие божества. День за днём он трудился, не покладая рук, чтобы помочь смертным и взрастить их таланты не только силой своей магии, но также их собственными усилиями, делая сей фундамент прочнее, а творцов сильнее и увереннее в самих себе. Этот талант, что не держался на одной лишь вере, неведомым образом делал её крепче, ведь будь то художник или же поэт, человек знал, что это божество, что одарило его взор своими сияющими крыльями, не сможет забрать дарованное обратно в уплату за непослушание, а значит и поступок тот более искренний и благородный. В тот самый день прекрасный журавль парил над одной из таких деревень, где время от времени присматривал за одним преуспевающим художником, которому десять лет назад он подарил своё перо. Тогда, в прошлом, тот был лишь маленьким ребёнком, что не мог оправиться от слёз и отчаяния, сетуя на невзгоды в своей поистине несчастной жизни. Мальчик готов был отказаться от своей мечты, опустить руки и, казалось, поддаться порыву то ли принятия, то ли смерти. Однако сейчас это был прекрасный молодой мужчина, чьи руки способны были создавать то, от чего людям поистине сложно оторвать взгляд — такими изящными и живыми были его работы. Художник этот рисовал птиц, передавая полупрозрачными мазками мягкое очарование их воздушных перьев. Казалось, он был бесконечно очарован ими и хотел раз за разом разрывать свои сердце и душу, отдавая холсту хоть часть своих чистых эмоций. Се Лянь прилетал к его домику редко, ведь мужчине, казалось, и вовсе не требовалась его помощь. Журавль скрывался в листве, складывая свои крылья, чтобы те не могли выдать его присутствие, и молча наблюдал, не замечая, как на лице расцветает очень добрая и мягкая улыбка. Время от времени он приносил художнику рукописи со стихами, который сам считал достойными и вдохновляющими. Это добродушное божество надеялось, что, возможно, художник тоже сможет найти в них нечто, что побудит его к мыслям или порыву творчества, а может и просто насладится тем мигом, пока слова эти будут звучать в его голове. Иногда же, напротив, он хотел сделать нечто более существенное, взмахом крыльев унося какой-нибудь набросок ценителю или ученому, способному оценить всю красоту его творения и поддержать мужчину в его непростом ремесле. Так и проходили дни, когда журавль прилетал к небольшому домику среди пышных деревьев в надежде посмотреть на человека, который так искренне трудился и от всей души пытался передать красоту, наполнявшую его собственную душу. В этот раз он снова прилетел сюда, чтобы поделиться редкими свитками, которые совсем недавно смог раздобыть у учёного мужа, что годами собирал коллекцию лучшей поэзии своего века. Он проносился над деревней, рассматривая крошечные домишки, немногоцветными крышами рассыпавшиеся под тенью его широких крыльев. Журавль был воодушевлён мыслью о том, что совсем скоро вновь увидит прекрасные работы человека, которым бесконечно гордился и кого уважал всё больше с каждым своим визитом. «Этот Хуа Чен такой необычный смертный, воистину великий талант!» — Повторял он каждый раз перед своими братьями, пытаясь искренне поделиться радостью и восхищением, которые испытывал сам. «Уверен, однажды его имя будет известно во всех уголках Поднебесной!» Силуэт деревянного домика уже виднелся вдали, объятый мощными ветвями многолетних деревьев. Хуа Чен давно не жил в нём, но часто приходил сюда, чтобы порисовать и просто насладиться тишиной и спокойствием лесного массива. На лице журавля вновь расцвела добродушная улыбка, и он рванул вперед ещё быстрее, расправив крылья ещё более гордо. И в этот момент радости и вдохновения что-то со свистом пролетело рядом, со стремительной скоростью впившись в его тело, а потом снова, снова и снова, пока израненные крылья совсем не ослабли, и тело божества не рухнуло наземь.