whatever happens, don't let go of my hand

Свет фонарного столба освещает капот машины и попадает на лобовое стекло, отчего нет необходимости включать свет в салоне, хотя, возможно, в этом нет никакой необходимости вообще. Даже без фонаря. Она могла бы сразу начать с экспрессии и закатить ему такой скандал, каких в его жизни ещё не было; могла бы влепить пощёчину, окончательно закрепившись в статусе «абьюзера»; могла бы сказать хоть что-нибудь, и он был бы рад любому из перечисленных вариантов, но она молчит. Она молчит, и это самое страшное, когда не остаётся никаких эмоций и, может быть, даже чувств. Он касается её руки на свой страх и риск, предпринимая попытку сжать в своей, пока она, отвернувшись к окну, смотрит куда-то в сторону, где проезжающие мимо машины образуют пробку, в которой им тоже придётся постоять, если они выедут с парковки прямо сейчас. - Поль... - тихо зовёт он, вынуждая её повернуться, и тут же замечает влажные дорожки от слёз на её щеках. Он притягивает её к себе одним рывком, крепко обнимая за талию и не опасаясь её возражений, что вполне могли бы последовать, но... их нет. Вернее, они есть где-то у неё внутри вместе со всей той злостью и обидой на него, но в тактильном контакте это не проявляется. Она всхлипывает, понимая, что и так слишком долго держалась и не позволяла себе поддаваться эмоциям все эти пять дней, а сейчас всё как-то само собой произошло, и от себя уже никуда не деться. - Я в тебя влюбилась заново, после всего, что было тогда, а ты опять всё проебал, - шепчет ему на ухо она, и если бы он только знал, как ей будет больно, он бы ни за что в жизни так не поступил. Наверное. - Я испугался, что ты больше не захочешь меня видеть... что подумаешь, что я реально подстроил всю эту психотерапию, - нужны ли ей сейчас его объяснения? Очень вряд ли. - И решил расстаться, чтоб доказать, что это не так? - догадывается блондинка, отстраняясь от него и вытирая слёзы тыльной стороной ладони, - Я тебе больше не верю, Дим, ни одному твоему слову... - Я понимаю, - кивает он, сопровождая это тяжёлым вздохом. - Нет, ты не понимаешь, - возражает она, резко разворачиваясь к нему, - Мы взрослые люди, тебе уже 40 лет, а ты до сих пор ведёшь себя, как подросток... Зачем мне вот эти игры в «хочу/не хочу», «буду/не буду»? - Не кричи, - он так спокоен, что аж бесит. Он снова накрывает её руку своей, вынуждая чуть-чуть снизить концентрацию агрессии. - Ты хотел всё закончить, потому что так будет лучше. Что щас изменилось? - из них двоих говорить хотел он, а не она, но пока получается только наоборот. - Да потому что я тебя уже терял и не хочу снова проходить эти 9 кругов ада, - он сам срывается на крик и лупит руками по рулю, - Я ещё тогда, после сессии сказал, что не знаю, какой у этого может быть итог... - Поэтому быстренько намутил этот итог самостоятельно? - перебивает Поля, явно не собираясь успокаиваться. - Что между нами может быть, кроме секса и встреч раз в неделю? У тебя дочь и образ идеальной женщины, а у меня съёмки, гастроли и алкоголизм, - выдаёт Дима, наконец-то вынуждая её замолчать, - Когда мы поссорились, и ты ушла, я понял, что это всё равно рано или поздно произошло бы... И ушла именно ты, а не я, Поль. Я тебя не бросал, просто перестал держать, потому что так лучше. - Тебе сейчас лучше? - на всякий уточняет она, видимо, что-то упустив. - Нет, - без задней пожимает плечами он. - И мне нет, - наигранно удивляется она, пробегаясь глазами по его лицу, - Поздравляю, Дим, отличный план! Он молча наблюдает за тем, как она поправляет размазавшийся макияж, глядя в зеркало в салоне машины, а затем закрывает его и откидывается обратно на спинку сидения. Он не знает, что ответить, учитывая, что она не воспринимает ни одну его мысль, находя тысячу аргументов в секунду и вспыхивая, как спичка. - Я говорил, что ты самая красивая? - тихо спрашивает он, полагая, что сейчас подходящий момент для комплиментов. - А я говорила, что больше тебе не верю? - парирует Пелагея, никак не реагируя на его слова, - Скажи, ты бы смог сейчас навсегда исчезнуть из моей жизни и больше не появляться? Не звонить, не писать, не напоминать о себе, не поздравлять с днём рождения, не пересекаться, не здороваться на мероприятиях... - Ты же знаешь, что нет, - разводит руками Билан, не понимая, какой ответ она ожидала услышать. - Тогда зачем ты спрашиваешь, что между нами может быть? - ей так тяжело даются слова, что она делает едва заметные паузы между ними, а он старается не обращать внимания на то, как дрожит её голос, - Между нами могло быть всё, что угодно, если бы мы оба этого хотели! - Когда я сказал, что хочу быть с тобой, ты ответила, что я не спросил, чего хочешь ты, - напоминает он, раз уж они продолжают эту тему, - Из этого можно сделать вывод, что ты не хочешь ничего. - Блять, Дима... - недовольно шипит она, закатывая глаза, - Всё, это бесполезно, отвези меня домой. Он послушно заводит машину, но всё равно почему-то продолжает стоять на месте, не выезжая с парковки и явно о чём-то думая. - Поль, я чуть не развязался сегодня, - сообщает он, повернув к ней голову, - Я пошёл и специально купил коньяк, а потом открыл его и даже налил, но ты ответила раньше, чем я успел выпить. - Вспомни свои слова о том, что тебе есть ради кого жить, - напоминает она, ненадолго сменяя гнев на милость и относясь к нему чуть снисходительнее, чем минуту назад, - И не забывай об этом... - А если ради тебя тоже? - уточняет Дима. - Ради меня ты закончил наши официально даже не начавшиеся отношения, - нет, у неё не получится забыть об этом так быстро. Он всё-таки выезжает с парковки, чувствуя, что у этого разговора нет логического конца; что они могут сидеть тут хоть до завтрашнего утра и выяснять, кто не прав, но это ничего не изменит. Она не обязана прощать его, тем более так быстро, а он не обязан просить прощение, потому что каждый из них относится к этой ситуации по-своему. И нет такого варианта ответа, где виновата только она или только он. Не он ушёл тем утром, хлопнув дверью, и потом несколько дней не отвечал на звонки и сообщения. Не он дал понять, что не так уж сильно дорожит этими отношениями. И вообще не он сделал первый шаг, поцеловав её в машине. Это не только его ответственность и не только его вина, как бы больно он ни сделал ей своим решением и своими словами. Она смотрит в окно и молчит почти всю дорогу, то ли переваривая этот разговор, то ли, наоборот, желая отвлечься и поскорее забыть о нём. Она очень сильно соскучилась по нему за всё то время, что они не виделись, но ни за что на свете не признается и не скажет об этом. Потому что это никуда не девает тех обстоятельств, в которых они теперь находятся; это ничего не меняет. Он думает о том, что будет, когда придётся вернуться домой: выльет ли он в раковину ту бутылку коньяка или с порога опустошит стакан, так и оставленный стоять на столе. Он думает о ней, обо всех её словах, обо всех своих словах, обо всех словах, что не прозвучали ещё или не прозвучат уже никогда. Они добираются до её дома слишком быстро, даже по пробкам, словно всё вокруг способствует тому, чтобы они поскорее разошлись и оставили друг друга в покое. - Пока, - небрежно бросает Поля, видимо, решая оборвать всё резко, чтобы не мучать ни себя, ни его этими длительными прощаниями и разговорами ни о чём. Он ничего не отвечает, молча глядя на то, как с каждой секундой она отходит всё дальше и дальше от машины. - Блять... - едва слышно срывается с его губ в ту секунду, когда он подрывается с места и вылетает из машины, осознавая, что не может вот так взять и просто отпустить её сейчас, - Поль, стой! Она не слышит его или делает вид, что не слышит, но это не играет роли, поскольку он сам успевает её догнать и остановить. - Что случилось? - растерянно спрашивает она, сомневаясь, что он стал бы догонять её просто так. Ему нужно что-то сказать, как-то объяснить ей и самому себе, зачем он вылетел из машины и для чего бежал за ней эти несколько метров, возомнив себя чёртовым спринтером. Нужно, но невозможно. Он молча наклоняется и впивается в её губы своими, вовлекая в поцелуй прямо посреди улицы, где даже в столь поздний час могут ходить люди. Он просто понимает, что, если не сделает этого сейчас, то уже никогда. - Я помню, ты сказала, что я даже не попытался вернуть тебя, что я не боролся... - говорит он, слегка отстраняясь от неё, - Но в этот раз я не готов проходить тот же самый сценарий... - И с кем ты собрался бороться? С собой? - интересуется Пелагея, опешив от такой резкости в принятии решений с его стороны, - Дим, ты сам сказал, что хочешь всё закончить... - Я знаю, что ты мне больше не веришь, и не прошу тебя вообще ни о чём, кроме одного... - взволнованно произносит Дима и тут же ловит на себе её заинтересованный взгляд, - Просто не игнорь меня больше, пожалуйста! - У меня встречная просьба, - согласно кивает она, только сейчас замечая, что пошёл снег. Первый снег в этом году, что вполне свойственно для начала ноября. - Дай мне пару дней всё обдумать и понять, как быть дальше. Хлопья снега бесшумно приземляются на её волосы и тут же таят, и она не видит со стороны, как это красиво, – всё эстетическое удовольствие достаётся только ему. Всё её внимание сейчас достаётся только ему. Почему он никогда не задумывался об этом раньше? И может, даже не ценил? - Хорошо, - разве у него есть другие варианты ответов? Конечно же, нет. Ведь то, что она как минимум не послала его, куда подальше, уже говорит о многом. Он провожает её взглядом и возвращается в машину, теперь уже точно зная, что сделает по приезду домой. Потому что она заслуживает того, чтобы жить ради неё; того, чтобы бороться за неё даже с самим с собой и в частности со своей зависимостью. Потому что он уже проходил 9 кругов ада, чтобы отпустить её тогда, а сейчас это суммарно будет уже 18 кругов. 18 кругов или один шанс сделать всё по-другому? Он несётся по полуночной Москве, вжимая педаль газа и игнорируя скоростные ограничения, чтобы дать волю всем эмоциям, накопившимся за последние два часа. Он не успевает затормозить на мигающий зелёный, не успевает остановиться перед стоп-линией на горящий жёлтый и проносится на красный сигнал светофора, сворачивая в сторону за секунду до столкновения с машиной, что едет перпендикулярно ему. Он отделывается большим испугом, который, дай Бог, в будущем перерастёт в настоящий страх и научит его не играть с жизнью, когда в ней только-только появляется что-то светлое. Просто Бог его любит, и поэтому он жив, а иначе бы давно уже умер от какого-нибудь банального передоза. Нет, он здесь не только потому, что ему есть ради кого оставаться. Он здесь нужен. Потому что есть те, кто остаются в том числе и ради него.