whatever happens, don't let go of my hand

Он далеко не святой и не самый идеальный мужчина на свете, и в его жизни тоже были ситуации, когда он обижал девушек и поступал с ними, скажем так, совсем не по-мужски, но то, как сильно его задевает услышанное в кабинете психотерапевта на этот раз, невозможно было предугадать заранее. Он до последнего старается не показывать этого, и когда они выходят из кабинета, лишь молча берёт её за руку и продолжает путь до лифта вместе, не опасаясь ни камер, ни людей, что могут встретиться на пути. Она тоже ничего не говорит, спокойно наблюдая со стороны за ним и за его действиями и пытаясь понять, о чём он сейчас думает. Она, к собственному удивлению, чувствует себя очень хорошо после сегодняшней сессии или просто рядом с ним. Или всё вместе даёт такой положительный эффект. Она давно ни с кем не говорила на эту тему, потому что не было поводов, а сегодня вот так получилось... и тема совпала с её настроением, отчего захотелось поделиться этой короткой, но очень поучительной историей из своей жизни. - Где сейчас твоя дочь? - неожиданно спрашивает Дима, когда они едут в лифте. - Дома, с няней, - отзывается блондинка, теперь уже будучи не очень в этом уверена, поскольку его вопрос звучит довольно странно. - Останься у меня сегодня, - ещё более неожиданно просит он. - Дим... - она хочет что-то сказать или даже возразить, но не находит наиболее подходящих слов. Её внутренний голос уверяет, что не нужно вестись на эти «провокации»; что нет никаких оснований для того, чтобы менять свои планы и срываться куда-то посреди недели. Её внутренний голос настаивает на том, чтобы попрощаться с ним сейчас и поехать домой к дочери. И она, конечно же, соглашается со своим внутренним голосом, как самая ответственная мать на свете. У него и правда нет никаких весомых причин или аргументов, чтобы уговорить её, да и нужно ли вообще уговаривать человека, который в состоянии самостоятельно принимать решения? Нет, он не в силах объяснить ни себе, ни ей, почему ему именно сейчас так необходимо побыть с ней наедине, безо всех этих психотерапевтов, водителей и детей. Просто ему кажется, что сегодня произошло что-то очень важное для них обоих; что полученная информация сковырнула в нём что-то, что прежде не давало о себе знать. И сможет ли он после этого так спокойно взять и отпустить её домой? Сможет. Но захочет ли? Точно нет. - Пожалуйста, - говорит он, заменяя все эти долгие объяснения одним простым словом, что значительно экономит время, которого и так остаётся ничтожно мало до того, как откроются двери лифта, и придётся решать, кто куда и с кем едет. Она усмехается, хотя не сказать, что её действительно что-то веселит во всём этом, и успевает оставить кроткий поцелуй на его губах, когда лифт останавливается на первом этаже, добавляя тихое «Ладно». И это совсем не одолжение, что немаловажно, потому что она соглашается не ради него, а, в первую очередь, для себя. И выбирает не между ним и своим ребёнком, а между собой, как матерью и собой, как женщиной. Она позволяет себе признаться в том, что сейчас для неё важнее именно это, и не осуждает себя нисколько. Важно быть не примерной матерью, а человеком, который прислушивается к себе и к своим желаниям, потому что детям не нужны никакие жертвы... никому не нужны жертвы, если это исходит не от сердца, а от чьей-то необходимости. Детям нужен пример здоровой любви к самому себе, пример здорового эгоизма, потому что, возможно, в этом и заключается залог успеха в их воспитании. И в конце концов, никто не отменял одного простого умозаключения – «поступай, как чувствуешь», а сейчас она чувствует так. Она звонит няне уже в машине, больше уточняя, нежели по-настоящему интересуясь, может ли та остаться на ночь, и заранее зная, что, конечно, может, потому что такие «форс-мажоры» прописаны в их договоре; потому что они знакомы не первый год, и конкретно в жизни Таси этот человек играет не последнюю роль. Он смотрит то в окно, за которым осенняя, вечерняя Москва погружается в поздний вечер, то на неё – какой она выглядит серьёзной и даже строгой, давая наставления относительно воспитания своего ребёнка. Он думает о том, что будет дальше... он долго избегал этих мыслей, но рано или поздно всё, от чего ты бежишь, настигает тебя в самый неподходящий момент. И он хотел бы не думать об этом, но она ведь не сможет перевезти няню жить к себе домой или отдать ей на воспитание Тасю лет до 14, пока та не сможет жить самостоятельно. И сама она тоже не переедет к нему жить – это слишком очевидно. А что тогда? Что дальше? Что теперь? Да и должно ли вообще быть что-то ещё? Что-то, помимо этого? - Я устала, - заключает Поля, блокируя телефон и попадая в его объятия. - Ты такая красивая, - тихо сообщает он, целуя её в висок. И это никак не взаимосвязано с её усталостью, просто ему хочется сказать об этом вслух. Она успевает подремать у него на груди, пока они добираются до дома, а по пробкам время их пути значительно увеличивается вместе с количеством мыслей в Диминой голове. Будущее – это правда важно, но прошлое тоже не даёт покоя, особенно сейчас, когда вскрываются новые подробности, о которых он даже не догадывался. Он смотрит на неё – спящую и такую беззащитную – и не понимает, как это вообще возможно, чтобы кто-то позволил себе поднять на неё руку. Он рисует в своей голове страшные картины за счёт богатого воображения и чувствует, как внутри всё обрывается от каждого подобного предположения. - Давай что-нибудь закажем? Я так хочу есть, - просит она, переступая порог его дома и осматриваясь вокруг. - Щас закажем, - согласно кивает он, пытаясь немного взбодриться и привыкнуть к свету, что после тусклого освещения, исходящего от фонарных столбов, кажется каким-то беспощадно ярким. - Привет, - здоровается Пелагея, когда их выходит встречать тот самый кот, что успел прославиться на весь Димин Инстаграм, - А я тебя знаю! - Он тоже о тебе наслышан, - усмехается Дима, предпринимая попытку погладить Соломона, что тут же отстраняется и демонстративно избегает любых проявлений любви, тем более, когда у них гости, - Да ладно, не злись... Мы и тебя сейчас покормим, Солома... - Вот ты сначала покорми, а потом гладь, - смеётся она, прекрасно понимая кота в данной ситуации. - А тебя можно гладить до того, как покормлю? - уточняет он, снова беря её за руку и притягивая к себе. - Ну, попробуй, - пожимает плечами она, улыбаясь и выжидающе глядя на него. Он прижимает её к стене, обнимая за талию и блуждая руками по всему телу, а затем прижимается своим лбом к её, вынуждая замереть. - Почему ты никогда мне не рассказывала, что он тебя бил? - сдаётся, не выдерживает и всё-таки задаёт этот вопрос. Он долго продержался. - Не бил... - возражает она, как самая настоящая жертва насилия пытаясь назвать это какими-то другими словами, - Заламывал руки, мог влепить пощёчину или оттолкнуть, но не прям бил... - Поль, для тебя «бил» – это когда головой об батарею херачат или когда зубы выбивают с ноги? - он не понимает её и снова злится. - Просто я не хочу, чтобы ты додумывал то, чего не было, - поясняет Поля, в глубине души понимая, что этого разговора было не избежать, - Это было больно не столько физически, сколько морально, понимаешь? - Я понимаю, - кивает Билан, но звучит неубедительно, - А ты понимаешь, что сути это не меняет? - Десять лет прошло – какая теперь разница? - даже если бы он нанёс ей тяжкие телесные повреждения, срок давности уже вышел - как раз десять лет. У преступлений небольшой тяжести – два года; у средней – шесть; а страх – остаётся жить внутри тебя навсегда. - Ты не говорила мне, - вновь повторяет он, ощущая её губы на своих губах. И непонятно: из желания закрыть эту тему или из желания просто поцеловать его. - Зачем? - разве это что-то изменило бы, если он изначально не планировал бить её головой об батарею? - Я так испугался за тебя, - признаётся он, тоже накрывая её губы своими, ведь говорить между поцелуями отчего-то намного проще, чем без них, - Сначала подумал, что ты про этого... - Тогда бы мы судились не только за имущество, - усмехается она, сейчас бы ни за что не допустив подобного обращения с собой и уж тем более не оставив это безнаказанным. Он писал ей тогда в письме о том, что она повзрослела и изменилась, и это чистая правда. Она уже не та, что была год/два/три/десять лет назад. Она знает себе цену и знает, как с ней можно обращаться, а как нельзя. И он тоже прекрасно знает, что она - не одна из тех, что были у него когда-то; она - не очередная и не обычная. Именно этим она его и зацепила однажды. Для него она особенная навсегда. Даже если они не вместе. - Иногда я не верю, что всё это происходит с нами по-настоящему, и что ты сейчас правда стоишь рядом, целуешь меня и не исчезнешь, если я закрою глаза, - он даже закрывает глаза для наглядности, а когда открывает, она по-прежнему стоит перед ним, прижавшись к стене и уложив руки ему на плечи. - Если ты меня сейчас не покормишь, то я реально исчезну, - напоминает Поля и снова смеётся, невольно заражая его своим смехом. - А Соломон отгрызёт мне ногу, - соглашается он, понимая, что больше оттягивать нельзя и пора накормить всех изголодавшихся котов и девушек в этом доме.