Боги и Архонты

      Венти куда хуже, чем может показаться.       Люмин не замечает.       Люмин не смотрит.       Люмин видит лишь доброго бродяжку-барда.       Опытный взор путешественницы проходит мимо, не замечая мутную тень в аквамариновых глазах такого доброго и безобидного создания, как один маленький алкоголик, зарабатывающий на жизнь игрой на лире и песнями.       Она не видит в нём угрозы.       Венти тепло и беззаботно улыбается:       — Позвольте спеть для прекрасной путешественницы, — протягивает он.       Его голос напоминает звон колокольчиков, терзаемый ласковым ветром.       Люмин блаженно выдыхает, прижимая ладонь к груди.       С недавних пор его голос начал успокаивать её волнующееся сердце и приводить в порядок разум, терзаемый кошмаром. Все страхи в один миг отступали, позволяя ей просто наслаждаться жизнью.       Непозволительная роскошь в её случае.       — Буду благодарна, — тонко улыбается Люмин.       В миг, когда тонкие пальцы барда касаются натянутых струн лиры, остатки мыслей покидают её голову, оставляя лишь блаженную пустоту.       Она даже забывает о поисках брата.       Венти забирает с собой все её тревоги.       Бард прикрывает глаза, пряча мелькающую в них тьму, так похожую на скверну Бездны. Ни единым движением он не выдаёт охватившее его в этот миг желание, по прежнему оставаясь тем самым безобидным мальчиком, которого в нем видели.       Где-то в подсознании бьётся предательская мысль о том, что Люмин уже любит его. Просто пока ещё об этом не знает.       Держаться рядом с ней становится всё тяжелее.       Каждый день он слышит сотни миллионов вздохов и множество голосов. Какие-то голоса передавались ему ласковыми ветрами, которые ластились подобно самому любящему питомцу, а некоторые возникали прямо у него в голове.       Такое бремя должны были нести Архонты.       Такого было его предназначение.       Для этого он родился.       Как жестоко, — думает бард, — Какие жестокие мольбы.       Ведь многие из них молили о любви. Молили о благословении и удачи в делах любовных…       Молили о путешественнице       Она просто не могла не волновать чужие сердца.       От Люмин исходит притягательный свет других миров, в её золотых глазах отражается ясное сияние далёких звёзд, а каждое движение наполнено любовью к жизни. Путешественница была воплощением идеала на этой земле.       Она волновала людей своими поступками, пробуждала в них веру и надежду…       И любовь.       От этого всё в боге ветров ревёт и разрушается.       И в это мгновение внутри он слышит зов Селестии.       «Боги всемогущи. Не людям указывать тебе, что делать».       Ведь истинная свобода заключается в свободе выбора.       «В твоей. И в её.»       Это так жестоко, — думает Барбатос, — Служить другим.       И он с навязанными мыслями лишь прикрывался личиной Венти, лишь был рабом людей, ставя чужие нужды выше себя. Бога.       В какой-то момент он забыл, на что способен Барбатос, даруя свободу всем, кроме себя.       Лишь ты один всё это время на цепи сидел.       Дрожащие руки сдирают фальшивый лик, обнажая бурные божественные ветра и до рези в глазах белоснежные крылья, перья от которых падают на землю и разрушают ту божественной силой.       В голове больше не слышатся мольбы и просьбы о любви.       В голове теперь вспыхивает яркая звезда, имя которой Люмин.       Путешественница дёргается и обнажает меч, не зная, что происходит в сей момент и испытывая лишь растерянность и непонимание. Её глаза суматошно мечутся, оглядывая разрушающийся Мондштат и Венти…       Вернее, Барбатоса.       Сердце её рвётся на куски.       И посреди этого ожившего кошмара слышится лишь утешающая, успокаивающая божественная песнь, что словно отправляет её на утёс Звездолова.       Сердце в груди успокаивается.       В голове привычно возникает умиротворяющая пустота, не сравнимая ни с чем.       Барбатос подобен маяку в бушующий шторм.       И Люмин слепо, подобно мотыльку, летит на этот свет, не зная, что она сгорит в его ярком пламени.       Барбатос раскрывает для неё свои объятия, но также оставляет путь назад открытым.       Барбатос дарит ей истинный выбор…       Даже пускай он и не замечает, что его песня подобна завлекающим чарам сирены, из-за которой Люмин просто не способна отказаться. Она не может сделать шаг назад и скрыться за бурными ветрами. Да и не хочет.       Она подходит ближе, послушно обнимая бога ветров в ответ.       И Барбатос смеётся.       Ему вторят ветра, снося людей и даже здания на своём пути.       Венти людям служил. Он даровал им ложную свободу, загоняя себя ещё больше в оковы, оставаясь вечным пленником Мондштата. Но Барбатос дарует истинную свободу, как себе, так и другим…       Даже если они этого не хотят.       Люмин в своих руках он сжимает крепко. Почти до хруста.       И ведь Люмин точно такая же, каким был мгновение назад Венти.       Покорная, услужливая.       Рабыня.       Барбатос желает показать ей, насколько это глупо — помогать другим. Подобно вечному служению… В обмен лишь на одно жалкое почтение.       Богам достаточно обычного почтения.       Архонтам нужно всё.