Smooth criminal

      Ни громовые раскаты, ни пушечный выстрел, ни музыка от соседей сверху не смогли бы заставить Кинна проснуться посреди ночи и покинуть свою тёплую постель.       Всё что угодно. Кинн будет спать как убитый.       Всё что угодно.       Но только не писк открытого дольше нормы холодильника.       Хм.       Кинн точно знает, что сам бы не оставил его открытым. Возможно, какой-то продукт свалился с верхней полки и упёрся в дверцу.       Как бы там ни было, Кинн нехотя встаёт, накидывает свой шёлковый халат оттенка терпкой марсалы, включает свет и проходит на кухню. — Ах…       Щелчок выключателя, и Кинн застаёт возле холодильника… кхм… вора? — Э-э… Спрашивать «что ты тут делаешь» было бы глупо… Но, кхм, ты пробрался ко мне в дом, чтобы… э-э… украсть сосиски?       Водолазка с высоким воротником. Спортивные штаны. Конечно же, пресловутая балаклава на голове. Хорошо хоть не чулки в сеточку.       Всё очень чёрное.       И очень облегающее. Безапелляционно подчёркивающее тонкую талию и красивый рельеф мускулов. — Почему? Не только сосиски. Ещё сыр с плесенью и две банки тунца.       Ситуация не из весёлых. И всё же. — В рюкзачке, я так понимаю, награбленное? Какой-то скромный у тебя улов, — с глумливой усмешкой, Кинн дёргает подбородком вверх. — Для первого раза — сойдёт, — невозмутимо отвечают в ответ, — и вообще-то тебя грабят с пистолетом в руках. Где страх в глазах? Где паника? Руки вверх! В конце концов!       Кинн покорно поднимает руки чуть выше ушей: — Всё-всё. Понял, что шутки с тобой плохи. Так… каков дальнейший план? — План? — несколько пискляво переспрашивает воришка. — Ну, у тебя ведь наверняка был какой-то план, когда ты шёл сюда, да? Что дальше думаешь делать? — говоря это, Кинн размышляет, что очень зря не прихватил с собой телефон, который так и остался на прикроватной тумбе. — А-а, сейчас, — парень достает из кармана смятый листок и, очевидно, ищет в записях нужный пункт.       Кинн прыскает со смеху: — Серьезно? По бумажке сверяешься? — А что? Сказал же: первый раз. Я волнуюсь. — М. Ясненько. — Чего тебе ясненько? Садись! — на середину кухни выдвигают один из стульев, — живо!       Кинн мнет языком нижнюю губу, вся ситуация какая-то совершенно идиотская, как будто он оказался внутри бородатого анекдота. Но чего не сделаешь под дулом пистолета? — Так. Что дальше? — довольно расслабленно, Кинн разваливается, словно на диване. — М? — Заткнись! — Ух. Прямо на глазах растёшь в своём мастерстве. — Руки за спину! — Как скажешь, — Кинн заводит кисти рук назад, — мне их самому держать? Или, может, хотя бы свяжешь? — Естественно. — Веревка-то имеется? — «участливо» интересуется Кинн.       Парень пыхтит и принимается рыться в рюкзаке, из которого торчит несколько сосисок: — Вроде была… Чёрт! — Что? Нету? — Нету… — почему-то по-детски обиженно констатирует криминальный элемент. — Ну, не беда, — «успокаивает» его Кинн, — Можешь воспользоваться поясом от моего халата.       Кинн уже хочет вытащить его из петель, когда слышит громкое: — Стой! Я сам. — Сам… так сам.       Парень наклоняется над Кинном, одной рукой крепко сжимая своё оружие, а другой долго возится, чтобы вытащить пояс. А потом запястья Кинна оказываются в крепком шёлковом кольце. — Ну вот связал ты меня, а дальше? — Что «дальше»? — Сбежишь с этим продуктовым набором в надежде, что я долго не сумею освободиться и не вызову полицию, пока ты пытаешься скрыться? — Есть ещё вариант «избавиться от свидетеля». — Хм, а может быть… ммм… «по-другому» договоримся? — Кинн несколько раз поднимает брови. — Это как?       Да всё ты понял… «как». Судя по голосу. — Ну, не знаю, как у тебя… А у меня в штанах точно не карманный пистолетик, которым ты тут так грозно размахиваешь. — Не переживай, — ладони ставят рядом с плечами Кинна. — Ты ещё будешь молиться на мой «Магнум». — Да что ты? — усмехается Кинн, — так уж и «Магнум»? — Сейчас узнаешь!       В считанные мгновения штаны оказываются возле колен. Кинн взвизгивает новым смехом взахлёб: — А почему не чёрные? Как всё остальное? Или, кхм, — смех Кинна всё больше и больше напоминает хрюканье, — «счастливые»? — По-моему, кое-кто слишком много болтает. Пора занять твой рот делом.       Кинн не успевает вздохнуть, как его рот заполняет приятных размеров член. Поначалу он толкается в ствол языком, а затем начинает двигать головой вперёд-назад. Он не видит себя со стороны, но подозревает, что выглядит достаточно развратно для того, чтобы почувствовать жар в собственном паху и приятные мурашки вдоль спины. Запах прекома, пота и соли и дьявольская ухмылка Кинна — всего этого становится слишком много. Незадачливый воришка ничего не может с собой поделать. Он хватает Кинна за волосы, пальцы обвиваются вокруг его затылка. Очевидно, он не собирается дергать или пытаться насадить Кинна поглубже на свой член. Он просто ищет опору, чтобы не взлететь от ошеломляющего ощущении того, что губы и язык Кинна делают с ним так грязно и так — до черных мушек перед глазами — приятно.       Парень кряхтит и стонет. — Развяжи мне руки. — Не-а, без рук работай.       Как скажешь.       Кинн не сомневается: совсем чуть-чуть усилий с его стороны, и…       Не регистрируя в голове скорость смены декораций, Кинн оказывается прижатым грудью к столешнице. Пробует сопротивляться, но тем самым только раззадоривает своего криминального партнёра. — Я не понял: мы трахаемся или дерёмся? — слышится за спиной, когда запястья Кинна вновь оказываются в плену, на этот раз их крепко сжимают пальцами. — А тебе как больше нравится?       Ему не отвечают.       Ему наглядно и очень ощутимо демонстрируют, когда его халат в один миг стягивают с плечей, а шелковые штаны в тон по бёдрам скользят к стройными щиколоткам.       Кинн ахает: его бесцеремонно раздвигают сзади, он уже начинает переживать, что возьмут насухую.       Но не тут-то было. — Э-э… оливковое масло? — Ну да. Или лучше совсем «без ничего»? — Готовиться надо было лучше, — делает язвительное замечание Кинн, всё сильнее распаляясь от бесстыдных манипуляций с деликатной частью его тела. — Я же не знал, что здесь меня ждёт такой лакомый кусочек.       Не знал он. Хах.       Жирная субстанция обволакивает промежность и смягчает немного шершавые кончики пальцев, что по одному проникают внутрь. Кинн старается дышать ровно, но это так необычно для него и так волнительно. Затем по расщелине начинают скользить вверх-вниз головкой, так что Кинн ощущает, как первое жжение от растяжки спадает, но почему-то ему хочется удержать его — это необычное, охватывающее всё его естество чувство.       Его заду не дают скучать в пустоте, заполняя его чем-то другим, отличным от пальцев, — более толстым, лишенным острых краёв ногтей и пульсирующим на кончике.       Это совершенно иное чувство, проникающее в каждую его конечность, каждый палец на руке и каждый палец на ноге. Он откидывает голову на плечо парня, хочет сосредоточиться только на скольжении его члена из него и в него, на том, как тот медленно вытаскивает его и толкается им внутрь еще быстрее. Где-то вдалеке — как ему кажется — Кинн слышит прерывистое дыхание, а может, это его собственное — более короткое и напряженное с каждым толчком. Стоны становятся громче, маску задирают до половины лица, а затем чужие губы прижимаются к его губам в хаотичном поцелуе, состоящем только из языка, зубов и желания стать еще ближе.       Его правую ногу, согнутую в колене, закидывают на стол. Трение коротких жёстких волосков о ягодицы усиливается, создавая нужный эффект. Но что-то беспокойное, кричащее о большем, вырывается из груди Кинна сдавленным стоном. Кажется, сверху всё понимают, просовывая руку под его животом и принимаясь интенсивно работать ей на его члене. Между тем в него проникают ещё глубже, ударяясь обо что-то глубоко внутри, посылая маленькие искры вдоль позвоночника Кинна. Когда парень делает это снова, чувство нарастает — каждый раз немного больше, медленнее, но неизбежно в цель. Кинн уверен, что хочет дойти до предела, и в то же время хочет, чтобы это никогда не прекращалось.       Горячие выстрелы внутри, и сам он кончает в ласкающую его член ладонь.       Спустя какое-то время Кинн снова поворачивает голову, потным лбом прислоняясь к другому — такому же липкому. — Ну как? Я хорошо справился?       Кинн прикусывает губу и трясёт влажной челкой: — Ммм… на троечку. — Чё? Охренел? — Ну сам посуди: верёвку забыл, о перчатках даже не вспомнил, а ещё разлёгся тут вместо того, чтобы скрыться с места преступления… Пить хочу.       Кинн поднимается, спихивая с себя стройное, но особенно тяжёлое, обмякшее после секса тело, и наполняет стакан прямо из-под крана. — Мне тоже налей.       Ухмыльнувшись, Кинн жадно глотает воду и снова наполняет стакан, отдавая его облокотившимуся на столешницу парню: — Держи, smooth criminal.       В ответ кивают, наслаждаясь возможностью восполнить потери жидкости. Затем спрашивают: — Всё настолько было плохо? — Ну почему? Не всё, — Кинн встаёт совсем близко и прикусывает нежную мочку уха, — «Магнум» вполне впечатлил. И белые труселя — это, конечно, всегда «зачёт».       Оба хрюкают смехом. — Но я ведь удивил тебя, да? Скажи, удивил? — Не без этого. Но в следующий раз будь добр, — пальцы Кинна сжимают выпирающую тазовую косточку, а зубы захватывают верхнюю губу, сладко оттягивая её, — играй свою роль до конца… мой Порш.