Родные

      Как только входная дверь грохает в проёме, закрываясь, из ещё тёмного коридора слышится неравномерный маленький топот.       — Конни, Ричи, папа дома, — Гэвин небрежно роняет ключи на тумбочку в прихожей, склоняется и гладит подбежавших к нему Коннора и Ричарда по головам.       Коннор и Ричард — его сиамские близнецы. Нет, не те, которые срослись головами, хвостами или лапами, а два сиамских кота из одного помёта. Технически, никакие они не близнецы, но Гэвину на технику плевать, он своих абсолютно идентичных внешне мальчиков любит любыми, будь они хоть двойняшками, хоть близняшками, хоть вообще не родными друг другу. Пускай они переворачивают вверх дном квартиру, пока он на работе, пускай иногда гадят не в лоток, пускай все тёмные шмотки в их светлой шерсти, и липких роликов за месяц уходит больше, чем пачек сигарет…       — Та-а-ак, подлецы, а ну признавайтесь, кто из вас опять жрал герань? Я ж по говну вычислю!       Они родные ему, и это самое главное.

***

      Наутро ни про какую герань Гэвин, естественно, не вспоминает, потому что Конни распластался у него по спине, а Ричи перекинулся пузом кверху через подстреленное когда-то давно колено. Чёрт с ней, с этой гадской геранью — да, когда-то пообещал ныне покойной соседке присматривать за цветком, но у него тут свои цветы жизни, до одури ласковые именно по утрам, когда ему нужно отдирать зад и тащиться на работу. И будильник звенит на полчаса раньше только из-за того, что Гэвина никуда не отпускают коты, пока он не расскажет им, какие они сладенькие пирожки, как он сильно их любит и как будет на работе по ним скучать.       Естественно, всё это время пушистых мерзавцев (характерами все в кото-отца) нужно гладить, иначе не эффективно, но они охотно гладятся об Гэвина сами, нужно только подставить им руки, коленки, бока или вообще что угодно, что Гэвин Рид, что пахнет Гэвином Ридом или одето в его вещи. Вот и сейчас Коннор, потягиваясь на его спине и когтя плечо, раскатывается там же, заводя свою песню. Ричард подёргивается во сне и сползает с ноги под задницу, и следующую партию когтей Гэвин чувствует именно ей.       — Ну всё, разбойники, — одна рука мягко подёргивает ушки вовсю тарахтящего Коннора, вторая, извёрнутая в невероятном приёме, прощупывает тонкую прослойку подшёрстка на пузе зевающего Ричарда, — если я из-за вас останусь без работы, вы же первые откинетесь от голода, ибо с моей тарелки не жрёте.       Брехня — Гэвин лучше сам не поест, но корм котам купит, чтобы эти засранцы были счастливы, довольны жизнью и смотрели на него своими чуть косящими голубыми глазами с обожанием и привязанностью. Других взглядов, впрочем, Гэвин у них и не видел, но эта мелочь больше из разряда приятных. В отличие от опрокинутой в ванной полки и разбросанных банок из-под шампуня, геля и лосьона после бритья, которую Гэвину только предстоит увидеть. Но сначала — кормить этих шерстяных дармоедов.       Родных ему шерстяных дармоедов.

***

      Кто же знал, что у «Киберлайфа» фантазии ровно столько же, сколько у Рида-старшего! Вообще-то, Коннор — это кличка любимого отцовского добермана, которого отец ценил, возможно, больше самого Гэвина, и почему Гэвин назвал кота Коннором, ему кристально ясно — прорабатывает детские обиды и перекрывает негатив позитивом. Но какого чёрта Коннором назвали пластиковое ведро с гвоздями, присланное из «Киберлайф», Гэвину не ясно нисколько. Он ведь даже на Коннора — того самого отцовского добермана — не похож нисколько, разве что ретривер, и то с натяжкой.       Не могли назвать каким-нибудь Кевином или Крисом? На худой конец, Карлайлом, Коллином или Коулом!       … ладно, нет, не Коулом.       Коллин! Синтетическому придурку пошло бы.       А ещё ему пошло бы заткнуться, остудить свой прототипский пыл и убраться из участка ко всем чертям обратно в цех, из которого его выпустили. Должно было звучать гневно, но гневаться Гэвин не может по личным техническим причинам — на нём развалились коты, и пока Ричи, обняв лапами за запястье, пинает его ладонь, Конни свесил голову с коленок и рискует вот-вот потечь по ногам вниз одним сплошным комком кота.       — Да, мальчишки? Какая он гадина, этот ваш восьмисотый! — Гэвин морщится, но потом расплывается в довольной лыбе, когда Ричи под рукой премило чихает и утыкается лбом в его ногу. Конни всё-таки скатывается вниз и шмякается задницей на пол, но резво занимает место около второй ноги Гэвина.       А жестяной Коннор может прогуляться в любую угодную ему сторону, главное — подальше отсюда.

***

      Вся эта чертовщина с девиантами затягивается слишком надолго и, с одной стороны, тешит эго Гэвина тем, что его любовь ко всякому старью не только элегантна, но и в отличие от какой-нибудь технофилии безопасна, а с другой, заставляет благодарить Всевышнего за то, что он завёл себе живых котят, а не робо-версий.       Да, робо-котов не надо кормить, они не гадят по углам, не жрут герань, не роняют полочки в ванной, сидят на руках смирно и не скачут по квартире, как полоумные, стоит сладкой дрёме овладеть сознанием. Робо-коты не будут скучать по тебе и переживать, если ты задержался на работе, а если вдруг тебя пришьёт шальная пуля, то робо-кот не будет проходить через мучительное привыкание к новым хозяевам, даже если это будут замечательнейшие люди.       С режимом работы и жизни Гэвина робо-котики были просто идеальным решением, но он завёл живых — настоящих пушных засранцев, — и сейчас как никогда был этому рад.       Потому что если бы в его квартире девиантнулся кот, то он, Гэвин Рид, взрослый серьёзный мужчина, детектив, расплакался бы. Расплакался, но выстрелил по робо-котячьим мозгам. Или двинул разделочной доской, ловя за хвост. В общем, расплакался бы совсем не солидно и корил себя за свой идиотизм добрый двадцаток лет.       Выстрелить в восьмисотого Эр-Ка или любого другого андроида, несмотря на всю их девианто-человечность, это как нехрен, ибо Гэвин Рид трижды несострадательный говнюк.       А котиков обижают только совсем уж конченные отморозки; даже если котики — тоже роботы.

***

      И он бы выстрелил в этого придурочного Эр-Ка! Он бы сделал это!       Ричи, разлёгшийся на его животе, ловит лапами пролетающую мимо ладонь и тянет к себе, чтобы покусать, покогтить и попинать. Конни упрямо мурлычет где-то под головой и мокро фыркает, перекатываясь с боку на бок, в самое ухо. Они верят Гэвину и тому, что он смог бы выстрелить в жестянку, они верят, что Гэвин вообще самый лучший детектив на свете, и смотрят на него своими чистыми голубыми глазами.       Чистыми от всяких мыслей, потому что взгляд у обоих котов, если честно, тупой до жути, даже тупее, чем у Коннора…       Нет. У Эр-Ка восемьсот. Не хватало ещё привыкнуть и именем своего любимого кота называть какую-то кибер-консерву. И так из-за него плюс одно стыдное воспоминание в копилку — в робо-кота-девианта стрельнул бы, а в не менее робо и не менее девианта восьмистого почему-то выстрелить промедлил. Упустил.       Да и к чёрту — ещё успеется.       Пушистого Коннора Гэвин нежно чмокает в мокрый чёрный носик-кнопочку. И тут же подтаскивает к себе не менее пушистого Ричарда, чтобы было по-честному.

***

      У Гэвина вообще какие-то катастрофические проблемы с тем, чтобы успевать: сначала он просыпает будильник, потом возвращается в квартиру, чтобы закрыть окно и выкинуть Конни подальше от герани, пропускает нужный поворот и попадает в чёртову пробку, опаздывает на работу…       … и слышит о том, что у андроидов теперь тоже есть права. То есть, окончательно просирает возможность пустить пулю в лоб одному местному Эр-Ка.       И просирает возможность сделать это, пока Эр-Ка был единственным.       Второго андроида, присланного из мерзопакостного «Киберлайфа», зовут — да что ж за издевательство такое! — Ричард, ну прям как материного спаниеля. С этим псом у Гэвина из воспоминаний, увы, только то, как за старым кобелём приходилось стирать пелёнки и подтирать полы по всему дому, а ещё не спать ночами, успокаивая воющее на каждую проезжающую мимо машину животное. С тех-то пор Гэвин электронику и невзлюбил, особенно громоздкую и навороченную, ну прям как чёртов Эр-Ка девятисотый. Нет, Ричардом он звать его не будет ни за что — много чести падлючему тостеру.       Тостер, кстати, со своими обязанностями справляется — подгорает из-за него у Гэвина регулярно и ещё хуже, чем от материного пса (того хотя бы жалко было), и потому пушистый Ричард дома получает такую порцию любви и нежности, что сидящий и тупо пялящийся на них Коннор нисколько ему, кажется, не завидует. Но Ричард стоически терпит, пока его расцеловывают в пушистые щёки и нажамкивают ему пухленькие бочка. У Гэвина такое бывает иногда, обычно как раз перед тем, как он идёт убирать лужицу кошачьей рвоты откуда-нибудь с пола кухни.       Но нет, меховые эволюционируют тоже — наблёвано было на столе, как раз по пути от подоконника с геранью к кошачьим мискам.       Хотя бы стоять раком, чтобы прибрать, не надо. А с чёртовой геранью что-то нужно будет сделать.

***

      Тостер и кофеварка прекрасно работали в паре, держались на подхвате у всего участка разом и вообще были едва ли не лучшими сотрудниками месяца (работай они не в департаменте полиции, а в дешёвой забегаловке, улыбчивый и не очень портреты давно бы украшали стену), разве что Гэвину на глаза попадались слишком уж часто.       Тостера-девятисотого ещё можно было послать в далёкое пешее и крайне эротическое путешествие, и тот, бряцнув что-то колючее до задницы в ответ, правда уходил, а вот от кофеварки-восьмисотого спасу не было. Он всё ещё выглядел, как обиженный щеночек, поджимал и надувал губы, сдувал прядку со лба (и Гэвин правда пытался выкинуть из головы мысль о том, насколько естественно, а насколько запрограммировано она выбивается) и давил на эмоции едва ли не сильнее, чем воспоминания об отцовском добермане — тот где-то за неделю до смерти отца начал скулить и лежать у него в комнате, не отходя от постели, пока Гэвин мотался по экзаменам и зарабатывал кучу укоризненных взглядов от родни.       К чертям собак, если коротко. И кофеварку-восьмисотого с ними вместе.       Подумал Гэвин и сделал наоборот, к чертям отправляясь лично, будучи вооружённым едва ли табельным и щедрыми матерными конструкциями. Черти окопались в заброшенной высотке и выходить не хотели, угрожая пристрелить какую-то девиантную девицу, и Гэвин наплевал бы на неё с высокого небоскрёба, но теперь андроидов приравняли едва ли не к гражданским, и за оставление в беде ему, офицеру при исполнении, пришлось бы отчитываться даже дольше, чем если бы он лично её грохнул.       Надо было тостера пустить вперёд, а не самому бросаться на рожон, взлетая по этажам и упуская один за одним шансы прицелиться и выстрелить. Какая-то несчастливая полоса у Гэвина была — девиантная по сравнению с остальной жизнью, хотя и не менее дерьмовая. И больно было так же — особенно когда на голову сверху грохнулось что-то тяжёлое; кажется, Гэвин слышал хруст собственного черепа и пары костей, когда падал на пролёт. Будет мучительно неприятно, но нужно будет встать и поймать этих чертей даже сквозь пятна в глазах и тугую боль во всей голове равномерно. Ибо нехрен всяким тостерам и кофеваркам от него, живого детектива, отставать. Ибо рано ему тут подыхать, вообще-то, у него дома…       — Конни… Ричи…       Последнее, что Гэвин помнит перед тем, как отключиться, — два чёрных-чёрных пятна, совсем как носики-кнопочки его котов.

***

      Диод Коннора равномерно горит жёлтым всё то время, которое он дожидается лейтенанта Андерсона около палаты детектива Рида. Ричард ехать с ним отказался и остался в участке, разве что передав от Коннора его просьбу приехать слово в слово и интонацию в интонацию.       Беспокойство у Коннора выходило особенно достоверным, разве что диод мешался.       — Лейтенант… — голосовой модуль слегка сбоил, Коннору это не нравилось, и он предпочёл отправить сообщение.       «Лейтенант Андерсон, «Конни» и «Ричи» — это ведь ласкательные сокращения от имён Коннор и Ричард?»       Лейтенант хмурится и переводит взгляд с экрана телефона на Коннора.       — Ты откуда их взял?       Коннор только кивает головой в сторону палаты детектива Рида. В принципе, его озадаченность была понятна — от Гэвина ласковых слов хрен дождёшься даже тогда, когда откровенно заслужил, но, в конце концов, его знатно приложило по голове; тяжёлое сотрясение могло и не такие необычности из человека достать. Лейтенант Андерсон махнул рукой и перехватил идущего мимо медбрата с просьбой позвать лечащего Рида, даже если Коннор уже записал под диктовку все его рекомендации. С самим врачом разговаривать было как-то надёжнее.       Согласно заключениям специалиста старина Рид неплохо так попал — три недели постельного режима в стационаре, ещё столько же дома, раз в неделю появляться на осмотрах, а на работе без геройств и переутомлений минимум полгода. За это время не только сам Гэвин, но и весь участок взвоет — с другой стороны, он же сам и виноват. Но всё равно было жалко.       — Мы можем сообщить Вам, когда он придёт в себя.       — Да, сообщите, — но вместо того, чтобы оставить свой номер, Хэнк показал на Коннора. — Ему вон.       А когда разговор с врачом завершился, поманил Коннора за собой.       — Заедем к Риду домой. Запасные ключи у Фаулера я уже забрал.       — Думаю, мне стоит остаться…       — Тебе стоит не мельтешить перед глазами у врачей, им и без тебя работы много. А у Рида дома чёрт-те что твориться может — вдруг меня с порога чем-то долбанёт? Поехали, Кон.       «Конни… Ричи…»       Коннор словил очередной глюк, замер, поморгал и, вроде как, вернулся в норму. И догнал лейтенанта Андерсона, идущего к лифту.

***

      Почему-то мысль о том, что у детектива Рида могут быть дома неполитые цветы и непокормленные рыбки в аквариуме, вызывала у лейтенанта Андерсона смех — Коннору смешно не было, он наоборот воспринимал это всерьёз и теперь поездку на квартиру к детективу считал целесообразной и важной. За руль его не пустили — мало ли поймает очередной глюк.       Лейтенант Андерсон открывает дверь квартиры осторожно, осматривается, прежде чем зайти, но на него ничего не падает, ничего не выскакивает из-за угла, ничего не пищит и не хрустит под ногами — прихожая как прихожая, вон даже следы от грязной обуви есть, как у всех нормальных людей. И даже что-то в этот момент грохает в одной из комнат, а потом в длинный коридор выбегает… футболка. И следом за ней сиамский кот, который об футболку же и тормозит, пока та истошно мяучит.       — О-хо-хо! — лейтенант Андерсон расплывается в улыбке. — Ты посмотри-ка, кто тут у нас! Идите сюда, жопы шерстяные — кыс-кыс-кыс-кыс-кыс.       Коты по-тупому смотрят на лейтенанта, присевшего на банкетку в прихожей, но ближе подходят, хотя и боязливо. За одним из котов по полу волочится футболка, в которой он запутался, второй, уже подошедший к Хэнку, обнюхивает его подставленную ладонь.       — Ты смотри-ка, откормыши какие! — лейтенант поднимает кота на руки и усаживает у себя на коленках. — Чтобы у Гэвина такие холёные коты — да в жизнь бы не поверил!       Второго кота на руки берёт Коннор, помогая выпутаться из футболки детектива Рида. Всё-таки лейтенант Андерсон был прав, когда утверждал, что заехать стоит — коты нуждались в уходе на то время, пока сам детектив Рид будет в больнице.       На ошейнике у запутавшегося в футболке был написан активный номер телефона детектива, а с другой стороны — имя Коннор.       — А-а-а-чха!       Оба кота пугаются, срываются с места, царапаясь и больно отбиваясь лапами, и прячутся где-то в глубине квартиры, а чихнувший лейтенант Андерсон только громко смеётся.       — Займись шерстяными, пока я собираю шмотки Риду в больницу. Понятия не имею, как за котами ухаживать, так что погугли — надёжнее будет.       Коннор моргает, кивает и улыбается тоже — а ещё делает мысленную ставку, что на втором ошейнике написано «Ричард».

***

      «[ вложенный медиа-файл ]».       «Это коты детектива Рида. Их зовут Коннор и Ричард».       «Зачем мне эта информация?»       «Во избежание сбоев».       «У меня их не было».       «И за котами нужно присмотреть, пока детектив в больнице. Я составил примерную программу ухода, она несложная и не занимает много времени».       «[ вложенный текстовый документ ]».       «Почему этим должен заниматься я? В участке есть офицеры, намного более лояльные к детективу Риду».       «У лейтенанта Андерсона аллергия на кошачью шерсть, а я не смогу проверять их дважды в день. Мне нужна помощь».       «Я буду заезжать по утрам перед работой».       «Спасибо. И по возможности отправляй детективу фотографии или видеозаписи того, как ты ухаживаешь за котами. Это ускорит процесс его выздоровления».       «Нет».       «Пожалуйста».       «Я подумаю».

***

      Видок у Рида замученный. Врачи разрешают попасть к нему только через два дня после того, как он приходит в себя и начинает нормально реагировать на происходящее. Поднимать голову от постели всё ещё запрещено, и потому он только следит глазами, сколько может, за фигурами кофеварки-восьмисотого и лейтенанта Андерсона.       — В домашнем-то поуютнее, — Хэнк опирается спиной о стену около подоконника, решая не присаживаться, чтобы еле заметно кивнувший Рид его видел. — Не ссы, молодёжь, за пушистыми твоими присмотрено. К себе не забрал — не с моей аллергией с котами возиться, — а эти двое мотаются попеременно. Они, вроде, поладили.       Коннор кивает намного активнее, чем Гэвин.       — Мы с Ри… Эр-Ка девятьсот условились заезжать к Вам на квартиру дважды в день, проверять состояние лотка, пополнять миски кормом и менять воду на чистую. По возможности отправляли Вам отчёты о том, как себя чувствуют Коннор и Ричард, — взглядом показывает на лежащий на прикроватной тумбе телефон, но Гэвину пока явно не до него, хотя он и криво улыбается уголком рта. — Они немного погрызли герань, стоящую на кухне…       — Да пусть хоть целиком сожрут, — звучит не то вымученно, не то обнадёженно. Сканирование показывает, что хорошие новости о питомцах порадовали детектива. — Главное, чтобы не грустили и не скучали. На работе как?       — Не парься об этом. Если кто-то соберётся сдыхать, мы сообщим, — Хэнк подходит ближе и протягивает руку, чтобы пожать. Гэвин бессильно роняет свою, и выходит только подбадривающе подержаться. — Ты уж постарайся тут не прописываться, старина. Тебя дома ждут.       Гэвин согласно моргает — сам знает, что его ждут и по нему скучают, и это главный стимул не валяться долго на больничной койке. Работа, увы, на втором месте, потому что Гэвин без департамента не пропадёт, а вот департамент без него… да тоже никуда не денется, впрочем. И смысл тогда переживать?       Главное, что за котами присмотрено, даже если присматривают за ними кофеварка и тостер.

***

      За неделю сообщений что от «RK800», что от «RK900» скапливается порядочно — у Гэвина уходит достаточно времени, чтобы со всеми разобраться. Начинает с тостера-девятисотого — у него сообщений меньше, они проще к пониманию и, скорее, просто ставят Гэвина в известность о том, во сколько коты «покормлены», во сколько за ними «убрано» и сколько раз они «уронили полку в ванной». Девятисотый писал по утрам, в то время, когда Гэвин и сам не много-то возился со своими питомцами.       Восьмисотый писал по вечерам, и это был хаос. Он отправлял кучу фотографий и видео, рассказывал, как каждый из котов вёл себя при встрече, где кусал, с какой стороны обгрыз герань, на какую коленку улёгся и далее по списку. Он торчал в квартире Рида примерно с час, за это время успевая не только покормить, помыть лоток и убрать беспорядок, но и вычесать обоим разбойникам спинки и пузики, убрать из тупых голубых глаз мусоринки, поиграть с ними и даже поругать за покушение на чёртов цветок. Который восьмисотый, кстати, зачем-то ещё и поливал (Гэвин поливал его раз в неделю тоже, обычно стоя около окна и нещадно тупя в улицу).       На одном из видео чёрный носик-кнопочка Ричи оказывается аккурат перед кофеваркиной оптикой — кот нюхает андроида, дёргает усами и фырчит, пробует потыкать пластиковую щёку лапкой, и Гэвин от этого умиляется так сильно, что у него снова сводит тугой болью затылок.       А через пару часов кофеварка присылает ещё одну запись — как Конни пытается запрыгнуть на шкаф, но не достаёт и шмякается пушистой задницей на комод, с которого тут же летят на пол всякие безделушки. И, естественно, восьмисотый всё расставляет по местам.       У Гэвина могло бы защемить в груди, но боль в затылке не оставляет шанса другим частям тела.

***

      — Да ну я в норме давно уже!       — Рид!       Гэвин, стоящий на крыльце больницы и пританцовывающий от холода (тонкие спортивники в середине ноября греть отказывались), замолчал, но всё равно скорчил недовольное лицо. За руль ему было нельзя, хотя он очень сильно просился, и сколько бы лейтенант его ни уговаривал смириться с участью пассажира, а гавкнуть всё равно оказалось эффективнее. Был бы здесь Коннор, ещё поуговаривал бы — у него всегда получалось, — но… Хэнк поехал за Гэвином один.       Рид попытки пробраться за руль оставил, но возмущаться не перестал, пока они наконец-то не приехали и пока из коридора квартиры не послышался неравномерный маленький топот.       — Конни! Ричи! Мальчики, идите ко мне! — наклоняться Гэвину было нельзя, потому он присаживается на банкетку и даёт котам запрыгнуть на него, обнюхать, пощекотать усами, пофырчать и потереться мордами. — Скучали, подлецы! И я по вам скучал, засранцы шерстяные.       И только тут до Гэвина доходит, что на кухне что-то журчит, шкварчит и гремит. Кофеварка — тостер тут далее, чем ради ухода за котами, не остался бы. Давно у него дома не было так шумно и людно; в последний раз — на похоронах отца. Для полного погружения только надрывного собачьего воя не хватало, но Сумо предусмотрительно оставили дома. В отличие от пачки антигистаминных.       — Спасибо, — из тяжёлого Гэвину можно поднимать разве что котов, и именно ими заняты его руки, когда Хэнк подталкивает его к кухне, небрежно разуваясь и украшая пол новыми грязными следами.

***

      — Ты хоть бы в дверь позвонил, тостер.       — Не вижу смысла — у меня есть ключи.       Гэвин сонно потягивается в дверях кухни, пока Ричард насыпает его котам сухой корм и меняет воду в миске.       — Спасибо, я тронут, но я мог бы и сам.       — Детектив, — голосом Коннора; они у восьмисотого и девятисотого предусмотрительно разные, — Вам запрещено наклоняться, совершать резкие движения, поднимать тяжёлое, пить алкоголь, кофе или энергетики, водить, перенапрягаться…       — Да понял я, понял! — Гэвин отмахивается и уходит с кухни, по-видимому, в ванную. — Чёртов тостер, ещё противнее кофеварки!       Дверь за ним хлопает и закрывается на щеколду, а в спальной трезвонит будильник, который Ричарду перед уходом всё же приходится выключить.

***

      — Добрый вечер, детектив Рид, — у Коннора в руках пакет из ближайшего супермаркета, а у Гэвина, встречающего его в дверях, в руках Коннор уже пушистый. — Как Ваше самочувствие?       — Я себе сиделку не нанимал, особенно, кофеварка, в твоём лице, — Конни просится с его рук, грузно приземляется на пол и идёт проверять, что же лежит у восьмисотого в шуршащем пакете. — Меня уже выписали, я уже выразил все возможные благодарности и за своими котами могу присмотреть сам.       — Детектив Рид, Вам запрещено…       Гэвин слишком красноречиво закатывает глаза и раскрывает рот, и Коннор осекается.       — У людей это называется «забота». Вам неприятно, когда о Вас заботятся?       — Мне неприятно, когда из меня беспомощного делают. Уж приготовить себе пожрать и вынести говнецо за котами я даже со всеми врачебными, чёрт их дери, запретами могу.       — Разумеется, можете, — прозвучало совсем уж по-живому обиженно, и больше кофеварка не сказал ни слова.       Под вялые протесты Рида Коннор проходит в кухню и всё равно готовит ужин, несколькими кусочками курицы подкармливая Конни и Ричи. Засранцы не реагируют на гэвиново «кыс-кыс» и когтят восьмисотому форменные брюки, Ричи даже запрыгивает к плите и пытается урониться носом в горячее, но его переставляют на подоконник — как раз к герани, которая всё никак не дожрётся. Впрочем, в этот раз она ему неинтересна.

***

      Всего за пару недель таких визитов Гэвин привыкает к чужому присутствию в доме настолько, что даже не пытается встать с постели, когда девятисотый заявляется на утренний обход. С одного бока мурчит Конни, с другого, распластавшись вдоль всего Гэвина, посапывает сквозь сладкий-сладкий сон Ричи, и Гэвин уже почти соглашается сегодня проспать (Фаулер ещё неделю не имеет права штрафовать его за это — реабилитация, чтоб её), но девятисотый, закончив с делами по дому, встаёт аккурат над ним и смотрит так грозно, что даже котам становится не по себе. А те на грозные взгляды реагировали примерно никогда.       — Я уже встаю.       — Не наблюдаю каких-либо движений, детектив, — и Ричард движется сам, забирая из-под спины Гэвина Конни.       — Отдай кота!       — Я тоже имею право немного их потискать.       Гэвин подрывается на кровати, Ричи сонно раскатывается по тёплому месту, но тостер с Конни на руках дальше порога комнаты не ушёл — встал прямо в дверях и гладит его, перебирая пластиковыми пальцами пушистый мех. Особенно Конни нравится, когда Ричард чешет его за тёмным ухом или по подбородку — настолько, что аж глаза закатывает.       И нет, Гэвин не ревнует. Нисколько.

***

      — Добрый…       Коннор не договаривает, потому что запинается об запах свежеприготовленной еды, который улавливают его системы. Детектива Рида он обнаруживает стоящим за плитой и что-то мешающим в большой сковороде; естественно, никакого внимания на Коннора он не обращает.       — Коты, судя по звукам, в ванной.       — Как Ваше состояние, детектив?       — Череп раскалывается, а так жить можно. Посмотри, что эти шерстяные придурки там только что уронили.       Коты находятся не в ванной, а в спальной вместе с ворохом упавших с комода вещей — Ричи решил повторить чужой эксперимент, и у него получилось забраться на шкаф, а вот Конни всё ещё отставал, валяясь на полу пузом кверху.       Пока Коннор разрабатывает и успешно совершает спецоперацию по снятию Ричи со шкафа, Гэвин заканчивает с ужином, встаёт напротив многострадальной герани и закуривает прямо на кухне.       — Детектив! — Коннор придерживает руками обоих котов, висящих у него на плечах, и выглядит до жути смешно — Гэвин криво усмехается, когда видит его в отражении на окне.       Возможно, с робо-котом кофеварке и тостеру было бы повеселее, но Гэвин завёл живых. Живых котов, которые корчат недовольные морды на запах сигаретного дыма, жрут герань и роняют всё, что могут уронить, в том числе себя и репутацию Гэвина Рида как распоследнего бездушного скота.       Но эти два засранца — его всё, даже если мурлычут на руках у тостера или трутся мордами об ноги кофеварки. Любят-то они всё равно его.

***

      «Есть закономерность в том, как детектив Рид называет нас «кофеваркой»/«тостером», «консервами» и «жестянками», а котов — «пушистыми засранцами», «меховыми разбойниками» и «шерстяными придурками». Лейтенант Андерсон делает так же по отношению к своему псу?»       «Так делают, наверное, все. Через прозвища люди выражают свои чувства. Как бы сильно детектив Рид ни ругался на Коннора и Ричарда за герань или беспорядок, он их любит»       «А закономерность… ты считаешь прозвища «кофеварка» и «тостер» такими же милыми?»       «Лишь провожу вполне заметную аналогию».

***

      — Я… не знал, можно ли Сумо в квартиру, потому…       — Да заходите все трое, хрена ли на пороге стоять.       Пса Андерсона Гэвин видит впервые. Раньше он собак не любил, а теперь ему как-то всё равно, но Сумо симпатичный — серьёзный такой, важный и даже немного суровый, как какой-нибудь собачий министр. Девятисотый рядом с ним тоже выглядит серьёзным, но у него морда всегда кирпичом — это восьмисотый, уже шагнувший за порог, может растерянно поднимать брови или обрадованно улыбаться, когда Ричи появляется из-под ног Гэвина.       Сумо ухоженный и присмотренный — с постриженными когтями, вычесанной и промытой шерстью, в ошейнике от блох и на новом крепком поводке. Котов Гэвина сегодня утром искупали, высушили, расчесали, покормили, помыли им лоток и миски, убрали за ними бардак и (самое важное!) погладили во всех местах, в которых коты любят.       Гэвин не знает, что жестянки делают с Андерсоном, но чувствует и себя, и лейтенанта до смешного присмотренными тоже — как будто не люди придумали андроидов, а андроиды взяли за них ответственность, как за особенно вредных питомцев.       Пару лет назад Гэвина бы от таких мыслей передёрнуло не по-детски, и он бы всёк тому, кто об этом зарекнулся.       Лет десять назад он не пустил бы собаку даже на порог, а сейчас ничего — сидит на полу в гостиной и гладит Сумо, пока коты обхаживают кофеварку, тостера и Гэвинов ужин.       — Вы это… — на голос Гэвина не поворачивается никто из Конноров и Ричардов, и он, наблюдая за торчащими над столом ушками, уже почти думает не говорить ничего вовсе, но тостер-девятисотый всё-таки пищит, мол, они все слушают, — заканчивали бы. Я не на больничном уже, сам могу.       — Так интереснее.       Восьмисотый не поднимает взгляда, но в целом всей своей консервной фигурой выглядит выразительно и живо — нуждающимся в том, чтобы о ком-то заботиться, и привыкшим к тому, что помимо Сумо и лейтенанта у него есть, к кому приходить по вечерам. Девятисотый выглядит так, как будто ему всё равно и как будто он катастрофически занят синхронным почёсыванием двух пушистых голов. Сумо приходит из гостиной тоже и усаживается на пороге, слегка боднув Гэвина в ногу.       — Вы можете сменить замки, и мы не сможем попасть в Вашу квартиру, — говорит наконец тостер, прерывая неловкую паузу, но не прерывая поглаживания. — Если Вам настолько уж не нравится и Вы настолько уж можете сам.       И правда; а Гэвин про замки не подумал даже, хотя давно уже мог их сменить и забыть про двухразовые визиты андроидов к его котам. И вспомнить про то, как самому вымывать кошачьи углы, прибираться в квартире и готовить ужины из свежего, только принесённого из супермаркета.       Но это неправильно. Гэвин уже не остался один на один со своими проблемами, и ему не помешало бы с честью принять этот факт; да и котов он к железкам не ревнует нисколько — те всё равно мурчат ночью у него под боком и в его руках, и ну какая разница, во сколько рук их гладят и обихаживают. Главное, что родные ему пушистые засранцы счастливы, довольны жизнью и рады.       — Спасибо, — звучит не так сухо и трудно, как Гэвин мог бы ожидать; даже прокашливаться после не приходится.       Восьмисотый улыбается. Девятисотый нажимает на носики-кнопочки и цепляет обоих котов на руки.       Чтобы обоих же котов вручить папе Гэвину.       А замки никто менять не будет — много чести этим вашим кофеваркам да тостерам.