Вырваться из детства

Ей было, кажется, лет десять. Она стояла на крыльце сонная и растрепанная, в просторной белой ночной рубашке, босая. Звали ее Луной, глаза ее удивленно растекались на пол-лица. Каждый раз она видела мир, как впервые. Солнечные лучи мягко обволакивали половицы и заглядывали в корзинку, где сухие листья причудливо скрутились в спирали. Не считая листьев, в корзинке было пусто. Сад до самой ограды зарос дикими колючими травами. Не зная тропинки, через них и не пройдешь. Луна спустилась с крыльца, прихватив корзинку, и подняла с земли маленькое яблоко. — Ты здесь живешь? — с любопытством спросил кто-то, и она обернулась. Спрашивал мальчик, ослепительно рыжий, он и сам весь светился, в руках он качал корявой веткой с веревкой на тонком конце. По-видимому, это было самодельной удочкой. Луна задумчиво качнула головой. — Не здесь. — Она поглядела на самодельную удочку и сказала без вопроса в голосе: — Ты рыбачил. Мальчик покраснел до самых ушей. — Не то чтобы рыбачил… скорее так… — он фыркнул и пнул камушек в траву, махнул рукой за невысокие холмы и сказал: — А мой дом вон там, его отсюда не видно. Веснушчатый, нескладный и долговязый, он заглядывал за ограду, навалившись на нее, и добродушно улыбался. — Я Ро… — Ты Рон Уизли, — перебила Луна, улыбнувшись, — и ты всякий раз забываешь умываться по утрам. Я тебя знаю. — Я умывался, — он подбоченился, оскорбленный, и скривился, указывая на корзинку. — А это плохие яблоки. — Почему? — Ну, они все в земле. Она подошла ближе, плывя через сад, как рыбка в аквариуме, зигзагообразно, повинуясь какому-то особенному маршруту. Под ноги она не смотрела, но шла, нигде не спотыкаясь. Не доходя до ограды десятка шагов, остановилась, взгляд ее затуманился. — Но ты тоже чумазый, — произнесла Луна, легонько дергая плечами, — хочешь сказать, ты — плохой? — Но… ну, я не для еды! Луна встряхнула головой, как птица, только улетать никуда не собиралась. — Я вспомнил, как называют эти яблоки! — радостно сказал Рон. — Это падалица. Падалицу никто не ест. — Никогда такого не слышала. — Да быть не может! — Рон вскинул брови и затараторил: — Кто же ест яблоки, когда есть пироги с патокой и помадка из патоки, тыквенное печенье, мороженое, фруктовый лед и лакричные палочки, м-м-м... — он положил руки на ограду и взгромоздился на них подбородком. Глаза у него мечтательно затуманились. — Ой! У вас забор, что ли, некрашеный? — Крашеный, — сонно ответила Луна, — просто давно, краска немного облупилась. — Ага, — глубокомысленно изрек Рон и протянул руку ладонью вверх. — Гляди-ка! Ага! — Хочешь, помогу? — Да ерунда... Луна поднялась на носки и удержала его за запястье. — Постой, пожалуйста, спокойно. Это не заноза, — сказала она, закончив. — Это щепка, Рон, целая щепка, вот такая! — она показала на пальцах целый дюйм, и он хмыкнул, протянув: «ага». Луна долго вглядывалась в его лицо, словно что-то выискивая, потом он вздрогнул, ойкнул и, извернувшись, запустил руку под рубашку. Рубашка была со вшитым внутренним карманом, в клетку, в заплатках. Он вытащил оттуда маленького серого зверька. — Ты прихватил с собой крысу, — спокойно заметила Луна, а тем временем крыса спала, шевеля усами, и хвост ее обвивал собственное тельце. — Ну, — Рон смутился. — На самом деле, тут ведь тоска зеленая, но… А ты… а у тебя… Луна, поняв его с полуслова, ответила: — У меня нет зверька. — Зато дом — крутой! — Рон запихнул крысу обратно в карман и окинул дом за спиной Луны одобрительным взглядом. Дом ее возвышался на холме черным мрачным столбом, а окна первого этажа, тщательно занавешенные, вызывали интерес, что скрыто за ними. Такой дом вполне сошел бы для обиталища древнего вампира. — А твой дом какой? — спросила Луна. Рон задумался, опустив подбородок. — Вообще-то дурацкий, — буркнул он, а потом выдал, меняя тему: — Но зато там упырь живет на чердаке! — да таким тоном, будто хвастал. — Хочешь показать его мне? — уточнила она. — Ну, как… — Рон сосредоточенно нахмурил брови и потом, ухмыльнувшись, переспросил: — А ты точно хочешь взглянуть? — Конечно, — улыбнулась Луна. Рон отрывисто кивнул. Подождал и, решившись, кивнул еще раз. — Только слушай, это просто немного секрет, понятно? Луна удивленно моргнула. — М-м, — загадочно протянула она, стоя, как стоит, как вбитый покачивающийся в гнезде гвоздь. Потом пообещала: — Я никому не расскажу. На том и разошлись, договорившись как-нибудь встретиться. То ли к вечеру, после ужина, то ли в полдень перед обедом. А солнце уже медленно скатывалось к горизонту, и улицу накрывало теплое густое небо. Темное.

* * *

— Нора, — вслух прочитала Луна с таблички на калитке. — Да это не моя идея… — пробубнил Рон, оправдываясь. Луна пожала плечами. — Славное имя для дома. Рон смущенно улыбнулся и открыл дверь в свой мир. Мир дома Уизли был ярок и разношерстен. Здесь по углам стояли старинные стеллажи и тумбы, в воздухе под отсветами кружили пылинки. И пахло домом. Настоящим жилищем, без вынужденной чистоты и искусственной выхолощенности. Но сперва «Нора» встретила их скрипом. Сначала калитка скрипела, пока они, слегка ее приоткрыв, протискивались во двор. Затем скрипели половицы: на крыльце и на первом этаже. И больше всего — на лестнице. Они пробирались на чердак, ступенек оказалось много, и были они разномастными: то повыше, то пониже. Никогда не знаешь, как высоко нужно поднимать ноги, когда ступаешь по таким. С собой у них было по свечному огарку, Рон зажег один спичкой и нес перед собой. Луна старалась дышать тише и шагала за ним на цыпочках. — Это здесь, — он ткнул пальцем в дверь, запертую снаружи. Дверь была деревянной, плохо сколоченной и вообще хлипкой, но имела железный, плотно притертый, засов. На засове виднелись бурые пятна, а под ними — замочная скважина. Ключа с собой у них не было. — Как в темнице, — заметила Луна. — Ну да. Это чтобы он не улизнул. Рон выудил из кармана отмычку и долго ковырялся в замочной скважине, пыхтя и отирая о рукав вспотевший лоб. Луна светила ему огарком, пальцы у нее нагрелись от близкого огня, в глазах замелькали пятна. И чем дольше она на них смотрела, тем сильнее рассеивались они по стенам, как паутина. Она не стала спрашивать, что будет, если упырь улизнет. Или почему у Рона с собой нет ключа. Или что это за пятна по всем стенам, похожие на плесень от сырости. В конце концов, последнее она могла даже выдумать. Справившись с замком, Рон на мгновение обернулся к ней с горящими глазами и дернул задвижку. Дверь отворилась бесшумно. Они прошли внутрь и огляделись, привыкая ко мраку. Окно здесь, на чердаке, было завешено. Огарок почти догорел, и они зажгли от него второй. Наконец неясное темное пятно приобрело некоторые очертания: на матрасе, страшно скорчившись, скрючившись и буквально стянувшись в узел, лежал кто-то тощий и облезлый, как облыселый оборотень. В полутьме кожа его приобрела светло-зеленый оттенок. Рон назвал несчастное чудовище упырем. Упырь в ответ страдальчески промычал. — По-моему, он не совсем живой... — Да ерунда, — перебил Рон. — Он живехонек! Взгляни-ка получше! Упырь скреб рукой дощатый пол возле своего матраса. Ногти у него были длинными и обкусанными. Луна села на колени возле выцветшего матраса и вгляделась в темноте в мисочку на полу, из которой его кормили. Ей хотелось верить, что в ней остывшая овсянка, со временем покрывшаяся противной корочкой. «Мертвая каша», — пронеслось в голове, и Луна спросила: — Он голодный? Чем он питается? — Он почти ничего не ест, — вздохнул Рон. — Чего только мы ему ни предлагали... (Ногти у него отросшие, он лезет ими в щели между досок, выискивает пауков и жрет их) Рон вздрогнул, затеребил край рукава. Луна осторожно положила руку на край матраса, Рон начал что-то говорить, и тут упырь распахнул глаза. Глаза у него были странными, совершенно желтыми и слегка светились в полутьме. Взгляд выдал его: он ничего не понимал. — Он был таким не всегда, — произнесла Луна, вздыхая. Тесный чердак наполнился тяжелым душным воздухом. — Я этого не знаю, — ответил Рон. — Когда-то он был человеком, правда? Рон нахмурился. Уши у него пылали, он мял их руками, и бормотал: — Это вряд ли… Упырь тихонько скреб ногтями пол. Пальцев у него было по пять на каждой руке, человеческие ноги, одна голова и уши на своих местах. Кожа, правда, стала неестественного цвета, да еще и в болячках. Рон тоже это видел. — Ну, нет… — неуверенно повторил он. — Весь зеленый в пупырышку, едва дышит, тяжело сопит… и спит. По ночам он лупит по трубам и шастает с места на место… Луна не отрывала взгляд от упыря, она смотрела в самые его глаза. В странные желтые нечеловеческие глаза, а потом сказала: — А может… может, он умирает? И тогда упырь выгнулся, как раскрученная спираль. Он открыл рот, и из него в темноту вышел крик, вышла боль, вышло жаркое ядовитое дыхание. Рон зажал уши руками, тогда как Луна закашлялась. Кашель ее утонул в этом диком вопле. — Кажется, он заразен, — тихо сказала Луна, но Рон услышал. — У него Песочная Грязь, он скоро умрет. — Замолчи, пожалуйста! Что ты такое говоришь! — заорал Рон, а когда пальцы с острыми щербатыми ногтями вцепились в ее руку, она тоже закричала. Они кубарем полетели вниз. С грохотом, как два косых табурета, спущенных по лестнице.