Понедельник начинается с сюрпризов

Гуляя по набережной и подставляя лицо ветру, Павел с улыбкой думал об Амели, о том, как они прогуливались здесь вместе много лет назад. Как он однажды бежал, пытаясь поймать шляпку Амели, а затем отважился не просто отдать ее хозяйке, а водрузить на ее голову и даже поправить локон. Как, чтобы развлечь ее, он читал ей потешные стихотворения, не свои, а чужие, когда они были только друзьями. А потом, когда они стали возлюбленными, романтические стихотворения, уже написанные им самим. Тогда она спросила, знает ли он, кто их автор, так как ей он не знаком. А он, смущаясь, ответил, что автор знаком и ей. Амели сразу все поняла: «Поль, у тебя несомненный талант! Стихи такие образные, такие душевные! Они прекрасны!» А он ответил, что прекрасны не стихи, а она, чьи чувства помогают пробуждаться в нем лучшему, что может быть в человеке. Это было до того, как он сыграл ей «К Амели», и у нее от переполнявших ее эмоций появились слезы... Он видел слезы и в глазах Анюшки, когда, услышав звуки рояля, она появилась в большой гостиной в их последнюю ночь в усадьбе и застала его за игрой «К Анне»... Взглянув на корабль вдалеке, он подумал о картинах Айвазовского, которые он показывал Анне в своих покоях в Царском Селе, в жилой комнате и спальне. Нужно, конечно, будет показать ей и ту, которая была в его доме на Миллионной... Ветер становился все сильнее и сильнее, и Павел решил вернуться домой. Павел Александрович издалека увидел высокого, чуть ниже его самого, мужчину в форме жандармского ротмистра. Он стоял около его особняка, в темноте. При приближении князя он сделал пару шагов, и фонарь осветил его лицо сбоку. - Ваше Сиятельство, прошу прощения за беспокойство. Я – ротмистр Эбергард. Мне передали от Вас задание, но я счел необходимым рассказать о том, что узнал, лично Вам. Профиль и голос, а также фигура были знакомы Ливену. - Мистериум? Аристарих Эбергард опешил: - Да, это я... Ваше Сиятельство, вот уж не думал, что Вы тогда смогли меня разглядеть, а запомнить и подавно... - Музыкальный слух у меня хороший, глаза меня, слава Богу, пока не подводят, да и на память не жалуюсь, – пояснил князь Ливен. Года три назад в полке, шефом которого был один из Великих князей, ходили слухи о неблагопристойном поведении полковника, в них также упоминался Великий князь. Александр Третий поручил подполковнику Ливену разобраться с этим делом, выяснить, насколько слухи соответствовали действительности. Ливен пытался получить сведения – как в опровержение сплетен, так и в подтверждение их, однако не особо преуспел – офицеры не говорили ни о чем прямо, их ответы были весьма размытыми и туманными, чтобы на их основании можно было прийти к определенным выводам. И тогда ему прислали записку, в которой говорилось, что если заместитель начальника охраны Императора хотел знать подробности этого дела, то ему могли бы сообщить их, но только лично и при этом сохраняя свое инкогнито. Они встретились в условленном месте. Мужчина, одетый в штатский костюм и назвавшийся Мистериумом, старался не показывать свое лицо, но луна на пару мгновений высветила его профиль. Офицер поведал ему, что это были происки заместителя командира полка, который метил на место своего начальника, и это он распускал слухи о нем и о Великом князе, это ему по секрету поведал адъютант. Ливен был благодарен незнакомцу, даже если он и пожелал, чтобы его имя не всплыло в данном случае. - Ну, что же, ротмистр, если Вы считаете, что своими сведениями Вы можете поделиться только со мной, пройдемте в мой кабинет. Эбергард смутился: - Ваше Сиятельство, я не намеревался... напрашиваться к Вам, ни в коей мере... Один мой друг как-то показал, где Вы живете... И я решил, что раз знаю об этом, а информация Вам нужна незамедлительно, то я могу побеспокоить Вас... что Вы не сочтете это беспардонностью... Иначе бы подождал до завтра... А Ваш дворецкий сказал, что Вы ушли на прогулку. - Это мой помощник. Он не предложил Вам подождать внутри? – удивился Павел Александрович. - Нет, я сказал, что подойду позже. Но все же решил не уходить далеко. Хотел поговорить с Вами тут, около Вашего дома, - ротмистр придержал форменную фуражку, которую чуть не сдул с его головы сильный порыв ветра. Ливен усмехнулся про себя, за фуражкой ротмистра он бы точно не побежал - у ротмистра ноги помоложе и подлиннее. - В кабинете спокойнее. И дует меньше. Отдав в фойе Демьяну фуражку, Эбергард у зеркала пригладил светлые волосы и поправил усы, как отметил Ливен, чтобы удостовериться, что все было в порядке, а не полюбоваться собой – значит, не самовлюбленный человек, это уже хорошо. Павел Александрович сам проводил ротмистра в кабинет и предложил ему расположиться на стуле с другой стороны стола. Затем распорядился, чтобы ему с гостем подали горячего чаю - когда он подходил к дому, ветер уже стал пробирать насквозь. Павел пожалел, что сьел все печенье, купленное ранее в кондитерской, ведь на кухне не было ничего свеже испеченного. Харитон остался в усадьбе в Царском Селе, у Его Сиятельства не было привычки дергать прислугу без надобности, тем более, на день-два. Поесть Павел мог в ресторане или клубе как сегодня. Демьян мог также приготовить что-то простенькое на скорую руку. Кроме того, у него была договоренность с четой Витгенштейн, которая уже несколько лет нанимала у него последний этаж дома. Он чуть заметно показал жестом вверх, и Демьян, кивнув, удалился. Когда бывший квартирант Ливена вышел в отставку и уехал с женой к себе в имение, Павел стал подыскивать новых. Он не желал иметь жильцов из числа близких знакомых, хотя к нему могла сразу же выстроиться очередь из их числа, он предпочитал сохранять дистанцию, но в то же время видеть соверешенно посторонних людей в своей квартире ему тоже не хотелось. Он искал семейную пару или семью без маленьких детей, которая вела себя тихо, как говорится, тише воды, ниже травы. Он бы не потерпел грохота или топания у себя над головой, особенно, когда ему нужно было сосредоточиться при изучении документов, ведь он работал не только в кабинете, но и в своих покоях этажом выше. Еще жильцы не должны были иметь никаких домашних животных, свободно разгуливающих по квартире. Свое имущество князь Ливен ценил и не собирался перестилать паркет и реставрировать испорченную мебель, что вполне могло иметь место при недосмотре хозяев за животными, как и слушать лай или кошачьи концерты. Но он был не против небольшого питомца в клетке, за которым бы следили и регулярно убирали, например, морской свинки, какая была у Саши в детстве. Еще он категорически не приемлил поднаема, так распространенного в столице. В его квартире должны были жить только его собственные квартиранты, без права сдавать комнату тем, за счет кого они хотели бы частично компенсировать расходы за наем. Почти такие же требования были к жильцам дома, который Дмитрий завещал своему незаконному, но любимому сыну, поэтому после их отъезда понадобилось разве что освежить жилье, и затем оно было полностью готово к проживанию Якова и Анны. Ранее дом нанимал генерал с семьей, но сначала его сыновья, которых он держал в строгости, поступили в военное училище, а затем он вышел в отставку по состоянию здоровья и решил перебраться на юг, в более подходящий для него климат. Пока в доме оставили все как было ранее. Интерьер, мебель – поменять это не было проблемой, главное, чтобы это было сделано по вкусу и желанию Якова и Анны. Об этом Павел и сказал Анне в Царском Селе. Когда у Павла Александровича с Дубельтом зашел разговор о квартире на Миллионной, Анатолий Иванович сказал, что слышал, что Витгенштейн, служивший тогда в Главном штабе в чине подполковника, искал жилье поблизости от Дворцовой площади. А поскольку дом князя Ливена был всего в нескольких минутах от нее, он мог бы заинтересовать Петра Викторовича. Павел знал Витгенштейна, но не близко, он встречался с ним несколько раз по службе, и подполковник произвел на него приятное печатление, помимо прочего он отличался ответственностью, бережливостью, легким характером и легкой походкой. Подполковник Витгенштейн был на хорошем счету в Главном штабе и приходился дальним родственников светлейшему князю Зейн-Витгенштейн-Берлебургу, дослужившемуся до генерала, с которым Ливен был знаком достаточно неплохо. Однако, Витгенштейн не думал, что мог позволить эту квартиру, хоть и имел помимо жалования доход от небольшого имения. Но Дубельт заверил его, что Его Сиятельство не был стяжателем и не запрашивал непомерной суммы несмотря на крайне выгодное расположение особняка. Павел встретился с предполагаемыми квартирантами и остался ими доволен. Супруги Витгенштейн поселились на последнем этаже особняка князя Ливена и не сьехали, когда предпочтавшего променад езде на извозчике Петра Викторовича вскоре повысили в чине и перевели в Военное министерство. Именно он свел подполковника Ливена с химиком Мейенгардом. Через него Ливен познакомился еще с несколькими полезными людьми, и от него одним из первых узнавал новости из Военного министерства. Жена Витгенштейна Вильгемина Михайловна была доброй, приветливой дамой. Поначалу она несколько смущалась князя, но когда он однажды похвалил булочки с марципаном и штрудели, которые она принесла мужу в кабинет к чаю, призналась, что сама пекла их по рецепту матушки. Ливен, стараясь сделать ей приятное, заметил, что они так хороши, что он мог бы есть их хоть каждый день. Видимо, не ожидая от князя комплимента, она ответила, что готова печь их для Его Сиятельтельства, когда он того пожелает. Павел Александрович подарил ей улыбку, мол, он ловит ее на слове. И сразу выкинул из головы этот, на его взгляд, ничего не значивший разговор. Однако, где-то месяц спустя Ливен снова зашел по делу к подполковнику, и госпожа Витгенштейн извинилась, что не напекла к визиту Его Сиятельства булочек и штруделей, хотя делала это каждую неделю, но не решалась подняться к нему и побеспокоить его. Павел Александрович понял, что она восприняла его слова всерьез, и предложил, что когда его повар будет оставаться в усадьбе, он мог бы изредка пользоваться ее бесконечной добротой и посылать Демьяна за парой ее замечательных изделий. На что она ответила, что для нее будет честью самой заносить угощение для Его Сиятельства. С тех пор в отсутствие Харитона госпожа Витгенштейн время от времени потчивала князя пирожками с разными начинками, ватрушками, булочами с ванилью или корицей. Последние Павел не любил, пока не попробовал их у Вильгемины Михайловны. Сегодня она без сомнения пекла булочки с марципаном - когда Павел переодевался к визиту в клуб, через приоткрытое окно гардеробной до него донесся их чудный запах. Демьян кивком подтвердил, что госпожа Витгенштейн занесла гостинец. Чуть позже он подал Его Сиятельству и его гостю чай и блюдо, на котором было две булочки с марципаном и цукатами, а также два шруделя. Павел Александрович сам разлил чай и поделил угощение. Эбергард старался сидеть на предложенном ему стуле неподвижно, в то же время пытаясь тайком рассмотреть, что было в кабинете князя. Такого огромного письменного стола он не видел, пожалуй, ни у кого. Остальное же, включая семейные снимки на комоде, было таким же, как во многих других кабинетах аристократов, чиновников и офицеров. Его внимание привлекла одна фотография. На ней князь Ливен был запечатлен с мужчиной, похожим на него. Мужчина показался Аристарху знакомым, но, скорее всего, он просто ошибся. Задать прямой вопрос Его Сиятельству он посчитал невозможным. Тому бы явно не понравилось, если бы он стал проявлять неуместное любопытство. Павел Александрович заметил, что Эбергарда заинтересовал портрет, на котором он был с Яковом – тот, которым также был заинтригован Павел Васильев. С фотографического снимка взгляд ротмистра Эбергагда переместился на чайный сервиз и угощение. Он сидел в нерешительности, словно не отваживаясь дотронуться до чашки из Мейсенского фарфора и выпечки, лежавшей на такой же тарелке. - Ротмистр, могу Вас заверить, в моем доме отравы не подают, так что не теряйте времени, пока чай не остыл, - пошутил Ливен. Ему было не нужно, чтобы Эбергард чувствовал себя скованно и напряженно и от этого, возможно, упустил что-то важное. - Ну, коли так, Ваше Сиятельство, то, конечно... – губы Аристарха чуть тронула улыбка, и он отхлебнул из красивой чашки, а затем откусил от булочки с марципаном и цукатами. Павел Александрович заметил, что на его лице появилось довольное выражение, словно он отведал манны небесной. Наверное, такое же было у него самого, когда он впервые попробовал эти булочки. Когда быстрое чаепитие было закончено, и Демьян убрал посуду, можно было перейти к важному разговору. - Ротмистр, хотел еще раз поблагодарить Вас за информацию, которую Вы предоставили в прошлый раз. Полагаю, Вы не смогли оставаться в полку после той истории и подали рапорт на перевод в жандармерию? - Да, так и было... Понимаете, я тогда хотел справедливости, но, к моему стыду, не отважился выступить открыто... У меня были опасения... - Относительно того, что Ваша карьера в этом полку может закончиться? - Да. Я не мог предположить, каким будет результат... Ведь у подполковника были большие связи, в том числе, в Главном штабе... - Ваши опасения не были безосновательными. Эти связи и помогли подполковнику сохранить свое месте. На какое-то время. Конечно, если бы Великий князь задумал поквитаться с подполковником, последнему не помогли бы и знакомства. Но Его Императорское Высочество... решил проявить благородство... На самом же деле Александр Третий обратился за советом к заместителю нальника своей охраны, и тот порекомендовал Великому князю оставить на тот момент все как есть, не давая повода подполковнику раздуть скандал, в чем тот нуждался меньше всего. Удалить подполковника из полка можно было позже, когда не было бы возможности связать его перевод с затеянными им интригами. Это и произошло через несколько месяцев, но к тому времени Мистериум уже, видимо, служил в жандармерии. - Я понимаю... - Не жалеете, что ушли из полка? - Нет, в жандармерии мне нравится. Мы ведь тоже по-своему защищаем Отечество. - Ротмистр, с этим не поспоришь. Служба в жандармерии – весьма важная составляющая для поддержания порядка в Империи. Подполковник Ливен поудобнее устроился в кресле. - Ротмистр, так что Вы хотели доложить мне относительно Вашего задания? - Мужчина, которым Вы интересуетесь, был в доходном доме Силича, где я сейчас проживаю. Он искал ротмистра Баскакова, Константина Аксентьевича Баскакова... Вот только около двух лет назад Баскаков умер, точнее погиб... при странных обстоятельствах... - Баскаков погиб, но так и не смогли определить наверняка, был ли это несчастный случай, самоубийство или убийство? Так ведь? Эбергард c недоумением посмотрел на князя, затем сказал: - Так точно, Ваше Сиятельство. И я посчитал необходимым сообщить об этом Вам. Но, похоже, Вы и сами об этом знаете... - Нет, я услышал о смерти Баскакова впервые от Вас. Я весь внимание, - Павел Александрович переменил позу, подавшись чуть вперед. Аристарих Эбергард, который, было, подумал, что зря побеспокоил князя Ливена у него дома, и его сведения не имели никакой ценности, снова собрался с мыслями: - Константин Баскаков погиб, утонул в Неве. Его смерть расценили как несчастный случай. Но сами посудите, Ваше Сиятельство, с чего бы ему падать в реку, если только он не был смертельно пьян? Но Баскаков никогда не пил столько, чтобы прыгать с моста за чертями. А доктор определил, что хоть он и был нетрезв, но не до такой степени, чтобы не разбирать дороги. Хотя, по его мнению, он все же мог оступиться или упасть через перила моста. Кончать жизнь самоубийством, как казалось, причин у него не было. На службе у ротмистра было без проблем. Женским вниманием он обделен не был, у него имелась невеста. Да, он проигрывал в карты, но не такие непомерные суммы, чтобы решить утопиться... Насчет убийства... вроде бы никаких улик для того, чтобы рассматривать эту версию, не было... Однако... – Эбергард взял паузу, - я оказался случайным свидетелем кое-чего, на мой взгляд, подозрительного. А следователь отмахнулся от меня... - Ротмистр, я от Вас отмахиваться не стану и выслушаю внимательно. Продолжайте. Ротмистр Эбергард отдал должное князю Ливену, предоставившему ему возможность изложить то, о чем не пожелал слышать полицейский чин, и постарался сделать это как можно точнее: - За несколько дней до гибели Баскакова я случайно увидел его в компании одного господина на улице. Их встречу дружеской не назовешь, оба выглядели враждебно настроенными. Баскаков говорил о том, что с чем-то не все чисто... о чем именно шла речь – я, к сожалению, не разобрал. Мужчина неприятной наружности резко бросил: «Оставьте свои инсинуации при себе, ротмистр, иначе...» А Баскаков зло, с издевкой произнес: «Иначе что? Отправлюсь вслед за москвичем?» Я пытался довести это до сведения полиции, но мои показания отказались задокументировать. Мол, в разговоре не было прямых угроз, а сказать можно все что угодно... В итоге трагедию с Баскаковым посчитали несчастным случаем... А сейчас я подумал, неспроста это, Ваше Сиятельство, что Вы интересуетесь господином, разыскивавшим Баскакова... - Неспроста, - согласился подполковник Ливен. – Для этого, разумеется, есть веские причины... Хорошо, что Вы пришли ко мне и доложили о рандеву, нечаянным свидетелем которого Вы стали. Неприятного мужчину описать можете? - Да, разумется. Одет был прилично, в хорошем костюме, определенно из господ. Но внешность совсем не располагающая – обросший, как будто сто лет у цирюльника не бывал. И взгляд недобрый, тяжелый. На меня он не смотрел, но мне кажется, посмотрел бы, так у меня бы мурашки от него побежали... несмотря на то, что в силу своей службы я повидал всякого... Павел Александрович был абсолютно уверен, что Эбергард описал Артемия Бессарабова, известного также как Магистр. - Когда погиб Баскаков? - Осенью 1888 года, в сентябре или октябре, точнее не скажу. Ливен помнил, что Полянский говорил ему, что с Бессарабовым его познакомил ротмистр Баскаков, но он его уже давно не видел. Однако, о смерти Баскакова промышленник не знал, иначе бы упомянул об этом, когда речь зашла о гибели москвича Смирнова. - Мужчина, искавший Баскакова, представился? - Нет, - покачал головой ромистр. - Он пришел к Баскакову, но в его квартире были другие жильцы, которые о нем ничего не слышали. Тогда он обратился к дворнику, а тот огорошил его, мол, опомнились Вы, сударь, ротмистр Баскаков-то уж два года как на том свете, утонул бедняга. Мужчина побледнел, схватился рукой за сердце. Потом пробормотал: «Господи, еще один...» Дворник спросил, не сбегать ли за их жильцом, лекарем, он уж хоть и отошел от дел ввиду преклонных лет, но помочь сможет, раз ему так худо. Господин отказался, только воды попросил. Выпил стакан, посидел немного в дворницкой и удалился. Еще один! Это, вероятнее всего, означало, что Раухер подозревал, что еще один человек стал жертвой преступников. И Ливен был того же мнения. Эбергард сказал про Баскакова, что он не был пьян настолько, чтобы не разбирать дороги. А если он на самом деле не разбирал дороги и упал в воду? Совсем как Ульяна Карелина, которая шла, не разбирая дороги, и попала под лошадь. Схема, похоже, была не раз проверенной и отработанной. Опасного для них или стоявшего на их пути человека вовсе не обязательно было убивать. Можно было, так сказать, помочь ему умереть - подсыпать ему что-то в питье, и человек, у которого затуманены рассудок и зрение, скорее всего, попадет в беду, а, если повезет, и погибнет. А его посчитают пьяным или плохо осознающим действительность от переживаний. Несчастный случай, от него никто не застрахован. Павел Александрович задал важный вопрос: - Кто вел следствие и, как Вы сказали, отмахнулся от Вас? - Чиновник по особым порученим Уваков. О, как! Снова Уваков! Каким образом дело попало к нему на этот раз? Чиновник не мог взять дело в свое производство по собственному почину, даже если бы хотел, оно должно было быть ему отписано, как говорится, сверху. Обычные дела к таким чиновникам не попадают, для этого должна была быть причина – или погибшее лицо имело вес в обществе, или подозреваемый, если речь шла об убийстве. Еще это могло быть сделано по чьей-то просьбе, а также приказу. И если последнее, то это могло очень дурно пахнуть. Вышестоящий чин мог быть не просто кем-то из начальства Увакова, но и одним из тех, кто был замешан в серии преступлений, в том числе, совершенных шайкой, в которую входили Измайлов и Магистр Бессарабов. К такому начальству мог обратиться и сам Увакоов – чтобы дело осталось нераскрытым, как и дело Смирнова. Нужно будет узнать, чья подпись стояла на приказе о передаче дела Увакову, и проследить всю цепочку, добравшись до того, от кого на самом деле исходило указание. Как и в случае со смертью Смирнова. Между гибелью москвича и Баскакова был короткий промежуток времени - всего месяц-другой, так что вполне вероятно, что негласный приказ был отдан одним и тем же лицом. - И с чего такая честь была оказана простому ротмистру Баскакову? Он даже не был штаб-офицером, не говоря о большем. Предположения какие-то у Вас имеются? - Нет. - О друзьях, знакомых, родственниках Баскакова что-нибудь знаете? - К сожалению, почти ничего. Понимаете, с Баскаковым я не дружил, даже особо не приятельствовал. Я тогда еще был штаб-ротмистром и нанимал квартиру попроще, в другом доходном доме. А он был, как бы сказать, немного заносчив. Нет, не то чтобы очень, но просказывало у него иногда нечто подобное... Но в целом он был добрым малым... - Для заносчивости нужны основания, - резонно заметил князь Ливен. - Например, высокое происхождение, наличие влиятельных покровителей или большого состояния... - Ну, об этом уж точно было бы известно... Но ни о чем подобном я не слышал. - Чем он тогда кичился? - Я бы не сказал, что кичился. Но создавалось впечатление, что в чем-то он считал себя лучше других... Например, Баскаков, если можно так выразиться, гордился, что отбил невесту у другого офицера, своего друга. Она сначала принимала ухаживания того офицера, но потом он познакомил ее с Баскаковым, и она предпочла нового кавалера прежнему. Но в то же время Баскаков говорил, что все было по-честному, барышня просто выбрала его, он ей больше приглянулся, другому мужчине она ни авансов, ни обещаний не давала. Однако, его друг затаил на него обиду, перестал с ним знаться и даже перевелся подальше от столицы. - Фамилию того офицера знаете? - Нет. Но он был не из наших, не из жандармских. Он уехал в какой-то гарнизон. Мозаика, похоже, начинает складываться. Этим офицером вполне мог быть Раевский. Поссорившись с Баскаковым из-за невесты, он прервал с ним всякие отношения. Но когда что-то произошло, он решил навестить бывшего друга несмотря на то, что был зол на него, и только тогда узнал, что тот погиб. - И что там была за невеста, что из-за нее можно было разорвать дружбу? – полюбопытствовал Павел Александрович. - Про саму мадемуазель помимо того, что слышал, что она была прелестной и с мягким характером, я мало что могу сказать, сам ее никогда не видел. Да, батюшка у нее был генералом. Баскакову льстило, что генеральская дочка выбрала его, а не его друга. Ливен подумал, что если бырышня была влюблена в жениха, его судьба была ей не безразлична. Она могла попросить папеньку, чтобы тот поспособствовал тому, чтобы гибель ее жениха расследовали тщательно. Кроме того, мало ли, может они поссорились, или она чем-то обидела Баскакова, и ей взбрело в голову, что после этого он кинулся в Неву. Жить с такими подозрениями весьма непросто. - Если будущий тесть Баскакова был генералом, то он мог иметь знакомства в Департаменте полиции. Он мог попросить кого-нибудь там, чтобы дело отдали опытному, толковому следователю, так оно и попало к Увакову. - Что же, это возможно... – с некоторой долей скептицизма в голосе произнес Аристарх. Ливен уловил эту интонацию: - Ротмистр, если у Вас есть другое мнение по этому поводу, поделитеесь им. - Ваше Сиятельство, меня кое что смущает... – осторожно произнес Эбергард. – Хотя, это могут быть только мои фантазии... - Не тушуйтесь, выкладываете, что думаете. - Если Уваков был профессиналом высокого класса, почему он не захотел выслушать меня? Ведь нужно рассматривать все возможные версии... а не только те, что лежат на поверхности... А он даже не пытался... – точно подметил Эбергард. – Казалось, что он хотел побыстрее сбыть это дело с рук, а ведь так не делается, особенно если расследование проводится... по высокой просьбе... И это мне кажется... подозрительным... Вот так Эбергард! Как говорится, зрит в корень! Такие люди мне нужны! Подполковник Ливен решил, что к Эбергарду стоит присмотреться получше и через какое-то время поинтересоваться, не желал бы ли он перейти на новую службу – в охрану Его Императорского Величества. - Да, - согласился он, - это выглядит довольно подозрительно. Вы с кем-нибудь делились своими умозаключениями? - Не припоминаю такого. О подобном мало кому станешь говорить. Я, возможно, мог бы рассказать своему другу, но он тогда был в отъезде, а позже это как-то... забылось... - А с Вами ничего... необычного не приключалось? После того, как Вы были у следователя? - Я уже подумал, Ваше Сиятельство. Вроде бы ничего. Разве что на следующей неделе меня пытались ограбить, когда я возвращался под утро от своей дамы сердца... Но я нападение отбил и даже, кажется, одного покалечил... Но это могло быть совсем не связано с тем, какие показания я пытался дать чиновнику по особым поручениям. Да и больше подобных попыток не было. Если бы была, это выглядело бы слишком очевидно. Ротмистр, чай, не алмазные пуговицы на мундире имел, чтобы за ним охотиться... Может, последили за ним, выяснили, что он не из тех, кто своими подозрениями делится с каждым встречным, все держит при себе, и отстали от него. Павел Александрович буднично произнес: - Ну, и слава Богу.