Понедельник начинается с сюрпризов

Экипаж Ливена подъехал к дому Полянского в конце Малой Итальянской, и Павел Александрович отдал последние указания Демьяну насчет Туманского, Эбергарда и агентов, вручил ему бумаги для них и в архив МИДа, а также деньги на приобретение двух билетов до Москвы на ночной поезд. Он не знал, сколько времени может понадобиться Демьяну, поэтому распорядился, в случае, если они разминутся, ехать туда, куда он просил прибыть Рихтига, и ожидать его там. Лакей взял у князя Ливена визитную карточку и, показав ее хозяину, сопроводил его в кабинет. Кабинет Полянского был обставлен добротной мебелью, выбранной человеком со средствами, предпочитающим практичность изысканности. Илья Анатольевич сидел за письменным столом, на котором была кипа бумаг, и что-то писал. После обмена приветствиями и предложения князю располагаться, как ему удобно, он продолжил писать и, не глядя на него, произнес: — Ваше Сиятельство, я буду в Вашем распоряжении через минуту. Мне нужно немедленно закончить это письмо и отдать, чтобы его доставили. Знаете ли, секретаря в доме не держу. А у Вас секретарь имеется? — Нет, не нуждаюсь, я грамотный, — Павел Александрович занял стул у письменного стола. Полянский хмыкнул и в спешке дописал несколько строк, при этом поцарапав пером ручки лист. Выходя из-за стола, он задел бумаги, и Ливену приоткрылся угол задней стороны фотографической рамки, которую, в чем Павел не сомневался, тот в торопях положил под документы, узнав, что к нему прибыл нежданный посетитель. Ему не нужно было доставать и переворачивать фотографию, чтобы узнать, кто был на ней запечатлен. Он и так знал, что на ней была Ульяна Карелина, одна или с Полянским. Полянский оставил Ливена одного. Павел предполагал, что документ не был столь срочным, но дельцу требовалось хотя бы чуть-чуть времени, чтобы прийти в себя от внезапного визита Заместителя начальника охраны Императора, ведь не знаешь, что от него ожидать, и перевести дух не в его присутствии. Иначе бы он позвонил в колокольчик, а не понес слугам письмо сам. Вернувшись, Илья Анатольевич развел руками: — Ваше Сиятельство, теряюсь в догадках, чем моя скромная персона могла заинтересовать особу такого ранга и столь близкую к Императору. — Не скромничайте, господин Полянский. Вы — довольно известная персона… в определенных кругах. Полянский снова сел за стол и освободил на нем перед собой место, переложив несколько документов на те, под которыми лежала фотография. — Вот именно, в определенных. К августейшей семье никакого касательства не имеющих. Как и моя деятельность. Для Императорского двора я никогда ничего не поставлял. — Речь пойдет о делах, имеющих отношение к Вашей частной жизни. — Это еще… загадочнее… — По поводу загадок, точнее, тайн я, собственно говоря, и был вынужден нанести Вам визит, — Ливен любил порой вместо того, чтобы начать разговор прямо с сути, походить вокруг да около, чтобы увидеть реакцию человека. — Бог мой, да какие у меня могут быть загадки и тайны, чтобы они могли попасть в сферу интересов Заместителя начальника охраны Императора? — искренне удивился Илья Анатольевич. — Речь о Татьяне Карелиной, дочери Вашей дамы сердца… А также ее отце… и не только… — О Тане? Об ее отце? Неужели Вы считаете, что Ульяна ее от члена монаршей фамилии родила? — недоуменно посмотрел Полянский на подполковника Ливена. — Как бы это могло произойти, если она в Петербург приехала, когда Таня уже большенькая была… Разве что он служил там, где и мой приятель, бывший любовник Ульяны… Но Таня в него пошла, это при первом взгляде очевидно. Да и не открещивался он от нее уж совсем, хоть и не признал ее… Но у девочки имеется законный отец, муж Ульяны, точнее, уже вдовец, приличнейший человек… Хотя, если это правда, что настоящий отец Тани — из приближенных к Императору, и теперь этот господин решил, что может потребовать своего участия в судьбе дочери, то, полагаю, и официальный отец этому помешать не сможет… Да и последний на все бы согласился, лишь бы девочка нашлась… Вам ведь, думаю, известно, что она пропала? — Известно. Как и то, что она нашлась, — коротко сказал Павел Александрович. — Нашлась? Слава Богу! Это тот таинственный Ульянин кавалер поспособствовал в ее розыске? — В розыске принимали участие многие. В том числе и я. — Вы?! Значит, получается, Таня — дочь кого-то из приближенных ко двору. Иначе бы Вас привлекать не стали… — сделал свой вывод Полянский. — Я присоедился к поискам по собственному почину, как и многих другие господа, которые переживали за судьбу ребенка вне зависимости от того, кто его родители. Как, например, полковник из Главного штаба и мой племянник — начальник сыскного отделения уездного города, к которому обратился Карелин… от безысходности. — Значит, Вы знаете, что мы с ним ее везде в столице искали? Никакого, даже малейшего следа… Таня как в воду канула… После этой фразы Полянский одновременно с опаской и надеждой взглянул на князя: — Ее ведь… живую нашли? Не из Невы выловили? Или из подвала какого извлекли? — Живую. — Слава тебе, Господи! А то уж я, было, обрадовался, а потом… Всякое ведь бывает… — Всякое. Но не в этот раз. — Танюша, должно быть, рассказала, что у нее теперь в Петербурге никого кроме меня не осталось. И хотела, чтобы я забрал ее. Разумеется, я ее заберу, она ведь не чужая мне, хоть и по закону никто, не в сиротский приют же ее… Надеюсь, она не в таком ужасном месте была? Или, еще хуже, у злых, жестоких людей, от которых натерпелась всякого? Ливен подумал, что Полянский правильно опасался, что Таня могла оказаться у злых, жестоких людей, вот только это были не посторонние люди, а ее кровный отец. Но об этом он мог сказать чуть позже. — Я нашел ее у одной вдовы, доброй и сердечной дамы, она была очень расположена к девочке. — А что же эта добрая дама не известила власти, что у нее оказался чужой ребенок? — Потому что она пригласила девочку пожить у нее, испросив разрешения у ее отца, у которого она на тот момент находилась. — Вы имеете в виду у Алексея Каверина? — Да, его. — Ваше Сиятельство, как могла девочка десяти лет сама добраться до Ржева, ну, или туда, где он сейчас служит? В это мало верится, — высказал свою точку зрения Илья Анатольевич. — И тем не менее, это так, помещица увезла ее в свое имение от него. Правда, это было не в Ржеве, а в Колпино. — В Колпино? Это туда его перевели по службе? — Нет, он жил там, после того, как переехал из Твери, куда ему пришлось уехать после того, как он был вынужден выйти в отставку по решению полкового суда чести. — По суду чести? — снова переспросил Полянский. — Он что же, амуры с женой командира полка крутил? — Если бы. Возможно, этого бы ему и не простили, но из армии не вышвырнули, перевели куда-нибудь подальше. Нет, он был замешан в продаже на сторону полкового имущества. Он не был осужден, поскольку против него отказались свидетельствовать. Однако офицеры полка посчитали, что проходимцу не место среди них. — Быть изгнаным со службы по суду чести… из-за кражи полкового имущества… — свел брови Илья Анатольевич. — Это ж какой позор! Нет, не позор, а позорище! Не поверил бы, если бы услышал это не от Вас, Ваше Сиятельство. Полагаю, Вы бы не стали распространять слухи… — Не сомневайтесь, это не слухи, а факты. — Как же до подобного можно было докатиться? — Вам должно быть видней. Вы — его приятель, не я. — Я ни сном, ни духом… И когда это произошло? Предполагаю, не так давно? — Года четыре назад. — Вот этого уж точно быть не может, — покачал головой Полянский. — Когда Алексей приезжал в Петербург, он был в мундире, следовательно, еще на службе… — В мундире, который не имел права носить. Кто же офицеру в отставке, замаравшему свою честь, позволит это? — Чем дальше, тем… все пакостнее… — еще больше нахмурился Илья Анатольевич. — Нет, то, что Алексей дамочкам головы кружил, это я знал. При его внешности особого дара для этого и не нужно, они сами к нему слетались… как пчелы на мед… — Ну, видимо, медок стал уже не тот, не так свеж и сладок… А привычки, требующие соответствующих доходов, остались… — Ладно еще подарки от дам принимать или квартировать на всем готовом в доме вдовушки… Хотя это тоже не красит… Но то, о чем Вы поведали… как можно пасть так низко… — У каждого свои моральные устои. У него, как оказалось, планка гораздо ниже, чем у многих. — Значит, он натворил дел, поплатился за это, а нас всех не один год обманывал… за нос водил… и меня, и Ульяну… — Получается, что так. — А ведь я ему от дома отказал в последний его приезд, чтобы он Тане голову не морочил. Она же его ждала, а ей говорили, что он часто приезжать не может, так как служит очень далеко… Я ему тогда сказал, что если не хочет быть отцом, не надо, но не нужно девочку обнадеживать насчет того, что он их с маменькой когда-нибудь заберет. Никогда этого не будет. Будут только переживания Тани. А еще потом вопросы, почему у нее с матушкой фамилия дальнего родственника, а не отца… — Илья Анатольевич, а для чего нужно было городить этот огород? Все так запутывать? Говорить, что Каверин — ее муж, а ее супруг, официальный отец дочери — для девочки какой-то непонятный родственник… как, впрочем, и Вы сами… — спросил Ливен о том, что его действительно интересовало. — Я просил только о том, чтобы Ульяна никому не рассказывала, что она замужем. Она согласилась. В связи с ее мнимым вдовством Карелина пришлось выдать за ее родственника со стороны мужа. Остальное придумала она сама. Я как-то пытался у Ульяны это выяснить, но вразумительного ответа не получил. Она сказала, что так решила, и все… А Таня ведь об этом все равно бы когда-нибудь узнала… Или же, повзрослев, решила, что я, пользуясь отсутствием ее отца, склонил ее мать к греховной связи… — Да, рано или поздно она бы догадалась про Вас с Ульяной. Она как-то видела, как Ульяна Вас целовала. Но тогда она подумала, что ее матушка сделала это за Вашу за доброту и заботу. Уж не обессудьте, мне пришлось объяснить ей, кто кем кому на самом деле приходится, чтобы она поняла, почему ей предстоит жить с Карелиным. — Дожно быть, это было для нее… потрясением… — Я бы этого не сказал. Она — сообразительная девочка. А про Вас с Ульяной она теперь поняла, что маменька любила Вас, а не просто была Вам благодарна, — успокоил Ливен Полянского. — Это хорошо. И что она отреагировала так, и что Вы слова нужные нашли, сам бы я не сумел… Ну, и самое главное, что нашлась… — в голосе Полянского послышалось облегчение. — Да, это самое важное. Остальное менее значимо. — И все же я хотел бы знать… как вышло, что Таня оказалась у Каверина? — Одна дама привезла ее к нему, посчитав, что так будет лучше всего, — сказал Павел Александрович, не называя имени. — Для кого лучше? Для Тани? Очень в этом сомневаюсь! Каверин никогда чадолюбием не отличался. Когда я встретил Ульяну, она с Таней жила с ним, но уже наскучила ему — не может он долго с одной женщиной, какой бы прекрасной и страстной она ни была. А девочка и вовсе его… раздражала… хотя ни озорной, ни шумной не была… Семейная жизнь не для Алексея, подобное для него в тягость. Мне кажется, он бы вскоре бросил Ульяну. А мне Ульяна очень понравилась, что уж говорить, влюбился я в нее, начал за ней ухаживать. Она стала принимать знаки моего внимания, я думал, из вежливости. Но потом увидел, что и она ко мне симпатию испытывает… Алексею было все равно, а, возможно, он даже почувствовал облегчение, что Ульяна сама может от него уйти. Ну, я и предложил ей уехать со мной в Петербург, с дочкой, разумеется. Ульяна согласилась, я посчитал, что на этом их отношения с Алексеем закончились, — поделился Полянский некоторыми подробностями о начале своих отношений с Ульяной Карелиной. — Я не думал, что через несколько лет Ульяна представит Каверина Тане как отца. На мой взгляд, это было совершенно лишнее… — Абслютно с Вами согласен. Будь госпожа Карелина более откровенна с дочерью, это могло бы помочь избежать ситуации, в которой оказалась Татьяна. — Вы полагаете, что если бы Таня знала, что ее отцом по закону являлся Карелин, то подождала бы, когда Алексей Александрович приедет за ней? И не отправилась бы к Каверину? — Она не сама решилась к нему ехать. Та дама уговорила ее, сказала, что папенька ее ждет. — Ждет ее папенька, как же! Заждался! Соскучился, мочи нет! — с сарказмом изрек Полянский. — Илья Анатольевич, но Вы же сами понимаете, что ребенок, лишившийся матери, и не в такое поверит. — Согласен… Вот только я не поверю, что в Каверине проснулись родительские чувства. Он о ней по несколько лет не вспоминал. А приезжал, так всегда с пустыми руками, даже копеечной безделушки не подарил. Вы не поймите меня превратно, не в подарках и не в деньгах дело, а во внимании к ребенку. Я Ульяну с Таней обеспечивал, они ни в чем не нуждались, и подарки, разумеется, дарил девочке… согласно ее возрасту. В украшении, правда, отказал, сказал, не время еще. Мы с Кавериным ведь даже опасались, что ей кто-нибудь мог безделушку подарить и увести… кто-нибудь из знакомых… — Уж не про Стандитского ли Вы, известного своими пристрастиями? — Вы и про Владислава знаете? — в очередной раз изумился Полянский. — Хотя чему удивляться, при Ваше должности, полагаю, Вам могут быть известны любые подробности из жизни подданных Его Императорского Величества… Нет, не про него, а в общем и целом. Я знаю, какие слухи про него ходили, но никогда в них не верил. Иначе бы не стал с ним поддерживать знакомство и уж тем более не привел к Ульяне, у которой такая красивая дочь. — Я не только знаю про Стаднитского, но и знаю его самого. Поиски Тани завершились успешно, в том числе, и благодаря помощи Владислава Даниловича. Информация от него оказалась очень полезной. — Ну, вот, не такой уж он пропащий человек, как некоторые про него думают… — Определенно не пропащий. И в его жизни наступили перемены к лучшему, но какие, думаю, он Вам скоро поведает сам. — Ну, дай-то Бог! Полянский подпер рукой подбородок: — Вот мы тут про подарки рассуждаем. Так даже Владислав Тане гостинцы приносил, шоколад, к примеру. А родной отец и на конфету не разорился. Хотя, что уж говорить, не был Каверин ей отцом, только на свет произвел. Так что уж никак Тане с ним лучше бы не было… — Я этого и не говорил. Как и того, что та дама действовала в интересах девочки. Напротив, она преследовала исключительно свои. И если бы было известно, что у Татьяны есть официальный отец, и что он заберет ее и увезет далеко от Петербурга, этой аферы бы и не потребовалось. Как, следовательно, и… эпопеи по поиску Тани. Илья Анатольевич был в замешательстве: — Ваше Сиятельство, я не прослеживаю связи… — Она самая прямая. Дама хотела удалить Татьяну из Петербурга, так как считала, что она будет ей мешать. И подговорила девочку уехать к отцу. А тот, чтобы избежать разоблачения, не стал уведомлять Вас, что дочь у него… — И сколько она прожила у Алексея? — Недолго. Там появилась та помещица, знакомая Каверина, и, узнав о его отношении к дочери, пригласила ее к себе в имение. — Значит, он скверно к ней относился, раз уж чужая женщина решила, что у нее девочке будет лучше. — Без сомнения, не как любящий отец. — Знаете, я этому не удивлен. Алексей — эгоистичный человек. Да, он может быть весьма приятным, как говорят, душой компании, но у него на первом месте только он сам… А Таня несомненно ему мешала… Как той женщине, которая уговорила ее ехать к папеньке… Правда, я не могу взять в толк, чем… — Своим существованием. Такая красивая девочка, выглядящая старше своих лет. Не успеете оглянуться, как к ней будут проявлять интерес мужчины… возможно, и Вы сами… — Ваше Сиятельство, что за вздор?! — Полянского крайне задело такое высказывание князя. — Я всегда относился к Тане как… к падчерице. И ничего бы не изменилось, если бы Таня повзрослела. Я бы по-прежнему любил ее мать. — Но Вашей пассии-то уже нет на этом свете. А Таня, похожая на нее, есть… — Вот Вы к чему… что я со временем в Тане стал бы искать замену Ульяне… Нет, это не про меня. Да и у меня, знаете ли, невеста имеется. Ливен ждал, когда Полянский упомянет это. — Господин Полянский, Вы же не по собственному желанию намерились вступить в брак. Вас… вынудили к этому. Илья Анатольевич от неожиданности спросил: — Откуда Вы это знаете? — Я не знал наверняка. Но догадаться было несложно. Должна быть причина, чтобы человек Вашего положения внезапно решил жениться на… стервозной дамочке не первой молодости, когда в столице вдоволь барышень из благородных семейств, родственники которых спят и видят выдать их за мужчину с Вашим состоянием. А некоторые бы даже закрыли глаза на то, что Вы продолжали бы содержать свою пассию, которую любили. К чему такие совершенно ненужные, ничем не обоснованные жертвы, тем более, для такого разумного человека как Вы. В том, что Господь не обделил Вас умом — нет сомнения, иначе бы Вы не смогли приумножить капитал, который Вам достался. Илья Анатольевич молчал, словно набрав воды в рот. — Обдумываете, как вызвать меня на дуэль за оскорбление Вашей невесты? — Да нет, то, как Вы точно изложили… мою ситуацию… со внезапной женитьбой, — через не могу признал Полянский. — Значит, невеста Вам не особо по душе? — Конечно, ей далеко до моей Ульяши, — тяжело вздохнул бывший любовник Карелиной. — Вы правильно подметили, что если бы я решил жениться только ради родства с титулованным семейством, я бы выбрал барышню с приятным характером, пусть и бесприданницу. Но и это вряд ли. Меня устраивали отношения с Ульяной, пусть не было семьи, но была взаимная любовь, а для меня это много значит. Будь Ульяна свободна, я бы сразу женился на ней, но, увы, это было невозможно… До Ульяны у меня были романы, но расставание с женщинами я переносил легко… А Ульяну, любимую свою, почитай, сам на тот свет отправил… — сокрушенно вымолвил он, бросив невольный взгляд в сторону фотографической карточки, которую, как он считал, удачно спрятал под бумагами. — Не Вы же ее под лошадь толкнули. — Нет, конечно! Но она из-за меня погибла, из-за того, что была не в себе от расстройства, что я жениться собрался… чтобы, как я ей сказал, в законном браке жить и законных детей иметь… что бросил ее после стольких лет… Если бы у меня духа хватило, рассказать все, как есть… Может, она и приняла бы мое решение, хоть это в любом случае причинило бы ей боль… Но она бы не погибла так нелепо… из-за разбитого сердца… А я ведь только хотел оградить ее от… впрочем, сейчас это уже неважно. — Наоборот, Илья Анатольевич, это важно. И я хотел бы об этом услышать. — А я бы не хотел об этом говорить. Это — личное и никого не касается, — твердо сказал Илья Анатольевич. — Ваше право. Тогда я расскажу о том, что может касаться Вас, — Ливен сделал ударение на слове «я». — Извольте, — нехотя произнес Полянский. — Должен Вас огорчить, у Вашей невесты имеются изъяны помимо дурного характера, — начал издалека Павел Александрович. — Да, не красавица и не так молода, но об этом я и сам знаю. — А кто говорит о внешних изъянах? Здесь речь о внутренних. Точнее, о ее сущности, — сказал Ливен, мысленно заменив в последнем слове «щ» на «ч». — Если Вы о том, что у нее были… кавалеры, так для меня это не новость. Меня это мало трогает, я сам, знаете ли, не мальчик. — Я о том, что Перовская уже была помолвлена и не раз. Вы об этом знали? — Нет, впервые это слышу. Но ведь заключать помолвку, а затем не вступать в брак — это не обязательно говорит о дурной натуре человека. — Как знать, как знать… Зависит от ситуации… ну, и, безусловно, от человека. Перовская обхаживала мужчину, очаровывала его, притворяясь душевной и кроткой дамой, втиралась в доверие его родных, а когда он заключал с ней помолвку, превращалась в мегеру, делала все возможное, чтобы он эту помолвку расторг. — Что, например? — задал Полянский вопрос, явно не нуждаясь в ответе на него. — Давала понять, что не даст жизни престарелой матери жениха, будет ее тиранить… Или грозилась отправить маленьких детей вдовца в учебные заведения к черту на кулички, так как они будут ей мешать… Мужчины понимали, что жениться на такой женщине — это обрекать на муки своих близких. И расторгали помолвку, заплатив… за свою недальновидность. — Заплатив чем? Уязвленной гордостью? — фыркнул Илья Анатольевич. Ливен открыто рассмеялся: — Уязвленной гордостью? Вы же деловой человек, господин Полянский, а думаете о высоких материях. Хотя здесь все до предела приземленно. Деньгами, довольно крупной для них суммой. — Ваше Сиятельство, Вы же понимаете, что это… тяжелое обвинение, — мрачно промолвил Илья Анатольевич. — Если подобное имело место, то этому должны быть свидетельства. — Они есть. Мой знакомый был одним из несостоявшихся мужей Перовской и был вынужден заплатить ей отступные, чтобы избавить своих родных от кошмара, который расписывался ей в красках. Это — человек чести и не стал бы возводить напрасилину. Были и другие жертвы… аферы. — Она проделовала подобное не однажды? — Неоднократно. — Но почему об этом никто не говорил в обществе? — Кто же будет о подобном распространяться? Сама она явно нет, мужчины, чтобы не выглядеть простофилями, тоже. И хоть помолвки и не были тайными, о них мало кто знал, она выбирала мужчин, которые не имели большого круга общения. — Даже если так… То, о чем Вы сказали, ко мне никакого отношения не имеет, — уверенно сказал Илья Анатольевич. — С меня она денег не трясла, родных, которых можно унижать или обижать, у меня нет… Нет, правда, однажды она высказалась, что Владек Стаднитский — уродец, что после свадьбы она не желает видеть его в нашем доме… Но кроме этого ничего не припомню. И на скорой свадьбе она настаивала, а не тянула с ней… А я из-за смерти Ульяны ее отложил… — И теперь надеетесь, что по прошествии времени… ее можно будет отменить? — Да нет же! — воскликнул Полянский. — Я вовсе не собираюсь отменять свадьбу. — Даже ту, которую Вы сами не желаете? — Даже ту. — Господин Полянский, так что все же является истинной причиной Вашего намерения заключить брак с женщиной, которую Вы совершенно не хотели бы видеть своей женой? — задал вопрос прямо в лоб Ливен. — Я спрашиваю вовсе не из праздного любопытства. Он видел, что Полянский размышляет, что бы ответить. Илья Анатольевич погладил свою аккуратную бородку раз, другой, затем собрался с духом: — Это касается моих с Ульяны отношений… Все, в том числе и мои деловые партнеры, считали, что у меня роман со вдовой. На подобное, как Вы понимаете, в обществе смотрят довольно терпимо. Но среди моих партнеров есть пара таких, что придерживаются довольно консервативных взглядов. Любовная связь со вдовой не возбраняется, с замужней женщиной — ни-ни. Поэтому я не стал распространяться, когда привез Ульяну с Таней в Петербург. Так вот, среди них есть один, кто особенно непреклонен насчет адюльтера. Когда Ульяна уже была моей пассией, его жена ушла к любовнику. Он бы не потерпел сотрудничества с человеком, который, как бы он посчитал, увел жену от мужа. — Но Вы же не уводили любовницу от мужа. У нее до Вас была внебрачная связь. — С одной стороны, попробуй докажи ему это, живешь с чужой женой, значит, виноват по-всякому. Доверять такому нельзя. С другой, если бы он узнал больше о прошлом Ульяны, в этом случае она и вовсе бы выглядела женщиной… не обремененной моралью, которая меняет любовников, ища себе более богатого покровителя. А если я этого в свое время не понял и связался с такой… греховодницей, то я полный идиот. И дел с таким вести опять же нет резона… В общем, однажды мне… предложили… расстаться с любовницей и обзавестись женой… определенной женой, иначе подробности моих отношений с Ульяной станут… всеобщим достоянием, притом это будет подано таким образом, что будет скандал, грандиозный скандал, который непременно дойдет до того партнера, о котором я говорил выше. В то предприятие у меня вложено немало денег, но у него — бОльшая доля. И мне, скорее всего, пришлось бы продать ему свою долю за бесценок. Так что скандал смешал бы с грязью Ульяну, нанес бы урон моей репутации, а также финансовому положению, — поделился Илья Анатольевич с князем Ливеном неприятной историей. Павел Александрович терпеливо, не перебивая, слушал россказни Полянского, но всякому терпению приходит конец: — Довольно, Полянский! Прекратите ломать комедию! Вы дурака разыгрываете или меня за дурака держите? К финансовым потерям Вы должны быть готовы, в деловой сфере не бывает стопроцентного успеха, где-то найдешь, где-то потеряешь, даже если дела идут необычайно успешно. Репутация у Вас создавалась годами, ее трудно уничтожить лишь обнародованием того факта, что Вы имели содержанку, которая была замужем. Вашей любовницы больше нет в живых, так что ей скандал… как мертвому припарка. А Вы все еще помолвлены и свадьбу отменять не намерены. Полянский молчал, сцепив руки в замок. — Рассказывайте! — повелительным тоном произнес Ливен. — Иначе с моим весьма богатым воображением я напридумаваю себе все гораздо серьезнее, ужаснее и… гаже, чем было на самом деле. Голос князя Ливена был ледяным, зелено-голубые глаза пронзали так, что казалось, он был готов пригвоздить его к стулу. Полянский сознавал, что такого человека лучше не злить, тем более, если он — Заместитель начальника охраны Императора. У него были такие знакомства и связи, что при желании он мог устроить ему адскую жизнь. Кроме того, похоже, подполковник подозревал его в чем-то более тяжком, чем то, что имело место, и что, как правильно догадался Ливен, послужило причиной шантажа. На ум Ильи Анатольевича не пришло ничего кроме того, что это могло иметь политические мотивы. Нет, явно не то, что он якобы знал, что на его заводах могли изготавливать бомбы или оружие и скрыл это, из-за этого его бы, скорее всего, тут же арестовали и препроводили в казематы. А, например, что на заводах были волнения среди рабочих, а он об этом даже не заявил, чтобы провокаторы были арестованы, а те потом натворили дел… — Ваше Сиятельство, я расскажу. Но дайте мне слово, что Вы не станете ни с кем делиться этим, — Полянский попробовал использовать свой последний шанс, чтобы предотвратить распространение слухов, которые могли погубить его. — Я не могу дать Вам такого слова сейчас, пока не знаю, о чем речь. Если в том, что Вы мне поведаете, нет ничего, за что Вас могли бы подвергнуть уголовному преследованию, Вы его получите.