Взаимная зависимость

Семья — это важно, не говорите

В одной комнате со страхом всё детство учиться жить (в конце концов)

Принимать свои комплексы, как родителей

Приказано любить, но любить — это отвратительно

Как никак, на войне с собой везде одна простая тактика:

Всё пихать в себя, пока не перестанет брать тебя

Но это тоже не помогло б ни на йоту

Коль даже наркотики не работают

​​pyrokinesis

У них с Сукуной не любовь, нет. Привычка. Как курение, такая же вредная и ядовитая. Сукуна сам по себе был ядовит, токсичен. Фушигуро заметил это ещё давно и мысленно повесил над головой Рёмена огромную красную табличку с надписью «Опасно!». Помогло ли это? Неа. Сукуна буквально плевался ядом, а каждое слово пропитывал желчью намеренно. У него были острые клыки и когти, которыми он раздирал, рвал, а потом жадно глотал свежую кровь. И только попробуй подойти — убьёт на месте. И смерть твоя будет мучительно-кровавой, болезненно-тянучей. Со временем для Рёмена это стало забавой. За ним часто бегали и парни, и девушки. Фушигуро они напоминали безмозглых мотыльков, только летели те не на пламя, а в самую тьму, путались в паутине и кричали, вот только было слишком поздно. Паук пировал, а кровавые ошмётки выбрасывал, они ему ни к чему. Фушигуро его понимал. «Сделай человеку больно раньше, чем он сделает больно тебе.» Знаем, плавали. Схема рабочая. И Мегуми бы посочувствовал всем этим мотылькам, да только из груди вырывался лишь язвительный смех. Не такой ядовитый, как у Сукуны, нет, у Фушигуро другая защитная реакция — он закрывался. Выстраивал стены из камней и осколков, ногтями выцарапывал кривое «Не входить» и надеялся, что это поможет. И помогало, правда. Вот только бдительность терять не стоило, пока Мегуми со смехом наблюдал за глупыми мотыльками, Сукуна подобрался слишком близко. Ему не страшны ни стекло, ни камень, а на надпись вообще плевать. Он ворвался — неожиданно, оглушающе громко, до звона в ушах — залез под кожу, словно химера, и грелся довольно. Даже время от времени что-то мурчал себе под нос. « У нас не любовь» — напоминал себе Мегуми. Просто это удобно. Общая квартира и одна кровать — так засыпать было теплее, и кошмары вроде отступали, не лезли совсем, просто стояли в сторонке и смотрели, им ведь тоже интересно. Выживает приспособившийся, верно? Ну вот они и приспособились. Знали, когда лезть не стоит, а когда можно и поближе подойти; вот только для того, чтобы поласкать нежнее или укусить посильнее — зависело от ситуации. — Я дома, — едва слышно, но слова уже не тонут в стенах пустой квартиры, они разбиваются о хриплое: «Ужин в холодильнике». Они вместе выбирали фильмы на вечер, готовили, гуляли по городу, когда сидеть дома было уже невыносимо. Зализывали раны, пили хреновое вино из ближайшего магазинчика, ели холодную пиццу, отрекались от всего мира, пусть и на время. О прошлом говорили редко. Тут и без слов было понятно, потому что легко заметить чужие раны, когда у самого дыра в груди и руки изодраны в кровь. Это было непривычно, странно, иногда даже пугающе. Обжигаться больше не хотелось, а когда рядом с тобой человек — так близко, что чувствуешь чужое дыхание, это, мягко говоря, напрягало. А когда Фушигуро понял, что уже не мог представить, какого это — жить без Сукуны, на него накатил самый настоящий ужас. Перед глазами летали ошмётки обглоданных крыльев. От дурных привычек всегда стоило избавляться. Мегуми в эмоции не умел, а вот Сукуна, блять, всегда всё понимал. Словно мог снять скальп, разодрать кости и заглянуть прямо в черепную коробку, перерыть мысли и оголить все чувства. Фушигуро не сказал ни слова, но сухое и острое: «Может расстанемся?» повисло в воздухе, вместе с сигаретным дымом. Сукуна его сразу почувствовал, даже застыл на секунду, а потом снова затянулся и бросил на Мегуми короткий взгляд. А в нём ядовитый туман, пепел и горы костей. Рёмен тоже решил не говорить ничего, он всегда предпочитал словам действия, хотя они и были иногда чересчур грубыми. Он просто сказал собираться, а потом запихнул ничего не понимающего Фушигуро в машину. — Куда мы? — Увидишь. Напряжение между ними колючее и неприятное, но оно от чего-то ушло на второй план. Сколько они ехали? Пять часов, десять? Мегуми перестал следить за временем, даже смог расслабиться. Пейзаж за окном был красивый, музыка приятная — они оба изредка подпевали знакомым мелодиям — и ветер трепал волосы, заглушая тихий смех. У них не любовь, точно нет. Это взаимная зависимость. Мегуми думал об этом, покачиваясь на волнах и слизывая с губ солёные брызги. Сукуна привёз его на дикий пляж, впереди — бескрайнее море, позади — укрытые зеленью горы. И бежать было некуда, хотя и не хотелось особо. — Если будешь заплывать так далеко, то тебя сожрёт акула. — Если будешь ехидничать, то тебя сожру я. Сукуна на это лишь рассмеялся и помог выбраться из воды. Фушигуро давно не видел этой его улыбки, такой горячей, чистой и искренней. Он даже опешил на секунду, чем Рёмен воспользовался сразу — повалил на мокрую гальку, которая неприятно впивалась в кожу, а сам навис сверху. — Ну что, перебесился? Фушигуро молчал, просто из вредности не хотел признавать, что да, он бесился, накручивал себя и ему просто было страшно. Но страх ушёл с тихим вздохом, когда Сукуна коснулся губами его шеи, оставляя невесомые дорожки на влажной коже. — Солёный, — глаза Рёмена хитро сощурились, а руки скользнули вниз. Мегуми поддался, бороться уже порядком надоело, как и стоять в защите, ожидая нападения. Он просто утонул в жадном поцелуе, плавился в чужих объятьях, вслушиваясь в шум волн и дыхание Сукуны. Фушигуро позволил стащить с себя остатки стального панциря и залезть руками в самое сердце. Может, он был очередным бестолковым мотыльком. Может, это просто вредная привычка. Или зависимость. Но их обоих всё, кажется, устраивало.